Гибель Лю Шаоци

Расхождения

Итак, перейдем к рассмотрению политической деятельности Лю Шаоци в последние годы его жизни.

1966 год начался для Лю Шаоци крайне неудачно. В начале года он перенес тяжелую болезнь. Ему удалось поправиться и вернуться к работе, но он понимал всю серьезность заболевания и говорил в кругу семьи: «Как видно, жить мне осталось недолго. За это короткое время нужно постараться сделать побольше. Если бы Маркс дал мне еще десять лет, то мы смогли бы добиться того, чтобы Китай превратился в богатое и сильное государство»[4].

В это время Лю Шаоци было всего 67 лет. Он занимал посты председателя Китайской Народной Республики и заместителя председателя Центрального Комитета Коммунистической партии Китая. В течение ряда лет Лю Шаоци руководил повседневной работой ЦК Компартии Китая и китайского государства. Он был общепризнанным «человеком номер два» и в партии, и в стране. Более того, к середине 60-х годов в КНР складывалось положение, когда в стране были фактически два вождя, «два председателя». Лю Шаоци начинал выдвигаться на роль лидера, не уступавшего Мао Цзэдуну ни по авторитету среди членов партии и населения страны, ни по масштабам реальной власти, сконцентрированной в его руках. Не случайно начальник генерального штаба НОАК Ло Жуйиин, выступая 29 декабря 1964 г. на первой сессии ВСНП 3-го созыва, назвал Мао Цзэдуна и Лю Шаоци «вождями партии»[5].

В начале 1965 г. Лю Шаоци был переизбран председателем КНР на второй срок. Это означало всеобщее признание того факта, что он и другие руководители партии и страны проделали в первой половине 60-х годов огромную работу по ликвидации последствий обрушившихся на КНР стихийных бедствий 1959–1961 гг. на фоне глубокого кризиса, в котором непосредственно перед этим оказалась экономика страны из-за «большого скачка», «народных коммун», «генеральной линии», — т. е. в результате политики «трех красных знамен» Мао Цзэдуна.

В начале 60-х годов ЦК КПК под руководством Лю Шаоци сосредоточил свои усилия на выправлении положения в хозяйстве страны. После провала «большого скачка» Лю Шаоци заявил: «Экономика КНР стоит на грани краха, в ней существуют диспропорции; на 70 % в этом виноваты люди (т. е. политика прежде всего Мао Цзэдуна, но и в целом ЦК КПК того времени, включая и самого Лю Шаоци. — Ю.Г.), а на 30 % — стихийные бедствия»[6]. Тем самым Лю Шаоци свел на нет намерения некоторых приверженцев Мао Цзэдуна снять вопрос о его персональной ответственности, свалив всю вину за бедственное положение в стране на «стихийные бедствия».

Несмотря на убежденность Лю Шаоци в том, что все руководители КПК, включая Мао Цзэдуна и его самого, должны нести каждый свою долю ответственности за несчастья народа, за голод и смерть миллионов людей, он был настроен не на «продолжение революции» и разрушение «всего старого», а на строительство. Выдвинутый в первой половине 60-х годов курс на «урегулирование, укрепление, пополнение, повышение» в сфере экономики страны отражал именно стремление эволюционным путем решать исключительно созидательные задачи и позволил успешно преодолевать последствия политики «трех красных знамен» и трех лет стихийных бедствий.

К 1965 г. наметилась положительная тенденция в состоянии экономики страны. Люди стали чуть лучше питаться[7]. Возникла возможность возобновления развития экономики по соответствующим планам. 1966 год должен был стать первым годом третьей пятилетки. Лю Шаоци и другие руководители страны были намерены сосредоточить усилия на создании базы для модернизации страны[8] и после перерыва в плановом ведении хозяйства (1960–1965) снова приступить к выполнению задач хозяйственного строительства, рассчитанного на долгие годы, причем в мирных международных условиях и в обстановке, когда внутри страны люди обрели бы покой и уверенность в стабильном характере политики высшего руководства партии и государства. В 1962 г. Лю Шаоци говорил: «Впредь крупных массовых движений не будет… Нужно направлять усилия главным образом на экономическое строительство… Теперь настало время спасать страну путем просвещения»[9]. Приоритет экономики перед политикой — вот в чем была суть курса Лю Шаоци в эти годы.

При его осуществлении предполагалось наряду с идеологическим воспитанием использовать материальное стимулирование, а также надлежащим образом оценивать знания и опыт представителей технической интеллигенции, сохранять и развивать культурное наследие и т. д.

В процессе управления развитием экономики страны, при решении сложных хозяйственных проблем Лю Шаоци и другим руководителям в первой половине 60-х годов удавалось добиваться успехов благодаря тому, что они реально оценивали положение дел в КНР и учитывали особенности своей страны. Далеко не случайно член Политбюро ЦК КПК мэр Пекина Пэн Чжэнь во время празднования годовщины КНР 1 октября 1965 г., выступая на плошали Тяньаньмэнь в присутствии Мао Цзэдуна, заявил о приверженности принципу «Перед истиной все равны»[10]. Кстати, сама состоявшаяся в этот день демонстрация была посвящена главным образом успехам в области экономики, достижениям в росте уровня благосостояния населения столицы КНР.

Как оценивал Лю Шаоци деятельность Мао Цзэдуна, в том числе и по подготовке «культурной революции» в эти годы, насколько серьезной для себя лично он считал угрозу со стороны надвигавшегося очередного политического движения в стране? Имеются основания сделать вывод о том, что Лю Шаоци ясно представлял себе позицию и направление деятельности Мао Цзэдуна, но твердо проводил свою линию, возможно недооценивая опасность интриг с его стороны.

Действительно, история взаимоотношений Мао Цзэдуна и Лю Шаоци на первый взгляд не давала оснований для предположений о глубоких разногласиях между ними. Напротив, чисто внешне она выглядела как совместная, рука об руку, работа двух давних соратников. В 1942 г. в ходе «движения за упорядочение стиля» в Яньани Лю Шаоци по предложению Мао Цзэдуна был переведен из Новой 4-й армии на работу в НК партии и назначен членом Секретариата ЦК КПК. На VII съезде КПК в 1945 г. Лю Шаоци выступил с докладом об изменениях в Уставе КПК, внеся в этот документ тезис об «идеях Мао Цзэдуна», и был избран членом Секретариата ЦК КПК 7-го созыва (высшего в то время органа по руководству партией. — Ю.Г.). Уже упоминалось о том, что в 1946 г., когда Мао Цзэдун отправился в Чунцин на переговоры с Чан Кайши, Лю Шаоци оставался в Яньани и отвечал за руководство повседневной работой Секретариата ЦК КПК. Мао Цзэдун сам говорил о том, что Лю Шаоци является его преемником[11].

Итак, в начале 40-х годов Лю Шаоци по инициативе Мао Цзэдуна вошел в руководство партии, а в середине 40-х годов занял место «второго человека» в партии.

Думается, что здесь имело место одновременное развитие двух процессов. С одной стороны, Лю Шаоци был выдающимся деятелем КПК и вполне закономерно выдвигался на руководящую роль. С другой стороны, Лю Шаоци был одним из видных, если не самым крупным лидером китайских коммунистов, работавших в «белых районах», т. е. в той части Китая, которая находилась под властью партии Гоминьдан. В этой же связи можно упомянуть и о том, что Лю Шаоци был опытным, общепризнанным руководителем китайских профсоюзов, рабочего класса и коммунистических организаций, работавших в подполье в городах страны.

Иными словами, сложившийся своеобразный политический альянс Мао Цзэдуна и Лю Шаоци отражал компромисс между двумя частями партии: сельской и городской; той, что, имея свои вооруженные силы и опираясь главным образом на крестьян, вела борьбу открыто в сельской местности, и той, что действовала в городах, среди рабочего класса и городских жителей. Такой союз стал особенно необходим в те годы, когда приближалось окончание Войны Сопротивления Японии и все реальней становилась перспектива борьбы за захват власти в стране в целом.

Представляется логичным предположение о том, что приход Лю Шаоци в состав руководства КПК был своего рода соглашением между Мао Цзэдуном и Лю Шаоци. При этом за Мао Цзэдуном сохранялось положение вождя партии, ее единственного ведущего теоретика; причем именно Лю Шаоци выдвинул мысль о руководящем значении для Компартии Китая «идей Мао Цзэдуна», а также о «китаизированном марксизме». Взамен Лю Шаоци получил согласие Мао Цзэдуна на руководство практической работой партии и партийным аппаратом. Созданию такой ситуации способствовало и сочетание их личных качеств. Мао Цзэдун предпочитал, держа в своих руках бразды правления, поручать повседневную работу другим лицам. Лю Шаоци, не посягая на высшую власть, был талантливым организатором повседневной кропотливой работы руководящих органов партии.

Сам факт, что в партии были широко известны высказывания Мао Цзэдуна о Лю Шаоци как о своем преемнике, характеризовал и своеобразие обстановки в Компартии Китая, когда продолжатель дела избирался находящимся на вершине власти лидером, и саму ситуацию, при которой все, в том числе и Мао Цзэдун, считали нормальным существование одного высшего руководителя партии и выдвижение другого (т. е. в данном случае Лю Шаоци) на роль его единственного преемника.

В то же время такая двучленная конфигурация и самой партии, и ее высшего руководящего звена могла наводить на мысль о хрупкости этого баланса и о вероятности, если не неизбежности, смертельной схватки между двумя частями партии и ее руководства в борьбе за то, чтобы и руководство партии, и сама партия стали единым механизмом, превратились в монолит с одним бесспорным лидером.

Почему же Мао Цзэдун решил «свергнуть» Лю Шаоци именно в середине 60-х годов, через 20 лет после того, как сложился союз этих двух руководителей? Что послужило непосредственным толчком к принятию Мао Цзэдуном такого решения?

Пока Компартия Китая шла к завоеванию власти в стране, между Мао Цзэдуном и Лю Шаоци не было существенных разногласий; во всяком случае, имевшиеся противоречия не приводили к расколу и борьбе «не на жизнь, а на смерть». Все-таки речь шла о тактике движения к общей цели.

Когда же власть была завоевана, т. е. после создания КНР, противоречия со временем начали приобретать принципиальный характер. Дело в том, что Мао Цзэдун по своей природе был главным образом разрушителем; ему требовалось все время быть в центре разного рода смут, революций, борьбы. Лю Шаоци был настроен на созидание, строительство и предпочитал заниматься этим кропотливым делом в условиях политической стабильности как внутри страны, так и за ее рубежами.

Есть основания предполагать, что постепенно между Мао Цзэдуном и Лю Шаоци возникли принципиальные разногласия по вопросу о политике, определявшейся как «три красных знамени», т. е. осуществление «большого скачка» в экономике страны, создание «народных коммун» в китайских деревнях и выдвижение новой в то время «генеральной линии» партии на второй сессии VIII съезда КПК (523 мая 1958 г.)[12].

Здесь необходимо отметить, что первоначально Лю Шаоци в своих выступлениях разделял идею Мао Цзэдуна о «трех красных знаменах». В 1958 г. Лю Шаоци выступил с Отчетным докладом о работе ЦК КПК на второй сессии VIII съезда КПК, где была выдвинута новая генеральная линия в строительстве социализма. Лю Шаоци не выражал несогласие с принятыми на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК в Бэйдайхэ (17–30 августа 1958 г.) решениями ЦК КПК: о создании сельскохозяйственных народных коммун и об увеличении в два раза по сравнению с 1957 г. выплавки стали, а также о пересмотре в сторону увеличения показателей плана 1959 г. и второй пятилетки. Лю Шаоци не выступил ни против этих решений, которые фактически ознаменовали собой начало «большого скачка», ни против осуждения на Лушаньском пленуме ЦК КПК в 1959 г. члена Политбюро ЦК КПК, министра обороны КНР маршала Пэн Дэхуая, высказавшего в письме Мао Цзэдуну критическое отношение к «большому скачку» и «народным коммунам». Таким образом, Лю Шаоци, конечно, и сам отчасти несет определенную долю вины за ошибки, допущенные руководством партии начиная с 1958 г.

Важно, однако, отметить, что он признавал свою ответственность за эти ошибки и предпринимал шаги, направленные на их исправление. Кроме того, Лю Шаоци из тактических соображений предпочитал выступать, только если был уверен в успехе; он точно знал, что Мао Цзэдуну бесполезно возражать в те моменты, когда он «закусил удила», а именно это и произошло на Лушаньском пленуме, где Мао Цзэдун безапелляционно обрушился на Пэн Дэхуая.

В деятельности Лю Шаоци и в осознании им ситуации можно выделить различные периоды.

С конца 1959 до середины 1960 г. его представления о положении в стране претерпели изменения. Вполне вероятно, что на все дальнейшие действия Лю Шаоци повлияло главным образом то, что он сумел увидеть и оценить в полной мере вред, нанесенный предшествующей политикой, которая привела к массовому голоду в стране, к гибели десятков миллионов людей, прежде всего в деревнях. Движущим импульсом политики Лю Шаоци в последние годы его деятельности стало сочувствие людям.

V Лю Шаоци появляются мысли о том, что главную и самую большую опасность представлял в то время не «правый», а «левый» уклон в КПК. В частности, он задавался вопросом, не являлось ли решение на совещании в Бэйдайхэ об увеличении производства стали до 13 млн. т «левым» уклоном. Лю Шаоци также считал, что на Лушаньском пленуме пошли по неправильному пути, поскольку не обсуждали проблемы так, как это первоначально планировалось. По его мнению, в то время нужно было продолжать выступать не против правого уклона, а против «левизны». В результате была упущена возможность исправить совершенные промахи.

В это время Лю Шаоци по-прежнему считал, что успехи значительно превосходят ошибки и что соотношение между ними составляет девять к одному. Вместе с тем он все глубже понимал серьезность недостатков и пытался указывать на них.

Второй период продолжался со второй половины 1960 г. до мая 1962 г. В это время Лю Шаоци не только осознал губительные последствия неправильных решений, но и постарался довести это понимание до всей партии.

Во второй половине 1960 г. ЦК КПК решил приступить к так называемому урегулированию народного хозяйства, а в начале 1961 г. на IX пленуме ЦК КПК 8-го созыва (14–18 января 1961 г.) было принято официальное решение о проведении курса на «урегулирование, укрепление, пополнение, повышение». В то время в партии не существовало единого понимания ситуации. ЦК КПК и Мао Цзэдун приняли решение в начале 1961 г. направить руководящих работников в низовые организации для того, чтобы они, ознакомившись с ситуацией, смогли затем, основываясь на фактах, убеждать людей в необходимости проведения указанного курса.

В первой половине 1961 г. Лю Шаоци знакомился с жизнью простых людей и с настроениями руководящих работников на местах на юге и севере страны: проводил обследование двух уездов в провинции Хунань, районов Северо-Восточного Китая и Автономного района Внутренняя Монголия. Это и явилось основой для выводов, которые сделал Лю Шаоци, анализируя полученную информацию[13].

Именно в начале 60-х годов начали возникать и открыто проявляться разногласия между Лю Шаоци и Мао Цзэдуном.

В ходе поездок и по мере ознакомления с положением на местах Лю Шаоци разобрался в ситуации и понял, какова подлинная обстановка в деревне, что привело его к пересмотру собственных взглядов на некоторые вопросы. В частности, Лю Шаоци отмечал, что до «большого скачка» он «страдал болезнью культа личности», преклонялся перед Мао Цзэдуном, а после «большого скачка» «этим больше не страдал», и предложил воздать должное личности Дэн Сяопина[14].

Здесь важно и то, что Лю Шаоци в конце 50-х годов избавился от чувства преклонения перед Мао Цзэдуном, поняв, что его идеи и политические установки, особенно относительно решения экономических и социальных проблем в КНР, далеко не всегда оказываются правильными, и то, что Лю Шаоци придавал большое значение сохранению в массах, да и в самой партии, авторитета руководителей КПК, авторитета партии в целом. Наряду с Дэн Сяопином он упоминал и других руководителей партии, делая это для того, чтобы подчеркнуть важность коллективного разума, и внушал членам партии уверенность в своих руководителях в целом.

Кроме того, ранее Лю Шаоци говорил, что причина бедственного положения деревни за последние годы (т. е. во второй половине 50-х годов) главным образом состоит в том, что «мы сами должным образом не наладили свою работу». В то время среди многих руководителей партии было распространено мнение, что главная причина трехлетних трудностей — это стихийные бедствия. Побывав на местах, Лю Шаоци пришел к выводу о том, что в некоторых районах не это было самым главным. Тогда-то он и сказал, что причиной трехлетних трудностей (1959–1961) являются «на 30 % стихийные бедствия, а на 70 % в этом виноваты люди»[15], тем самым фактически поставив вопрос о прямой ответственности руководителей партии за тяжелейшее положение, сложившееся в стране, за голод и смерть миллионов людей. Такой одновременно критический и самокритичный подход был смелым шагом со стороны Лю Шаоци.

Более того, важно подчеркнуть, что Лю Шаоци пришел к этому выводу после того, как лично ознакомился с состоянием дел в китайской деревне, увидел, до какого кризисного состояния доведена она политикой «трех красных знамен»; осознал, что «идеи Мао Цзэдуна», по крайней мере в данном случае, не были верными, принесли несчастья народу, а не пользу развитию хозяйства страны. Лю Шаоци также, по всей вероятности, убедился в том, что политика Мао Цзэдуна по отношению к китайскому крестьянству, особенно во второй половине 50-х годов, не отвечала интересам крестьян, не соответствовала своеобразию китайских условий. Напротив, она вела к разорению и обнищанию крестьянства, лишала его возможности жить в достатке и не давала сельскому хозяйству страны эффективно развиваться. Было очевидно, что нужно немедленно принимать практические меры по выправлению создавшегося положения. По словам Лю Шаоци, эта политика пока еще не является ошибкой в линии партии, но если ее не исправить, то она постепенно может стать таковой.

Из этого, в частности, следует, что и Мао Цзэдун, и Лю Шаоци имели свои взгляды на то, что считать линией партии. В представлении каждого из них речь шла о правильной и неправильной линии партии. Каждый из них полагал, что он стоит на верных позициях и отстаивает правильную линию.

После гибели Лю Шаоци и смерти Мао Цзэдуна Дэн Сяопин говорил, что между ними не было расхождений по вопросу о линии партии. Однако такое утверждение скорее отражало политические потребности Дэн Сяопина и его субъективное представление об этом во время его прихода к власти на рубеже 80-х годов и ни в коей мере не соответствовало ни фактическому положению дел в конце 50-х и в 60-х годах, ни пониманию этого вопроса Лю Шаоци и Мао Цзэдуном.

На расширенном рабочем совещании кадровых работников высшего звена в ЦК КПК (декабрь-январь 1962 г.), по масштабам превосходившем даже съезд партии, Лю Шаоци в присутствии семи тысяч руководящих партийных работников выступил с докладом, в котором вновь заявил, что «главными являются те ошибки, которые допускаем мы сами», и отметил, что ответственность за них должен нести ЦК партии. По мнению Лю Шаоци, дело было не только в отсутствии опыта, но и в том, что кое-кто в ЦК КПК зазнался, утратил скромность и осмотрительность, пошел вразрез с курсом партии и линией масс, с тем стилем работы, который подразумевает опору на реальные факты.

На этом же совещании Лю Шаоци, очевидно убедившись на своем опыте в правоте Пэн Дэхуая, а главное, потрясенный тем, что увидел во время своей инспекционной поездки в деревню, доведенную до ужасающего состояния бедности и разрухи, говорил, что почти все сказанное Пэн Дэхуаем в 1959 г. — это факты, и хотя в некоторых случаях он не всегда был прав, однако Лю Шаоци всегда чувствовал, что Пэн Дэхуай говорил тогда о том, что было в действительности[16].

Иначе говоря, в 1962 г. Лю Шаоци перед активом партии оценил позицию Пэн Дэхуая как справедливую, а следовательно, косвенно дал понять, что Мао Цзэдун, да и он сам, были неправы, принимая в 1959 г. решение об осуждении за выступление против партии члена Политбюро ЦК КПК и министра обороны КНР Пэн Дэхуая и снятии его с постов в партии и государстве.

В феврале 1962 г. на расширенном заседании Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК (на «Совещании в Силоу») Лю Шаоци заявил, что народное хозяйство переживает «чрезвычайный период», и подверг критике желание некоторых руководящих работников скрыть дефицит госбюджета, составлявший тогда 5 млрд. юаней. В мае 1962 г. на рабочем совещании ЦК КПК Лю Шаоци утверждал: «Главная опасность в настоящее время все-таки в том, что недооцениваются трудности».

Благодаря тому, что на этом этапе руководство партии и большинство ее членов пришли к единому пониманию ситуации, процесс урегулирования осуществлялся успешно, и все это неотделимо от позиции Лю Шаоци и предпринимавшихся им усилий.

Третий период начался со второй половины 1962 г. В условиях, когда политический климат претерпевал изменения и давление со стороны Мао Цзэдуна все более усиливалось, Лю Шаоци упорно отстаивал свою точку зрения, проявив себя как истинный политический бореи.

Уже после смерти Мао Цзэдуна в историографии КНР отмечалось, что в то время, когда в экономике страны только-только начался поворот к лучшему, «некоторые товарищи в партии (это был намек на Мао Цзэдуна. — Ю.Г.) позабыли „большой скачок“ 1958 г. и суровые уроки Лушаньского совещания 1959 г. и снова стали повторять ошибки „левого уклона“»[17].

В августе 1962 г. на совещании в Бэйдайхэ, а затем на X пленуме ЦК КПК 8-го созыва (24–27 сентября 1962 г.) Мао Цзэдун выступил со своими выводами, расширительно толкуя вопросы классовой борьбы, абсолютизируя ее. Он резко осудил «черный закулисный ветер», т. е. критику ошибок, которая развернулась в партии в первой половине 1962 г. Лю Шаоци не подчинился этому политическому давлению, продолжая сопоставлять и анализировать, и открыто выражал свои взгляды. На совещании в Бэйдайхэ он высказал опасения относительно правильности самой постановки вопроса о классовой борьбе, заявив, что в том случае, если эту кампанию не удастся провести должным образом, вполне может возникнуть нечто вроде новой борьбы против правых, в холе которой кое-кто может попытаться увязывать с классовой борьбой актуальные проблемы экономики, находящиеся в настоящее время в стадии изучения.

На X пленуме ЦК КПК 8-го созыва Лю Шаоци со всей определенностью заявил о том, что не следует придавать первостепенное значение классовой борьбе, запуская или ослабляя работу в области экономики. Он предостерегал партию от забывчивости, призывал помнить суровые и болезненные уроки 1958 г., говорил, что не следует по вопросу о производственных и плановых показателях выступать против правого уклона, как это делалось в прошлом. В челом работа по упорядочению экономики страны, проведенная в 1962–1964 гг., была относительно успешной только благодаря тому, что Лю Шаоци и другим руководителям удалось уменьшить ущерб от «левых» настроений[18].

В ходе работы по урегулированию положения в экономике страны Лю Шаоци выдвинул ряд теоретических положений или политических установок, которые были важными составными частями его платформы.

Он считал, что необходимо поддерживать относительную стабильность в сложившемся соотношении форм собственности в деревне, понимая, что поспешность при переходе от коллективной собственности к общенародной неизбежно нанесет удар по производственной активности масс, разрушит развитие производительных сил. При этом Лю Шаоци выступал против уравниловки, призывал осторожно относиться к мелкому крестьянскому хозяйству и был против ускорения процессов перехода к общенародной собственности, против укрупнения размеров или масштабов крестьянских хозяйств, против того, чтобы производственные отношения обгоняли в своем развитии производительные силы, так как они могут быть разрушены, поскольку в этом случае исчезнет база для их воспроизводства.

В 1962 г. на совещании с участием семи тысяч человек Лю Шаоци от имени ЦК КПК говорил: «В практической работе сельских народных коммун во многих районах на протяжении определенного периода времени не разграничивали коллективную и общенародную собственность, т. е, осуществляли неподобающие, слишком поспешные и слишком большие изменения и таким образом нарушали принцип „каждому по труду“ и принцип эквивалентного обмена, совершали такие ошибочные действия уравнительного характера, как обобществление, соединение в коммуну и др.». Эти ошибки, по мнению Лю Шаоци, были выправлены благодаря своевременным мерам, предпринятым партией. В эти годы в КПК постепенно возникала такая атмосфера, что оказывалось возможным говорить отдельно о партии и о Мао Цзэдуне, чуть ли не открыто противопоставлять партию и Мао Цзэдуна.

Лю Шаоци также полагал, что основу экономики государства должно составлять сельское хозяйство, что низкий уровень его развития ограничивает развитие других отраслей и что пренебрежение ролью сельского хозяйства как основы неизбежно приводит к нарушению объективных закономерностей развития экономики страны.

Весьма характерно, что первое и главное противоречие в политике Лю Шаоци и Мао Цзэдуна оказалось противоречием в подходе к крестьянству, к китайской деревне. Здесь Лю Шаоци выступал в качестве защитника интересов китайского крестьянства, а Мао Цзэдун, по сути дела, действовал в ущерб интересам китайской деревни и ее жителей.

При разработке теоретических подходов к решению проблем Китая Лю Шаоци опирался на самостоятельный творческий поиск, в то время как Мао Цзэдун предпочитал скользить по поверхности, руководствуясь главным образом своими «озарениями».

Лю Шаоци считал, что значительное завышение доли вложений в капитальное строительство, непомерное увеличение количества строящихся объектов ведут к нарушению основных принципов марксистской теории воспроизводства.

Кроме того, он полагал, что необходимо усилить управление производством внутри самих предприятий, восстановить рациональные правила и установления, нарушенные во время «большого скачка», последовательно проводить в жизнь принцип распределения по труду, повышать экономическую эффективность[19].

Все это свидетельствовало о здравомыслии Лю Шаоци в экономических вопросах, о максимально возможном для Китая того времени прогрессивном взгляде на эти проблемы; во всяком случае, в этой области Лю Шаоци занимал позиции, которые в гораздо большей степени отражали интересы китайцев, чем платформа и установки Мао Цзэдуна.

В том же, 1962 г. Лю Шаоци на заседании X пленума ЦК КПК 8-го созыва заявил о том, что, возможно, было бы лучше развернуть создание народных коммун на несколько лет позднее, тем самым продемонстрировав, что разногласия внутри руководства партии непосредственно затронули «три красных знамени». Иначе говоря, фактически происходило столкновение сторонников двух партийных платформ: резолюции первой сессии VIII съезда КПК и решений второй сессии того же съезда.

Упомянутая перегруппировка руководителей партии — выход Лю Шаоци на первую линию и отход Мао Цзэдуна на вторую — внешне была произведена по общему согласию, однако, по сути дела, и в конце 50-х, и в первой половине 60-х годов борьба внутри партии, внутри руководства КПК носила сложный характер и, принимая различные формы, никогда не прекращалась.

Это, однако, вовсе не означало, что Мао Цзэдун на протяжении всего этого времени не стремился вернуться на первую линию, снова выйти на авансцену, но этому препятствовали объективные обстоятельства и субъективные усилия части руководства КПК. Сначала требовалось улучшить экономическое положение в стране, что могли сделать только Лю Шаоци и другие руководители, но не мог Мао Цзэдун. В то же время борьба по вопросам теории, идеологии, да и по конкретным проблемам внутренней и внешней политики не прекращалась. Лю Шаоци удавалось многое делать так, как он считал нужным. Мао Цзэдун, в свою очередь, искал способ изменить положение кардинальным образом.

Когда Лю Шаоци на X пленуме ЦК КПК 8-го созыва открыто заговорил о том, что народные коммуны не следовало создавать в 1958 г., Мао Цзэдун никак не мог согласиться с такой постановкой вопроса[20].

С начала и до конца Мао Цзэдун полагал, что политика «трех красных знамен» — правильная, что она представляет собой развитие марксизма и является концентрированным выражением социализма китайского типа[21]. Реальные факты, китайская действительность убедили Лю Шаоци в том, что выдвинутые Мао Цзэдуном во второй половине 50-х годов теоретические положения и практические политические установки, касавшиеся того, что называлось тогда «строительством социализма в КНР», были неверными.

После расширенного рабочего совещания ЦК КПК 1962 г. Мао Цзэдун уехал из Пекина. Лю Шаоци продолжал руководить повседневной работой ЦК партии и китайского государства. Он поддержал заместителя председателя ЦК КПК и члена Постоянного комитета Политбюро ИК КПК Чэнь Юня, который предпринял некоторые меры, сыгравшие положительную роль в деле урегулирования положения в экономике страны. В ходе «культурной революции» Лю Шаоци обвиняли в том, что в 1962 г. он «поднял черный вихрь расширения трех рамок и одного закрепления», т. е. «расширения рамок свободного рынка, приусадебных участков, мелких предприятий, несущих самостоятельную ответственность за прибыли и убытки, а также закрепления производственных заданий за крестьянскими дворами»[22]. В то время Мао Цзэдун не высказывал возражений против этих действий, однако дальнейший ход событий показал, что он не был согласен с этими мерами, считал, что они представляют собой правый уклон. В книге «Долгая революция», написанной Эдгаром Сноу после бесед с Мао Цзэдуном в 1970–1971 гг., в частности, говорилось о том, что на совещании ЦК партии в 1962 г. «три красных знамени» Мао Цзэдуна подверглись критике со стороны Лю Шаоци. Это и было началом разногласий между двумя лидерами[23]. Вполне очевидно, что Эдгар Сноу отразил здесь позицию Мао Цзэдуна. Не случайно впоследствии утверждалось, что именно тогда, в 1962 г., Мао Цзэдун, «потерял доверие» к Лю Шаоци и решил, что тот «должен уйти».

В конце 80-х годов в КНР обращали внимание на необходимость оценки того вклада, который Лю Шаоци внес в концепцию «о противоречиях внутри народа». В связи с этим представляется необходимым упомянуть о том, что перед «культурной революцией», а именно в 1962 г., Лю Шаоци пришел к важному выводу, что «ошибки в последние годы допущены главным образом из-за того, что противоречия внутри народа разрешались методами, которыми решаются вопросы, относящиеся к противоречиям между нами и нашими врагами»[24].

Он квалифицировал действия органов общественной безопасности по отношению к собственному народу как «левый» уклон, суть которого состояла в расширении рамок классовой борьбы, и указывал на необходимость его исправления[25]. Лю Шаоци, формально не выходя за рамки теоретических построений Мао Цзэдуна, в частности относительно «противоречий внутри народа» и «противоречий между нами и нашими врагами», в то же время в сущности осудил стремление Мао Цзэдуна обострять классовую борьбу, используя для подавления разномыслия среди населения органы диктатуры. Лю Шаоци поставил вопрос о необходимости изменения характера работы органов общественной безопасности в зависимости от того, с чем они имеют дело: с подрывной деятельностью из-за рубежа или с недовольством внутри своей страны. Лю Шаоци видел, что эти органы подходят к тому и другому как к одинаковой по сути деятельности врагов народа. Иными словами, Лю Шаоци начинал ставить вопрос о том, что нельзя подходить к ошибкам и даже нарушениям закона внутри страны точно так же, как к подрывной деятельности извне. И в этом случае Лю Шаоци расходился с Мао Цзэдуном, основой концепции которого была убежденность в том, что как внутри страны, так и за ее пределами против него постоянно действуют враждебные силы, поэтому необходимо «выкорчевывать классовых врагов и врагов народа», и, может быть, прежде всего внутри собственной страны[26].

В начале 60-х годов Лю Шаоци неоднократно подчеркивал важность строительства социалистической правовой системы для защиты демократических прав народа. В связи с этим он говорил: «Пролетарская законность — это народно-демократическая законность, т. е. социалистическая законность. Законность вовсе не обязательно сводится к диктатуре; она должна соблюдаться и по отношению к народу; закон должен быть единым и для государственных служащих, и для масс»[27]. По мнению Лю Шаоци, нельзя допускать, чтобы административные и судебные органы подчинялись указаниям партийных и правительственных чиновников разных уровней[28], которые не должны вмешиваться в принимаемые ими в соответствии с законами решения[29].

Таким образом, взгляды Лю Шаоци, формально проистекавшие из концепции Мао Цзэдуна, по существу, как в теории, так и на практике отличались от нее и должны рассматриваться в качестве составной части его действий по нормализации положения в стране. Мао Цзэдун видел, что они бросают вызов и его положению единовластного правителя, и системе его взглядов.

На X пленуме ЦК КПК 8-го созыва 1962 г. Мао Цзэдун снова выдвинул мысль о классовой борьбе. Можно предположить, что он обратился к вопросам теории, стремясь подтвердить свое положение вождя и главного теоретика партии. Вполне вероятно, что он ощущал уязвимость своих политических установок, так как они не способствовали решению реально существовавших проблем и, более того, общая экономическая ситуация в стране, особенно в деревне, ухудшалась. Мао Цзэдун предоставил возможность Лю Шаоци, Чэнь Юню и другим руководителям ЦК КПК выправлять положение дел в экономике, а сам обратился к идеологической сфере, поставив вопрос о нарастании в стране и в партии противоречий между буржуазной и пролетарской идеологией. А это, по логике Мао Цзэдуна, вело к необходимости усиления классовой борьбы, что требовало применения всех возможных средств, вплоть до репрессивных, а также мобилизации масс на широкие кампании под лозунгами классовой борьбы против тех, в ком Мао Цзэдун видел противников своей линии.

На этом же пленуме Мао Цзэдун выступил с речью «о классах, обстановке, противоречиях и сплоченности в партии», заявив, что, поскольку на протяжении всего исторического этапа социализма буржуазия как класс будет продолжать существовать, сохранится опасность реставрации капитализма. На пленуме было подвергнуто критике «поветрие создания единоличных хозяйств» в деревне и «поветрие пересмотра дел» (имелись в виду су шествовавшие в то время планы реабилитации многих руководящих работников, пострадавших в прошлом, в том числе и Пэн Дэхуая). Тогда Лю Шаоци не высказал возражений. Возможно, что это было вызвано тем, что позиция Мао Цзэдуна была компромиссной, так как в той же речи он говорил, что на первое место нужно ставить работу по налаживанию экономики страны, ее урегулированию; Мао Цзэдун также заявил, что постановка вопроса о классовой борьбе не должна мешать этой работе[30].

По всей видимости, Лю Шаоци считал, что можно допустить (либо он был вынужден допустить) сочетание в жизни партии и страны реалистического экономического курса и лозунговых, оторванных от реальной жизни идеологических призывов, выдвигавшихся Мао Цзэдуном. Вероятно также, что Лю Шаоци мог сознательно поддержать эту кампанию, начатую Мао Цзэдуном, с тем чтобы иметь возможность в сфере экономики продолжать реальную деятельность, направленную на улучшение положения.

В 1963–1965 гг. в стране развернулась идейно-политическая кампания под лозунгом «за социалистическое воспитание» или «за воспитание в духе социализма». Лю Шаоци принимал активное участие в мобилизации партийного аппарата на развертывание этого движения[31].

Может возникнуть вопрос: почему Лю Шаоци сделал это? Более того, позднее, во время «культурной революции» в КНР в адрес Лю Шаоци высказывались упреки; его критиковали за непоследовательность, осуждали за «левацкие» действия в ходе движения «за социалистическое воспитание», которые нанесли ущерб многим членам партии.

Представляется, что действия Лю Шаоци в то время диктовались комплексом причин и соображений. Он не мог, да, очевидно, и не хотел противопоставлять себя, тем более открыто, Мао Цзэдуну и выдвигаемым им инициативам. Лю Шаоци видел, что деятельность по выправлению экономического положения, которая осуществлялась им самим и его соратниками, давала вполне ощутимые результаты, и если судить по делам, по реальным успехам, то не только партия в целом, но и подавляющее большинство населения КНР признавали правильность политики урегулирования, проводившейся в те годы под руководством Лю Шаоци.

Поэтому, считая, что поскольку основные направления политики в экономической сфере не изменялись, Лю Шаоци, очевидно, рассматривал очередную идеологическую кампанию как продвижение по пути, определенному Мао Цзэдуном, неизбежную в сложившихся в партии и в стране условиях. Мало того, Лю Шаоци хотел сохранить свое положение в руководстве партии, хотел оставаться активным деятелем при любом повороте событий, исходя из того, что компромиссы такого рода, в частности участие в кампаниях, развертываемых Мао Цзэдуном, позволительны, так как они дают возможность оставаться у власти и продолжать действовать в интересах народа.

Здесь возникала, очевидно, ситуация, когда в правящей партии был носитель культа личности и в то же время имелись руководители, которые именно в этих условиях пытались, и подчас вполне успешно, осуществлять те или иные реформы.

В 1962 г, Мао Цзэдун теоретически обосновал будущую «культурную революцию» — выдвинул тезис о «продолжении революции при диктатуре пролетариата». Однако тогда, во всяком случае внешне, этот тезис подавался как противодействие в КНР «ревизионизму», якобы распространявшемуся на международной арене. Очевидно, поэтому и Лю Шаоци, и другие руководители ЦК КПК не возражали против такой постановки вопроса, вероятно не предполагая, что в дальнейшем ее острие может быть направлено и против них как якобы «ревизионистов» внутри КПК, внутри КНР, как «агентов» зарубежного, прежде всего и главным образом советского «ревизионизма». Может быть, именно тогда и появились те слабые места в теоретической позиции ряда руководителей ЦК КПК, в том числе и у Лю Шаоци, которые впоследствии и были использованы против них в ходе «культурной революции», а во многих случаях стали причиной их гибели или предлогом для их преследования и умерщвления.

Ведь дело было в том, что объективно ситуация сложилась таким образом, что Лю Шаоци и другие могли действовать в экономической области в интересах китайского народа. Однако идеологическая, да и политическая сферы оставались в руках Мао Цзэдуна. Урок истории состоит в том, что в такой стране, как КНР, где у власти находится компартия, в экономической области может некоторое время допускаться разумная или более или менее разумная политика, однако в конечном счете неизбежно возникнет политическое противостояние.

Теория Мао Цзэдуна о «продолжении революции при диктатуре пролетариата», как и многие другие на разных этапах его деятельности, представляла собой китайское переиздание установок Сталина об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Мао Цзэдун расширил рамки и масштабы их применения на практике; в результате было еще больше жертв, чем в СССР.

Если бы смысл движения «за социалистическое воспитание» заключался только в лозунгах, а речь шла лишь об изучении документов и о воспитательной работе, то столкновение взглядов Мао Цзэдуна и Лю Шаоци могло бы быть на некоторое время отсрочено. Но ситуация стала развиваться в ином направлении, причем события разворачивались быстро.

Процесс углубления существенных разногласий между Лю Шаоци и Мао Цзэдуном прошел два этапа.

На первом Лю Шаоци и Мао Цзэдун сделали разные выводы из положения, сложившегося в сельском хозяйстве КНР, в жизни китайского крестьянства в результате насаждения «народных коммун» в китайской деревне на рубеже 50-60-х годов. Мао Цзэдун был убежден, что теоретически его позиция и предложения относительно «народных коммун» были верны, а все неблагоприятные последствия явились результатом неумелых или намеренно искаженных действий партийных и государственных чиновников на местах, усугубившимся стихийными бедствиями.

Лю Шаоци считал, что политика Мао Цзэдуна в аграрном вопросе неправильна в корне, что она представляет собой сочетание неверных методов, дублирующих применявшиеся в СССР, с левацкими загибами самого Мао Цзэдуна. Поэтому Лю Шаоци пошел по пути проведения реалистической политики в экономике страны в целом, и прежде всего по отношению к китайскому крестьянству. Лю Шаоци и ряд других деятелей КПК, в частности Чэнь Юнь, Дэн Изыхой, Ду Жуньшэн, стали тем ядром, которое выработало соответствующую реальным условиям Китая аграрную политику, обеспечившую рост производительности труда и повышение жизненного уровня китайского крестьянства, и приступило к ее осуществлению.

Второй этап в развитии разногласий между Мао Цзэдуном и Лю Шаоци был связан с вопросом об отношении к людям, к кадровым работникам партии, в первую очередь применительно к таким партийным руководителям, которые твердо решили вести в сфере экономики реалистическую политику.

Именно поэтому подход Лю Шаоци к движению, проходившему в 1963 г. под лозунгом «за четыре чистки» (т. е. за то, чтобы каждый партией занялся самобичеванием, публично и в письменном виде обличал себя перед парторганизацией, «очистился» в политическом, экономическом, идейном и организационном отношениях), не совпадал со взглядами Мао Цзэдуна на цели и методы этой кампании. По мере развертывания «движения за социалистическое воспитание» и началась упомянутая кампания всеобщей проверки стиля работы и деятельности партработников и активистов партии. Они были подвергнуты «чистке», в ходе которой подробно рассматривался их идейный, политический облик и их практическая деятельность. Причем речь шла не о критике недостатков, а о такой кампании, о таких преследованиях, которые не только лишали людей возможности работать, но и доводили их до самоубийства. В период движения «за четыре чистки» на руководящие посты приходили демагоги и интриганы, а реально мыслящие и осуществлявшие полезную практическую работу люди изгонялись.

Лю Шаоци возражал против того, чтобы без разбора относить к числу противоречий между пролетариатом и буржуазией все вопросы, которые возникали в связи с «чисткой (или проверкой) в четырех отношениях», т. е. с «четырьмя чистками»[32]*.

Он не мог согласиться с Мао Цзэдуном и в том, что при проведении «чистки» необходимо все вопросы, касавшиеся деятельности, поведения, стиля работы того или иного члена партии, рассматривать исключительно под углом зрения противоречий, существующих между двумя классами — пролетариатом, или классом неимущих, и буржуазией, или классом собственников. При такой постановке вопроса все мелочи и недостатки в поведении людей трактовались как проявление враждебной пролетариату классовой позиции, а сами люди превращались в классовых врагов, с которыми следовало поступать как со смертельными врагами. Именно этого и добивался Мао Цзэдун.

В противовес такому подходу Лю Шаоци выступал за самосовершенствование коммунистов, за то, чтобы каждый коммунист прежде всего и главным образом сам работал над собой, исправляя собственные недостатки. Он ратовал за то, чтобы решались проблемы, которые существуют в реальной действительности, а не выискивались надуманные (классовые) противоречия. Он прекрасно понимал, что Мао Цзэдун, разворачивая эту идеологическую кампанию, по существу, вел дело к осуждению проводившейся в то время конкретной экономической политики.

Создавалась чудовищная ситуация. Страна попала в тяжелое положение. Ее экономика находилась в кризисном состоянии. Она пережила голод, во время которого погибли миллионы людей. Только-только начинали предприниматься усилия для того, чтобы вывести страну из этого положения. Мао Цзэдун от решения экономических вопросов самоустранился, как бы «позволяя» другим людям делать это. Одновременно он сразу же начал подготовку идейной почвы для осуждения именно тех руководителей страны, которые помогали китайскому народу, в частности китайскому крестьянству, оправиться после потрясений «народных коммун» и «большого скачка». Более того, к тому времени Мао Цзэдун уже выдвинул тезис о том, что направление, избранное для улучшения экономического положения, есть продвижение по иному, не социалистическому, а капиталистическому пути. Себя при этом Мао Цзэдун рисовал представителем и защитником интересов пролетариата, а своих оппонентов или тех, кого он видел в этой роли, — защитниками интересов буржуазии, сторонниками реставрации капитализма, ревизионистами. Причем вел он эту борьбу в сфере идеологии с помощью лозунгов, не приводя ни научных аргументов, ни фактических доказательств того, что политика его оппонентов действительно является буржуазной или про-капиталистической. Попутно заметим, что такой была позиция Мао Цзэдуна не только внутри страны, но и на международной арене, по отношению к СССР и другим социалистическим странам.

«Стоящие у власти в партии и в государстве и идущие по капиталистическому пути» — такой ярлык приклеил Мао Цзэдун тем, кто не разделял его взгляды, намереваясь именно их сделать главным объектом нападок, критики и борьбы в ходе движения «за социалистическое воспитание». С этим Лю Шаоци, естественно, тоже не мог согласиться.

Поэтому, когда на Всекитайском рабочем совещании Политбюро ЦК КПК (17 декабря 1964 г, — 14 января 1965 г.) обсуждался вопрос о политике в области сельского хозяйства, а точнее, в ходе дискуссии по принятому на том же совещании документу «Некоторые вопросы, поставленные в настоящее время в ходе движения за социалистическое воспитание в деревне» (сокращенно назывался «23 пункта»), противоречия между Лю Шаоци и Мао Цзэдуном вышли на поверхность и привели к взрыву[33].

Это представляется вполне закономерным и естественным. К началу 1965 г. стало очевидно, что политика коллективного руководства во главе с Лю Шаоци в области хозяйственной деятельности стала приносить ощутимые результаты; сам Лю Шаоци, 3 января 1965 г. избранный председателем КНР на второй срок, и его соратники почувствовали уверенность в своих силах, убедились в правильности своей политической линии, в том, что она является реалистической, эффективной и отвечает условиям КНР. Мао Цзэдун, в свою очередь, пришел к выводу, что он должен переломить ход событий, развивавшихся естественным для того времени путем. Выступая на упомянутом Всекитайском рабочем совещании, он заявил, что главное противоречие, которое должно быть разрешено в ходе движения, проводившегося под лозунгом «чистки в четырех отношениях», — это противоречие между пролетариатом и буржуазией.

Можно себе представить обстановку на совещании в тот момент. Мао Цзэдун произнес фразу, которая являлась центральной в его политической позиции. Он имел в виду противоречия, существовавшие между ним и теми руководителями партии, чьи убеждения имели хотя бы некоторые расхождения с его собственными. Мао Цзэдун считал себя высшим в то время авторитетом в мире в области теории марксизма-ленинизма. Он полагал, что на его долю выпала задача защищать позиции пролетариата, неимущих, особенно сотен миллионов крестьян Китая, в борьбе против тех, кто допускает обогащение части общества раньше основной массы членов общества, в борьбе против тех, кто считает экономические задачи первоочередными, ставит интересы развития экономики выше интересов продвижения дела пролетариата, выше интересов классовой борьбы, выше пролетарской идеологии и политики, как он их понимал. Нужно также учитывать, что для Мао Цзэдуна фраза о противоречиях между пролетариатом и буржуазией была ключевой не только применительно к экономической политике внутри КНР, к идеологической борьбе внутри КПК, к вопросам теории марксизма-ленинизма, его собственным идеям, но и, что было важно для Мао Цзэдуна, применительно к борьбе на мировой арене, где он видел себя и своих единомышленников во главе всемирного пролетариата, а к числу своих противников он относил не только капиталистов и буржуазию развитых капиталистических стран и развивающихся националистических государств (по его терминологии), но и руководителей почти всех социалистических стран, прежде всего руководителей СССР и КПСС. Таким образом, Мао Цзэдун произнес фразу, которая была сердцевиной его позиции в то время.

И именно после этих слов о противоречиях между пролетариатом и буржуазией Лю Шаоци вклинился в его выступление, фактически прервал его, что было беспрецедентно для того времени и той обстановки, и высказал собственное суждение о том, что существуют противоречия между людьми, которые являются «чистыми во всех имевшихся в виду четырех отношениях», и другими людьми — «не чистыми в тех же четырех отношениях», а потому, подчеркнул Лю Шаоци, лучше в ходе проведения кампании «четырех чисток» действовать следующим образом: разрешать те противоречия, которые существуют в реальной жизни[34]*.

Это был драматический и трагический момент не только в жизни и деятельности Лю Шаоци, но и в истории КПК и КНР. В этот миг компромиссный союз между Лю Шаоци и Мао Цзэдуном окончательно треснул, коренные противоречия между ними обнажились и стали непримиримыми. Это был смелый шаг Лю Шаоци, может быть высшая точка его деятельности как политика и человека. Он сделал свой выбор и встал на сторону людей, на сторону отдельного человека, реальной жизни, выступил против надуманной и бесчеловечной в своей основе позиции Мао Цзэдуна.

Весьма примечательно, что Лю Шаоци выступил в защиту сначала крестьян, а потом рядовых членов партии и ее кадровых работников. Для Мао Цзэдуна выше всего оказалась абстрактная идея, в которой, осознанно или нет, главное место занимали его собственные эгоистические интересы, стремление сохранить свое лидирующее положение. Для Мао Цзэдуна интересы своего «я» оказались выше интересов и каждого конкретного человека, и народа в целом. Лю Шаоци, пройдя длинный путь, глубоко переживая смерть от голода миллионов китайцев в результате политики «большого скачка» и «народных коммун», в конечном счете решился на то, чтобы показать членам ЦК партии: есть пределы компетенции Мао Цзэдуна, налицо его волюнтаризм и нельзя позволять ему в ходе очередного идеологического движения или кампании поднимать волну массовых репрессий в партии и в стране. По сути дела, Лю Шаоци призвал руководителей партии продолжать движение по пути первоочередного решения экономических проблем и не допускать нового сползания в болото классовой борьбы (по Мао Цзэдуну).

Разногласия между Лю Шаоци и Мао Цзэдуном оказались антагонистическими и по вопросу о том, что такое социализм, что такое пролетариат и что такое буржуазия; далеко не случайно, что все это произошло в ходе осуществления кампании, проводившейся под лозунгом «за социалистическое воспитание» или «за воспитание в духе социализма».

Особенности позиций обеих сторон в данном случае состояли в следующем. Мао Цзэдун считал, что он ведет борьбу против ревизионизма, отстаивает интересы социализма в КНР, которой угрожает реставрация капитализма. С точки зрения Мао Цзэдуна, получалось, что в КНР социализм лишь провозглашен, но еще не утвердился, продолжается острейшая смертельная борьба между социализмом и капитализмом, между пролетариатом и буржуазией. Отсюда следовал вывод о том, что социализма в КНР еще нет, а путь, который предлагали Лю Шаоци и его единомышленники, — это путь реставрации капитализма. В теоретических размышлениях Мао Цзэдуна Лю Шаоци представал как классовый враг.

Лю Шаоци, со своей стороны, полагал, что общество в КНР в определенном смысле уже является социалистическим. По сути дела, Лю Шаоци считал, что в КНР уже не стоит вопрос об обострении классовой борьбы, о том, что необходимо вести сражение против антисоциалистических сил в КНР посредством классовой борьбы. Он был убежден, что время для борьбы в таких формах прошло и что необходимо сосредоточить усилия на развитии производительных сил, на развитии производства.

Точка зрения Мао Цзэдуна, очевидно, представлялась Лю Шаоци абстрактной, оторванной от жизни и при этом опасной для партии, для интересов китайского народа, и крестьянства в частности. Лю Шаоци был, очевидно, не согласен и с мыслью Мао Цзэдуна об опасности буржуазной реставрации в КНР. У него было иное представление о буржуазии применительно к развитию Китая. Он считал, что у буржуазии в континентальном Китае нет сил, чтобы свергнуть политическую власть КПК, и был уверен в прочности положения Компартии Китая в стране, как и в том, что именно партия может продолжать выполнять свою руководящую и направляющую роль в ходе строительства социализма в стране.

Очевидно, что Мао Цзэдун видел себя прежде всего революционером, продолжающим делать революцию, а Лю Шаоци ощущал себя строителем социализма. Оказывалось, что революция (по Мао Цзэдуну) и строительство (по Лю Шаоци) несовместимы. Мао Цзэдун, как показали 50-е годы, оказался не способен к созиданию, а потому он и делал упор на продолжении борьбы в стране и в партии, фактически прикрываясь (вне зависимости от его субъективного понимания ситуации) лозунгами защиты дела социализма в КНР и продолжения революции.

Итак, Лю Шаоци прервал выступление Мао Цзэдуна на Всекитайском рабочем совещании. Нужно отметить, что это произошло не в обычных условиях, не в обстановке, когда это рассматривается как нормальное явление, как обмен мнениями между товарищами, членами руководства партии. Лю Шаоци как бы бросил вызов сложившемуся к тому времени культу личности Мао Цзэдуна или, иначе говоря, с позиций реального руководителя практической повседневной деятельностью партии подправил ее отставшего от жизни, отошедшего от практических дел патриарха.

После заседания некоторые старые члены партии, солидаризируясь ли с настроениями Мао Цзэдуна или по собственному почину, в силу сложившейся ситуации и внутрипартийных традиций в беседе с Лю Шаоци подвергли его критике, сказав, что он без должного уважения отнесся к Мао Цзэдуну. После этого на одном из заседаний Политбюро Лю Шаоци выступил с соответствующим покаянием, как это было принято в КПК. Однако Мао Цзэдун не только не успокоился, но его недовольство еще более возросло, так как он был убежден, что речь идет не о проявлении неуважения, а о фундаментальных различиях между марксизмом-ленинизмом и ревизионизмом[35]. С точки зрения Мао Цзэдуна, его позиция была марксистской, а взгляды Лю Шаоци он считал ревизией марксизма, стремлением следовать за КПСС в деле реставрации капитализма в социалистической стране. Именно исходя из такого понимания ситуации, Мао Цзэдун и преисполнился решимости «свергнуть» Лю Шаоци. Таким образом, расхождения между Лю Шаоци и Мао Цзэдуном вытекали главным образом не из личной неприязни между ними, а из-за крупных разногласий во взглядах на «три красных знамени», т. е, были разногласиями принципиального политического характера.

Эту ситуацию можно рассматривать и под другим углом зрения: после смерти И, В, Стали на убежденный в своем интеллектуальном превосходстве как лидер, опирающийся на такую могучую силу, как Компартия Китая, а также на государство и весь китайский народ, Мао Цзэдун ощутил себя единственным деятелем в международном коммунистическом движении и среди руководителей социалистических государств, который, должен быть безоговорочно признан вождем всего социалистического лагеря и всего международного коммунистического движения. Отсюда вытекала его уверенность в том, что его главная задача состоит в разработке стратегии в мировом масштабе, при этом дела в Китае рассматривались им как составная часть этой планетарной миссии.

Мао Цзэдун осуждал те аспекты политики И.В.Сталина в отношении Китая, которые, с его точки зрения, ущемляли национальную независимость и суверенитет КНР, И в то же время в области идеологии Мао Цзэдун оставался, по существу, на тех же позициях, что и Сталин.

Мао Цзэдун, как и Сталин, исходил из того, что мир живет в эпоху войн и революций, в эпоху острейшего враждебного противостояния в ходе классовой борьбы и на международной арене, и внутри каждой из социалистических стран. Мао Цзэдун далеко не случайно выдвинул тезисы о необходимости «подготовки» Китая «к войне», а также о допустимости войн между социалистическими государствами; он видел военного противника в тех соцстранах, которые сам относил к «ревизионистским». Поэтому любые попытки по-иному взглянуть на мировую ситуацию в целом (к примеру, рассуждать о мирном сосуществовании государств с разным общественным строем) и даже попытки внутри той или иной социалистической страны перенести, хотя бы и в ограниченных масштабах, внимание на экономические вопросы представлялись Мао Цзэдуну отходом от основ присущего ему мировоззрения.

Главную угрозу своим взглядам и своему руководящему положению Мао Цзэдун увидел в деятельности Лю Шаоци и, умело манипулируя широкими массами населения, представил их недовольство бюрократизмом и чиновничьим произволом как результат проводимого Лю Шаоци курса, отклоняющегося, по мнению Мао Цзэдуна, от основных принципов, которыми руководствовался он сам.

Мао Цзэдун считал необходимым поднять народные массы на «культурную революцию» не только для того, чтобы наверняка справиться и с Лю Шаоци, и со всеми теми, кто поддерживал его деятельность в партии и а стране, но и для того, чтобы, так сказать, «выправить» их идеологию, исправить начавшие изменяться под воздействием политики Лю Шаоци в годы урегулирования представления населения о приоритетах в обыденной жизни и в политике, изменить образ мыслей и политическую культуру масс. Именно в этой связи Мао Цзэдун и назвал свою кампанию «культурной революцией» или «революцией в сфере культуры, образа мыслей».

В январе 1965 г. на Всекитайском рабочем совещании Мао Цзэдун изложил программу будущей политико-идеологической кампании (которая в дальнейшем получила наименование «культурной революции»), направленной против якобы существующего в КНР «ревизионизма». Первым ее пунктом было требование сместить с постов лиц, «стоящих у власти и идущих по капиталистическому пути».

По словам Мао Цзэдуна, сказанным им в беседе с Эдгаром Сноу, Лю Шаоци тут же на совещании выступил против (дети Лю Шаоци позднее также свидетельствовали о том, что их отец выступал против того, чтобы «острие» «культурной революции» «было направлено на то, чтобы очистить партию от стоящих у власти и идущих по капиталистическому пути»[36]); в связи с этим тогда же, т. е. в январе 1965 г., Мао Цзэдун решил, что Лю Шаоци должен уйти[37].

Далее Мао Цзэдун утверждал, будто «ревизионизм» в КНР возник в ЦК партии, в центральных руководящих учреждениях, а не на периферии, не на местах, не в провинциях. Осенью 1965 г. на рабочем совещании в ЦК КПК (18 сентября — 12 октября) Мао Цзэдун поставил вопрос следующим образом: «Что вы (участники этого совещания с мест. — Ю.Г.) будете делать, если в Центре (т. е. в ЦК КПК. — Ю.Г.) возникнет ревизионизм? А он вполне может появиться, и это очень опасно»[38]. По сути дела Мао Цзэдун стремился отделить Лю Шаоци от провинциальных органов власти. 8 то время Мао Цзэдун ставил вопрос таким образом, как будто бы его планы выступления против «ревизионизма» не имели отношения к провинциальным партийным и военным руководителям, не касались массы партийных функционеров в целом, а затрагивали только некоторых представителей центрального руководства, прежде всего Лю Шаоци.

В 1965 г. на расширенном заседании Постоянного комитета Политбюро ИК КПК в Шанхае (8-15 декабря) рассматривалось дело секретаря ИК КПК, члена Постоянного комитета Военного совета ЦК КПК, начальника секретариата этого же совета, заместителя министра обороны, начальника генерального штаба и заместителя премьера Государственного совета КНР Ло Жуйцина. В ходе этого заседания против Ло Жуйцина выступили министр обороны Линь Бяо, его жена Е Июнь, некоторые военачальники — У Фасянь, Ли Изопэн и др. Они обвиняли Ло Жуйцина в «узурпации военной власти», в «антипартийной деятельности». Ло Жуйиин был снят со всех своих постов. Лю Шаоци, очевидно, понимал, что нападки на Ло Жуйцина санкционированы Мао Цзэдуном, и тогда не принял участия в обсуждении и не высказал своего отношения к его делу, хотя после упомянутого совещания в частных беседах он наряду с другими членами Политбюро ЦК КПК выражал сомнения в достоверности обвинений в адрес Ло Жуйцина[39], который в первой половине 60-х годов фактически был ведущим военным деятелем КНР и отвечал за всю организаторскую работу по обороне страны. Под руководством Лю Шаоци он занимался вопросами оказания помощи северным вьетнамцам в борьбе против американской агрессии. Лю Шаоци хорошо знал Ло Жуйцина по работе и в соответствующих делах опирался на него, его смешение стало одним из шагов, ослаблявших позиции Лю Шаоци как в Секретариате ЦК КПК, так и в руководстве вооруженными силами. Оно продемонстрировало нарастание конфронтации в отношениях между Лю Шаоци и Линь Бяо, а также стремление Мао Цзэдуна усилить положение Линь Бяо в армии и в руководстве партией в противовес Лю Шаоци.

Мао Цзэдун предпринял ряд действий для того, чтобы выбить, вывести из игры главных сторонников Лю Шаоци в органах руководства партией и вооруженными силами страны. Лю Шаоци понимал, что открытое столкновение по тому или иному из этих «дел» на заседаниях высшего руководства партии в присутствии Мао Цзэдуна не увенчается успехом. В апреле 1966 г. неожиданно для Лю Шаоци на расширенном заседании Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК в Шанхае была развернута критика деятельности члена Политбюро ЦК КПК, секретаря ЦК, первого секретаря Пекинского горкома КПК Пэн Чжэня. Когда же в мае 1966 г. Пэн Чжэнь был смешен с должности за «антипартийные ошибки»[40] и одновременно с Пэн Чжэнем были осуждены Ло Жуйиин (вторично), а также кандидат в члены Политбюро ЦК КПК, секретарь ЦК КПК Лу Диньи, ведавший вопросами пропаганды, и кандидат в члены Секретариата ЦК КПК, заведующий Канцелярией ЦК КПК Ян Шанкунь, то на заседаниях, посвященных обсуждению этих вопросов, Лю Шаоци также не высказывал свое мнение, однако в частном порядке говорил, что «в это трудно поверить»[41].

Устранение Пэн Чжэня, Ло Жуйцина, Лу Диньи, Ян Шанкуня на практике означало ослабление прежнего Секретариата ЦК КПК (очевидно, что далеко не случайно Мао Цзэдун, вероятно намереваясь в дальнейшем использовать Дэн Сяопина в практической работе, не отнес его к категории партийных руководителей, которые перед началом «культурной революции» были смешены с постов как деятели, слишком тесно связанные с Лю Шаоци). Таким образом, из рук Лю Шаоци в основном был выбит отлаженный механизм повседневного руководства партийным аппаратом. Он был вынужден уступать одну позицию за другой. В конечном счете Лю Шаоци накануне развертывания Мао Цзэдуном «культурной революции» остался в руководстве ИК КПК «полководцем без армии».

Одновременно решением ЦК КПК от 16 мая 1966 г. была распушена су шествовавшая до тех пор «группа из пяти человек по делам культурной революции» во главе с Пэн Чжэнем. Вместо нее 28 мая 1966 г, была создана новая Группа по делам культурной революции ЦК КПК (ГКР) во главе с кандидатом в члены Политбюро ЦК КПК Чэнь Бода, непосредственно подчиненная Постоянному комитету Политбюро ЦК КПК. Ее создание означало, что Политбюро ЦК КПК и Секретариат ЦК КПК «отодвигались в сторону», т. е. отстранялись от работы, и что «культурная революция» вступила в фазу полного развертывания.