Журнал "Наука и жизнь", 2000 № 06

Маршальский жезл для мамы

Легенды и были из жизни Героя Советского Союза, лауреата Ленинской премии, космонавта-2 Германа Титова

Мы встречались дважды. Первый раз — в Государственной Думе, где уже несколько лет он служит депутатом. Ну а потом я побывал у Титовых дома — в городке космонавтов, что построен в Москве рядом с метро «ВДНХ», неподалеку от домика С. П. Королева и знаменитой стелы с ракетой, уже ставшей одним из символов Москвы.

Я шел на встречу к депутату Титову, чей рабочий кабинет находится на 15-м этаже здания Думы. В крохотной комнатке стояли четыре стола: за самым большим сидел Титов, а рядом — его помощники. Сразу стало легко и просто, потому что официоз убивает искренность, а этого я боялся. Оказалось, напрасно.

У Германа Степановича я застал ходоков с одного из космических предприятий. Они пришли к «своему» депутату, чтобы тот помог выбить у «начальства» (имелось в виду правительство и руководство Российского космического агентства) финансирование орбитальной станции «Мир», чтобы она полетала еще пару лет. Реакция Германа Степановича оказалась неожиданной для посетителей.

— А вы думали о перспективе? — начал он.

— Россия будет работать на Международной космической станции, следовательно, ее создание должно быть профинансировано. Из семи членов экипажа станции трое могут быть нашими… Значит, нужно сделать для нее хороший модуль, в котором будут использованы новейшие технологии и самая современная аппаратура… Да, в это время мы не сможем посылать в космос длительные экспедиции, будем летать только на сборочные работы и на стыковки. Но через два-три года мы сделаем модуль и начнем эксплуатировать его на орбите. А для этого те средства, которые сейчас выделяются на космонавтику, нужно вкладывать в наше будущее — Международную космическую станцию, а не в прошлое. Бесспорно, «Мир» — замечательная станция, достижения космонавтики, связанные с ней, поистине выдающиеся. Я согласен, что можно продлить работу на «Мире» еще на два-три года.

Но в этом случае мы безнадежно отстанем в освоении Международной космической станции. На оба проекта денег у России нет. Значит, мы обязаны сделать выбор: я считаю, что он должен быть в пользу МКС…

Я увидел прежнего Титова, которого знал четыре десятка лет и с которым, к сожалению, в последние годы встречаться приходилось редко. К счастью, добрые товарищеские отношения время не стирает, в потому наш разговор был откровенным, честным и прямым. Впрочем, общение с Германом Титовым иным и быть не может, хотя не всем это нравилось и нравится…

Не люблю патетики, но сейчас удержаться не могу. Государственная Дума должна гордиться тем, что среди ее депутатов есть такой человек, как Герман Степанович Титов. Волею судеб вместе с Юрием Гагариным и друзьями по первому отряду космонавтов он стал символом XX века, его величием. Правителей потомки и не вспомнят — будут истерты временем их имена, а первопроходцы живут вечно…

Я спросил Германа:

— Кто и что больше всего радует сейчас в жизни?

— Семья. Раньше я не видел ни жену, ни дочек. Жизнь проходила в вечных заботах, на колесах. Домой приезжал только поспать. Дети выросли незаметно…

— Как у них жизнь складывается?

— Они у меня «послеполетные»: родились в 1963 и 1965-м. Старшая, Татьяна, закончила экономический факультет Института международных отношений. Работала а Министерстве внешней торговли, там и суженого нашла… Для меня радость— рождение внука Андрюшки. А младшая дочь, Галя, закончила Институт военных переводчиков, вышла замуж за дипломата. Сейчас — представитель ООН по делам беженцев здесь. Жена до пенсии работала в Институте военной истории в авторском коллективе по заключительному тому Великой Отечественной войны… Сейчас выращивает цветы.

— Получается?

— Ей нравится. И мне тоже… В общем, все в семье сложилось нормально, и это самая большая радость для меня.

— Я не хочу останавливаться на том, что широко известно и о чем можно прочитать в книгах о первых космонавтах. Но у меня такое ощущение, что Герман Титов прожил не одну, а несколько жизней. Это действительно так?

— Пожалуй! Первая — жизнь летчика. То, что было до полета. Я всегда говорю, что у меня два дня рождения. Первый — 11 сентября 1935 года, когда я появился на свет. И второй — 6 августа 1961 года, когда весь мир узнал, что есть такой космонавт — Титов.

— Значит, вторая жизнь — космонавт. А третья, судя по всему, — летчик-испытатель… Известный всему миру человек вдруг «исчезает», и я с удивлением узнаю, что Герман Титов решил испытывать новые машины. Неужели космос разочаровал?

— Нет, не «вдруг» это случилось! Летчиком-испытателем мечтает стать каждый молодой пилот, но в данном случае меня привлек проект необычного самолета. Впервые я услышал о нем от профессора Космодемьянского в Академии Жуковского. Он читал нам лекции «со звездочкой» — специальный курс об орбитальных самолетах, ракетопланах, который не спрашивали на экзаменах. Космодемьянский говорил нам, что если у кого-то из конструкторов родится идея использовать для возвращения космического корабля на Землю атмосферу, то есть осуществлять спуск не на парашюте, а на крыльях, то он будет счастлив… Эти слова профессора запали в душу, а потому мое внимание, конечно же, привлек проект «Спираль», который зарождался в КБ Артема Ивановича Микояна. Мне хотелось попасть в группу летчиков-испытателей и работать над созданием этого аппарата на всех этапах — от проекта до полета. Конечно, я думал, что у меня будет преимущество перед летчиками и мне доверят первым полететь в космос на таком самолете, ведь я уже побывал на орбите. Но чтобы принять участие в проекте «Спираль», мне надо было стать летчиком-испытателем…

— Насколько я знаю, эта идея была поддержана?

— Да! Образовалась группа из трех человек: я, Анатолий Филипченко и Анатолий Куклин. Сначала в Липецке мы прошли теоретическую подготовку, затем, в 1967 году, поехали во Владимировку, где начали потихоньку осваивать испытательную работу.

— На полигоне «Владимировка» была очень длинная посадочная полоса, чуть ли не двадцать километров?

— Там и проводились испытания. Орбитальный самолет подвешивался под «брюхо» носителя, тот поднимал его в воздух. Затем «Спираль» отцеплялась и без двигателя шла на посадку… Надо было точно знать поведение самолета на посадочных скоростях.

— Такое впечатление, будто вы испытывали будущий «Буран»!

— Все идеи, заложенные в «Спираль», потом были реализованы в «Буране», но тогда об этом проекте речи еще не было… Поначалу проект «Спираль» шел хорошо. В Звездном городке был создан четвертый отдел, куда я набрал молодых летчиков: Кизима, Романенко, Джанибекова, Малышева и других.

Космонавт-2. Герой Советского Союза, лауреат Ленинской премии, депутат Государственной Думы Герман Степанович Титов. 1999 год.

— Их представлять не надо, классные космонавты!

— Все слетали, стали Героями. Вот только у Толи Куклина не получилось: здоровье подвело. Но после гибели Юрия Гагарина ситуация резко изменилась: летать стало тяжело.

— Почему все-таки отдел закрыли?

— Во-первых, это была экспериментальная работа КБ Микояна, а во-вторых, в ней столкнулись интересы людей, связанных с авиацией и космонавтикой.

— Но ведь Артем Иванович Микоян был очень авторитетным человеком, к его мнению прислушивались!

— Это, безусловно, верно, но его считали авиационным конструктором, а не космическим.

— Ваше впечатление о нем?

— Не мне оценивать Генерального конструктора, имя которого известно во всем мире!.. Но личные отношения были очень теплые: Артем Иванович относился к нам по-отечески. И это проявилось, когда произошла трагедия с Юрой.

— Как именно?

— Официально мне летать никто не запрещал, но палки в колеса ставили. Я приехал к Микояну наниматься на работу. Мы сидели в кабинете, пили чай Артем Иванович сказал, что у него в КБ не так интересно — всего один самолет, а лучше пойти в Летно-испытательный институт. И тут же позвонил его начальнику В. В. Уткину. Я сразу поехал к нему в Жуковский. Думал, что сейчас меня с распростертыми объятиями примут, ведь сам Микоян просил об этом. А Виктор Васильевич выслушал меня и говорит: «Зачем ты мне нужен? Зачем мне лишняя головная боль? У нас аварий и катастроф и без тебя хватает». Оказалось, что Артем Иванович таким образом не стал мне отказывать напрямую, хотел как-то смягчить удар.

— Да и работа была опасная!

— Конечно. Многие ребята и в Летно-испытательном институте, и в КБ Микояна погибли во время испытаний, по пальцам можно пересчитать тех, кто жив сегодня… А после гибели Юрия Гагарина меня просто-напросто начали беречь и отодвинули от полетов.

— Вернемся к «Спирали». Это была попытка соединить самолет и космический корабль?

— В определенной степени. Орбитальный самолет, или, если хотите, ракетоплан, представлял собой одноместный аппарат. «Семерка» должна была выводить его в космос. Планировалось, что он будет выполнять разведывательные функции, а затем возвращаться на Землю. Дыхание «звездных войн» уже ощущалось в то время, а потому наши конструкторы думали о будущих космических истребителях… Волею судеб я вернулся к этому проекту через много лет, когда для создания «Бурана» потребовались специалисты с опытом работы по «Спирали».

— Помню, американцы долгое время недоумевали, чем это занимаются русские?

— Мы создали модель «Бурана» в масштабе один к трем и провели серию испытаний. Получили много интересных данных о полете аппарата в атмосфере, и это помогло в разработке его теплозащиты и аэродинамики.

Были проведены четыре пуска: три удачных и один аварийный — забыли к аппарату прикрепить парашют! И такое у нас бывало… Первый пуск нам удалось скрыть от американцев, но при втором они зафиксировали всё: как аппарат садился в океан, как его поднимали на борт корабля, как проводили операции по сливу остатков компонентов топлива. По фотографиям они сделали макет аппарата и испытали его в своих лабораториях. Полученные аэродинамические характеристики были значительно лучше, чем у «Шаттла». Когда создавался «Буран», перед разработчиками была поставлена задача: сделать систему посадки автоматической. И то, что мы когда-то спроектировали для «Спирали», легло в основу системы автоматической навигации захода на посадку орбитального корабля «Буран». Его посадка стала без преувеличения самым выдающимся достижением всей программы. После более чем трехчасового полета в космосе и атмосфере в момент остановки отклонение корабля от оси полосы составило всего три метра, а по времени — одну секунду. Честно говоря, когда это произошло, я не сдержал слез.

Многоразовая космическая система «Энергия — Буран» на старте.

— Казалось, что все позади?

— Это была большая, по разным причинам длительная и нелегкая работа. Завершилась она блестяще, но, к сожалению, дальше дело не пошло, так же как и со «Спиралью». А какой мог бы быть качественный прорыв! Трудно сказать, как бы эта система развивалась, но ясно одно: мощный потенциал, заложенный в нее изначально еще в КБ А.И. Микояна, не реализован до сих пор.

— Время упущенных возможностей?

— Пожалуй… Будь жив Артем Иванович Микоян, конечно, все могло бы измениться… Кстати, дипломный проект в Академии Жуковского у меня был как раз по орбитальному самолету. И у Юры Гагарина тоже. (См. «Наука и жизнь» № 4, 1998 г. — Прим. ред.) В Академии Генерального штаба, куда я пошел после фактического запрета на летную работу, тоже пришлось решать вопросы, связанные с космической авиацией, но более масштабные. К примеру, разрабатывалась тема «Применение орбитальной авиации в боевых действиях». Моя кандидатская диссертация в какой-то степени была созвучна с этими проблемами. Она называлась «Исследование возможного характера военных действий в космосе и пути завоевания господства в космосе». Докторская диссертация также была посвящена военному космосу…

— Со стороны может показаться, что жизнь шла по прямой линии, без зигзагов… А разве не хотелось слетать в космос второй раз?

— Конечно, хотелось. Но у меня уже было право выбора, а потому я мечтал о какой-то принципиально новой работе.

Старт ракеты-носителя «Зенит» с космодрома Плесецк.

— К примеру, слетать на Луну?

— Откуда это известно?

— Я сказал наугад…

— По-моему, 4 января 1967 года мы собирались вылететь во Владимировку, чтобы продолжить работу над «Спиралью». На аэродром позвонил Каманин, приказал задержаться и явиться к нему. Во время нашей встречи он сказал, что принято решение правительства о создании восьми кораблей Л-1.

— Для облета Луны?

— Да. Каманин предложил мне бросить заниматься «Спиралью» и перейти на лунную программу. Но я все же улетел во Владимировку, решив для себя, что принимать участие в лунной программе не буду.

— А Леонов согласился?

— Да, именно Алексей возглавил «группу лунатиков», как мы тогда их называли.

— Право выбора, значит, у вас все-таки было?

— Оно всегда есть!

— После окончания Академии Генштаба началась новая жизнь?

— Она продолжалась, но на ином уровне…

— Слухи ходили, что Титова обходят другие…

— Даже мама забеспокоилась: «Что происходит, — говорит, — Николаев, Леонов уже генералы, Попович тоже, а ты все в полковниках». А я ей сказал: «Не волнуйся, еще маршалом буду!» В 1975 году мне присвоили генерала, потом генерал-лейтенанта, и мама успокоилась… Я начал служить в Главном управлении космических исследований Министерства обороны. Оно больше известно как ГУКОС, в нем создавались «космические войска».

— А не выглядело это так: командующий есть, а войска нет?

— «Космические войска» складывались постепенно. Сначала их организовали в Войсках стратегического назначения. Но со временем выяснилось, что между ракетчиками и нами — существенная разница и объединяет нас только территория полигона. Ракетчикам надо пустить ракету, и их задача выполнена, а наша работа после пуска только начинается. Мы выполняли задачи в интересах Вооруженных Сил. Через некоторое время «космические войска» отделились от ракетных и стали самостоятельными.

— Понятно, что работы хватало. Но эти годы из жизни Германа Титова почти неизвестны широкой публике. Что хотелось бы выделить?

— Все было интересно. Лет семь я был заместителем командующего по опытно-конструкторской и исследовательской работе. Все новое шло ко мне. Чтобы создать, к примеру, спутник, нужны монтажно-испытательный корпус, старт для нового носителя, новый измерительный пункт и так далее. И всем этим приходилось заниматься. Многое в работе было связано со строительством, и подчас приходилось начинать буквально с первого колышка в степи… А потом, когда я стал первым заместителем командующего, опять-таки опытные работы были переданы мне…

— Мне рассказывал академик Уткин, что вы плодотворно работали вместе над «Зенитом»…

— Владимир Федорович Уткин называл эту ракету «носитель XXI века», и я с ним согласен. Меня назначили председателем Правительственной комиссии по испытаниям «Зенита». За эту работу я получил Ленинскую премию. В общей сложности за создание комплекса «Зенит» были присуждены, по-моему, две Ленинские и три Государственные премии. Так что не случайно именно его выбрали для «морского старта». В этом проекте участвовали США, Россия, Украина и Норвегия. Первые пуски с морского космодрома прошли успешно. За тем, как стартует «Зенит», наблюдал весь мир.

— И все же у меня такое впечатление, что в военной области за последние десять лет ничего нового не появилось.

— К сожалению, это так. Да и в пилотируемой космонавтике мы не можем похвастаться чем-то новым. По-прежнему летает «Союз-Т». По этому кораблю я тоже был председателем комиссии! С тех пор столько лет прошло! Кажется, что работы «застыли»…

— Кстати, а почему появилась буква «Т»?

— «Т» означает «транспортный», это новая модификация пилотируемого корабля. Правда, шутники называли «Союз-Т» — «Союз — Титов».

— Что же произошло в 1991 году?

— Написал рапорт об увольнении из армии. «Перестройку» я не понимал и не принимал. Устал от постоянной и бессмысленной борьбы. Да и «маршальский жезл» вдруг замаячил впереди, а я ведь маме обещал, что стану маршалом. Мне предложили должность начальника Академии Можайского в Ленинграде. Но жена вдруг взбунтовалась: «Дети в Москве, а мы уедем? Нет, не хочу…» Это было для меня неожиданным, и я решил остановиться, осмотреться — нельзя же постоянно лететь по жизни…

— Рапорт министр подписал сразу?

— Он меня вызвал и попросил подождать до октября… Только позже я понял, что имел в виду Язов: впереди были августовские события…

— А следующий министр вызывал?

— Нет, Шапошников просто подписал мой рапорт, и я стал гражданским человеком.

— Потом судьба занесла в Госдуму?

— Это случилось в 1995 году. Перед тем у меня появилась возможность отдохнуть, почитать книги, побыть дома. Потом поработал в Комитете по конверсии. Когда предложили избираться в Думу вместо погибшего депутата, попробовал, увидел, что люди мне доверяют, надеются, что смогу им помочь. Честно говоря, сначала обстановка в Думе мне очень не понравилась, но постепенно втянулся в эту трудную работу.

— А космонавтика остается лишь воспоминанием?

— Когда я принимал решение учиться в Академии Генштаба, то понимал: с летной работой покончено. Была лишь крошечная надежда, что смогу вернуться в авиацию, но отдавал себе отчет: шансы ничтожны. И тогда я поставил «точку». С тех пор за штурвал не садился, хотя меня часто приглашали в пилотскую кабину. Единственный раз я сделал исключение: полетал с Анатолием Кочуром на СУ-27, когда мне исполнилось 60 лет. Это было нужно мне для самоутверждения. Понял, что еще могу…

… На этом и завершился наш разговор в Думе. Но ему суждено было продолжиться месяц спустя. За это время случилось много разных событий, в том числе и в жизни Германа Титова. Его вновь избрали в Государственную Думу, и этот факт сам по себе говорит о многом: избиратели в Подмосковье довольны своим депутатом, а такое в наше время случается не часто. Герман Степанович Титов победил своих соперников и снова четыре года будет приезжать в Охотный ряд на работу.

Впрочем, на этот раз мы говорили о более «узкой» проблеме — о военном космосе. Точнее, о той его части, к которой генерал-полковник Титов имел непосредственное отношение. Я спросил его:

— Что такое «война в космосе»? Мне кажется, что вся ваша жизнь связана с этой проблемой, или я ошибаюсь?

— Друзья меня в шутку называли «главный космический милитарист». Так получилось, что мы начали с применения космических средств для решения некоторых военных задач в интересах обороны страны, а завершили Военно-космическими силами… В этом была своя логика — шла «холодная война». Космическая техника открывала новые возможности для применения уже существующих видов Вооруженных Сил.

— Наверное, самое понятное — связь через космос?

— Связь — это управление войсками: организация операций, передача команд. Естественно, использовать космос для этих целей надо разумно…

— Рассказывают, что на первом нашем фотоснимке, полученном с орбиты, было хорошо видно здание Пентагона, и Сергей Павлович Королев демонстрировал его «на самом верху», доказывая, что необходимо развивать и эту область космических исследований…

— Я такого факта не знаю… В программе моего полета значилась работа с кинокамерой, и я впервые вел такую съемку. Но, честно говоря, снимал все подряд, каких-то специальных заданий по съемке тех или иных объектов на территории Америки у меня не было… Космическая фотография дала возможность контролировать все, что делается на Земле. Когда возникла проблема обнаружения ракетных шахт, то поначалу мы сомневались, что с орбиты удастся их обнаружить: разрешение аппаратуры было явно недостаточным… Однако шахта за один день не строится: прокладываются дороги, в лесах появляются просеки, строятся какие-то вспомогательные сооружения. Так что координаты всех шахт хорошо известны…

Когда я увидел свои снимки из космоса, то понял, что их можно использовать в интересах обороны точно так же, как и самого космонавта. Во время полета я видел отдельные объекты, даже проспекты в городах…

* * *

* * *

— И это не нарушает суверенитета государств?

— Вот именно! Просто так на Пентагон сверху не посмотришь, над ним не пролетишь на самолете, а с орбиты — пожалуйста, смотри, это можно делать на законном основании. Космическое пространство как бы «ничейное».

И не случайно много раз поднимался вопрос: где кончается атмосфера и начинается космос? Была международная комиссия, потом обсуждали в ООН… «Космическое право» начинается за «космической» границей в небе. Все объекты, в том числе и разведывательные спутники, обязаны летать выше нее — тогда их сбивать нельзя. А ниже этой границы — воздушное пространство государств, нарушать которое никто не имеет права…

* * *

* * *

— Как раз в это время начали создаваться первые кинофильмы о «звездных войнах»?

— Пожалуй, они появились позже… И у нас и в Америке эти работы были строго засекречены. Однако именно исследования в этом направлении подтолкнули ведущие державы к весьма эффективным международным соглашениям о невыводе на орбиты ядерного оружия…

— В это время уже летал «Алмаз»?

— С «Алмазом» история другая… Где-то в 1963–1965 годах был сформирован второй отряд космонавтов. В основном в него вошли инженеры, хотя были там и летчики. Некоторое время я был его командиром. Одна из главных задач второго отряда — подготовка космонавтов для ведения разведки с борта космического аппарата. В конструкторском бюро Владимира Николаевича Челомея для этих целей разрабатывался комплекс «Алмаз». На нем была установлена специальная фотографическая аппаратура, с помощью которой можно было наблюдать Землю не только в видимом, но и в других диапазонах.

— А какова была задача наблюдений?

— С помощью, например, выносного перископа можно было смотреть на Землю и надиктовывать информацию об увиденном. На «Алмазе» даже была установлена пушка, и из нее стреляли!.. Эта программа была реализована, но она оказалась малоэффективной.

— Насколько я помню, запуск «Алмаза» был встречен восторженно!

— Да, однако вскоре выяснилось, что вести визуальные наблюдения с орбиты можно на протяжении всего двух-трех витков в сутки, так как облачный покров планеты не учитывает распорядка дня экипажа, которому нужно и физзарядкой заниматься, и есть, и спать. Создание автоматических средств, способных вести фотосъемку и передавать фотографии по радиоканалам на Землю, отодвинуло на второй план это направление в пилотируемой космонавтике.

— У меня создалось впечатление, что было несколько попыток прорваться в космос с сугубо военными целями.

— Одна из них — «Спираль», о которой мы уже говорили.

— Это был чисто боевой орбитальный самолет?

— Не совсем так. Сейчас много говорят о двойных технологиях. «Спираль» могла использоваться и в военных, и в сугубо мирных целях, в частности для транспортного обеспечения орбитальных станций. Предполагалось, что орбитальный самолет будет доставлять на космическую станцию и возвращать на Землю необходимые грузы… Но все-таки главное — боевое применение «Спирали». На ней предполагалось выводить в космос и ядерное оружие. В общем, рассматривались самые невероятные на первый взгляд варианты использования этого необычного летательного аппарата.

— Попробуем еще раз вспомнить о том времени, когда вы были заместителем командующего «космическими войсками». Военно-космические силы — это группировка спутников на орбитах?

— Не только. Спутниками надо управлять. Для этого создана наземная группировка — разветвленный командно-измерительный комплекс, простирающийся от Калининграда до Камчатки, плюс корабли в океане. Есть еще полигоны, откуда осуществляются запуски космических объектов. Действуют специальные транспортные и технические средства на космодромах. Словом, я хочу подчеркнуть, что у Военно-космических сил необычайно сложная и разветвленная инфраструктура. В нее, в частности, входили научно-исследовательские и конструкторские организации. С ними у меня были особенно тесные взаимоотношения, так как я отвечал за опытные работы.

— В таком случае следующий вопрос оправдан: каким достижением вы гордитесь?

— Для меня все было главным! И это не формальный ответ. При мне зарождались принципиально новые Военно-космические силы. Они развивались быстро. Этот процесс был творческим, интересным… Постепенно мы стали подчиняться не Главному штабу Ракетных войск, а Генеральному штабу Вооруженных Сил, поскольку выполняли глобальные задачи. Это касалось как видовой и радиотехнической разведки, так и связи.

— Понятно, что шло соревнование с американцами. Насколько хорошо вы знали их возможности?

— Нам казалось, что мы знаем все!.. Когда Брежнев встречался с президентом США, тот сказал, что у них столько-то пусковых установок. Леонид Ильич тут же возразил, что их на две больше, и президент согласился… Конечно же, все «дырки», так называют шахтные установки специалисты, были хорошо известны и у них и у нас. Районы патрулирования атомных подводных лодок тоже знали обе стороны. И эта «прозрачность» во многом зависела от той информации, которую мы получали с космических орбит… Поэтому возможности американцев, в том числе и технические, были нам хорошо известны. Думаю, и у них информация поставлена не хуже.

— К примеру?

— В то время мы следили за работами по созданию «Шаттла» и были в курсе экспериментов. Нам удалось довольно точно спрогнозировать его первые старты?

— Во время войн в Косово и Персидском заливе американцы весьма эффективно применяли свою космическую группировку. А мы пользовались информацией из космоса во время войны в Афганистане? Я не спрашиваю о более поздних событиях, когда вы уже ушли из армии…

— Не могу ответить достоверно, так как полученной из космоса информацией мы не распоряжались. От нас, технарей, эксплуатационников, требовалось создать спутник, запустить его, проверить и передать соответствующим организациям. Если они получают информацию, значит, все в порядке, и нас не ругают. Если же объект «молчит», то нужно наше вмешательство… Вся информация шла в Генеральный штаб, и я думаю, что во время войны в Афганистане ею широко пользовались, ведь тогда на орбите у нас была довольно сильная военно-космическая группировка.

Стартовая позиция ракеты-носителя «Союз» на космодроме Байконур.

— Я знаю, что вас неоднократно назначали председателем Государственной комиссии по запуску новых военных объектов. Какие из них особенно запомнились?

— Запусков было много…. К примеру, создавали систему радиотехнической разведки второго поколения…

— Что это такое?

— Спутник, который летит и молчит, но все слушает. Он фиксирует все радиоволны, определяет частотные характеристики, режимы работы. Если объекты стационарные, то с помощью других средств спутник определяет их точное местонахождение. Он наблюдает и за передвижными объектами, определяет их маршруты… Например, выходит авианосец на ходовые испытания, а над Атлантикой облака, ничего не видно. Со спутника можно довольно точно определить маршрут авианосца и, если связь не засекречена, даже услышать, о чем говорят американские моряки… Это была интересная работа. Такие средства наблюдения из космоса существовали и раньше, однако спутник «Целина», о котором я рассказал, стал новым этапом в развитии радиотехнической разведки. Мы провели его успешные испытания и сдали на вооружение. Этот спутник работает до сих пор.

— Его создавали в Днепропетровске на «Южмаше»?

— В КБ, которое возглавлял в те годы академик В. Ф. Уткин. Многие работы в интересах обороны страны мы проводили вместе… Хорошо помню создание навигационной системы «Ураган» — это запуск 16–18 спутников на орбиту высотой 20 тысяч километров. Система «Ураган» позволяет определять координаты любого объекта. Мы ее испытали, ввели в строй и передали на вооружение.

— А правда, что «Зенит» создавался для «звездных войн»? Говорят, автоматический старт нужен был для того, чтобы, когда все вокруг будет уничтожено, ракеты могли сами подъезжать к стартовому столу, уходить в космос и сбивать вражеские объекты?

— Разрабатывалась приблизительно такая концепция, хотя она и выглядит фантастически… Правда, все представлялось несколько иначе. Допустим, я держу на орбитах определенную космическую группировку. В случае «угрожающей ситуации» мне нужно ее усилить или при потере ряда спутников восстановить, причем очень быстро. Это и позволяет сделать автоматический старт «Зенита».

— И вновь мы имеем дело с двойными технологиями: «Зенит» — это прежде всего сугубо мирный носитель, а задумывался как боевой)

— Такое случалось в нашей космонавтике Знаменитая «Семерка» Сергея Павловича Королева предназначалась для водородной бомбы, а на ней был запущен первый искусственный спутник Земли. Наши конструкторы стремились создавать такую технику, которая в равной мере служила бы и обороне страны, и космонавтике.

Пуск ракеты-носителя «Союз».

* * *

— Все-таки грустные мысли рождаются, когда узнаешь о некоторых «военных проектах». Еще при жизни Сталина появился грандиозный проект: создать в горах, под землей, атомный завод, рядом с ним — ракетный. Если начнется атомная война и все вокруг погибнет, подземный завод будет продолжать работать, и атомные бомбы полетят в сторону противника… И такой проект реализован под Красноярском! «Зенит» невольно вызывает подобные ассоциации: людей уже нет, а ракеты продолжают стартовать одна за другой… Сюрреализм какой-то!

— Такие картины могут рождаться только в больном воображении, ведь старта сразу же не станет… Ну а работу над «Зенитом» я рассматриваю иначе. Подготовка и пуск ракеты без обслуживающего персонала — это прежде всего безопасность и, как ни странно, надежность работы. Все-таки мы должны помнить, что пуск ракеты всегда опасен, и катастроф, к сожалению, случалось очень много. Бесспорно, «Зенит» был тогда высшим достижением ракетной техники, а широкое мирное использование его еще впереди.

— Неужели и сегодня «военный космос» актуален? Или на прошлое надо смотреть с юмором, как и на фильмы о «звездных войнах»?

— Наши представления соответствовали времени, в котором мы жили тогда, и этим, пожалуй, все сказано А использование космической техники для обороны страны с каждым годом становится все более актуальным и эффективным. Это, прежде всего, системы контроля, иначе говоря, системы поддержания и обеспечения мира на Земле. Выводить на орбиту ядерное оружие — преступление Ведь на любое действие обязательно найдется противодействие, и это должно сдерживать любую гонку вооружений, в том числе и в космосе.

— Там все-таки лучше заниматься мирными программами?!

— Я в этом убежден! Может быть, мои слова и покажутся слишком возвышенными, но в верности их я не сомневаюсь. Все мы земляне — космонавты, у нас один корабль — Земля. Ее надо беречь, и иного нам не дано.