Жестокая сделка

15

НАЙЛ

Я не могу сказать, что Хавьер был чертовски неправ, и это меня бесит, потому что последнее, чего я хочу, это соглашаться с этим ублюдком в чем-либо. И я бы не сказал, что хотел бы умереть, не совсем, но спустя гораздо больше времени я, возможно, доберусь туда.

Я знал нескольких изобретательных гребаных мучителей, большинство из них из Братвы. Мужчины, которые снимали бы с тебя кожу ленточками и восхищались тем, как идеально она снимается, заключая пари друг с другом о том, у кого получится самая длинная целая полоска. Мужчины, которые выкалывали глаза и отрезали пальцы, смеясь друг с другом и строя планы насчет бара после. Хавьер мог бы сравниться с худшим из них, не в последнюю очередь из-за удовольствия, которое он явно получает от этого.

Я теряю счет тому, как долго нахожусь внизу, в комнате, в которую меня затащили, холодной клинической палате с белым кафельным полом и водостоком в центре, единственный вход, это укрепленная металлическая дверь, через которую меня втолкнули, прежде чем охранники начали приковывать меня наручниками к потолку. Я знал, что в драке нет никакого смысла, но я нанес несколько хороших ударов, прежде чем охранники снова схватили меня. Спешка помогла мне пережить худшее, по крайней мере, в первой части пыток Хавьера.

Остальное было хуже всего, что я испытывал за всю свою гребаную жизнь.

По крайней мере, он оставил мою кожу нетронутой, я имею в виду, что он не содрал ее с меня, как я видел, что русские делали с другими. Ему нравился метод оставления тонких кровоточащих порезов, которых недостаточно, чтобы истечь кровью или даже привести к какой-либо серьезной кровопотере, просто небольшие порезы, сделанные самым острым ножом, с которым я когда-либо сталкивалась, а затем после порезов, оставлял у меня синяки. Когда с этим было покончено, когда он размягчил меня, как гребаный кусок говядины, он приступил к следующему раунду.

Я сказал себе, что, блядь, не буду кричать, но у меня это не получилось. Не тогда, когда в эти мягкие, ушибленные, порезанные места попали электрические разряды электрошокера, который сработал вплоть до пары метких попаданий тычком для скота, когда я закричал, но я ничего ему не ответил. Ему нужна была информация. Информация о Луке, о Викторе, о королях. Хорошо, что безопасность или жизнь Изабеллы не стояли на кону, потому что я мог бы пожертвовать каким-нибудь дерьмом ради этого, но ради себя?

Ни хрена подобного.

Я просто усмехнулся ему с распухшим, покрытым синяками и кровью лицом и сказал ему идти нахуй. Пока он не тыкнул меня в бедро, слишком близко к моим гребаным яйцам. К тому времени я был обнажен, так что у него был неограниченный доступ ко мне, и его угроза отрезать мне член не ускользнула от меня в тот момент. Если бы он поднялся на пару дюймов выше с помощью этого тычка для скота, он был бы прав. Я бы хотел умереть, потому что, даже если бы мой член все еще был ко мне прикреплен, я бы никогда не смог им снова воспользоваться. Это было бы хуже смерти. Хавьер тоже это знал. Я понял это по угрожающей ухмылке на его лице, по тому, как насадка для скота зависла в дюйме от моего сморщенного члена, пока стук в дверь не привлек его внимания, и он опустил насадку.

Я никогда в жизни не испытывал такого облегчения, даже если оно могло быть кратковременным.

— Какого хрена тебе нужно? — Прорычал он, открывая дверь и приоткрывая ее на дюйм. — Я же просил тебя, блядь, не отвлекать меня…

— Диего Гонсалес здесь, — произнес скрипучий голос с другой стороны двери. — И он хочет видеть заключенного.

— Блядь. — Хавьер вздохнул. — Ладно. Тогда он может решить, что будет с заключенным. И с его членом.

Жестокое обращение прекратилось в ту же секунду, как меня вытащили из подвала. Я достаточно хорошо знаю почему… Хавьеру нравится власть, которую он дает мне, напоминая, что я не способен сбежать и подчиняюсь его прихотям. Все, что мне нужно было сделать, это увидеть его с Изабеллой, чтобы понять, что он мужчина, вся жизнь которого вращается вокруг власти и контроля, и это то, что его заводит.

Я также не теряю надежды, что выберусь отсюда живым.

Мгновение спустя дверь открывается шире, и входит Диего Гонсалес. Я видел его на вечеринке, достаточно, чтобы понять, что он достаточно взрослый, чтобы быть отцом Изабеллы, и еще кое-что, меня тошнит от одной мысли, что она спит с ним, и близость не улучшает моего впечатления. У него большой вес, подбородок толстый и заросший щетиной, с большими усами, которые пытаются компенсировать округлость его лица. Его глаза прищурены, маленькие и злые, и я чувствую новую волну ярости при мысли о том, что этот человек лапает Изабеллу.

— Найл Фланаган. — Диего поджимает губы, обходя меня кругами, оценивая усилия Хавьера. — Ты проделал здесь хорошую работу, Агилар. Мои люди не могли бы сделать лучше. Он дважды подумает, прежде чем лишать девственности еще каких-нибудь девственниц благородного происхождения, а?

Его хриплый смешок заставляет меня дергаться в цепях, удерживающих меня на цыпочках, и смотреть в его сторону. Боль пронзает каждую часть моего тела, ноющая, пульсирующая, жгучая, странное онемение в том месте, куда Хавьер ударил меня тычком, но мне, блядь, все равно. При виде его я чувствую себя почти диким от ярости, вспоминая, как он выносил кричащую Изабеллу.

— Я бы разорвал тебя на куски, если бы не был прикован здесь, — шиплю я сквозь зубы, и Диего смеется.

— Смелые слова от мужчины, висящего здесь голым, с которого еще столько всего нужно снять. — Он многозначительно смотрит на мой пах. — Я могу попросить Агилара сделать тебя евнухом одним словом.

— Пошел ты, — рычу я, хотя мой живот болезненно сжимается при этой мысли, а яйца практически пытаются заползти обратно внутрь меня. Я не могу назвать часть своего тела, которую я бы больше защищал, но я не собираюсь пресмыкаться перед этим мужчиной. Ни одним из них.

— Я должен приказать тебе отрезать ему язык, — шипит Диего, а затем поворачивается обратно к Хавьеру. — Я хотел бы посмотреть, как ты с ним поработаешь. Я не думаю, что этого достаточно для мужчины, который лишил меня девственности моей Изабеллы.

— Я не знал, кто она такая, ты, гребаная задница! — Рычу я, снова дергая свои цепи. — Она назвала мне чертово вымышленное имя! Клянусь гребаным Христом, когда я выберусь отсюда…

Хавьер двигается прежде, чем я успеваю вздрогнуть, его кулак ударяет меня по ребрам прямо туда, куда он ударил меня ремнем ранее, чуть выше одного из ожогов от электрошокера. Это выбивает из меня дух.

— Ты вообще выходишь отсюда только потому, что твоя красотка Изабелла согласилась лечь здесь с Гонсалесом. — Он приподнимает бровь, ухмыляясь мне. — Мы могли бы привести ее сюда, показать ей мою работу. Заставь ее отсосать тебе, пока он смотрит.

Диего усмехается.

— Как бы приятно это ни звучало, в данный момент она занята другим. Я привел сюда доктора, чтобы убедиться, что она не беременна, прежде чем заберу ее к себе домой. — Его взгляд-бусинка снова скользит по мне. — Я полагаю, мы не можем убить его, поскольку Изабелла пообещала свое подчинение в обмен на его жизнь. Что означает, я полагаю, мы должны оставить и его член, поскольку он, скорее всего, покончит с собой, вместо того чтобы жить без него.

Блядь.

— Я действительно ничего так не хотел бы, как перестать слушать, как вы все, черт возьми, болтаете о моем гребаном члене, — шиплю я, но они оба меня намеренно игнорируют.

— Отправь его обратно Рикардо Сантьяго в качестве предупреждения о том, что произойдет, если он вмешается в мои дела, — лукаво говорит Диего. — Но не раньше, чем Изабелла увидит его таким. Оставь его здесь на ночь, затем одень и утром отведи наверх. Он сможет услышать результаты теста, как и все остальные. — Диего ухмыляется. — Но дай ему одну хорошую затрещину там, где это считается, да? За то, что посмел засунуть свой член туда, где ему не место.

По немногословному выражению лица Хавьера становится ясно, что ему, черт возьми, не нравится, когда Диего командует им в его собственном доме, или камере пыток. Я вижу, как сжимаются его челюсти, как напрягаются мышцы, когда он напряженно кивает.

— Мужчины отведут тебя наверх, в твою комнату, — говорит он, а затем поворачивается, его рука сжимает кусок кожи, которым он бил меня ранее. Без сомнения, настроение, в которое его привел Диего, ответственно за силу, с которой он проникает между моих ног, ударяясь о чувствительную плоть головки моего члена в то же мгновение, когда он обхватывает мои яйца, и вспышка боли, сравнимая с толчком, раздается по моему телу.

Я не вырубался ни от чего другого, но это, это, блядь, сделало свое дело. Я едва успеваю закричать, прежде чем мир погружается во тьму, и последнее, что я вижу, это довольное выражение лица Диего Гонсалеса, прежде чем отключаюсь.