Журнал "Наука и жизнь", 2000 № 06

Мы защищали московское небо

Л. МОСКВИНА

Лето 1941 года. Школьный выпускной бал. Надежды… Мечты… Все рухнуло. Началась война. Ребят наших мобилизовали. Девушки — кто пошел на работу, кто поступил учиться, кто эвакуировался, кто побежал в военкомат с заявлением: примите, хочу защищать свою Родину. Мы с Любой тоже подали такие заявления. И вскоре пришло время для девушек-добровольцев. 20 тысяч москвичек стали бойцами. В апреле 1942 года прислали повестки и нам с Любой.

На призывном пункте в райкоме комсомола Советского района города Москвы происходило распределение: кого в штаб полка, во взводы управления, в аэростатчики и прожектористы, в разведчики, связисты, слухачи… Но все это было не для нас с Любой — мы хотели в зенитчицы, на батарею, хотели стрелять из орудий.

После карантина нас распределили по батареям.

…И вот мы, два десятка девушек, недружным разноперым — еще были в своем, гражданском — строем бредем по тропинке к ограде из колючей проволоки.

— Кто идет? — окликнул часовой.

— Это я, сержант Гришаев, новобранцев веду.

Обходим строение из свежевыструганных досок. Над дверью резная рамка с надписью: «Добро пожаловать, дорогие девушки!»

— Что это?

— Подарок вам, — отвечает сержант, — дамский туалет.

В действующих войсках 53-й зенитно-артиллерийской дивизии Центрального фронта противовоздушной обороны надлежит нам служить верой и правдой. Здоровенные крупнокалиберные 85-миллиметровые орудия теперь уже нашей 23-й батареи стреляли по фашистским танкам, когда враг был у Москвы, и продолжают бить по вражеским самолетам: ночью — заградительным огнем, днем — прицельным. Солдаты возле орудий с любопытством рассматривают нас, улыбаются, шутят: «Куда вас таких молоденьких прислали, из-под пушек гонять лягушек?». Нам было по 17–20 лет.

После принятия воинской присяги началась настоящая служба. Часть батарейцев была отправлена на передовую, а мы должны как можно быстрее освоить боевую технику и заменить их. Нам выдали обмундирование. Ну и смешные мы в нем были. Ведь тогда еще не существовало военной формы для женщин, и нас одели в солдатские брюки и кальсоны не по росту, в длинные шинели, а на ногах — американские ботинки с обмотками. Орудийщики не смеялись над нами, наоборот, всячески старались помочь обрести приличный вид: укорачивали длинное, учили накручивать обмотки и портянки, пришивать подворотнички.

Тут выяснилось: зря мы с Любой воображали, что будем палить из орудий: тяжелые затворы зениток и снаряды к ним оказались не по силам. Чем же нам, новичкам, придется заниматься? Первым делом нас подвели к какому-то прибору в виде длинной горизонтальной трубы, объяснили, что это дальномер. Он определяет дальность и высоту до цели, но работать на нем могут люди, обладающие особым стереоскопическим зрением. Из 20 человек только у двоих оказалось подходящее зрение: у Тони Давыдовой и у меня. Нас с Любой разлучили: ее и еще семерых девушек определили на ПУА-30 — прибор управления зенитно-артиллерийским огнем, Тоню и меня — дальномерщиками, остальных — связистами, разведчиками, слухачами и еще одну девушку — Анку Соловьеву — пулеметчицей. Командир батареи капитан Гурин огласил на вечерней поверке приказ о распределении специальностей и предупредил, что сам лично будет экзаменовать по уставам, по знанию матчасти орудий и приборов и умению быстро и четко работать на них.

У дальномера. Подмосковье. 1942 год.

Слухачи за работой.

Пушки образца 1939 года обороняют Москву.

«Весть о приходе в войска ПВО девушек была воспринята настороженно. Многие, особенно кадровые командиры, не могли и представить себе, как будет выглядеть присутствие «слабого пола» на огневых позициях, в суровых условиях боевой обстановки. Справятся ли девушки с военной «премудростью», которая испокон веков была уделом мужчин? Но вот прошло 3–5 месяцев учебы, боевой работы и — тревоги оказались напрасными. Девушки почувствовали свои силы и возможности. Вскоре они показали пример хорошего знания своего дела. В совершенстве овладели специальностью зенитчиц, «вносовцев», прожектористок и аэростатчиц», — писал командующий Московским фронтом ПВО Д. А. Журавлев.

На зенитных батареях обязательно должно быть непрерывное дежурство — днем, ночью, в дождь, в туман, в солнечную погоду. И обязательно те, кто в наряде, кто стоит на посту или сидит у своего агрегата, должны поглядывать на небо.

Разведчик, дежурящий с биноклем в руках на командном пункте, пристально вглядывается в глубину небес и, если он вдруг замечает там объект, докладывает начальству: такой-то самолет или, к примеру, воздушный шар, сигнальная ракета — красная или зеленая — летит таким-то курсом. Ну а если вражеский самолет— дежурный разведчик бьет жезлом по висячей рельсе, это значит ТРЕВОГА, «положение № 1». Весь личный состав сломя голову бежит к орудиям и приборам, расчеты занимают свои номера, а командиры отделений докладывают: «Первое орудие готово!», «Второе…», «Третье…», «Прибористы…». «Дальномер готов!» — кричит наш сержант Гришаев. И тут же приказ комбата: «Дальномер, высоту!»

Мы впились глазами в окуляры, разворачиваем трубу дальномера, ловим цель, совмещаем с ней риску и кричим: «Высота такая-то! Дальность такая-то!» Прибористы вращают маховички ПУАЗО, вводят в свой прибор управления зенитно-артиллерийским огнем нашу информацию и направляют орудия на цель.

— По самолету! Огонь!

Все это мы выучили до нашего первого настоящего боя, во время учебных занятий.

Вообще-то, бывали дни, когда немцами предпринимались налеты на Москву и объявлялись настоящие «положения № 1», но до нас самолеты не добирались: их обстреливали дальние батареи, а 6-й истребительный авиакорпус отгонял от столицы непрошеных гостей.

Иногда прилетали в Москву самолеты-одиночки со свастикой и с черными крестами. Мы замеряли расстояние до них — 14 000 метров, а предельная дальность снарядов наших орудий — 10 000 метров. Однажды нашим истребителям удалось посадить такую машину. Оказалось, это летающая лаборатория, самолет-разведчик, оборудованный отменной оптикой и аэрофотосъемочной аппаратурой.

…В начале лета 42-го года, когда наш дивизион передислоцировали на запад, дальше от Москвы, частями воздушного наблюдения, оповещения и связи — службой ВНОС — было передано, что на отдаленных подступах к Москве строй фашистских бомбардировщиков, направляющихся к нашей столице, нарушен атаками советских истребителей. Часть самолетов повернула назад, беспорядочно сбрасывая бомбы, остальные держат курс на восток. Тревога! «Положение № 1»! Батарея изготовилась к бою. Поступили сведения, что бомбардировщики летят на разных высотах. Они уже подлетают к зоне артиллерийского огня нашей дивизии. Мы с Тоней Давыдовой в растерянности: как «давать высоту», если сразу несколько целей и на разных высотах?

— Держитесь, девчата! И не такое бывало! Протрите глазки и наденьте каски! — успокаивает нас сержант Гришаев. Мы нервно смеемся, но берем себя в руки. Сержант — наводчик, будет ловить цель. Я должна совмещать риску в окулярах с целью. Тоня стоит ко мне лицом с другой стороны дальномера, чтобы считывать с циферблатов показания высоты и дальности. Уже стемнело. Сержант включил батарейку для электроподсветки. Самолетов не видно, но шум моторов слышен. Сердце то замирает от страха, то начинает колотиться с какой-то возбужденной лихостью… Шум моторов приближается. В моих окулярах появляется светящаяся белая точка в лучах двух прожекторов. Я быстро совмещаю риску. Тоня хрипло кричит: «Высота семьсот метров! Дальность — 1200!» Вижу, что это «Хейнкель-III». Он пытается вывернуться из лучей прожекторов… Не получается. Команда: «Огонь! Огонь!». Громоподобные залпы четырех орудий! Гарь. Дым. Всполохи. По каске звякают осколки. Я вижу облачка разрывов у цели. И вдруг — черный хвост по небу… Протяжный визжащий звук, и взрыв вблизи батареи — «фугаска» с «хейнкеля»… Пронесло. Еще немного бы — и прощай, батарея… Осколки бомбы, комки земли падают на нас.

— Комбат ранен… Упал, — говорит Тоня, ей видно, а мы — спиной к КП.

Теперь другой голос командует огнем: лейтенант Ральников, командир огневого взвода заступил на место Турина.

К стрельбе по подбитому «хейнкелю» присоединяются соседние батареи. А у меня в окулярах уже другой самолет — «Ю-88», пикирующий бомбардировщик. Он маневрирует: то снижается, то взмывает ввысь… Ральников не требует «высоту», ему ясна ситуация.

— По «юнкерсу» прямой наводкой — огонь! — командует он.

Тут отличилась наша Анка-пулеметчица: она дала длинную очередь по «юнкерсу», когда он пролетал «бреющим» над батареей, хотя осколки «фугаски» ее тоже зацепили.

…Обгорелый хвост этого «юнкерса» потом решено было поставить в качестве трофея на нашей батарее.

А в ту ночь бой продолжался долго. Когда облака заволокли небо, батареи перешли с прицельного огня на заградительный. Каждая батарея била по своему квадрату.

Начало светать. К восходу солнца наступила тишина.

— «Положение № 2»! ОТБОЙ!