Жестокий обман

ГЛАВА 30

Даниил

— Посмотри сюда, — говорит Джулиан. Его пальцы летают по клавиатуре ноутбука, щелкая и ударяя по клавишам, пока, наконец, он не увеличивает изображение на экране. Мне требуется минута, чтобы понять, что я вижу, но кровь стынет в жилах, когда я понимаю, на что смотрю.

Хорхе и Бьянка. Вместе.

Этот снимок сделанный неделю назад в казино во время сбора средств для художественной школы. Снимок сделан с задней лестницы казино, ведущей в наш офис. Что они там делают — непонятно.

Хорхе не приглашали, я запретил всем членам Зеги присутствовать.

И Бьянка — зачем ей быть на черной лестнице?

По отдельности все это не имеет смысла. Но вместе — это уже серьезный тревожный сигнал. Джулиан наблюдает за мной, оценивая мою реакцию на стоп-кадр.

— Что это? — прохрипел я, чувствуя себя неуверенно.

— Я установил несколько камер с функцией активации движения на малоиспользуемых лестничных клетках и в подсобных помещениях. Эти камеры не контролируются, но я получаю сигнал о необычной активности. На этой лестничной клетке во время вечеринки должно было быть тихо.

— Блядь, — говорю я, взволнованно проводя рукой по волосам. Я знаю, что мне не понравится то, что будет дальше.

Джулиан нажимает на клавиатуре кнопку "воспроизвести" и откидывается на спинку кресла. На видеозаписи из-за плохого освещения видно, что Бьянка находится на служебной лестнице, собирается подняться наверх, но тут ее перехватывает одинокий мужчина и берет за руку. Она испуганно оборачивается. Он оттаскивает ее на первую ступеньку, где между ними завязывается напряженный разговор.

— Какого хрена он там делал? Его никто не приглашал. — Я пытаюсь осмыслить увиденное. Но в том-то и проблема, что смотреть особо не на что. Хорхе стоит спиной к камере, а Бьянка повернута лицом к камере, но она погружена в глубокую тень.

— Она тебе об этом сказала? — ворчит Джулиан.

Я сжимаю челюсть.

— Нет.

Их разговор длится всего несколько минут, после чего Бьянка продолжает подниматься по лестнице, а Хорхе уходит из поля зрения камеры.

— Господи, мать твою, — кричу я, гнев полыхает в моем позвоночнике, как молния. — Как он прошел мимо охраны?

Джулиан качает головой.

— Об этом я позабочусь. Тебе же нужно беспокоиться о том, что происходит с твоей женой.

— Ты думаешь, они работают вместе? — Внутри меня идет борьба. С одной стороны, я не верю в это, не хочу верить. Но с другой стороны, нет никакого разумного объяснения их тайной встрече на лестничной площадке. Как и тому, что Бьянка не рассказала мне об этом.

Рот Джулиана сжался в жесткую линию.

— Это выглядит не очень хорошо.

— Ты уже показывал это кому-нибудь еще?

— Я только что обратил на это внимание. Я подумал, что ты должен увидеть это первым. — Он проводит большим пальцем по верхней губе. — Я бы сказал, что это то доказательство, которое тебе нужно, чтобы убедить Андрея, что Хорхе нельзя доверять. Потому что все, что здесь происходит, не к добру.

— И что мне с этим делать? — кричу я, гнев поглощает меня целиком. Я обхватываю рукой нашу свадебную фотографию, стоящую на столе, и швыряю ее в стену. Черт. Насилие — единственный способ успокоить мои нервы. Моя следующая жертва — графин на барной стойке.

Джулиан выходит из комнаты и позволяет мне бушевать. Я буду крушить, жечь и уничтожать все, что попадется мне на глаза, пока не буду слишком сломлен, слишком оцепенелым, чтобы вообще что-то чувствовать.

К тому времени, как мы подъехали к поместью, я уже едва мог составить связное предложение. Я заставил Юрия зайти в каждую пивнушку между Бруклином и Ист-Хэмптоном, и, как хороший солдат, он сделал свою работу и держал рот на замке, сопровождая меня в каждом захудалом баре, который я требовал посетить. Когда мы покидали последний бар на моем пути в ад, он поддерживал мой вес, так как я был слишком пьян, чтобы идти по прямой.

После того как мы подъехали к особняку, я смутно осознаю что Юрий пытается помочь мне выбраться с заднего сиденья, но я отпихиваю его, а когда он не понимает, что происходит, наставляю на него пистолет.

— Сумасшедший ублюдок, — бормочет он, захлопывает дверь и уезжает. Это правда. Я и есть сумасшедший ублюдок. Да еще и с разбитым сердцем, и мне нужно, чтобы меня оставили одного в алкогольной бездне. Поэтому я сворачиваюсь калачиком на сиденье и позволяю сну стать моим спасением.

Такое ощущение, что я провалялся без сознания несколько дней, но на самом деле я очнулся только через несколько часов, свернувшись калачиком на жестком кожаном сиденье. У меня пульсирующая головная боль, рот набит ватой, а шею сводит судорогой. Короче говоря, я в полном дерьме. Но хуже всего то, что я больше не пьян. Я больше не бессвязное месиво. Я слишком трезв, чтобы мне это нравилось, и от правды уже не убежишь: Бьянка использовала меня как пешку в своих интересах. Почему и насколько глубоко зашло ее предательство — вот что мне нужно выяснить.

Спотыкаясь, я тихонько вхожу в особняк и набираю на кухне воды. Выпив ее, я запиваю ее эспрессо и двумя таблетками аспирина. Я должен быть трезвым для того, что собираюсь сделать. Ну, в основном трезвым. Бьянка заслуживает того, чтобы ее окончательный приговор вынес трезвый человек.

Я посплю еще несколько часов на диване в своем кабинете, прежде чем встретиться с ней. В коридоре темно и пусто. Неудивительно, ведь сейчас три часа ночи, и охранники не бродят по коридорам, пока не зафиксируют движение на камерах.

Я распахиваю дверь в свой кабинет и замираю. Моему мозгу требуется мгновение, чтобы осознать, что я вижу.

Бьянка.

На коленях.

Ощупывает нижнюю часть комнатного растения. Какого черта?

Она вскакивает, ее лицо бледное, застывшее в маске удивления.

— Даниил. — Она протягивает ко мне руку, но тут же опускает ее, похоже, одумавшись.

— Что ты делаешь? — Я знаю, что она делает, но мне нужно, чтобы она это сказала.

— Я… — Она тяжело дышит, ее тело дрожит. — Я могу объяснить. Нам нужно поговорить, тебе нужно…

Я настигаю ее слишком быстро, чтобы она успела произнести остальные слова. В мгновение ока я сковал ее руки за спиной, прижал ее верхнюю часть тела к столу, удерживая ее там, но не зная, что с ней делать.

— Я знаю, что это выглядит плохо. Я знаю, что ты злишься, — всхлипывает она. — Ты имеешь на это полное право, но ты должен меня выслушать.

Ледяная ярость пробирается сквозь меня, яма в животе грозит взорваться. Сердце бешено колотится в груди, когда я достаю нож из ремешка на лодыжке и подношу его к ее горлу. Взяв ее за волосы, я шепчу ей на ухо:

— Мы поговорим внизу. Там я допрашиваю предателей. А теперь двигайся.

Подталкиваемая мной, она идет впереди, а мои пальцы все еще крепко удерживают ее голову. Она беззвучно плачет, ее хрупкие плечи вздрагивают, когда она украдкой смотрит на меня. Я наслаждаюсь ее болью, ее паникой — она должна знать, как мы поступаем с предателями в Братве.

Но не ярость наполняет мою грудь, а глубокая печаль. Такая, которая может засосать меня глубоко и держать там, как одержимое морское существо, чтобы никогда не дать больше подняться.

Мы оказываемся в подземелье раньше, чем я успеваю это осознать. Это не совсем подземелье, но оно обладает всеми его прелестями. Это скорее камера. Небольшая голая комната, единственное освещение — от одной голой лампочки, свисающей с потолка. Кроме стула, на который я усадил Бьянку, здесь есть шаткий стол, разодранный матрас в углу, раковина, унитаз и четыре пустые стены.

Другими словами, это место выглядит средневековым, причем намеренно. Мы не пытаем здесь людей, это происходит на заводе, но мы держим здесь людей, чтобы напугать их до того, как мы будем готовы допросить их.

— Почему? — Мой страдальческий голос эхом отражается от бесплодных стен. — Я отдал тебе все. Почему ты встала на сторону этого монстра, на сторону Диаса?

— Я не…

— Не лги мне, мать твою, — рычу я, заставляя очередную порцию слез упасть на ее прекрасное лицо, на тонкую белую ночную рубашку. Я практически вижу ее обнаженные изгибы, но это лишь напоминает мне о том, как она манипулировала мной с помощью секса, с помощью моей невероятной потребности в ней.

Мое дыхание становится быстрым и тяжелым, должно быть, я выгляжу таким же невменяемым, как и чувствую себя, потому что в глазах Бьянки вспыхивает ужас. Я никогда не видел ее такой разбитой. На ее лице написано опустошение, но это ничто по сравнению с бурей, бушующей внутри меня. Ничто.

Я крепко сжимаю ее челюсти и засовываю большой палец ей в рот, гадая, будет ли она кусаться или будет играть в ладушки. Мне невыносимо смотреть на ее растерянность и разбитые глаза. Она не имеет права. Это мне больно. Она причинила боль.

Но она принимает это. Она закрывает глаза и так нежно сосет мой большой палец. Это охренительно. Ее теплый рот, мягкий язык, а я не знаю, что она делает со мной, кроме как сыплет соль на рану.

Я отдергиваю руку и достаю нож, но у меня не хватает духу прижать его к ее горлу. Он так и висит у меня на боку, а я стою перед ней и жду ответов, которые не хочу слышать.

— Я работала не на Хорхе и не на дядю, а на ФБР. — Ее слова ударяют меня в самое нутро. Я не успеваю опомниться, как сжимаю в руке ее волосы и вдавливаю нож в ее плоть, достаточно сильно, чтобы ужалить. Бьянка больше не плачет, у нее нет истерики. Кажется, она понимает и принимает, что я должен убить ее. Даже если это уничтожит меня.

Что и произойдет.

— Это никогда не было связано с тобой. Я никогда не хотела причинить боль тебе или твоим близким. Я работала с федералами, чтобы посадить своего дядю. Он убил мою семью, и он за это заплатит. Я сделала это миссией своей жизни.

Я сделал паузу, ее слова повергли меня в смятение. Но потом я вспомнил, что она мастерски врет.

— Я не верю тебе. Я не верю ни одному твоему слову.

— Это правда, Даниил. Я клянусь. Я не лгу. Я могу это доказать.

— Вот только ты лгунья, — прорычал я с явными эмоциями в голосе. — Мы засняли тебя на камеру, когда ты сговаривалась с Диасом на чертовой задней лестнице в казино, где никто из вас не должен был находиться. Как и сейчас. Что ты делала в моем офисе, Бьянка? Подкладывала гребаный жучок.

— Я его не подкладывала, я его извлекала. Послушай меня, Даниил. Ты можешь убить меня после того, как выслушаешь. — Слезы, которые текут по ее лицу, — это слезы разочарования. Но я не могу больше смотреть в ее прекрасные карие глаза, поэтому отбрасываю нож в сторону и мечусь по комнате, как тигр, беспокойно шагающий по клетке.

— Через год после смерти моей семьи, сразу после моего семнадцатилетия, я нашла флешку в кармане одного из старых маминых кардиганов. Это был единственный предмет одежды, который я хранила, потому что он напоминал мне о маме. Мама наматывала его на плечи, когда работала до поздней ночи. — Из ее уст вырывается тихий всхлип, прежде чем она продолжает. — В течении нескольких недель после смерти моей семьи мой дядя занимался всем — вычищал их существование. Если бы я была более расположена к этому, я бы остановила его. Но к тому времени, когда я вылезла из той глубокой темной ямы, он уже стер их. Одежда, дневники, личные вещи — все исчезло. Он вел себя так, будто сделал мне одолжение.

— Что было на флешке? — Я спрашиваю, мой голос непреклонен.

Она тяжело дышит через нос.

— Там было… все. — Она качает головой, как будто язык сейчас не в ее власти. Возможно, так оно и есть. — Я говорила тебе, что мои родители были журналистами, но они не освещали местные события. Может быть, все так и начиналось, но они оба перешли в журналистские расследования. Насколько я знаю, они сосредоточились на придурках в Вашингтоне, предпочитая расправляться с мошенниками-политиками и общественными деятелями. Но, похоже, моя мать взялась за секретный проект, сотрудничая с антикоррупционной организацией в Колумбии. Пока ничего не сообщалось, они только собирали данные… но ты можешь представить, чем это закончится.

— Дай угадаю. Они расследовали дело твоего дяди.

— Да, — прохрипела она. — Они создавали дело против него вместе с юристами организации. Я не знаю, как мой дядя узнал об этом, это должно было быть совершенно секретно, но… — Хрупкие плечи Бьянки опускаются, в глазах плещутся эмоции. — Я была молода, когда узнала все это. Я жила с монстром, который убил мою семью. У меня не было веских доказательств, но в работах моей матери было достаточно подсказок, чтобы предположить, что мой дядя их настиг. Что мне оставалось делать? Я никого не знала, меня окружали Зеги. ФБР было буквально единственным вариантом помощи. И они согласились… но с определенными условиями. Они хотели, чтобы я помогла разоблачить его, упечь его за все. И я тоже этого хотела. Я хочу видеть, как он гниет в тюрьме.

— Неужели я разрушил все твои планы этой игрой в покер? — Я фыркнул, понимая, к чему все идет.

— Это была единственная причина, по которой я была с Хорхе. — Она встает и хватает меня за запястья. По какой-то причине я позволяю ей это сделать. — Он отвратителен, и я его ненавижу. Но, в отличие от моего дяди, после нескольких рюмок он упускал мелкие детали. О делах картеля я не должна была знать. Но потом появился ты… — Она зажмуривает глаза и снова открывает их. — Когда меня заставили выйти за тебя замуж, ФБР настояло на том, чтобы Козловы стали частью сделки.

— Значит, ты без раздумий продала меня в жопу. — Я отталкиваю ее, но она снова приближается ко мне, становясь слишком близко. Ее запах заполняет мои ноздри, сбивая с толку. Потому что, когда она рядом, я думаю только о том, чтобы обладать ею. Трахать ее безжалостно, как будто она — мое единственное спасение.

— Да. Сначала я ненавидела тебя, у меня не было лояльности к человеку, который назвал меня "удобной дыркой". Убрать моего дядю — это все, ради чего я жила, — продолжает она, всхлипывая. — Все, что меня волновало долгие годы, а потом появился ты и все испортил.

Она бьет меня по лицу. Сильно. Как будто я во всем этом виноват. Возможно, так оно и есть. Но я отказываюсь извиняться за все это. Даже если это привело меня к этому моменту, когда все бессмысленно и больно, все чертовски больно.

Коктейль эмоций бурлит в моем желудке, но я знаю без сомнения, что это наш последний раз вместе, и я должен получить ее прямо сейчас, блядь. В этом нет никакой логики, я одержим, но не только я чувствую это притяжение. Глаза Бьянки — темные лужицы желания.

Без лишних раздумий я поднимаю ее и заключаю в свои объятия, впиваясь зубами в ее припухшую нижнюю губу.

— Я хочу, чтобы ты истекала для меня кровью, — говорю я ей, — и я собираюсь впитать каждую каплю.

Она шипит, когда мой язык проводит по ее кровоточащей губе. Я должен перерезать ей горло прямо сейчас и покончить с этим, но у моего члена другие планы. У него всегда есть другие идеи, когда дело касается ее.

Я подтаскиваю ее к небольшому столу в центре комнаты и, просунув руку между ее лопаток, толкаю ее вниз, пока она не распластывается на его поверхности. Я так сильно хочу ее, и ее стоны говорят мне о том, что она тоже этого хочет. Прижав ее к себе одной рукой, я приподнимаю ее ночную рубашку, обнажая ее попку.

— Ты вся мокрая, Бьянка, — задыхаюсь я, проводя пальцем по ее щели. — Это тоже ложь?

Как только мой член освобождается из своего заточения, я стремлюсь к ее теплой киске, и белая горячка потребности электризует каждое нервное окончание, когда я погружаюсь в нее.

— Я никогда не лгала, — задыхается она, заглядывая мне в глаза сквозь завесу волос. Но мне невыносимо смотреть на нее, и я нещадно долблю ее, довольный тем, что ее глаза закрываются, и она вскрикивает каждый раз, когда мой таз врезается в ее задницу.

Того, как ее горячая киска сжимает мой член, достаточно, чтобы я взорвался внутри нее, но я заставляю себя сдерживаться. Я еще не готов спустить ее с крючка.

— Я никогда не прощу тебя. — Я притягиваю ее голову к себе и сплевываю в ее открытый рот. — Никогда.

— Хорошо, — задыхается она. — Просто помоги мне. Помоги мне отомстить моему дяде. Помоги мне уничтожить его, сжечь его картель дотла. Тогда ты сможешь убить меня. — Я сильнее вжимаюсь в нее бедрами, когда она говорит о своей собственной гибели. Только мне позволено колдовать над ее смертью. Не ей.

— Почему? — рычу я. — Почему я должен делать для тебя все, что угодно?

— Потому что я чертовски люблю тебя, разве ты не видишь? Я не могла пройти через это. Я собиралсь тебе все рассказать.

Я перестаю двигаться, оставаясь в ней до упора и дергаю ее за волосы. Как будто я попадусь на самый старый трюк.

Я не знаю, что ответить. Я теряюсь в жаре ее тугой киски и ее совершенной плоти, но не могу поддаться ей. Пока не могу. Я набрасываюсь на нее, как волк на добычу, использую ее для своих извращенных нужд, как шлюху для себя.

Она принимает это. Потому что у меня здесь власть, и она это знает, но это не помогает сделать все это лучше.

Нет, это делает все намного хуже.