Гибель Лю Шаоци

Мученичество

18 июля 1967 г. по указанию Цзян Цин и Ци Бэньюя в Чжуннаньхае было организовано «собрание борьбы против Лю Шаоци».

Перед этим, вероятно, предвидя, что судьба его предрешена, Лю Шаоци вынул из кармана и дал прочитать своим детям два документа. В первый и единственный раз в жизни, как писали они об этом несколько лет спустя, он позволил себе ознакомить своих домашних с партийными документами, в данном случае касавшимися лично Лю Шаоци и Ван Гуанмэй. На одном из них стояла одобрительная резолюция Мао Цзэдуна — то был отчет о пребывании Ван Гуанмэй с инспекционными целями в сельскохозяйственной бригаде Таоюань. Второй документ — положительная резолюция, наложенная Мао Цзэдуном в октябре 1966 г. на «самоанализ» Лю Шаоци, в котором автор приводил мотивы шагов, предпринятых им на первом этапе «культурной революции»; отчет был написан, как уже упоминалось, в связи с тем, что Лю Шаоци обвиняли в порочных методах руководства работой ЦК в предшествующие годы[115].

По-видимому, Лю Шаоци постоянно держал при себе эти два документа как своего рода свидетельство своей благонадежности, поскольку Мао Цзэдун письменно подтвердил, что он удовлетворен их содержанием. Лю Шаоци надеялся на силу этих «охранных грамот». Во всяком случае, он хотел «вооружить» своих детей знанием подлинных документов, свидетельствовавших как о самом Мао Цзэдуне и его позиции в деле Лю Шаоци, так и о взаимоотношениях между ними.

Во время очередного сборища, происходившего 18 июля 1967 г., применив грубую физическую силу, Лю Шаоци заставили низко согнуться и в течение двух часов не позволяли выпрямиться, не давая сказать ни слова, а затем Лю Шаоци отделили от членов его семьи — как оказалось, навсегда (он видел их после этого только раз, во время судилища над ним на массовом митинге в августе 1967 г.), и оставили под охраной в переднем дворике дома, там, где находился его кабинет. Ван Гуанмэй оторвали от мужа и детей и отвели на задний дворик, а детей расселили по другим помещениям. Не только Лю Шаоци, но и все члены его семьи были лишены свободы передвижения. В доме произвели очередной обыск[116].

Одновременно с малолюдным, камерным, но жестоким судилищем в Чжуннаньхае за его стенами, в Пекине, был проведен массовый, с участием более 100 тыс. человек, «митинг критики» Лю Шаоци как «самого крупного деятеля в партии, идущего по капиталистическому пути»[117].

В июле-августе 1967 г. «при подстрекательстве Цзян Цин» руководители и активные члены ГКР Чэнь Бода, Ван Ли и Ци Бэньюй дали указания всем канцеляриям Госсовета КНР (т. е. центрам, управлявшим всеми отраслями жизни страны), всем «бунтарям» в этих центральных руководящих учреждениях создать «комитеты координации действий для искоренения капитализма» и «руководящие штабы для экстренного согласования действий» с тем, чтобы «вытащить» Лю Шаоци. Было мобилизовано 200 тыс. человек, которые снова подвергли осаде Чжуннаньхай[118].

5 августа на центральной площади Пекина был проведен «митинг борьбы» против Лю Шаоци, Дэн Сяопина, Тао Чжу (в прошлом член Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, «человек номер четыре» в КПК осенью 1966 г.). Подготовка этого многотысячного уличного мероприятия была поручена «особоуполномоченному» ГКР, супруге Кан Шэна Цао Иоу[119]. Самого Лю Шаоци не привели, видимо, опасаясь его появления, даже в столь унизительной роли, перед массами, а также излишнего шума за рубежом.

В тот же день новые «собрания критики и борьбы», направленные против Лю Шаоци, Дэн Сяопина, Тао Чжу, состоялись и в Чжуннаньхае, и в их домах. «Борьба» велась и против их супруг — Ван Гуанмэй, Чжо Линь и Цзэн Чжи. Митинг и собрания были приурочены к первой годовщине появления дацзыбао Мао Цзэдуна, призывавшей «открыть огонь по штабу»[120].

В доме Лю Шаоци сотрудники службы безопасности вынудили его детей присутствовать при издевательствах над родителями, видеть, как молодчики — заплечных дел мастера из маоцзэдуновских спецслужб заламывали руки отцу и матери: когда кисти рук связывали вместе и тянули за спиной вверх — человек невольно сгибался, голова его наклонялась к земле. Мучители, которые, очевидно, находили удовольствие в своих садистских выходках, называли эту пытку «реактивным самолетом». Обоих супругов били кулаками и ногами. Лю Шаоци таскали за седые волосы, заставляли его стоять, низко согнувшись, но с запрокинутой назад головой — ее оттягивали за волосы назад, — и в этой мученической позе крайнего унижения фотографировали.

Фотоснимки регулярно доставлялись организаторам «культурной революции». Вспоминается, что одна из дурных политических традиций в старом Китае состояла в том, что поверженного врага пытали и, отрубив ему или ей руки и ноги, сажали в большую вазу и доставляли «на погляд» торжествующему победителю или победительнице.

Самая младшая дочь Лю Шаоци и Ван Гуанмэй, Лю Сяосяо, которой было тогда всего 6 лет, видя мучения родителей, громко рыдала. Собрание длилось два часа. Лицо Лю Шаоци распухло от побоев. Его заставляли стоять без обуви, в одних носках[121].

Это был один из целого комплекса коварных приемов, разработанных «штабом» «культурной революции»: людей, против которых велась «борьба», выводили на митинги босиком или в носках, чтобы легче и удобнее было незаметно, исподтишка, так сказать инкогнито по-маоцзэдуновски, отдавливать людям пальцы на ногах.

5 августа 1967 г. Лю Шаоци в последний раз видел свою жену. Супругам удалось на какой-то момент соединить руки, но их тут же грубо оторвали и оттащили друг от друга. С трудом разъединив любящих супругов, палачи продолжали издеваться над ними[122]. Вечером того же дня, после собрания, Лю Шаоци продиктовал секретарю свой письменный протест, в котором требовал соблюдения Конституции КНР. Послание было отправлено, но ответа и на сей раз не последовало[123].

7 августа 1967 г. Лю Шаоци написал Мао Цзэдуну. Он выражал возмущение тем, что на него навесили ярлык противника партии и социализма, и заявил о намерении уйти в отставку с поста председателя КНР, упомянув, что он «уже лишен свободы»[124]. Ответа не было и на этот раз. Но репрессивный аппарат работал: обдумывались варианты дальнейшего преследования «самого крупного каппутиста».

13 сентября 1967 г, детям Лю Шаоци, которых до тех пор держали дома, хотя и отдельно от отца и матери (их также содержали порознь), было приказано отбыть в свои учебные заведения[125]. Вечером того же дня Ван Гуанмэй была взята под арест и заключена в тюрьму[126]. Там она провела одиннадцать лет.

Через несколько дней Лю Шаоци поручил прикрепленному к нему телохранителю: «Передай детям: пусть они отрекутся от меня и от мамы». То был последний наказ отца, последние его слова, дошедшие до детей[127].

Вполне очевидно, что Лю Шаоци уже все понял: ни ему, ни его супруге не избежать жестокой судьбы. Стремясь во что бы то ни стало сохранить свой род, своих сыновей и дочерей, и понимая, что в бесчеловечной маоцзэдуновской мясорубке главное для его детей — выжить и пережить это страшное время, Лю Шаоци решил, что они должны сделать все, что могло помочь им сохранить жизнь.

Здесь следует отметить, что в КПК существовали некие внутрипартийные правила, которые Мао Цзэдун, впрочем, постоянно нарушал и еще более ужесточал. В частности, там сложилась традиция, согласно которой в тех случаях, когда кого-то из членов семьи относили к числу политических противников Мао Цзэдуна и его партии, от остальных требовали порвать с ним все связи. Формально речь шла о том, что оставшиеся, возможно временно, на свободе родственники партийца, обвиненного в политических ошибках и преступлениях, были обязаны политически отмежеваться от своего пострадавшего родственника, осудить его политическую платформу, взгляды и деятельность, а вернее, то, что ему вменялось в вину.

Так Мао Цзэдун достигал сразу нескольких целей. Во-первых, человек, взятый под подозрение партией, оставался один, у него не оставалось связей даже с членами его семьи, не говоря уже о передачах в тюрьму, посещениях и письмах. Во-вторых, родственники осужденного или осуждаемого партийца, выступив против него с публичным заявлением, с одной стороны, хотя и косвенно, но подтверждали свою вину перед партией, перед Мао Цзэдуном и перед обществом в целом за то, что «недосмотрели» за своим родственником или вовремя не донесли на него в партком или спецслужбы, а с другой — испытывали угрызения совести перед членами своего рода. Таким образом, на крючок попадали сразу и обвиняемый и его ближайшие родственники, разом превращавшиеся в жертвы бесчеловечной политики Мао Цзэдуна, поправшего добрые традиции китайского народа, возникшие в глубокой древности, которые требовали почитания родителей и старших в семье, а также уважения родственных связей.

Лю Шаоци пришел к мысли о том, что в борьбе за выживание хотя бы своих потомков необходимо идти на все и в борьбе против своих мучителей нельзя руководствоваться собственными или общепринятыми моральными принципами; он был убежден, что, если есть хоть какая-то возможность в конечном счете уйти от преследований Мао Цзэдуна и его приспешников, ее необходимо использовать, невзирая на нарушение привычных норм нравственности. Поэтому Лю Шаоци и приказал своим детям послать в адрес партии Мао Цзэдуна письменные заявления о том, что они отрекаются от своих родителей как контрреволюционеров. Таким образом, выполнялись требования, которые в то время обычно предъявлялись группами по особым делам к родственникам политических обвиняемых.

В борьбе против несправедливости Лю Шаоци пошел на этот шаг не потому, что он «признавал» то, в чем его обвиняли Мао Цзэдун и члены его «штаба» — Чжоу Эньлай, Кан Шэн, Цзян Цин, Линь Бяо, Чэнь Бода и другие, а потому, что знал, что эти его слова будут переданы его детям. Он посылал им последнюю весточку. При этом подразумевалось, что Лю Шаоци завешал им при власти Мао Цзэдуна действовать по принципу: с волками жить — по-волчьи выть. Иначе говоря, Лю Шаоци давал понять своим потомкам, что в бесчеловечных условиях главное для человека — сохранить свою жизнь. Это свидетельствовало о том, что Лю Шаоци, особенно когда речь шла об отношении к человеку, к людям, продолжал придерживаться принципов, абсолютно не совпадавших со взглядами Мао Цзэдуна. Человечность против бесчеловечности — вот в чем было коренное отличие между позициями Лю Шаоци и Мао Цзэдуна.

После того как Лю Шаоци полностью изолировали и лишили свободы, т. е. начиная с августа 1967 г., его тюремщики стали подчиняться одному из активных организаторов «культурной революции» в Пекине, председателю ревкома университета Цинхуа, политработнику НОАК Чи июню. Он приказал своим подручным не охранять Лю Шаоци, а надзирать за ним, не проявляя никакой жалости[128].

В это время внешне ситуация выглядела так, как будто бы сами «революционные массы», сам «народ» в лице своего представителя Чи июня, одного из руководителей новых органов власти, созданных в ходе «культурной революции» как бы по инициативе самих «масс», взял под стражу, ограничил свободу Лю Шаоци — председателя Китайской Народной Республики и члена Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, а Мао Цзэдун и его подручные были только вынуждены считаться с «волей» китайского народа. Вместе с тем практически все люди, вернее, все сотрудники спецорганов, которые находились в доме Лю Шаоци и вокруг него, были все теми же работниками обслуживающего персонала ЦК КПК, которые и до этого выполняли приказы руководства ЦК КПК, Мао Цзэдуна и находились на военной службе. Иначе говоря, государственные или государственно-партийные служащие продолжали осуществлять все действия в отношении Лю Шаоци, т. е. именно они захватили его и держали под стражей.

Изощренное лицемерие всей акции состояло в том, что Лю Шаоци формально не был заключенным. Вопрос считался «внутрипартийным», и расследовала его группа по особому делу Лю Шаоци, также созданная внутри партии.

В КПК существовал определенный порядок заведения особых дел и формирования групп по особым делам, а именно дел членов партии, которых обвиняли в антипартийных действиях и в предательстве родины. Вероятно, в период после образования КНР до «культурной революции» такие группы по особым делам находились, по крайней мере формально, в ведении организационного отдела ЦК КПК.

Известно, что в 1966 г. с началом «культурной революции» группы, расследовавшие такого рода особые дела, были выведены из подчинения организационному отделу ЦК КПК (сам этот орготдел во главе со своим руководителем Ань Цзывэнем, который много лет работал под непосредственным руководством Лю Шаоци, попал в жернова маоцзэдуновской «культурной революции», многие его работники подверглись репрессиям и были замучены). Они находились в прямом ведении Кан Шэна, который к началу «культурной революции» занимал пост кандидата в члены Политбюро ЦК КПК, затем члена Политбюро и, наконец, члена Постоянного комитета Политбюро партии.

По предложению Кан Шэна или по собственной инициативе Мао Цзэдун лично принимал решение о заведении особого дела, о создании группы по особому делу того или иного руководителя. Судьбы руководителей страны фактически определяли два человека: Мао Цзэдун — высший руководитель партии и Кан Шэн — глава репрессивного аппарата партии и государства. При этом решающее слово было, безусловно, за Мао Цзэдуном, Именно он принимал решения о том, какой должна быть судьба того или иного руководителя. Кан Шэн был всего лишь исполнителем воли Мао Цзэдуна, хотя самым высокопоставленным.

Работа по созданию групп по особым делам, по заведению самих особых дел находилась вне ведения организационного отдела ЦК КПК; начиная с 1966 г. до самой своей смерти, иначе говоря в течение почти 11 лет, Мао Цзэдун карал и осуществлял репрессии совершенно бесконтрольно, без санкции соответствующих государственных органов и без ведома коллективных органов руководства партией. Лишь весной 1979 г. организационный отдел ЦК КПК, выполняя решение о необходимости пересмотра особых дел в целях нормализации обстановки, принятое на III пленуме ЦК КПК 11-го созыва в декабре 1978 г., вновь приступил к этой деятельности[129].

Группа по особому делу Лю Шаоци была создана по решению руководства ЦК КПК, т. е., по сути дела, Мао Цзэдуна. Лю Шаоци был обвинен партией и попал под следствие и суд партии. Гражданин КНР, председатель Китайской Народной Республики оказался вне юрисдикции государства, был взят под партийный арест, а затем брошен в партийную тюрьму. При Мао Цзэдуне можно было предъявлять политические обвинения, вести следствие, осуждать человека, выносить ему приговор и физически уничтожать его, так сказать, по партийной линии. В том случае, когда Мао Цзэдуну нужно было расправиться со своими политическими противниками, он отделял партию от государства, не неся никакой ответственности ни перед Конституцией КНР, ни перед другими ее законами. В этом Мао Цзэдун пошел формально и фактически еще дальше И.В.Сталина, «учел» его «опыт», стал «Сталиным в квадрате».

Итак, вопрос о Лю Шаоци считался «внутрипартийным», и его расследовала внутрипартийная группа по особому делу. В то же время надзор за Лю Шаоци взяли на себя как бы «революционные массы»; формально это был руководящий орган одного из столичных вузов, т. е. революционный комитет университета Цинхуа, того самого, куда таскали на массовые митинги супругу Лю Шаоци Ван Гуанмэй и где издевались над ней.

На практике все, по сути дела, оставалось по-прежнему. Лю Шаоци содержался под арестом в одном из помещений своего дома. Его надзирателями были работники спецслужб, охранявших Чжуннаньхай, но нескольким «представителям» «революционных масс» из университета Цинхуа дозволялось при этом присутствовать. Все решения, однако, принимались Мао Цзэдуном и его «штабом», и никакой «отсебятины» со стороны «революционных масс» не допускалось.

Так поступали не только с Лю Шаоци, но и со всеми теми, кто попал в жернова «культурной революции». Вероятно, это делалось для того, чтобы в случае смерти истязаемых и унижаемых людей можно было бы сослаться на «действия» или на «проявление справедливого гнева» «революционных масс». Это было проявлением идеи Мао Цзэдуна о «непрерывной», или «перманентной, революции». Ведь в отдельные моменты или в ходе такой «революции» действовали «законы революции», «суд революционных масс». Кстати говоря, тем самым как бы снимался вопрос о реабилитации по суду погибших «от проявления гнева масс, поднявшихся на справедливую революцию».

Вся эта «хитрая механика» была в деталях продумана Мао Цзэдуном и его «штабом». На них лежит вся историческая ответственность за это изуверство; они заслуживают осуждения со стороны общественности своей страны, да и порядочных людей во всем мире.

Приводимые далее сведения, касающиеся пребывания Лю Шаоци под арестом, почерпнуты из китайских источников[130]. Очевидно, что они были взяты из дневника наблюдений, в котором фиксировалась каждая минута жизни Лю Шаоци и который вели специальные профессионально обученные тюремщики. Эти записи представлялись на просмотр руководству КПК. Их читали руководители ГКР; совершенно очевидно, что с ними знакомился Мао Цзэдун. Вполне вероятно, что их читал Чжоу Эньлай, ибо именно он оказался тем самым высокопоставленным партийным функционером, которому Мао Цзэдун доверил в конечном счете выступать внутри партии, на пленуме ее ЦК с обвинениями против Лю Шаоци.

Летом 1968 г. Лю Шаоци заболел воспалением легких. Трудно себе представить, как это могло случиться жарким пекинским летом, если бы Лю Шаоци находился в нормальных или обычных условиях. Не исключено, что мучители намеренно простудили его или дали ему возможность простудиться.

В результате осложнения Лю Шаоци был не в состоянии разогнуться и мог только лежать или сидеть, находясь в скрюченном положении. Во рту у него осталось всего семь зубов, и одна рука почти не двигалась. Лишенный каких бы то ни было лекарств, он перестал ходить и почти все время лежал.

5 октября 1968 г. его надсмотрщики, бывшие, судя по записям, квалифицированными медиками и наблюдавшие за ним как за подопытным животным, заведомо обреченным на мучения, эти, с позволения сказать, «верные слуги» партии и Мао Цзэдуна, зафиксировали в дневнике, что Лю Шаоци дважды рыдал. Он часто терял сознание и в прострации начинал себя царапать. Для того чтобы не позволить ему принести себе этим хоть какое-то облегчение, садисты надели ему на руки твердые пластиковые мешки. С одной стороны, это можно было при желании трактовать как оказание медицинской помощи, но с другой — дело было в том, что сам он эти мешки снять с рук не мог, и его мучения усилились[131].

Вполне очевидно, что Лю Шаоци не убивали только потому, что центру управления «культурной революцией» нужна была «живая мишень» для нападок в необходимых случаях, скажем, на заседаниях руководства, и для самоутверждения в качестве «победителей» во внутриполитической борьбе на предстоявшем тогда IX съезде КПК.