Журнал "Наука и жизнь", 2000 № 06

Свет памяти

Евгения ТАРАТУТА

Осенью 1945 года президент Академии наук СССР Сергей Иванович Вавилов вручил многим сотрудникам Президиума Академии медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Получила такую медаль и я.

Вручая медаль, он смотрел на каждого внимательными и добрыми глазами.

Президентом С. И. Вавилов был избран совсем недавно, но мы все уже полюбили его. Как легенды передавали рассказы о его демократизме, изысканной вежливости, доброжелательности и строгости одновременно. Но то были не легенды — мы сами скоро убедились в этом. Сергей Иванович за руку здоровался с нашей гардеробщицей Екатериной Ивановной, ну и со всеми остальными, конечно. Когда я входила к нему в кабинет с бумагами, он вставал мне навстречу и не садился, пока не сяду я! Заседания Президиума он вел деловито и в то же время как-то деликатно. Ни минуты не терялось даром, и в то же время каждый мог высказать все, что считал нужным. В напряженные моменты, когда решались сложные, запутанные дела, Сергей Иванович снимал напряжение шуткой, улыбкой.

Хорошо помню Общее собрание Академии в июле 1945 года, когда избирали Сергея Ивановича, но этому предшествовал ряд событий…

В мае 1945 года пышно и празднично отмечали как юбилей неюбилейную дату — 220 лет Академии наук. Срок был намечен давно, к нему готовилась вся Академия, готовился и мой отдел, где я работала с лета 1943 года. Мы готовили один из сборников — с кратким очерком истории Академии, со статьями о наших академиках, с их портретами и несколько других изданий.

Начальником отдела спецработ — так назывался наш отдел — был Михаил Александрович Садовский, потом академик, директор Института физики Земли, обаятельный, доброжелательный, образованный человек. Помимо других дел в обязанности отдела входило составление годовых планов и отчетов. Я была референтом отделений литературы и языка, истории и философии, экономики и права, но участвовала в редактировании планов и отчетов по всем отделениям и, конечно, в подготовке к празднику.

Событие это счастливо совпало с Победой. В СССР приехали многие ученые из разных стран. Тогда я впервые увидела Ирэн Кюри, Фредерика Жолио-Кюри и многих других. Но супруги Кюри (в войну они участвовали в движении Сопротивления) произвели на меня особенное впечатление. Всемирно известная Ирэн Кюри была в заплатанной юбке… Рукава пиджака Фредерика Жолио-Кюри лоснились, а края пушились бахромой. Они были скромны чрезвычайно. Американцы вели себя совсем по-другому, да и одеты они были хорошо и казались весьма сытыми.

Заседания сменялись встречами, беседами, поездками в Ленинград и в Ясную Поляну. Были общие собрания, семинары в институтах.

Тогда родился анекдот, который пользовался большим успехом.

Академик, директор института показывает иностранным гостям свой институт, лаборатории, рассказывает об исследованиях. Гости восхищены и потрясены глубиной и новизной работ, великолепно поставленными экспериментами.

— Скажите, — спрашивает один из гостей директора, — а кто у вас главный помощник?

— Моя жена!

— О! Великолепно! А дети у вас есть?

— Да, двое…

— А кто их воспитывает? Кто ухаживает за ними?

— Как кто? — отвечает академик. — Конечно, жена.

— О! Колоссально! А кто убирает квартиру, готовит обед? Сколько у вас человек прислуги?

— Никакой прислуги у нас нет. Все делает жена…

— Мы читали ваши книги, статьи, знаем о вашей работе в общественных организациях. Кто у вас секретарь, кто ведет переписку?

— Жена.

— Вы видите, — говорит иностранный гость коллегам, — я был прав, утверждая, что в Советской России — многоженство!

К сожалению, многие торжества прошли как бы вполголоса из-за болезни тогдашнего президента АН СССР Владимира Леонтьевича Комарова. Он был стар, не выносил яркого света юпитеров при фото- и киносъемке. Сразу же после празднеств Владимир Леонтьевич подал заявление с просьбой освободить его от обязанностей президента.

Рабочий кабинет С. И. Вавилова в Президиуме АН СССР.

Сергей Иванович Вавилов. Одна из последних фотографий. 1949 год.

«Наверху» было решено уважить просьбу Комарова. Стали подыскивать кандидатуру нового президента. Ни один из вице-президентов на этот пост не подходил.

Сергей Иванович Вавилов работал тогда и в Москве — директором Физического института АН СССР, и в Ленинграде — директором Оптического института. Жил он в Ленинграде, но и в Москве, где ему приходилось бывать часто, у него была квартира: поскольку на Вавилове лежало множество обязанностей — председатель Комиссии по истории АН СССР, председатель Комиссии АН СССР по атомному ядру и другие. Когда в Ленинграде Сергею Ивановичу передали, что его срочно вызывают в Москву, для него в этом не было ничего особенного.

Но, приехав в столицу, Сергей Иванович не сразу смог определить, куда именно его вызывают. Наконец выяснил. Времени прошло порядочно. Городской транспорт только еще восстанавливался после войны. Сергей Иванович позвонил в Президиум Академии управляющему делами с просьбой о машине.

— Нету у меня машин! — ответил Вавилову наш великолепный управделами. — Вас много, а машин мало!

Через час управделами узнал, кто вызывал Вавилова и зачем. А вызывал Сталин. Через час у подъезда дома, где жил в Москве Вавилов, стояли две легковые машины — самые лучшие из гаража Академии.

Так и мы, сотрудники Президиума, узнали, в чем дело. И это было тем более удивительным, что все знали о трагической судьбе старшего брата Сергея Ивановича — Николая Ивановича Вавилова, гениального русского ученого-биолога, репрессированного еще в 1940 году. Все знали, что к его трагической судьбе причастен академик Лысенко, пользующийся особым покровительством в правительстве.

…Еще очень давно от своего отца (специалиста-агронома) я слышала имя Николая Вавилова. И когда в Политехническом музее, куда начала ходить школьницей на лекции по оптике профессора Млодзеевского (кажется, это был доклад об интерференции света), я снова услышала фамилию «Вавилов» и не сразу поняла, что это другой Вавилов — физик.

И вот на Общем собрании АН СССР в Доме ученых (в июле 1945 года) Вячеслав Петрович Волгин огласил заявление Комарова, а затем было внесено предложение группы академиков об избрании на пост президента АН СССР Сергея Ивановича Вавилова. Его и выбрали.

Я бывала на многих заседаниях Президиума, которые вел Сергей Иванович. Особенно при нем оживились издательские дела. Возникали новые серии, обновлялось оборудование типографий Академии. Заместитель директора издательства Натан Евсеевич Брусиловский буквально ликовал. Сергей Иванович был страстным книжником. Я не раз присутствовала на встречах Брусиловского с Вавиловым. Натан Евсеевич привозил ему все вновь выходящие в издательстве книги. Сергей Иванович брал каждую любовно и бережно. Гладил переплет, обрез. Рассматривал титульный лист, иллюстрации. Обращал внимание на величину полей, качество бумаги. Особо внимательно рассматривал указатель имен. Отмечал недостатки в оформлении, называл, кого следует привлечь в качестве автора, редактора, консультанта.

Помню, как радовался Сергей Иванович выходу в свет книги Лукреция Кара «О природе вещей» — он был инициатором издания. В первом томе — текст Лукреция в переводе Ф. А. Петровского, во втором — статьи и комментарии, была там и статья Вавилова.

В 1949 году наша страна готовилась отметить 150-летие со дня рождения А. С. Пушкина. Академия наук приняла в этом самое активное участие. Сергей Иванович вникал во все детали подготовки к юбилею: сам утверждал всю программу, рассматривал образцы пригласительных билетов, тезисы докладов и прочее.

К этой дате издательство АН СССР выпустило собрание сочинений Пушкина в десяти томах. Оно было напечатано на прекрасной бумаге, в изящных коленкоровых переплетах голубого цвета с золотым тиснением. Издательство изготовило несколько десятков подарочных экземпляров в красивых футлярах-ящичках, куда входило все собрание.

И вот тут случился конфуз! Для Сергея Ивановича был особый экземпляр: все тома в кожаных переплетах из дивного голубого сафьяна. Но когда их стали укладывать в футляр, оказалось, что они там не помещаются: сафьян оказался несколько толще коленкора. Брусиловский был в отчаянии, времени сделать новый футляр уже не было. Что делать? Я посоветовала Натану Евсеевичу показать Вавилову все как есть. Книги были настолько превосходны, так красиво выглядели, — убеждала я Брусиловского, — Вавилов только обрадуется им, а футляр вы ему потом доставите.

Так и получилось! Сергей Иванович подержал в руках каждый из десяти голубых томов, рассмотрел голубые тесемочки, вклеенные в каждый томик как закладки. А потом внимательно разглядел подарочные блокноты, предназначенные для каждого участника юбилейной сессии Академии наук СССР. Блокноты были большого формата, такого же, как тома Академического полного собрания сочинений Пушкина, и также переплетены, но только в бежевый коленкор, с выпуклым медальоном — профилем поэта.

Николай Иванович Вавилов в Сеуле (Корея). 1929 год.

Специальный поезд Академии науки Союза писателей был отдан в распоряжение юбилейной сессии. В мягких вагонах разместились академики, иностранные гости, руководство Союза писателей. Мы называли эти вагоны «буржуазно-дворянские», а жесткие — «революционно-демократические».

Сергей Иванович был на всех торжественных заседаниях в Ленинграде, в городе Пушкине, в здании царскосельского Лицея, в Александровском дворце, где развернулась новая экспозиция музея Пушкина.

Тем же поездом мы поехали на торжественные заседания в Псков, а затем — в Михайловское. Поезд шел только до станции Остров, а оттуда мы ехали легковыми машинами и автобусами до Пушкинских Гор, где Вавилов вел митинг у могилы Пушкина. Всем этапам праздника Сергей Иванович придавал особое оживление, освещал все глубоким светом своей искренней заинтересованности, своим волнением, своей любовью к поэту.

Ах, какой это был праздник! Поистине всенародный… Во всех окнах всех домов, мимо которых мы проезжали или проходили, были выставлены портреты Пушкина — открытки, вырезки из газет, календарей или просто книги Пушкина. В Михайловском была организована обширная ярмарка. Много тысяч людей приехали сюда из Пскова, Ленинграда, Литвы, близлежащих городов и сел. Неисчислимые ряды скамеек из простых досок заполнили огромное поле. Солнце палило нещадно. На эстраде — академики, профессора, писатели, поэты. Выступали, читали стихи.

Несколько раз видела я Сергея Ивановича, окруженного людьми. С англичанами он говорил по-английски, с французами — по-французски.

В середине дня хлынул ливень. Так как спрятаться было негде — публика и не расходилась. Академиков укрыли в автобусах, в автомашинах. Поздно ночью мы вернулись к своему поезду на станцию Остров.

У меня сохранились все пригласительные билеты этой юбилейной Пушкинской сессии, столь щедро и любовно организованной Вавиловым.

Вспоминаю я и другие дни, и другого Вавилова.

Году в 1946-м в газете «Британский союзник», выпускаемой английским посольством с 1942 года сначала в Куйбышеве, а потом в Москве, вдруг появилась статья о Николае Ивановиче Вавилове, превозносившая его научные заслуги и глухо намекавшая на его трагическую судьбу, — первое сообщение в печати. У Сергея Ивановича, когда я встретила его на лестнице, было совершенно серое лицо. За один день он постарел и подурнел.

Мы знали, что у Сергея Ивановича живет сын покойного старшего брата — Олег. Молодой человек подавал большие надежды как ученый. Однажды Олег отправился на Кавказ в альпинистский поход. Оттуда он не вернулся. Что произошло в горах, как погиб Олег — осталось неведомым. Близкие Вавилову люди говорили, что для него это была катастрофа.

Сергей Иванович в лаборатории. 1945 год.

Пожалуй, самым трагическим для советской науки, для всего нашего сельского хозяйства был 1948 год — год роковой сессии ВАСХНИЛ. Эта сессия непосредственно коснулась и Академии наук СССР.

Президент ВАСХНИЛ Лысенко громил науку и в Нескучном дворце.

Никогда не забуду заседаний в конференц-зале. Только трагики древности могли придумать такую постановку. Вел заседания Сергей Иванович. Прекрасное лицо русского интеллигента, уверенный голос глубокого тембра, гармоничные изящные движения рук. Неподалеку стоит выступающий, академик Лысенко. Тоже русское лицо, но совсем иное — наглое лицо лакея, ставшего барином, лицо фанатика, с резкими движениями, глухой, как бы полузадушенный голос, дерганые движения рук. Короткие визгливые фразы кликуши.

— Вам муха дрозофила дороже всего! Придумали генетику! Играете вокруг ничтожных насекомых! Советской науке не нужны чужеземные идеи! Только враги наши могут увлекаться Менделем и Морганом!

В противоположном углу зала стоит молодой человек. Слова летят в него как комья грязи, как булыжники. В зале физически ощущается тяжкая весомость этих слов. Молодой человек молчит, но стоит прямо. Выступающий все больше и больше заводится. Он уже просто кричит. Слов разобрать нельзя, он сам захлебывается своими словами и швыряет их в сторону молодого человека, который занимался генетикой.

Я понимаю, и почти все в зале понимают, что Лысенко бросает свои слова не столько в молодого человека, сколько в президента, он забрасывает булыжниками своих слов могилу покойного брата президента. Он швыряет их неистово, словно боясь, что покойник выйдет из могилы. Трусливый азарт временщика, уверенного в своем всемогуществе, в своей неуязвимости, в своей неприкосновенности. Уверен, но трусит и поэтому кричит все громче и громче.

Увы! Сергей Иванович Вавилов не дождался этого торжества справедливости. Парки оборвали его жизнь раньше. Он умер в 1951 году. Ему исполнилось всего лишь 60 лет.

Я была тогда в заключении и узнала о его кончине позже, после реабилитации, в 1954 году…