Жестокая сделка

17

ИЗАБЕЛЛА

Я не могу уснуть. Как я могла? Где-то в недрах этого комплекса страдает Найл. Страдает из-за меня. Я не могу спать, зная это. Я не знаю, что Хавьер с ним делает. Мой отец защищал меня от мира, в котором я живу, от ужасных вещей, которые мужчины делают друг с другом. Все, что мне нужно представить, это то, что сказал Хавьер перед тем, как утащить Найла, его угрозы, и всю ночь они оживают в моей голове, превращаясь во все более и более ужасные вещи, пока я лежу тут в темноте.

К тому времени, как встает солнце, я больше не могу плакать. Слез не осталось, только мое опухшее лицо и сухость во рту, мое тело отяжелело и обезвожено от жестокого обращения и слез. Я чувствую себя одеревеневшей и покрытой синяками, когда встаю, все в том же платье, не потрудившись принять ванну. Почему я должна? Пусть Диего отвезет меня домой грязную и вонючую. Это лишь малая толика того, чего он заслуживает. Пока я подчиняюсь, он не может придраться ко мне. И он не велел мне мыться. Я знаю, что раздвигаю границы того, что обещала, но это все, что у меня есть, единственный способ выразить, что я действительно чувствую по этому поводу.

Конечно, мне это тоже не разрешено.

Хавьер прибывает вскоре после восхода солнца с одеждой в руках. Он выглядит измученным, темные круги портят его красивое лицо, и мне становится дурно при мысли о том, что могло не дать ему уснуть всю ночь. Его нос морщится, когда он видит меня.

— Ты не можешь встречать своего будущего мужа в таком виде, малышка. — Он бросает одежду на кровать. — Прими ванну и оденься. Охранники вернутся за тобой через час. Убедись, что ты хорошо ухожена, — добавляет он, прищурив глаза. — Диего был особенно тверд в этом вопросе.

Я не хочу думать о том, почему это может быть. Я молча киваю, прекрасно понимая, что он не задал мне вопроса. До вчерашнего дня у меня нашлось бы что возразить, что-нибудь, что можно было бы бросить ему в лицо, но сейчас я не осмеливаюсь говорить с ним в таком тоне. Я не знаю, Найл все еще здесь или уже сбежал, но это не имеет значения. До конца моей жизни его безопасность зависит от моего поведения.

Вполне возможно, что, как только он вернется в Штаты, Диего никак не сможет до него добраться. Я не знаю, как далеко простираются руки таких людей, как Диего и Хавьер. Очевидно, моему отцу нужно было поторговаться с Найлом, чтобы иметь там влияние. Но я не знаю, какие союзники могли быть у Диего или Хавьера. Я не знаю, каков их охват, и я не узнаю, когда Найл вернется. Я не буду знать, здесь ли он снова, выполняя больше работы для своих боссов или моего отца в рамках заключенной ими сделки. Я никогда не узнаю, и это сделает меня послушной.

Это начинается сегодня. Я смогла бы к этому привыкнуть.

Я снимаю уродливое черное платье-сорочку и бросаю его на кровать. Мою кожу покалывает от холода, все мои мелкие волоски встают дыбом, и это больше, чем что-либо другое, толкает меня в душ, потребность в тепле перекрывает все остальное.

Хавьер не принес мне еды, чему я рада. Не думаю, что смогла бы что-нибудь съесть. Даже сейчас я чувствую подступающую тошноту, даже на пустой желудок. Я не думаю, что что-то из еды осталось бы в желудке, и возможные причины этого заставляют мой желудок сжиматься еще больше.

Я собираюсь выяснить это очень скоро, и выхода нет. Нет способа спасти себя или моего возможного ребенка от уготованного нам будущего, по крайней мере, без осуждения Найла. И даже если бы я сопротивлялась, я знаю, что не победила бы. Диего получит меня, что бы ему ни пришлось сделать, чтобы сломать меня, и, если я беременна ребенком, который не от него, он никогда не позволит этому продолжаться. Я не могу рисковать жизнью Найла ни за что.

Я обхватываю себя руками в душе, содрогаясь от слез, которые на самом деле не льются. Я слишком много плакала, и больше ничего не осталось.

Когда я заканчиваю мыться, мою голову, а все остальное тело чисто вымыто, я выключаю душ и заворачиваюсь в полотенце. Я заплетаю свои густые мокрые волосы в косу, убирая их с лица после того, как вытираю полотенцем, и, глядя в зеркало, замечаю, как похудела, как мои скулы выступают больше, чем когда-либо прежде, и какие впалые у меня щеки. Я выгляжу так, словно пережила что-то ужасное, но я знаю, что никому не будет до этого дела. Там, куда я направляюсь, я нежеланна никому, кроме моего будущего мужа, и даже он хочет использовать меня только для собственного удовольствия, своими собственными средствами. Я больше ни для кого ничего не значу. Я даже не знаю, как отреагирует на меня моя семья, когда я увижу их снова, или когда это произойдет. Когда придет время праздничных торжеств, если я сдержу свое слово, я думаю, Диего разрешит это хотя бы для того, чтобы все увидели и придерживались традиций. Но это ненадолго и, конечно, не без присмотра.

Я так долго злилась на свою жизнь до всего этого и понятия не имела, насколько хуже она могла быть.

Платье, которое оставил для меня Хавьер, немного лучше того, которое он подарил мне раньше, еще одно свободное платье без рукавов, но темно-зеленого цвета из какого-то более мягкого материала. В комплект даже входят трусики и пара неудобных черных туфель на плоской подошве, полагаю, это придаст мне презентабельный вид перед возвращением с Диего. Эта мысль заставляет меня содрогнуться, но я все равно одеваюсь, снова и снова повторяя в голове ту же мантру, что и раньше.

Это единственное, что я могу сейчас сделать. Повинуйся. Мое непослушание стоило достаточно.

Когда за мной приходят охранники, я не спорю и не сопротивляюсь. Я прохожу между ними в холл, в комнату, обставленную еще роскошнее, чем кабинет Хавьера, в гостиную, в которой я никогда раньше не была. Диего сидит в кожаном кресле, и я вижу доктора, стоящего у камина, выглядящего нервным и дерганым.

Мой желудок сжимается, и я проглатываю тошноту. Выражение лица доктора говорит мне, что, что бы он ни сказал, Диего это не понравится. И это не сулит ничего хорошего ни мне, ни моему возможному ребенку.

Затем входит Хавьер с самодовольным видом.

— Держите ее, — инструктирует он охранников. — Не позволяйте ей выкинуть что-нибудь еще.

— Я не собираюсь, — спокойно говорю я, глядя на него. — Я дала обещание. Я планирую его сдержать.

— И мы сдержали свое. — Он машет на дверь. — Вы можете привести его прямо сейчас. Он все еще жив, вот увидишь, — добавляет Хавьер, оглядываясь на меня. — Просто не в том состоянии, на которое ты могла бы надеяться.

Я думала, что почувствовала всю боль, которую только могла почувствовать, но все меняется, когда Найла тащат между двумя охранниками… все, что требуется, чтобы удержать его сейчас. Его красивое лицо в синяках и опухло, губа разбита и побагровела, челюсть и горло тоже покрыты синяками. На нем свободные спортивные штаны и майка в рубчик, которые, должно быть, дал ему Хавьер, а его грудь и руки покрыты порезами, ушибами и рубцами. Не похоже, что в нем не осталось ни дюйма, который не пострадал бы каким-то образом, а его нос выглядит так, словно его сломали и вправили заново.

— Найл, — шепчу я его имя, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза, но я не пытаюсь подойти к нему. Он поднимает голову и смотрит на меня, и я не могу понять, что он чувствует. Я не могу прочитать выражение его лица. Я не вижу там ненависти, но я не могу представить, как это может быть иначе.

Все это, абсолютно все, моя вина.

Когда он целенаправленно отводит взгляд, я чувствую, как мое сердце разрывается надвое. Диего выглядит безмерно довольным, и от этого мне хочется броситься на него и выцарапать ему глаза. Я прикусываю губу достаточно сильно, чтобы почувствовать вкус крови, когда Диего встает и направляется ко мне через комнату.

— Скажи это еще раз, Изабелла, чтобы все услышали, включая твоего драгоценного Найла. — Диего насмехается надо мной. — Будешь ли ты моей хорошей и послушной женой, доставишь ли мне удовольствие, как я требую, родишь ли мне детей и будешь ли подчиняться мне во всем?

Я чувствую, как осколки моего сердца все глубже врезаются в грудь, как будто я истекаю кровью изнутри. Я не хочу, чтобы Найл это слышал и видел. Диего смотрит на меня как на добычу, как будто он собирается сожрать меня и обглодать до костей, и я вздрагиваю, выдавливая единственное слово, которое, я знаю, он хочет услышать.

— Да.

Дрожь пробегает по телу Найла, хотя он по-прежнему не смотрит на меня. Я не могу не видеть этого.

— Тогда давайте посмотрим, были ли выполнены мои первые инструкции для моей будущей невесты. Помни, наказание понесет он, а не ты, — вкрадчиво напоминает мне Диего, задирая мою юбку. Я знаю, что он собирается сделать, еще до того, как он дотрагивается до моих бедер.

Его пальцы скользят по моей обнаженной плоти, и он издает стон удовольствия, обнаружив, что я выбрита наголо для него, как и требовалось. Его пальцы проникают в меня, совсем ненадолго, изгибаясь, и мои зубы погружаются глубже в нижнюю губу.

— Очень хорошо. — Диего высвобождает пальцы, кончики которых блестят, и поднимает их вверх. — Послушная будущая жена, как и обещала. — Все еще ухмыляясь, он подходит к Найлу, толкая свои пальцы, покрытые слоем моей киски, к лицу Найла. — Помнишь это?

На этот раз я вижу на лице Найла неприкрытую ненависть.

Диего ухмыляется, засовывая пальцы себе в рот и облизывая их дочиста. Меня тошнит, мое лицо пылает от унижения, когда я смотрю, как Диего слизывает мой вкус со своей руки, не отрывая взгляда от Найла.

— Единственный мужчина, который всегда будет пробовать ее киску на вкус, это я, ублюдок. Подумай о моем толстом члене, растягивающем ее в нашу первую брачную ночь, когда ты вернешься к ее отцу неудачником.

Ни слова не слетает с губ Найла, когда слезы наполняют мои глаза, но я вижу его убийственный взгляд. Я знаю, если бы он мог, он бы лишил Диего жизни. Больше всего на свете я хотела бы, чтобы это стало результатом сегодняшнего дня.

Диего поворачивается к врачу.

— Ну что? Результаты анализов?

Доктор откашливается, выглядя смущенным.

— Согласно анализу крови, девушка беременна, сеньор.

Его слова ощущаются как физический удар. Мне требуется мгновение, чтобы оценить реакцию кого-либо еще в комнате, потому что все, о чем я могу думать, это эмоции, захлестнувшие меня в тот момент. Есть одна короткая вспышка радости, прежде чем она захлестывает меня, осознание того, что я ношу ребенка Найла, а затем волна горя и страха, такая сильная, что я упала бы на колени, если бы не охранники, держащие меня.

— Нет! — Выдыхаю я, но меня никто не слушает. Хавьер настороженно наблюдает за Диего, когда лицо Диего краснеет, а затем багровеет, его глаза становятся еще меньше, когда ярость захлестывает его лицо. У меня даже не было возможности увидеть реакцию Найла, когда Диего направился ко мне, его массивность загораживала мне обзор другого мужчины, когда его рука ударила меня по щеке с такой силой, что моя голова отклонилась в сторону. Его ладонь ударяет по ушибленной части моей челюсти, но боль от удара ничто по сравнению с болью, наполняющей меня в этот самый момент, горе настолько велико, что кажется, будто оно вот-вот расколет меня на части.

Диего еще не сказал, что он собирается делать, но мне и не нужно это слышать. Я уже знаю.

— Шлюха, — шипит Диего. — Грязная шлюха. Позволить этому ублюдку наполнить тебя своим семенем и зачать в тебе ребенка? Тебе было недостаточно раздвинуть перед ним ноги, ты еще должна была принять его сперму? Где ты еще ее брала, маленькая шлюшка? — Он хватает меня за подбородок и трясет, как тряпичную куклу. — Ты, сучка!

Везде мне хочется кричать на него, плевать ему в лицо. В мою киску, рот и задницу, по всему лицу и груди, везде, где он хотел дать мне это, снова и снова. Но я этого не делаю. Я чувствую, как у меня во рту кровоточит губа, разбитая от того, что я ее прикусила, и от пощечины Диего, но мне все равно. Это ничто по сравнению с болью в моей груди, грозящей свести меня с ума.

Диего отступает назад, тяжело дыша, и только тогда я вижу лицо Найла или, по крайней мере, мельком вижу его. Он отвернул от меня голову, отказываясь встречаться со мной взглядом, но я вижу, как сильно сжаты его челюсти, как учащенно он дышит, как будто пытается держать себя под контролем. Я вижу намек на боль, запечатленный на его лице, что только делает мою еще более невыносимой.

Диего медленно делает глубокий вдох, как бы успокаиваясь.

— Что ж, — говорит он хриплым от гнева голосом. — По крайней мере, я могу наказать вас обоих, позаботившись об этом здесь и сейчас. У вас есть таблетки? — Спрашивает он, глядя на врача, который колеблется, но кивает.

— Другие могут сказать, что это грех, — продолжает Диего, злобно ухмыляясь и переводя взгляд с Найла на меня. — Но сначала ты совершил этот грех, не так ли? Грех шлюхи и вора, распутной девчонки, раздвинувшей ноги для другого мужчины, и мужчины, который украл то, что принадлежало мне по праву. Я просто смываю последствия этого. Было бы большим грехом заставить меня растить ребенка не моей крови. Поэтому мы покончим с этим здесь и сейчас. — Он мотает головой в сторону доктора. — Дай ей таблетки.

Доктор выглядит неохотно, но достает из кармана бутылочку. Он начинает приближаться ко мне, и в этот момент что-то внутри меня обрывается. Разрываясь между послушанием и жизнью Найла, или непослушанием и шансом сохранить жизнь моего ребенка, мое тело выбирает за меня. Это кажется почти первобытным, инстинктивным…то, как я бьюсь в захвате охранников, вырываясь из рук приближающегося доктора, с моих губ срывается животный крик.

— Нет! — Я кричу. — Нет, ты не можешь этого сделать! Нет! Нет, нет, нет…

Я продолжаю кричать это, когда Диего бросается вперед, хватая меня за челюсть. В то же мгновение я вижу, как Хавьер, словно по команде, вытаскивает пистолет, подходит к Найлу и прижимает дуло пистолета к виску Найла.

Он не вздрагивает и не двигается, каждый мускул в его теле уже напрягся, но я все еще извиваюсь в объятиях Диего, неразборчиво крича из-за его хватки на моем лице.

— Дай ей таблетки, — приказывает Диего, пытаясь разжать мой рот. — Она может проглотить их сухими. Изабелла! Ты берешь их, или я пристрелю его у тебя на глазах. — Он дергает мою голову в сторону, так что я вижу палец Хавьера на спусковом крючке, и в этот момент я чувствую, как что-то внутри меня умирает.

Нет способа спасти моего ребенка. Как бы я ни боролась, независимо от того, позволю ли я им убить Найла, в конце концов они победят. Другого исхода у этого нет.

— Хорошо, — шепчу я, мои глаза наполняются беспомощными слезами. — Только не убивай его.

Пока рука Диего разжимает мне челюсть, до моих ушей доносится звон таблеток в бутылочке, которые доктор вытряхивает, я вижу, как глаза Найла наконец встречаются с моими.

И в этот момент все, что я вижу в них, это самую ужасающую ярость.