Иванютин приехал к вечеру, когда Тимофей успел изрядно охмелеть. Теперь он плавал в бассейне в подвале дома, стараясь выгнать хмель и начать нормально соображать. Впустила полковника пришедшая как раз сегодня для уборки домработница, сообщила, что хозяин плавает, и Иванютин, бывавший в этом доме не раз, направился в подвал.
– Ну, ты даешь, Тимоха! – захохотал он, спустившись к бассейну, и его смех разнесся в просторном гулком помещении. – Хотя… у тебя есть повод, чтобы так надраться.
Полковник опустился в шезлонг на бортике, расстегнул китель, снял галстук.
– Присоединяйся! – махнул рукой развалившийся на воде Тимофей. – Или хочешь – в сауну зайди сперва, я включил, там, наверное, горячо уже.
В сауну Иванютин не пошел, но в бассейн нырнул, проплыл туда-обратно, уцепился за борт и протянул руку к бутылке на подносе:
– Не возражаешь, надеюсь?
Тимофей все еще пьяно махнул рукой:
– Наливай… а я, пожалуй, больше не буду…
– Да и так, куда уже… – заметил со смехом полковник, опрокидывая рюмку в рот. – Короче, Тимоха, ты, похоже, здорово влип с этим старым делом.
– Это почему еще?
– А я пробил твою подругу. И знаешь, какую фамилию носила девушка при рождении?
– Что значит «при рождении», она не была замужем…
– Не была, – кивнул Иванютин, наливая себе еще. – Но сейчас она носит фамилию матери. А изначально она – Вознесенская Людмила Витальевна, уроженка города Вольска. Отец – Вознесенский Виталий Леонидович, бывший заместитель директора завода «Прибормаш», мать – Вознесенская Елена Николаевна, в девичестве Пестова, а вот брат… – Иванютин выразительно посмотрел на Тимофея. – Сам допрешь или сказать?
– Не надо, – скривился Тимофей, – это многое объясняет… Вот только как… как вообще такое могло получиться?
– Да охотилась она на тебя. Потому и фамилию сменила, чтобы ты не заподозрил. А ты с чего вдруг сейчас этим вопросом задался? Случилось что?
– Нет, – отмахнулся Тимофей, не желая посвящать полковника в историю со вскрытым сейфом. – А ты, случайно, отца ее не пробивал, где он теперь?
– На кладбище в Архангельске. Умер восемь лет назад от обширного инфаркта.
Тимофей сжал пальцами переносицу и зажмурился. Надо же… и как у Милки хватило выдержки столько лет скрывать от него правду о себе? Хотя… положа руку на сердце, не так уж он интересовался ее прошлым. Да он вообще мало чем интересовался, кроме собственной персоны, что уж там…
– А что там по экстрадиции? – спросил он, убирая руку от лица.
– Да там вообще история детективная. Зацепилась эта журналистка за фоторобот в белорусском издании, напомнил он ей кого-то – ну и понеслось. И выяснилась прелюбопытнейшая деталь, кстати… Двадцать лет петлял этот серийник по Европе, как заяц, а вляпался в Беларуси, по глупости. Такой план спустил псу под хвост… – Иванютин схватился за голову. – Но ты пока не проси, подробностей сказать не могу. Но клянусь: как все закончится – тебе первому.
– Ага! – скривился Тимофей. – Так я тебе теперь и поверил…
Мила позвонила сама. Тимофей, ответив на звонок с незнакомого номера, даже слегка растерялся, услышав в трубке знакомый голос:
– Привет, Тимоша.
– Здравствуй, Мила, – ровным тоном ответил он, быстро взяв себя в руки.
– Вернулся, значит?
– Вернулся. Но тебя не нашел. Как и денег, кстати.
Она рассмеялась:
– Ну, прости. Будем считать это маленькой компенсацией за мою испорченную тобой жизнь.
– Маленькой? – усмехнулся Тимофей. – Какое очевидное лукавство…
– То есть с фразой про испорченную жизнь ты согласен?
– Мила, я понимаю, что был к тебе иногда несправедлив и излишне придирчив…
– Ну еще бы! – перебила она. – Я тебя даже жалела – тяжело, наверное, жить с круглой дурой. Но поверь: прикидываться круглой дурой еще сложнее. Так что компенсация все-таки скорее маленькая. Ты что же думал – что я на самом деле такая, какой представлялась? Хотя… чего еще ожидать от человека, зацикленного на собственной персоне еще с юности? Ты же нарцисс, Колесников, ты вообще никого вокруг не видишь! Есть только один человек, достойный твоего внимания, – это ты сам. Ты и брата моего угробил своими статьями и передачами, и отца в могилу загнал – нас же из города выживали в прямом смысле! Он все бросил: работу, квартиру – все! Меня забрал и уехал в никуда, на север, в Архангельск… Как думаешь: легко это делать в пятьдесят с лишним? – Она перевела дыхание, Тимофей услышал, как льется в стакан жидкость. – Но это, поверь, было лучше, чем оставаться там, где все кидали тебе в спину: «отец маньяка», «отец ублюдка». Чем вынимать каждый день из почтового ящика письма с угрозами в адрес твоей дочери – восьмилетней на тот момент! Как думаешь, легко читать чьи-то фантазии на тему, как твоему ребенку кишки выпустят? Хотя у кого я спрашиваю – тебе же наплевать. Ты делал себе имя, зачем тебе было думать о таких последствиях для кого-то? А мой брат не убивал никого! Он просто не мог сделать этого, он в медицинском учился, врачом собирался стать!
– Мила, погоди… успокойся… ты несправедлива…
– Да?! – взвизгнула она. – Ты справедливости, значит, хочешь? Ну, конечно – по отношению к себе ты требуешь справедливости, а по отношению к нам она не существует в твоей системе координат! Мы-то заслужили все то, что пережили, а ты, бедняжка, даже слушать не можешь!
Тимофей услышал, что она сделала глоток, чуть задохнулась.
– Мила, выслушай меня, пожалуйста. Твоего брата скоро освободят, с него снимут судимость и реабилитируют полностью. Я обещаю, что напишу об этом статью и все объясню.
– Статью?! Нет уж, хватит! Ты уже написал пару статей, век не забуду!
– Ты не услышала меня? Леонида скоро выпустят, – повторил он.
– Я услышала. Но я тебе, как ты понимаешь, абсолютно не верю.
– Мила, я даже не сержусь на тебя за деньги, поверь…
– О, даже не сердишься! – насмешливо протянула она. – Думаешь, что верну? Нет. Я из кожи вон вывернулась, изобретая способы выжать из тебя как можно больше, сумки эти дурацкие, тряпки… Думаешь, они мне были нужны? Да я все в брендовую комиссионку сдала в тот день, как ты в Вольск улетел! Я вообще не хочу никаких напоминаний о тебе! А вот твои деньги меня вполне устроят.
– Да забери ты даже то, что осталось, не в том суть!
– Конечно. Суть в том, что даже за эти деньги я никогда не верну отца. Но хоть памятник поставлю.
– Мне все равно, что ты с ними сделаешь. – И Колесников вдруг понял, что говорит чистую правду: ему совершенно не жаль было денег. – А возвращайся, Милка, – внезапно произнес он.
– Куда? К тебе? Да ты сдурел… – слегка опешила она.
– А что? Мне казалось, мы неплохо ладили. А деньги… да черт с ними, они твои, я слова не скажу. Мы дождемся освобождения твоего брата и…
– И как ты сможешь смотреть ему в глаза, интересно? Ты слишком много придумал, слишком много лишнего написал о нем.
– Да ты-то откуда знаешь? Тебе в то время восемь лет было! – не выдержал Тимофей, и Мила снова презрительно хохотнула:
– Ну, вот опять ты… Мне было восемь двадцать лет назад, сейчас мне… сам посчитаешь или сказать? И я, представь, умею пользоваться интернетом, а главное – умею читать. И даже порой понимаю, что написано, хотя ты, конечно, в этом сомневаешься.
– Мила… ну прости меня… не надо этого сарказма… Я не считал тебя глупой…
– Не ври. Но это говорит только о том, что я правильно все рассчитала и правильно отыграла роль. Ты же не знал, что я окончила театральный, я актриса ТЮЗа вообще-то. Как тебе поворот?
Тимофей открыл рот. Однако… у Милы определенно был талант, она так искусно несколько лет играла круглую дуру, что ее без проб могли теперь утвердить на любую роль, а он бы с удовольствием дал рекомендацию.
– Слушай, сколько нового я узнал о тебе… а мог бы не узнать, если бы не…
– Ну, договаривай: если бы я у тебя деньги не сперла! – захохотала Мила. – Но поверь: они на благое дело, я адвоката брату ими оплачу. Будем считать, что и ты откупился.
– Забудь. Я сказал: мне деньги не нужны.
– Ну, тогда давай прощаться, – совершенно другим тоном сказала Мила. – Я тебе сказала все, что хотела.
– А я не все… – Но в трубке уже было тихо, звонок Мила сбросила, и, как ни пытался Тимофей, больше ее номер не отвечал.