Жизнь торжествует

Д. Орлова



В стене, отделяющей детскую палату от врачебной комнаты, прорублено большое прямоугольное окно. Я беседую с Любовью Евменьевной Пробатовой, листаю альбомы, а взгляд то и дело тянется туда, где за толстым стеклом течет, точно в аквариуме, какая-то своя, совершенно бесшумная, непонятная постороннему глазу жизнь…

Две женщины в белых халатах — одна крупная, пожилая, немного сутулая, другая совсем юная, маленькая, грациозная — движутся по комнате. Вот у старшей шевельнулись губы, младшая кивнула, и обе наклонились над коротенькой, почти игрушечной кроваткой. Большие, уверенные руки старшей отодвигают одеяльце, разворачивают пеленки и приподнимают…

Нет, человеческий детеныш не может быть так неправдоподобно, так нестерпимо мал! Беспорядочно, бессмысленно размахивают красные, как соломинки тонкие ручки, с трудом раскрываются и закрываются глазки, не то в зевоте, не то в плаче кривится рот…

Любовь Евменьевна с улыбкой встречает мой испуганный взгляд:

— Девятьсот граммов, — поясняет она. Не доношен на два с половиной месяца.

— И будет жить?

— Будет! — Ведь это не первый у нас. Спросите у медицинской сестры Елены Яковлевны. Она здесь 40 лет работает. Чудесная, кстати, сестра! К ней в обучение мы приставили Галю Фомину. Именно к ней, потому что чувствуем: Галя тоже пришла к нам надолго. Не любя, у нас и работать нельзя.

А Галя все так же тихо скользит по комнате. Вот она поставила на стол возле другой кроватки градуированную бутылочку с соской. На самом донышке — вровень с двадцатиграммовым делением — белеет молоко. Осторожно, очень осторожно берет, Галя ребенка двумя пальцами за щечки, заставляет открыть рот, подносит соску. Но малыш не шевелится, не открывает глаз. Снова и снова повторяет Галя свою попытку. Я замечаю, как ее марлевая маска колеблется от дыхания, а на переносице проступают бисеринки пота…

И вот абрикосовая щечка шевельнулась раз, другой, ритмично задвигалась. Сосет! Кажется, что сосет очень долго — так напряженно сдвинуты у Гали брови. Наконец она снова поднимает бутылочку и ставит на стол — но не пустую, а с молоком, убавившимся меньше, чем наполовину.

Тонкая Галина фигура удаляется куда-то в другой угол комнаты-аквариума, потом приближается снова. Девушка двигает голубой баллон с кислородом, подводит к кроватке тонкий шланг со стеклянной воронкой на конце, укладывает воронку поближе к белому капюшончику, потом греет молоко, и снова повторяется то же самое: вначале плотно закрытый рот, потом обнажившиеся на секунду десны и, наконец, движущаяся щечка.

Текут минуты. Галя все держит и держит бутылочку и, наконец, подымает ее — пустую! Кистью руки вытирает она со лба пот, и на минуту поднимает глаза — они светятся ясным, добрым теплом.


ВЕСЫ, САНТИМЕТР И ЛЮБОВЬ

Миллионы лет отшлифовывала природа чудо внутриутробного развития человека. День за днем из ничтожно малой клетки создается сложнейший человеческий организм, со всеми многообразными его функциями, со всеми способностями и возможностями.

Ни один из 280 дней внутриутробной жизни не проходит даром. Точно терпеливо работающий художник, наносит природа штрих за штрихом, накладывает краску за краской…

Вначале это только эмбрион — маленький бесформенный комочек живого вещества. Потом постепенно приобретает он человеческие очертания, становится плодом. Уже бьется маленькое сердце, уже шевелятся пальчики, уже понемножку расправляются складки кожи и более правильные пропорции приобретает тело.

А внутри каждой клетки, каждого органа идет своя, сложнейшая работа. Совершенствуется мозг, по поверхности его коры пролегают борозды и извилины; костный мозг вырабатывает кровь, кожа — смазывающие вещества, железы внутренней секреции — гормоны. Легкие, вначале развивавшиеся очень медленно, становятся больше — ведь скоро они должны будут расправиться и принять в себя земной воздух…

И вот приближается эта минута. По сложнейшим путям — нервным, механическим, химическим — возникает и настойчиво гремит сигнал: Готово! Плод может покинуть материнское лоно! И отныне он будет уже не плодом, а ребенком, человеком, самостоятельным существом!

Но что если произошло несчастье, если из-за болезни матери или капризной случайности роды произойдут раньше, чем закончится внутриутробный период? Сможет ли ребенок жить? Станет ли его организм таким же совершенным, как у детей, родившихся в срок?

Эти вопросы врачи задавали себе уже очень давно — ведь недоношенными рождались тысячи детей, и о них нельзя было не думать.

Горький опыт воспитательных домов и немногих в дореволюционное время больниц для грудных детей почти не давал надежд на то, что оплошность природы может быть исправлена. «Мы не можем вознаградить этим детям то, чего они лишаются своим ранним выходом из матки», — утверждал один крупный педиатр прошлого века. «Собственно из недоносков едва сохраняется десятый человек», — говорилось в «Материалах для истории императорского московского воспитательного дома», подводивших итог 100-летней деятельности этого учреждения. В десятках других работ, медицинских отчетов, научных статей — те же удручающие цифры и те же безнадежные слова: «дети-недоноски все обречены на смерть», «дети. — недоноски умирают в 80–90 % в течение первого года жизни», «они все с задатками смерти»…

Из западной литературы перекочевал в русскую термин о «врожденной жизненной слабости» недоношенных детей. Он звучал вполне научно и, казалось, внушал: к чему все старания, все тревоги, если ребенок просто-напросто не способен жить?

Степень жизнеспособности ребенка определяли, исходя из его веса, из срока родов. Имела хождение даже сложная математическая формула — индекс Фребелиуса. Если при определенных действиях с цифрами окружности головы, окружности груди и роста ребенка получалась отрицательная величина, ребенок считался нежизнеспособным. Так, с сантиметром и карандашом в руках врач в течение двадцати минут определял судьбу ребенка и решал: стоит за него бороться или остается просто-напросто ждать, когда все придет к естественному концу.

Но советские врачи не захотели доверять детскую жизнь ни стрелке весов, ни сантиметру, ни спасительному термину о «врожденной слабости». Они доверяли ее только своей совести, горячей, не знающей покоя совести борцов и гуманистов.


ЧЕТЫРЕ ВОПРОСА, ЧЕТЫРЕ ОТВЕТА

В 1921 году в старинном здании, отданном Дому охраны материнства и младенчества — нынешнему Институту педиатрии Академии медицинских наук СССР, открылось отделение для недоношенных.

Крупный педиатр Г. Н. Сперанский первым в стране посвятил свои труды изучению именно самого раннего, младенческого возраста. То была тяжелая пора, когда звучало еще забытое ныне слово «подкидыш», когда бедна была наша медицина и оснащением, и аппаратурой для научных исследований, и лечебными средствами.

И все-таки врачи отделения поставили перед собой задачу — спасти недоношенного ребенка, определить его потребности и научиться удовлетворять их.

Постепенно, год за годом, накапливались наблюдения. Самым беспристрастным критерием — критерием практики — оценили врачи то немногое, что было известно о путях сохранения жизни недоношенного ребенка. Кое в чем нашли они зерно истины, кое-что отвергли. И смело, наперекор старым взглядам и традициям, создали свое, новое, подсказанное и узаконенное все тем же неподкупным мерилом — практикой, опытом.

Ныне отделение недоношенных и патологии новорожденных детей Института педиатрии Академии медицинских наук СССР имеет свою стройную, теоретически обоснованную систему ухода за преждевременно родившимися детьми. Эта система и методика получили широкое распространение, они применяются во многих родильных домах и детских больницах страны, ею горячо интересуются зарубежные специалисты.

Давно замечена одна роковая особенность недоношенного ребенка — он не умеет удерживать тепло собственного тела, очень быстро приобретая температуру окружающей среды. Раздетый при комнатной температуре, вполне приемлемой для нормального новорожденного, он может замерзнуть. А охлаждение — начало всех бедствий. Вот почему недоношенных укутывают, обкладывают грелками, помещают в специальные обогреваемые, закрытые со всех сторон кроватки — кувезы.

Но в отделении обратили внимание и на другое: перегревание у такой крошки наступает так же легко, как и охлаждение, и также влечет за собой немалую опасность.

Ребенка очень берегли, его уложили в кувез и, кажется, заболеть он никак не мог. Почему же температура у него повысилась почти до 40 градусов? Это то, что педиатры раньше называли «анархией температуры» или «кувезной лихорадкой».

Поэтому за детьми, находящимися в кувезе, надо постоянно наблюдать, а более крепких сразу укладывать в обычную кроватку.

Еще одна опасность, нередко грозящая малышу, — расстройство дыхания.

Иногда несколько раз в сутки и без того слабое, едва заметное дыхание ребенка становится судорожным, прерывается. Личико становится иссиня-бледным, наступает приступ удушья — асфиксия.

Объяснить, почему это происходит, нетрудно: ребенок еще недостаточно развит, грудная клетка слаба, а самое главное — не созрели, не подготовлены к нормальной работе дыхательный центр и легкие. И все-таки разве невозможно выяснить непосредственную причину каждого приступа? Разве невозможно его предупреждать?

С детей буквально не стали спускать глаз, тщательно анализируя, что предшествовало приступу. Асфиксия возникала и при полном покое, но чаще ее влекло за собой то, что составляло для ребенка повышенную нагрузку, а значит, увеличивало потребность в кислороде. А для крохотного, слабенького, как воробышек, малыша нагрузкой была даже еда. Когда нынешняя заведующая отделением Е. Ч. Новикова еще аспиранткой изучала сердечно-сосудистую систему у недоношенных детей, она заметила, что во время кормления у них резко учащается пульс, повышается кровяное давление. Это было еще одним доказательством того, что даже еда для недоношенного — тяжелейшая работа.

Выводы из этих фактов напрашивались сами собой: улучшить уход, сделать так, чтобы ребенок не напрягался, а когда это невозможно — облегчить его напряжение.

Так возникли обязательные правила — ни на минуту не оставлять детей без наблюдения, слабому ребенку до кормления и после него давать кислород.

Но само кормление — тоже сложнейшая из проблем. Пищеварительные органы недоношенного ребенка еще несовершенны — ведь он должен был бы еще добрых 6–8, а то и 10 недель получать питательные вещества из крови матери, уже обработанные, расщепленные, доведенные до простейших форм. Чем же кормить такого человечка? И как его кормить, если брать материнскую грудь он еще не умеет, если не возник еще даже самый первый — сосательный рефлекс, если подчас он не в состоянии проглотить жидкость, влитую в рот?

Специалисты в основном сходились на том, что наиболее подходящей пищей для такого ребенка остается сцеженное материнское молоко. Но о том, как часто кормить, единого мнения не было. Наиболее логичной казалась точка зрения большинства: калорийность пищи недоношенного ребенка должна быть очень высокой, так как ему необходимо расти быстрее, чем доношенному, и к полугоду по крайней мере утроить свой вес, тогда как дети, родившиеся в срок, его только удваивают. Из таких рассуждений вытекал совет— давать недоношенным детям относительно больше пищи, чем доношенным.

Но если кормить их, допустим, 7 раз в сутки, значит понадобятся большие порции. А это утомительно для ребенка и может отразиться на его весе. Поэтому очень маленьких, сильно недоношенных детей кормят десять раз в сутки. Как сделать, чтобы ребенок получил каплю за каплей 20–30 граммов молока? Самым слабеньким его стали вливать через зонд прямо в желудок. В умелых руках медицинских сестер отделения этот способ оказался безболезненным для ребенка — до тех пор, пока он не становился крепче. Но тогда уже отпадала и нужда в зонде — начиналось кропотливое, требовавшее уйму терпения кормление ложечкой, соской…

Сохранение покоя ребенка, «щадящий» режим питания принесли поразительные результаты — гораздо быстрее стал нарастать вес, улучшалось физическое развитие детей.

Итак, три самых важных вопроса были решены. И тогда на очередь встал четвертый — борьба с малокровием, всегда присущим недоношенным детям. Пути преодоления этого недуга хорошо известны — переливание крови. Но почему-то оно иногда плохо помогало. Что же это — опять «врожденная жизненная слабость» или нечто другое?

Изучением этого вопроса особо занялась Л. Е. Пробатова. И вот ее выводы: в крови недоношенных детей происходит усиленный распад эритроцитов, а незрелые кровотворные органы не успевают восполнять их утрату — этим в основном объясняется малокровие — анемия. При переливании же начинают распадаться и эритроциты донорской крови; в организме образуется слишком большое количество шлаков.

Значит, лучше бороться с анемией по-другому: вводить в организм железо, витамины, снова и снова улучшать уход.

В отделении нет единого режима для всех. Каждому вычислено количество необходимых калорий, физиологического раствора, сердечных средств, витаминов; возле каждой кроватки — график, исчерченный кривыми веса, температуры, дыхания, заполненный цветными квадратиками и треугольниками, обозначающими выполнение лечебных назначений. Все, до малейшей детали, учтено, предусмотрено, дозировано. Не дозировано и не измерено только одно — любовь к детям.

В течение минувшего года в отделении для недоношенных побывало 140 детей. И почти всем им удалось сохранить жизнь. 138 счастливых матерей увезли домой здоровых, окрепших, совсем уже «больших» детей. Теперь заботу о них будут нести детские консультации.

Интереснейшие наблюдения накопило отделение за сорок лет своего существования. Доказано не только то, что недоношенный ребенок может и должен жить, но и то, что если он родился здоровым, у здоровой матери, то впоследствии развивается вполне нормально, не отставая от своих сверстников, а иногда даже и превосходя их.

В иных иностранных руководствах и сегодня можно прочесть, что преждевременное появление на свет накладывает на ребенка печать неполноценности, что на всю жизнь остаются у него «дефекты интеллекта». В этих работах звучит даже чудовищный вопрос — стоит ли выхаживать недоношенных детей, если впоследствии им все равно грозят заболевания?

Никогда, ни одной минуты не сомневались советские педиатры в том, что за каждого, даже самого слабенького ребенка необходимо бороться настойчиво, неутомимо, не упуская ни одной возможности, ни одного шанса.

Жизнь подтвердила их правоту. Бывшие питомцы отделения время от времени по приглашению врачей приходят в поликлиническое отделение института. Это здоровые веселые ребятишки, воспитанники детских садов и яслей; это школьники, которые отлично успевают в общеобразовательных, музыкальных, спортивных школах; это — счастливые молодожены, сами уже отцы и матери…

Такими сделала их непрерывная, длившаяся многие годы забота врачей, такими сделала их наша действительность, наш социалистический строй, для которого каждая человеческая жизнь — величайшая, неповторимая драгоценность.


ОДНА ИЗ МНОГИХ


Фото Б. Зайцева


— Мама, и сегодня пятерка! — говорит Женя Казаринова, ученица первого класса 79-й московской школы.

Сегодня Жене исполнилось восемь лет. Мать с улыбкой смотрит на свою румяную оживленную дочь. Восемь лет…

И сейчас нередко вспоминается ей, как долгие дни и месяцы просиживала она в приемной Института педиатрии. Там, за белыми стенами, врачи выхаживали ее крошечную, родившуюся почти на три месяца раньше срока дочь.

Сколько было пролито слез, сколько раз робкую надежду сменяло отчаяние… На помощь приходили врачи. Много услышала она добрых слов, вселявших веру в то, что Женя будет жить, будет такой же, как ее сверстники, родившиеся в срок.

Потом в памяти всплывает день, когда врачи разрешили взять Женю домой, и мать впервые ощутила пугающую невесомость своей ноши…

Шли годы. Девочка росла под постоянным наблюдением врачей. Женя часто бывала в институте. Осмотры, анализы, советы, чем кормить, сколько гулять, как одевать…

Любовь Евменьевна Пробатова, выходившая девочку, говорила, что иногда Женя становилась невольной помощницей врачей отделения недоношенных. И действительно, когда крепкая и веселая шла она мимо матерей, ожидающих в приемной института, на их лицах появлялись улыбки и в глазах загорался свет надежды.


ЗДРАВСТВУЙ, СЧАСТЬЕ!



Вот уже тридцать пять лет имя профессора Партева Амбарцумовича Маркаряна (вы его видите на нашей фотографии) неразрывно связано с заботами об охране здоровья матери и ребенка. Он помнит то время, когда не было организованной помощи женщине при беременности и родах. До революции во всей Армении не существовало ни одного родовспомогательного учреждения.

В 1919 году в Ереване открылся первый акушерско-гинекологический стационар на 20 коек. А сейчас всем роженицам Армении обеспечены отличные стационарные условия. Их жизнь и здоровье, жизнь и здоровье детей отстаивают тысячи врачей, сестер, акушерок. Покончено с бичом южной республики — малярией, отошли в область предания многие женские заболевания. И во всем этом немалая доля труда, энергии и умения профессора Маркаряна и коллектива сотрудников Научно-исследовательского института акушерства и гинекологии Армянской ССР, который он возглавляет.

…Есть в этом институте заветная комната. Туда строго воспрещен вход посторонним. В маленьких, специально подогреваемых ящиках-колыбельках лежат недоношенные дети. За ними особый уход, к ним особое внимание. Уходит в небытие страшное, веками сложившееся понятие «бог дал, бог взял». И недоношенные дети благодаря трудам и заботам врачей вырастают крепкими, ни в чем не уступая своим сверстникам.

Недавно в институте открыт специальный кабинет по борьбе с бесплодием. Возглавляет его доктор Асмик Гаспарян.

Доктор Маргарита Мартикян обследовала 3 100 женщин, работающих на промышленных предприятиях, и помогла организовать профилактические кабинеты, добилась создания женских комнат личной гигиены.

Над проблемами охраны труда женщин в сельском хозяйстве работают врачи Джульетта Акопян и Левон Анджелов.

Уже в ближайшие годы будет открыт стационар и диспансер детской гинекологии, диспансер по борьбе с патологией климакса, отделение физиологии и патологии женщины. Ученые приступают к изучению проблем регулирования пола потомства, наследственности, долголетия.

В Армении, как и везде у нас, горячо любят детей.

…Дом без ребенка — не дом,

Колокол с вырванным языком, —

сказал армянский поэт.

Чтобы счастье было во всех семьях, чтобы во всех домах звенели радостные голоса детей и смех женщин, ведут свою нелегкую работу врачи.

Елена Кнорре

Ереван



Как хорошо, что наша бабушка — герой!

Фото Г. Зельмы

Загрузка...