Жертвы осени

Город Вольск, наши дни

Телефон журналистки Стожниковой Вадим раздобыл через регистратора поликлиники, где два раза в неделю сидел на медкомиссии. Елена Петровна Васильева оказалась знакома с ней, и не просто знакома – вот-вот собиралась стать ее свекровью.

– Вадим Сергеевич, а зачем вам Василисин телефон? – записывая, однако, номер на листочке, спросила регистратор. – Помню, сын мой для нее просил ваш… Не поговорили, что ли?

– Что? А, нет, не поговорили… – пробормотал Резников, убирая листок в карман. – Спасибо, Елена Петровна.

– Да не за что. Вы только Василису не пугайте, она у нас маленькая еще, – посмеялась регистратор ему вслед.

Вадим приехал в свой арендованный кабинет, где обычно принимал Еву, прошел во вторую комнату и щелкнул кнопкой чайника. Вынув листок, он покрутил его в пальцах, еще раз взвешивая в голове все «за» и «против» этого шага.

Он не мог предугадать реакцию Евы, и это его слегка беспокоило. Не сделает ли он хуже, сведя Василису и Еву? Не впадет ли Ева опять в свое вегетативное состояние после этой встречи? Сможет ли она рассказать все, что произошло, постороннему человеку, пусть и девушке?

Вопросов было куда больше, чем у Вадима имелось ответов на них…

Но что-то сделать он был должен, иначе все его труды пойдут прахом и Ева все равно опять замкнется, а он, Вадим, даже не знает, сможет ли вытащить ее из этого состояния повторно.

Чайник звякнул, и Вадим потянулся к шкафчику, где хранил чашки и несколько видов чая, заварил крепкий и, усевшись в кресло, взял телефон.

– Я слушаю, – прозвенел в трубке детский голос, и Резников сперва растерялся, не узнав Стожникову:

– Добрый день. Я могу услышать Василису Владимировну?

– Это я. Чем обязана, Вадим Сергеевич?

– Вы меня узнали? – удивился Резников.

– Я всегда подписываю телефонные номера.

– Полезная привычка… Я хотел бы поговорить с вами, Василиса Владимировна.

– Просто Василиса.

– Хорошо… Дело в том, что одна моя давняя пациентка…

– Я так понимаю, речь о Еве Александровской? – перебила Стожникова. – Я обращалась к вам по поводу интервью с ней год назад, и вы категорически отказали мне в помощи.

– Я вижу, вы прекрасно обошлись без нее! – вдруг рассердился Резников. – И теперь по вашей милости моя пациентка медленно, но неуклонно возвращается в свое прежнее состояние в ожидании появления человека, пустившего ее жизнь под откос!

– Леонид Вознесенский ни в чем не виноват.

– Вы не прокурор, не судья!

– И тем не менее… Его дело на пересмотре, вскоре он будет освобожден, в этом нет сомнений. Что же вы хотите от меня?

– Я хочу, чтобы вы поговорили с Евой.

Повисла пауза. Он слышал, как дышит Стожникова, даже как она постукивает чем-то не то по столешнице, не то по подоконнику.

– О чем я должна с ней поговорить? – спросила она наконец.

– Я бы хотел, чтобы она вам рассказала, как все было. Все, что с ней произошло. Это не для печати, конечно, просто… в терапевтических целях.

– Но почему я?

– Потому что вы, в конце концов, своими статьями запустили процесс! – снова вспылил Вадим, но тут же осекся: – Извините, Василиса… Я имел в виду, что вы общались с человеком, появления которого Ева боится больше всего. И вы могли бы рассказать ей о своих впечатлениях. И о том, что, уж если его решат выпустить, это будет означать признание его невиновности.

– Вы думаете, она воспримет эту информацию хорошо? Я бы на ее месте тоже на стенку лезла…

Вадим чувствовал, что снова заходит в тупик, но теперь уже не с пациенткой, а с человеком, на чью помощь рассчитывал.

– Василиса, вы поймите… Все эти годы Ева жила очень трудно… во всех смыслах. И тут она вдруг узнает, что человека, из-за которого это все, выпускают. Она уверена, что он первым делом приедет сюда и найдет ее.

– Зачем ему это? – удивилась Василиса. – Он пальцем ее не трогал…

– Погодите! Это вы из каких-то там только вам ведомых источников знаете… А Ева не знает, она уверена в том, что Вознесенский напал на нее. Ну, так расскажите ей то, что вам разрешили рассказывать: наверняка ведь вы какую-то подписку давали? Мне не хотелось бы подводить вас под монастырь…

– Подписку я действительно давала, но то, что вы просите, я могу рассказать, – вдруг сказала Василиса. – Хорошо, Вадим Сергеевич, я согласна. Но нам же нужно как-то это преподнести вашей пациентке.

– Это я возьму на себя, – обрадовался Резников. – Давайте сделаем так. Я немного с Евой поработаю, подготовлю ее и сообщу, когда мы смогли бы встретиться. Мне, к сожалению, придется присутствовать – она в любой момент может сорваться, а я умею распознавать первые признаки надвигающегося срыва. Не хотелось бы, чтобы она снова… понимаете?

– Конечно… Тогда я буду ждать вашего звонка.

– Спасибо вам, Василиса.

– Пока еще не за что.

Положив трубку, Вадим снова задумался. Не так сложно было уговорить на разговор журналистку, как теперь попытаться сделать то же самое с Евой…

Она пропадала то в библиотеке, то в больнице у Елены Фридриховны – той стало настолько лучше, что ее перевели в обычную палату и разрешили посещения. Так продолжалось уже вторую неделю, и Вадим опасался, что психика Евы не выдержит такой неожиданно свалившейся нагрузки, но нет: к его удивлению, Ева даже стала лучше выглядеть, как будто заботы придали ей сил и энергии.

Вадим старался по возможности встречать Еву вечером, и по дороге домой они разговаривали. Резников искал повода упомянуть о Стожниковой, но все никак не получалось.

Но однажды Ева заговорила сама. Почти весело, словно рассказывала забавную шутку, она рассказала, что прочитала интервью Вознесенского еще раз, «на трезвую голову», как она выразилась.

– Ты знаешь… а ведь он искренне верит в то, что совершенно ни в чем не виноват.

– Но… ты не думала, что, возможно, так и есть? – осторожно спросил Вадим.

Ева остановилась как вкопанная прямо посреди тротуара:

– То есть я, по-твоему, оговорила невиновного? Или может, я вообще все придумала?

– Так, стоп-стоп, даже не начинай! – Взяв ее крепко за руку, Вадим буквально оттащил Еву к стене дома. – Давай-ка не будем мешать людям. Кстати, ты чаю не хочешь? Я замерз что-то.

Сбитая с толку таким поворотом, Ева машинально кивнула, и Вадим увлек ее за собой в арку – в соседнем доме как раз находился небольшой магазинчик, торговавший чаем, а при нем – что-то вроде кафе на три столика, где можно было посидеть и попробовать какие-то сорта напитка. Туда-то он Еву и повел.

В небольшом полуподвальном помещении играла тихая музыка – что-то инструментальное, без слов. К счастью, был свободен один из столиков, и Вадим подвел Еву к нему, помог снять пальто:

– Нравится тебе тут?

Она села за круглый стол, послушно обвела взглядом магазин:

– Здесь так вкусно пахнет… даже голова закружилась.

– Голова у тебя закружилась потому, что ты наверняка ничего с утра не ела. Сейчас мы хотя бы сладенького закажем. – Вадим потер руки в предвкушении – он был сладкоежкой и очень этого стеснялся, но Ева была своей.

– Я обедала, – отчиталась Ева. – Когда поехала в больницу к Елене Фридриховне, успела зайти в кафе.

– Да ты делаешь успехи, – похвалил Вадим: прежде она никогда не ходила в такие заведения, разве что если он приглашал, сама же не решалась.

– Оказалось, не так страшно.

– Ну и молодец. Ты не будешь возражать, если я приглашу одну знакомую попить с нами чаю?

– Сегодня? – удивилась Ева.

– Ну да. Ты ведь хотела поговорить – так я могу предоставить тебе новую собеседницу, – вынимая мобильный, сказал Вадим.

Они находились совсем недалеко от здания бизнес-центра, где, как он знал, располагалась редакция портала «Вольск с огоньком», потому Василисе не составит труда прийти в магазинчик минут через пятнадцать – лишь бы оказалась на месте.

«А пусть пойдет как пойдет», – вдруг подумал Вадим, набирая номер.

Ева как-то напряглась, вцепилась пальцами в край столешницы. Вадим подвинул к ней небольшую карточку-меню:

– Выбирай пока. – И девушка послушно углубилась в чтение названий десертов и сортов чая. – Алло, Василиса? Добрый вечер, это Резников беспокоит. Да… нет, я совсем недалеко от вас, если вы на работе. Ах, даже так… Ну так, может, вы забежите пообщаться? Да, я бы вас познакомил кое с кем. Конечно. Знаете чайный магазинчик в Глуховом переулке? Тут еще кафе есть… Хорошо, мы вас дождемся.

Он убрал трубку в карман и посмотрел на Еву:

– Ты что-нибудь выбрала?

– Да. А ты что будешь?

– А я по списку, – рассмеялся Вадим. – Очень хочу и пирожное, и коржик какой-нибудь, и еще трубочку с кремом…

Ева улыбнулась: ей почему-то всегда казалось очень милой вот эта любовь Вадима к сладкому, он словно переставал быть врачом и превращался в мальчика, с наслаждением выбиравшего пирожные в витрине кондитерской.

– Кондитерская… – вдруг произнесла Ева, и взгляд ее стал чуть рассеянным. – Ты представляешь, что я вспомнила? Меня папа водил по воскресеньям в кондитерскую – была такая на проспекте Мира… И там были большие витрины, подсвеченные цветными лампочками, – отдельно стояли торты, отдельно пирожные на подносах… и папа покупал мне что-нибудь очень вкусное вроде корзиночки с кремом… я не любила масляный, всегда просила с безе…

Вадим любил, когда она вдруг ни с того ни с сего начинала вспоминать какие-то моменты из детства. Память у Евы не пострадала от препаратов, но она крайне редко делилась вот такими моментами, как будто охраняла от всех ту жизнь, что была у нее до встречи с Вознесенским, не желала смешивать себя прежнюю и себя настоящую.

– А кого ты позвал? – вдруг спросила она, прервав воспоминания.

– Молодую девушку.

– Ты завел подружку? – поинтересовалась Ева и вдруг прикрыла рот ладонью: – Вадим, прости… это не мое дело…

– Все в порядке. Нет, я не завел подружку. Это просто знакомая.

– Ну ладно…

Им как раз принесли чай, когда в дверях магазинчика появилась Василиса, остановилась на верхней ступеньке, оглядывая помещение сквозь очки. Вадим приподнялся и помахал ей рукой.

– А вот и моя знакомая, – вставая из-за стола и помогая Василисе снять куртку, сказал Вадим. – Знакомьтесь. Ева, это Василиса. Василиса, это Ева – или ты предпочитаешь быть Евой Александровной?

Она отрицательно покачала головой:

– Меня никто не называет Евой Александровной. Не произвожу должного впечатления.

– О, мне это знакомо! – фыркнула Василиса, устраиваясь на отодвинутом для нее Вадимом стуле. – Тоже никто не воспринимает всерьез. Маленькая собачка, как говорят, до старости щенок…

– Вот не думал, что у вас такие комплексы, Василиса, – заметил Резников, возвращаясь на свое место.

– Ну, знаете, Вадим Сергеевич, когда у вас папа двухметровый красавец и мама… – тут она запнулась на секунду, – а на вас природа отпуск взяла… В общем, тут невольно закомплексуешь.

– Кстати, Ева, а твой отец был какого роста? – вдруг спросил Резников, разворачиваясь к Еве.

– Среднего. И мама тоже высокой не была, я переросла ее совсем не намного.

За такой ничего не значившей болтовней они дождались, пока Василиса сделает заказ и его принесут, а Вадим все судорожно пытался придумать такой поворот в разговоре, который выведет их на нужную тему.

И тут Василиса вдруг произнесла:

– Скажите, Ева, а Вадим Сергеевич говорил вам, что я журналист?

– Нет. – Ева вся подобралась, села прямо и снова вцепилась пальцами в край столика.

– Я бы хотела сделать интервью с вами.

– Со мной? Зачем? Я никто.

Василиса перевела взгляд на Вадима, тот укоризненно покачал головой, но уже было поздно, нужно как-то развивать тему дальше.

– Хотите, я вам расскажу, как недавно ездила в одно закрытое учреждение? – начала Василиса, пытаясь на ходу придумать, как именно ей подтолкнуть Еву к диалогу.

– В закрытое? – По лицу Евы пробежала тень, и вдруг она задрожала всем телом: – Не надо! Не надо! Я поняла, кто вы!

– Ева, успокойся… – начал Вадим, но она не успокоилась, а наоборот, начала раскачиваться из стороны в сторону, по-прежнему держась за край столика:

– Зачем?! Зачем ты это сделал?!

– Подождите, Ева… я хотела рассказать вам, о чем разговаривала в колонии с Вознесенским. Он не держит зла на вас, потому что понимает: вы совершенно ни при чем! Как и он! И вы могли бы рассказать наконец правду… Это помогло бы Леониду… – попыталась Василиса, но Ева, метнув в ее сторону злой взгляд, вскочила:

– Нет, нет, нет! Вадим! Я не хочу разговаривать с ней! – Она затравленно оглянулась по сторонам, словно искала помощи.

Резников поднялся, взял ее за руку, сжал и негромко произнес:

– Ева, я прошу тебя…

– Нет, нет! Зачем?! Зачем тебе?! – Она выдернула руку.

– Ева Александровна, – вмешалась временно замолчавшая от растерянности Васёна, – я обещаю, что ни слова из сказанного не пойдет в печать без вашего одобрения! – Она старалась придать голосу как можно больше твердости, но выходило плохо. Беспомощно оглянулась на Резникова, ища поддержки, но тот развел руками. – Ева Александровна…

– Я не хочу – не хочу! – истерично выкрикнула та. – Вы не понимаете, чего мне стоили эти двадцать лет?! Вы знаете, сколько времени я провела в лечебницах?! Вы понятия не имеете, что это такое – бояться закрыть глаза, потому что сразу чувствуешь руки на шее! Его руки! Отстаньте от меня! Он виновен, виновен! И я ни за что не помогу вам его оправдать!

Развернувшись, Ева схватила с вешалки свое пальто и кинулась к выходу, а Васёна, зажмурившись, постаралась не заплакать. Резников, ободряюще потрепав ее по плечу, бросил на столик несколько купюр и тоже устремился из магазинчика вслед за Евой, догнал уже почти у автобуса на остановке, перехватил, не дав войти:

– Погоди! Остановись, пожалуйста, я очень тебя прошу. Ты веришь мне? Ева, посмотри на меня и скажи: хоть раз я сделал что-то во вред тебе? – Она покачала головой, но на него не смотрела. – Ева! Послушай меня. Я отлично понимаю, что тебе страшно. Но если ты не переборешь этот страх, то до конца жизни будешь сидеть взаперти. Ты этого хочешь? Ради этого были все годы лечения? Ради этого мы с тобой начали бегать по утрам? Ева!

– Вадим… как ты не понимаешь… – забормотала она, вцепившись в лацканы его пальто посиневшими от холода пальцами – опять потеряла перчатки. – Я не могу говорить об этом с кем-то… с кем-то, кроме тебя…

– Я буду рядом с тобой, тебе нечего бояться. Просто посмотри на эту девочку, – он кивнул на приближавшуюся к ним неуверенными шагами Василису с красным носом, – она ведь почти ребенок… что она может сделать тебе? Но ей важно услышать правду… и ты знаешь… у нее тоже есть на это основания.

– Какие?

– Тот человек, что напал на тебя, убил ее мать. Она была совсем маленькой девочкой, только в школу пошла. И всю жизнь она жила, не зная, что произошло. Ты расскажи ей свою историю… очень прошу. А она взамен расскажет кое-что тебе. И поверь, ты поймешь, что для твоих страхов нет никаких оснований. И есть еще кое-что… – Он поднял пальцем ее голову за подбородок так, чтобы посмотреть в глаза. – Ты сможешь помочь невиновному человеку.

– Ка… какому… человеку? – запинаясь, спросила Ева.

– Невиновному, Ева. Тому, кто не совершил ни одного преступления, но провел самые лучшие свои годы в тюрьме.

И Ева вдруг опустила голову и заплакала.