Гибель Лю Шаоци

Изоляция

Таким образом, в середине января 1967 г. прервались почти все связи Лю Шаоци с внешним миром. Только его дети, выезжавшие за стены Чжуннаньхая, привозили из города домой малоформатные газеты, листовки, рассказывали о новостях.

В это время начался «захват власти» у парткомов и государственных учреждений в центре и на местах. Многих из тех, кого отстраняли от власти, обвиняли в связях с Лю Шаоци или в симпатиях к нему. Активисты массовых организаций при этом заявляли: «Мы как раз и хотим разнести вдребезги и уничтожить Устав партии, состряпанный Лю Шаоци и Дэн Сяопином, Наш Устав партии — это непобедимые идеи Мао Цзэдуна. Мы хотим быть членами маоцзэдуновской Коммунистической партии Китая. Мы не желаем быть членами партии царствуюшего дома Лю (Шаоци)»[81].

Внутри руководства КПК в начале 1967 г. нашелся человек, который возражал против некоторых обвинений в адрес Лю Шаоци.

Член Политбюро ЦК КПК Чэнь И в своей речи перед членами молодежных организаций, оказавшейся его последним публичным выступлением, 16 февраля 1967 г. заявил: «Сейчас кое-кто ведет нечестную игру. Ну хочется тебе занять высокий пост — так ладно, поднимайся, но не по людям же, не на чужой крови… Делами ЦК… занимаются, выдвигая вперед зеленую молодежь. На Ванфуцзин (главной торговой улице Пекина. — Ю.Г.) вывесили листовку с перечислением „ста преступлений“ Лю Шаоци. (Одно из обвинений состояло в том, что Лю Шаоци выступил на VIII съезде КПК с докладом о работе партии якобы без ведома Мао Цзэдуна. — Ю.Г.) Но ведь доклад на VIII съезде партии был одобрен Политбюро! Как же можно возлагать ответственность на него одного?»[82].

В свою очередь, Цзян Цин, имея в виду и это выступление Чэнь И, заявляла: «Старые негодяи (т. е. ветераны-руководители КПК, маршалы и заместители премьера Госсовета КНР, подвергавшиеся критике и нападкам в это время. — Ю.Г.) хотят пересмотреть дело Лю Шаоци, Дэн Сяопина»[83].

21 марта 1967 г. Кан Шэн представил Мао Цзэдуну и ЦК КПК доклад, в котором говорилось, что имеются достоверные материалы о «предательстве» Лю Шаоци (в пользу Гоминьдана), и была запрошена санкция на создание группы для расследования особого дела Лю Шаоци. Доклад Кан Шэна был доведен до сведения членов Политбюро ЦК КПК[84].

В конце марта в малоформатной печати появились сообщения о том, что Лю Шаоци выведен из Политбюро ЦК КПК: «25 марта 1967 г. в Пекине закончилось заседание Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК. Линия Мао Цзэдуна одержала решающую победу. Лю Шаоци и Дэн Сяопин отнесены к элементам, выступающим против партии, против социализма, против идей Мао Цзэдуна»; «Лю Шаоци и Дэн Сяопин изгнаны из Политбюро ЦК КПК»[85].

В официальной печати об этих решениях сообщений не было, однако это похоже на правду, поскольку отражает суть происходившего.

В эти же дни по указанию Мао Цзэдуна по всей стране началась критика работы Лю Шаоци «О самовоспитании коммуниста» — теоретического труда, который широко пропагандировался и изучался членами КПК в первой половине 60-х годов.

В первой декаде апреля руководством партии было принято решение развернуть движение за «широкую критику», цели которого Чжоу Эньлай разъяснял так: «Имеется в виду критика Лю Шаоци и местных оппозиционеров»; кампания должна была разворачиваться вокруг установки «о борьбе двух линий в партии», т. е. линий Лю Шаоци и Мао Цзэдуна[86].

В марте 1967 г. через малоформатную печать по всей КНР распространялось утверждение о том, что Лю Шаоци называл кинофильм «Тайны цинского двора» патриотическим, а себя в этой же связи именовал «красным компрадором»[87].

Таков был новый поворот массовой кампании с использованием имени Лю Шаоци как главного объекта нападок.

Кинофильм «Тайны цинского двора» появился в прокате в 1950 г. Он демонстрировался недолго и быстро сошел с экрана. К началу «культурной революции» с момента появления этой кинокартины прошло полтора десятилетия, и фильм был основательно забыт. В «Тайнах пинского двора» показывались события начала XX в.: взаимоотношения внутри императорского дома накануне падения династии Цин, иностранцев и участников восстания ихэтуаней.

Все обвинения в адрес Лю Шаоци были основаны, как это вполне очевидно, на извлеченных из архивов секретных или специальных служб донесениях агентов. Один из них передавал, как они ему запомнились или как он их выдумал, слова Лю Шаоци, опенку, которую он дал этому кинофильму после его просмотра. Таким образом, речь шла о фразе, которую человек обронил (или не обронил), выходя из кинозала пятнадцать лет тому назад. Вот что стало формальным поводом для этой пропагандистской и массовой кампании, охватившей всю КНР.

Попутно представляется уместным вспомнить, что из таких же архивов, очевидно, была извлечена и оценка, которую дал Лю Шаоци после просмотра в Пекинском народном художественном театре спектакля по пьесе Пао Юя «Гроза». Лю Шаоци тогда сказал: «Глубоко! Глубоко! Очень глубоко!» На основании этих нескольких слов во время «культурной революции» Лю Шаоци в листовках, распространявшихся в Пекине, обвиняли в том, что он «проповедует гуманизм», В этой же связи критике и репрессиям подверглись автор пьесы и все участники и создатели спектакля.

Приписав Лю Шаоци слова, якобы сказанные им когда-то о кинофильме «Тайны цинского двора», председателя КНР объявили прислужником иностранцев (прежде всего и главным образом лакеем СССР), который считает возможным сотрудничество с ними, предавая ханьцев, китайскую нацию. Таким образом, к прежним обвинениям в отрыве от масс и в действиях с классово чуждых позиций добавлялось обвинение в предательстве национальных интересов Китая.

Лю Шаоци немедленно отреагировал на эту инсинуацию. 28 марта 1967 г. он направил Мао Цзэдуну письмо, в котором опровергал утверждения о том, что он будто бы называл картину «Тайны цинского двора» патриотической, а себя именовал «красным компрадором»[88]. Мао Цзэдун оставил письмо Лю Шаоци без ответа.

1 апреля 1967 г. в печатном органе ЦК КПК газете «Жэньминь жибао» появилась статья за подписью члена ГКР, референта Мао Цзэдуна Ци Бэньюя под заголовком: «Патриотизм или национальное предательство?» Статья носила директивный характер, создавалась с ведома и под руководством Мао Цзэдуна. Иное в условиях того времени вообразить невозможно. Подняв вопрос о фильме «Тайны иинского двора», Ци Бэньюй по сути дела обвинял Лю Шаоци в национальном предательстве. В статье впервые в официальной открытой печати применительно к Лю Шаоци был «освящен» эвфемизм: «Стоящее у власти в партии самое крупное лицо, идущее по капиталистическому пути» (или «самый крупный каппутист, стоящий у власти в партии»). Само имя Лю Шаоци в статье названо не было, однако всем было ясно, о ком идет речь.

Организаторы «культурной революции» стремились обратить гнев народа на Лю Шаоци и всех тех, кого они относили к числу своих политических противников, как на «врагов в квадрате»: так называемых национальных предателей и сторонников ревизионизма, реставрации капитализма (т. е., в условиях того времени и места, движения по пути Советского Союза). Иначе говоря, двойная враждебность, и во внутриполитическом, и во внешнеполитическом плане, направлялась против нашей страны. Это была часть работы Мао Цзэдуна с китайским народом, обработка общественного мнения в стране, формирование в массовом сознании образа врага — прежде всего классового противника и противника китайской нации в лице нашей страны; при этом Мао Цзэдун подводил население Китая к восприятию мысли о допустимости подготовки к настоящей войне против СССР.

В массах одновременно разжигалась и национальная и классовая ненависть. Ход «культурной революции» через несколько месяцев после ее начала показал, что для достижения целей этой кампании лозунгов, призывавших к классовой борьбе, оказалось недостаточно. Именно поэтому Мао Цзэдун и его приверженцы обратились к национальным чувствам, стали спекулировать на них еще больше, чем прежде.

В статье Ци Бэньюя противники «культурной революции» осуждались за «смертельный страх перед империалистической агрессией, угрожавшей Китаю», за то, что они «поддались давлению со стороны империализма» и были «в высшей степени недовольны призывом председателя Мао Цзэдуна отбросить иллюзии и готовиться к борьбе». Там также говорилось, что прислужники иностранцев должны расплачиваться за «кровавые долги» Китаю своих хозяев. Из статьи следовало, что удар по ним был превентивной мерой, продиктованной стремлением перед лицом грозящего Китаю иностранного нашествия очистить его тылы от предателей. И если заранее не провести подготовку на случай неизбежного военного столкновения, не освободиться от «сторонников компромисса», от предателей и изменников родины, не удалить те части организма нации, которые пока, может быть, и выглядят здоровыми, но потенциально могут поддаться «гниению», «ревизионизму», то Китай понесет еще больший урон, китайскому народу это будет стоить еще больших жертв.

В статье также сопоставлялись два пути. Один, названный реакционным, фарисейским, — это преобразования и обновления, проводимые «сверху». Альтернатива ему — подъем широких народных масс, «революция посредством вооруженной борьбы», которая дает толчок историческому развитию Китая. В статье содержался также призыв «стащить с коня» политического деятеля, имя которого не называлось, но которого характеризовали как «главный корень ревизионизма» в Китае.

Прочитав эту статью, Лю Шаоци говорил в кругу своих родных: «В этой статье много лжи. Когда это я называл этот фильм патриотическим? Когда говорил о себе как о „красном компрадоре“? Это не соответствует фактам, это поклеп!» и продолжал: «Никогда еще внутрипартийная борьба не характеризовалась таким отсутствием строгости в подходе к делу. Я не против революции и не против председателя Мао Цзэдуна; именно я выдвинул на VII съезде партии положение об идеях Мао Цзэдуна. Я вовсе не меньше других пропагандировал идеи Мао Цзэдуна». Кроме того, Лю Шаоци сказал: «Еще в августе прошлого (т. е, 1966 г. — Ю.Г.) года на заседании я говорил, что ничего не боюсь (не боюсь, что отрубят голову, посадят в тюрьму, выгонят с работы, исключат из партии, заставят развестись с женой. — Ю.Г.); если этим людям нечего бояться и они чувствуют правоту и ясность своей позиции, то можно начать дискуссию! Поспорить на пленуме ЦК, вынести спор в массы! Я хотел бы кое-что сказать; мне есть что сказать стране, народу, нашей партии и широким массам кадровых работников!»[89].

Лю Шаоци говорил все это у себя дома, родным, прекрасно понимая, что его слова, несомненно, фиксируются аппаратурой для подслушивания и станут немедленно известны Мао Цзэдуну, его ближайшему окружению. Собственно говоря, Лю Шаоци таким образом использовал возможность доводить до него свое мнение.

По всей вероятности, Лю Шаоци сделал это намеренно. Он все еще, пусть в минимальной степени, надеялся на то, что Мао Цзэдун не будет прямо выступать против него и позволит достичь компромисса, и тот не заставил долго ждать ответа, но, как обычно, не выступил сам. Мао Цзэдун облек свой ответ в форму требования «народных масс». «Бунтари» Чжуннаньхая, проверенные и перепроверенные службой безопасности люди из обслуживающего персонала, приставленные к высшим руководителям партии и страны и не делавшие ни одного лишнего вздоха без приказа со стороны соответствующих начальников, ворвались в кабинет Лю Шаоци и объявили ему «строгий приказ»: он должен отныне сам готовить себе пишу, сам убирать свое жилище, сам стирать; от него потребовали также изменить распорядок дня, поменять местами время работы и отдыха, бодрствования и сна[90]. За долгие годы у власти Лю Шаоци привык работать по ночам, а в первой половине дня спать. И вот изменился весь его быт — тоже якобы по воле «народных масс»; «бунтари» Чжуннаньхая строго контролировали выполнение им этих требований. Они не только ужесточили режим домашнего ареста Лю Шаоци, но и поставили перед ним «политические вопросы», потребовав дать ответ на обвинения, содержавшиеся в статье Ци Бэньюя, причем настаивали на том, чтобы Лю Шаоци представил его в письменном виде, а предварительно дал бы и устные разъяснения[91], т. е. к Лю Шаоци были применены методы обращения с врагами, принятые в органах политического сыска КНР. Лю Шаоци, основываясь на фактах, тут же устно, пункт за пунктом отвел обвинения Ци Бэньюя[92].

Но когда «бунтари» поставили пресловутый вопрос о «61 предателе» (речь идет о крупных партийных работниках, которые в годы Войны Сопротивления Японии ввиду угрозы японской оккупации Северного Китая фактически по договоренности между КПК и Гоминьданом и в соответствии с решениями руководящих органов самой КПК были выпушены под подписку из гоминьдановских тюрем, дав обещание противодействовать японским агрессорам и не выступать против правительства Китайской Республики), то Лю Шаоци пришел в ярость.

Его дети впоследствии писали, что они раньше никогда не видели, чтобы отец так рассердился: «А это уже просто черт знает что, а не вопрос! — возмущенно воскликнул он. — Вопрос о выходе из тюрьмы 61 человека был решен ЦК партии. В момент, когда наступавшие японские агрессоры вот-вот должны были войти в Северный Китай, надо было сохранить этих работников, нельзя было допустить, чтобы из-за линии Ван Мина японские бандиты казнили их. В то время большая часть партийных организаций в „белых районах“ (т. е. в той части Китая, которая находилась под властью правительства Китайской Республики и партии Гоминьдан. — Ю.Г.) была разгромлена; эти товарищи представляли величайшую ценность. Многие в ЦК знали об этом, и давно уже было принято окончательное решение. У многих наших кадров был опыт вооруженной борьбы, создания баз, работы в „белых районах“, работы в городе. Этот опыт накапливался в длительной борьбе, в победах и поражениях, добывался кровью. Нельзя все это отвергать. Этот опыт обобщен, и из него сделаны выводы в „Решении (ЦК КПК. — Ю.Г.) по некоторым вопросам истории КПК“. Работники, которые прошли путь длительной борьбы, которые к тому же разбираются и в том, как строить новый Китай, — это самое драгоценное достояние. Как же можно всех их снимать?»[93].

Лю Шаоци знал, что этот вопрос поставлен перед ним не случайно: весной 1967 г. ЦК КПК принял по этому поводу специальное решение, на основании которого были репрессированы сотни людей. Лю Шаоци твердо защищал партийные кадры от необоснованных преследований во время «культурной революции», сам находясь фактически под домашним арестом и подвергаясь давлению одновременно и со стороны партийных функционеров, выполнявших прямые указания Мао Цзэдуна и его ближайших помощников, и со стороны «народных масс», действиями которых дирижировали те же функционеры по указаниям тех же руководителей. Уже одно то, что Лю Шаоци до последней возможности выступал против массовых необоснованных репрессий Мао Цзэдуна во время «культурной революции», говорит о том, что его невозможно считать всего-навсего «жертвой» «культурной революции» и политическим деятелем, который ни в чем не расходился с Мао Цзэдуном.

Лю Шаоци упорно сопротивлялся беззакониям и делал это, несмотря на то, что прекрасно понимал, что иная линия поведения, т. е. выполнение всех желаний Мао Цзэдуна, к примеру поименное осуждение целого ряда руководящих работников ЦК КПК как своих сообщников по проведению «линии», враждебной Мао Цзэдуну, могла бы не только улучшить его бытовые условия, но и сохранить для него некоторые перспективы продолжения политической деятельности.

7 апреля 1967 г. Лю Шаоци представил в ЦК КПК свой письменный ответ на обвинения, предъявленные ему в статье Ци Бэньюя, разъяснил истинное положение вещей и привел факты. Согласно формулировке, принятой в китайской историографической литературе, это письмо Лю Шаоци появилось «по требованию масс»[94].

С подлинника письма Лю Шаоци тут же сняли копию и в виде дацзыбао вывесили в Чжуннаньхае. Таким образом, была как бы соблюдена видимость самостоятельности масс. Однако через несколько часов, т. е., очевидно, после того как руководители Группы по делам культурной революции, а вполне возможно и Мао Цзэдун, ознакомились с содержанием письма, дацзыбао, содержавшую аргументированное заявление Лю Шаоци, сорвали со стены и порвали в клочья[95]. Это также могло, разумеется, толковаться как реакция «возмущенных масс» на разъяснения Лю Шаоци, хотя на самом деле было продиктовано вполне понятными опасениями: уничтожение этой дацзыбао максимально сужало круг лиц, знакомых с подлинным мнением Лю Шаоци. Благодаря тому, что его дацзыбао появилась на стене, пусть даже в Чжуннаньхае, о ней узнали, о ее содержании стало кое-что известно и за пределами Чжуннаньхая.

Размышляя о том, в каком положении оказался в описываемый период Лю Шаоци, нельзя забывать, что митинги, которые устраивались в его доме, были тщательно отрежиссированы; их участники получали самые подробные инструкции относительно того, как вести себя с Лю Шаоци, как издеваться над ним, попирать его человеческое достоинство, как унижать честь председателя Китайской Народной Республики, Никто из участвовавших в этих митингах, никто из организаторов этих судилищ не понес никакого наказания.

Каждый раз, когда Лю Шаоци давал аргументированный ответ, «представители революционных масс» Чжуннаньхая красными книжечками, т. е, сборниками изречений Мао Цзэдуна, его «цитатниками» в твердом пластмассовом переплете кроваво-красного цвета, били его по лицу, стараясь попасть по губам, со словами: «Не позволим распространять яд». Штатники были сделаны фабричным способом так, чтобы ими можно было больно бить человека, не оставляя следов крови на обложках. Иначе говоря, цитатники Мао Цзэдуна были орудиями пытки многоразового применения. Мучители старались не давать Лю Шаоци сказать ни слова. Председатель КНР был лишен даже права гражданина на высказывание своего мнения[96].

Эти дни в начале апреля 1967 г. были для него сплошным страданием. Изменение привычного ритма жизни, ограничения в лекарствах, в снотворном — все это привело к тому, что он несколько суток вообще не сомкнул глаз и физически очень ослаб[97]. Очевидно, к работе приступила группа по особому делу Лю Шаоци, и травля продолжалась по разработанному садистами-следователями плану, утвержденному «штабом» Мао Цзэдуна по руководству «культурной революцией».

8 апреля 1967 г., когда Лю Шаоци уведомили о том, что Ван Гуанмэй снова должна отправиться в университет Цинхуа «для проверки» или «чтобы пройти испытания», он был так потрясен, что заболел; в тот вечер Лю Шаоци несколько раз терял сознание[98].

На следующий день, т. е. 9 апреля 1967 г., дочь Лю Шаоци Лю Пинпин сообщила отцу, что в университете Цинхуа готовится трехсоттысячный митинг «критики» Ван Гуанмэй и «борьбы» против нее. Узнав об этом, Лю Шаоци сказал: «Если у меня есть ошибки, то я и должен нести за них ответственность. Рабочие группы были направлены ЦК партии. За это (Ван) Гуанмэй ответственности не несет. Почему она должна страдать вместо меня? Если надо пройти проверку, принять удар, то пойду я! Пойду на встречу с массами! Я — член компартии, я не боюсь даже смерти, мне ли бояться масс?» Ван Гуанмэй, однако, возразила: «В движении в университете Цинхуа я принимала непосредственное участие. Я и должна быть там и пройти проверку масс». Лю Шаоци с этим не согласился: «Ты — исполнитель. Определяла политику не ты».

Лю Шаоци в волнении говорил: «Я никогда не выступал против партии, не выступал против председателя Мао Цзэдуна. Другие люди выступали против председателя Мао Цзэдуна. Линь Бяо выступал против. Цзян Цин тоже выступала против. Я же всегда защищал председателя. В те десятилетия, когда я руководил работой ИК, были ошибки, то есть действия, которые шли вразрез с идеями Мао Цзэдуна. Но не было выступлений против. Ошибки в работе были! Но при всем том строго соблюдались партийные принципы. Я не занимался заговорами и интригами. Работу все делали сообща. Если хотите, чтобы я взял на себя ответственность, что же, и это можно! Но ошибки человек должен исправлять сам!» Тут он бросил на стол ложку, рука его дрожала: «Что же получается? Неужели другие всегда и во всем правы? Нет, надо и здесь видеть обе стороны вопроса. Почему, собственно говоря, не разрешается критиковать Группу по делам культурной революции? Что же, если кто-то думает иначе — надо его хватать?» Затем Лю Шаоци сказал: «В августе прошлого года я перестал ведать работой УК, но ошибки продолжают совершаться. В будущем ситуация, при которой массы борются против масс, станет еще тяжелее. Если положение не изменить, то последствия будут гораздо тяжелее. Нельзя больше сваливать ответственность на меня. Стольких работников выгнали — кто же будет работать? Кто будет руководить производством?».

Лю Шаоци, вероятно, сознавал, что это была, может быть, последняя для него возможность высказаться в кругу своей семьи, объяснить свою позицию близким людям в надежде, что таким образом правда о нем дойдет до потомков. Он также хорошо понимал, что все его слова записываются, а потому перед своими мучителями, перед Мао Цзэдуном говорил так, как считал нужным, стремясь и в этой ситуации, с одной стороны, отстаивать некоторые принципиальные позиции, высказывая отрицательное отношение к тому, как Мао Цзэдун проводил «культурную революцию» уже после отстранения Лю Шаоци, и не соглашаясь с натравливанием людей друг на друга и с репрессиями в отношении многочисленной армии партийных работников, а также, с другой стороны, стремясь защищать себя и своих близких.

Он говорил: «Кое-кто хочет, чтобы я выступил против революции. Но, положа руку на сердце, я могу сказать, что ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем я никогда не выступал и не буду выступать против председателя Мао Цзэдуна, против марксизма-ленинизма, идей Мао Цзэдуна! Революционер живет ради революции, умирает он за дело коммунизма, никогда ему не изменяя».

Свою речь перед родными Лю Шаоци закончил такими словами: «Когда я умру, вы должны рассеять мой прах над морем, как прах Энгельса. Море соединяется с океанами. Я хочу увидеть, как во всем мире будет построен коммунизм. Вы должны запомнить: это вам мое завещание… Да здравствует дело коммунизма! Да здравствуют марксизм-ленинизм, идеи Мао Цзэдуна! Да здравствует Коммунистическая партия Китая!»[99].

На следующий день после этого разговора Ван Гуанмэй подверглась мучительному унижению на трехсоттысячном митинге в университете Цинхуа[100].

Условия быта Лю Шаоци ухудшились еще больше. Вскоре в его доме были опечатаны книги. За стенами Чжуннаньхая одна за другой проходили демонстрации, участники которых требовали «вытащить» Лю Шаоци из резиденции ЦК КПК[101].

Очевидно, что Мао Цзэдун и, вполне естественно, весь его «штаб», включая не только Линь Бяо, Цзян (Зин, Кан Шэна, Чэнь Бода, но и Чжоу Эньлая, приняли решение развернуть непримиримую борьбу против Лю Шаоци, дискредитировать его имя и деятельность во время «культурной революции» и на протяжении многих лет до нее. Об этом свидетельствовало, в частности, выступление Чжоу Эньлая 6 апреля 1967 г. перед представителями массовых организаций. Премьер Госсовета КНР, в частности, заявил: «Главная задача состоит в борьбе против Лю Шаоци и Дэн Сяопина»; сигнал к борьбе против них — статья Ци Бэньюя, «впервые раскрывшая ряд идей Мао Цзэдуна». По словам Чжоу Эньлая, хотя Лю Шаоци руководил работой Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК 12 лет (т. е. с 1954 г.), а Дэн Сяопин — работой Секретариата ЦК 10 лет (т. е. с 1956 г.), в общей сложности борьба «линий» Мао Цзэдуна и Лю Шаоци продолжалась в течение 22 лет (т. е. с 1945 г., с VII съезда КПК).

Лю Шаоци, как выразился Чжоу Эньлай, «начал противиться» линии Мао Цзэдуна еще во время Войны Сопротивления Японии. Целый ряд документов, которые были изданы в те годы, когда Лю Шаоци и Дэн Сяопин находились у власти, были направлены, по утверждению Чжоу Эньлая, «против идей Мао Цзэдуна». В частности, Чжоу Эньлай сообщил, что Мао Цзэдун не знакомился предварительно с отчетным докладом о работе ЦК КПК VIII съезду партии и услышал этот доклад (сделанный Лю Шаоци) уже на самом съезде. «Председатель Мао Цзэдун, — заявил Чжоу Эньлай, — перестал доверять Лю Шаоци на XI пленуме ЦК КПК 8-го созыва, хотя уже на X пленуме ЦК КПК 8-го созыва председатель Мао Цзэдун лично дал понять, что Лю Шаоци проводит неправильную линию»[102].

Критика Лю Шаоци стала центральным пунктом кампании, развернутой членами «штаба» Мао Цзэдуна — руководителями «культурной революции» против участников «февральского регрессивного течения». Так называли выступление нескольких членов Политбюро ЦК КПК и заместителей премьера Государственного совета КНР, которые в феврале 1967 г. попытались возражать против методов проведения «культурной революции», осуждая за это лишь руководителей ГКР ЦК КПК: Цзян Цин, Чэнь Бода, но не Мао Цзэдуна.

Вот как об этой кампании говорилось в одном из китайских источников уже после того, как в КНР развенчали «культурную революцию»: «С 12 по 18 апреля 1967 г, на расширенном заседании Военного совета ЦК КПК Линь Бяо, Цзян Цин, Чэнь Бода, Кан Шэн, Чжан Чуньцяо н другие в своих выступлениях оговаривали невиновных и критиковали „преступления“ Лю Шаоци, Дэн Сяопина». Выступая на этом совещании 13 апреля 1967 г., Кан Шэн, в частности, заявил, что 16 марта 1967 г. ЦК КПК принял решение, осуждавшее 61 партийного деятеля, которые якобы в 1936 г. сделали «антикоммунистические заявления» и впоследствии пользовались покровительством Лю Шаоци. Кан Шэн так излагал в связи с этим позицию приверженцев Мао Цзэдуна: «Отрицание… положения о примате политики — вот общая особенность буржуазной реакционной линии Лю Шаоци — Дэн Сяопина»[103].

8 мая 1967 г. в «Жэньминь жибао» и центральном партийном журнале КПК «Хунци» была опубликована редакционная статья, одобренная на расширенном заседании Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, в которой, в частности, говорилось: «Вред работы „О самовоспитании коммуниста“ (автор работы — Лю Шаоци. — Ю.Г.) состоит в том, что она предает диктатуру пролетариата»[104]. Мао Цзэдун и его соратники напряженно выискивали любую возможность для критики теоретических взглядов и практической деятельности Лю Шаоци на протяжении многих десятилетий его пребывания в КПК.

С этого времени задачу широкомасштабного разоблачения Лю Шаоци взяла на себя, очевидно выполняя решение Мао Цзэдуна и его «штаба» по руководству «культурной революцией», официальная партийная печать. До той поры критика Лю Шаоци велась в основном в малоформатной печати, т. е. в изданиях, которые выпускали специально созданные для проведения «культурной революции» так называемые массовые революционные организации.

Таким образом, в критике Лю Шаоци выделяются два этапа: первый — лето, осень и зима 1966–1967 гг. и второй — начиная с весны, а точнее, с апреля 1967 г. На первом этапе критика велась через формально внепартийные организации и их печатные органы, а на втором — непосредственно в партийной печати, которой подпевала все та же неформальная печать массовых организаций периода «культурной революции».

Это был новый этап в развитии кампании против Лю Шаоци в масштабах всей партии и всей страны. Его труды препарировались, и произвольно вырванные, искаженные цитаты из них подвергались бичеванию. Имя Лю Шаоци тогда еще в открытой печати не упоминалось (в этом было отличие малоформатной печати от официальной партийной). Его называли «китайским Хрущевым», «предателем диктатуры пролетариата», «самым крупным лицом в партии, стоящим у власти и идущим по капиталистическому пути».

С 3 июня по 4 июля 1967 г. пекинские студенты, члены массовых организаций расположились палаточным городком у стен резиденции ЦК КПК Чжуннаньхая, требуя «вытащить Лю Шаоци» и изгнать его из центрального комитета Коммунистической партии Китая. Формальным предлогом для этой акции послужило то, что еще в августе прошлого, 1966 г. Лю Шаоци по поручению ЦК КПК вместе с другими партийными работниками побывал в Пекинском строительном институте и высказался по некоторым конкретным вопросам, касавшимся взаимоотношений массовых организаций и «рабочих групп».

Напомним, что эта волна была поднята спустя год после того, как «рабочие группы» были направлены в некоторые вузы и учреждения, и спустя почти год после того, как они были отозваны и упразднены. К середине 1967 г. произошло много событий, в частности, был осуществлен «захват власти» у парткомов и органов власти на местах, в провинциях. Могло показаться, что эпизод с рабочими группами отошел в историю, выглядел мелким на фоне дальнейших событий. Однако Мао Цзэдун и его приверженцы хватались за любой предлог для того, чтобы вновь и вновь поддерживать «огонь» «культурной революции», особенно нагнетая атмосферу вокруг имени и деятельности Лю Шаоци как «главной мишени» «культурной революции».

Нападки на Лю Шаоци помогали «штабу» Мао Цзэдуна повсеместно усиливать атаки на руководителей на местах, которых обвиняли прежде всего в связях с Лю Шаоци. Опровергнуть такие обвинения было трудно, так как весь партийный аппарат долгие годы работал под его непосредственным руководством. Таким образом, критика Лю Шаоци была необходима Мао Цзэдуну для продолжения «культурной революции» прежде всего внутри партии, для решения проблем чистки партийного аппарата.

Итак, летом 1967 г. в течение целого месяца, днем и ночью, не переставая, студенты буквально вопили, орали в мегафоны, не давая никому спать ни в Чжуннаньхае, ни в прилегающих к нему районах Пекина. Непрерывно проводя митинги, то и дело предпринимая демонстративные попытки ворваться на территорию резиденции ЦК КПК, они требовали выдать им Лю Шаоци[105].

Это был искусно поставленный ГКР массовый спектакль под названием «Глас народа». Стремясь окончательно дискредитировать и убрать с политической сиены Лю Шаоци и всех работников партаппарата, в которых Мао Цзэдун и его приверженцы видели своих политических противников и даже врагов, руководители «культурной революции» не только добивались в конечном счете очернения имени Лю Шаоци, но вели дело к его физическому уничтожению, однако при этом они хотели сделать это руками «масс» или как бы по их воле, не запятнав себя и оставшись в стороне.

Палаточный городок появился с санкции ГКР. Он возник совершенно неожиданно, в одночасье. И точно так же, в один момент, он, как по мановению волшебной палочки, а точнее, руководящего жезла ГКР, «штаба» Мао Цзэдуна, перестал су шествовать. Студенты были отозваны в свои институты после того, как было принято соответствующее решение «штаба» по руководству «культурной революцией». Практически это произошло после того, как член группы по особому делу Лю Шаоци, заведующий Канцелярией ЦК КПК Ван Дунсин «от имени ЦК КПК» предложил Лю Шаоци выступить с открытым письмом в ответ на обращение-требование, выдвинутое массовой организацией Пекинского строительного института[106].

К тому времени Лю Шаоци был так измучен физически и морально, что уже не мог писать сам. Поэтому под его диктовку письмо, адресованное массовой организации студентов упомянутого института, написала Ван Гуанмэй [107]. Когда документ был отправлен, Лю Шаоци тут же потребовал возвратить его и вставил в текст важную, с его точки зрения, фразу: «ЦК партии, председатель Мао Цзэдун поручили мне руководить работой ЦК»[108]. Лю Шаоци тем самым хотел подчеркнуть, что он руководил работой ЦК партии именно по поручению и с разрешения Мао Цзэдуна, а не захватил это руководство вопреки Мао Цзэдуну. В письме, которое Лю Шаоци послал 9 июля 1967 г. членам массовой организации студентов Пекинского строительного института, он сообщал: «Вечером 4 июля (1967 г. — Ю.Г.) заведующий Канцелярией ЦК КПК товарищ Ван Дунсин заявил мне, что, по мнению Центрального комитета, я должен объяснить товарищам из „Боевой группы имени 1 августа“ смысл действий, предпринятых мной в связи с великой пролетарской культурной революцией».

Лю Шаоци подчеркнул, что он считает себя ответственным за первые пятьдесят с лишним дней «культурной революции». Он также отметил, что в Пекинском строительном институте ему довелось побывать по указанию Мао Цзэдуна только в начале августа 1966 г., т. е. тогда, когда он уже не отвечал за руководство практической деятельностью ЦК партии. Он направился туда после консультаций с руководством нового Пекинского горкома КПК, созданного уже в ходе «культурной революции» во исполнение замыслов Мао Цзэдуна, и не один, а в составе делегации партийных деятелей. При этом Лю Шаоци намекнул на человеческую неблагодарность члена ГКР Ци Бэньюя, написавшего уже упоминавшуюся статью «Патриотизм или национальное предательство», направленную против Лю Шаоци и опубликованную 1 апреля 1967 г. в газете «Жэньминь жибао». В августе 1966 г. при посещении Пекинского строительного института делегацией руководства КПК в ее составе наряду с Лю Шаоци и другими был и Ци Бэньюй. Лю Шаоци довелось защищать его от критических нападок членов молодежной революционной организации этого института.

Лю Шаоци счел нужным снова напомнить о том, что после 5 августа 1966 г., т. е. после появления дацзыбао Мао Цзэдуна с призывом «Открыть огонь по штабу», он отошел от руководства деятельностью ИК партии.

Нелишним представляется еще раз подчеркнуть, что в это время по решению Мао Цзэдуна практической повседневной деятельностью ИК партии вместо Лю Шаоци уже стал руководить Чжоу Эньлай, который благодаря «культурной революции» и смешению Лю Шаоци объективно занял наиболее высокое за всю свою карьеру положение в аппарате власти при Мао Цзэдуне.

Ретроспективно оценивая ход «культурной революции», Лю Шаоци подчеркнул, что она была начата по инициативе Мао Цзэдуна. В первый период «культурной революции» Лю Шаоци пришлось руководить «повседневной работой ЦК партии», ощупью искать новые формы работы; отсюда вполне естественно, что на первых порах были допущены ошибки, вину за которые Лю Шаоци признавал прежде всего за собой, но в то же время он отмечал, что и другие высшие должностные лица центральных руководящих органов партии и государства тоже не безгрешны. Что касается неверных решений, то они часто принимались на основе предложений, поступавших снизу, поскольку он пытался всемерно учитывать инициативу масс, но беда в том, что и их предложения бывали ошибочными. Лю Шаоци полностью отводил от себя обвинение в сознательном «искажении линии», которая должна была проводиться во время «культурной революции».

Лю Шаоци признавал неправильными и некоторые установки первых пятидесяти с лишним дней начатой кампании. Например, не надо было посылать многочисленные «рабочие группы» в высшие и средние учебные заведения столицы, а также в некоторые другие организации и учреждения, принимать меры, «направленные на ограничение действий революционных масс» (имелось в виду запрещение выносить на улицы споры, касающиеся внутренних проблем учреждений), не следовало также препятствовать вывешиванию на улицах лозунгов и т. д. Таким образом, Лю Шаоци соглашался с высказанной в его адрес критикой, но ограничивал всю эту область только незначительными промахами и ошибками, отводя упреки в противодействии этой кампании по существу.

Далее в письме говорилось, что именно по предложению Лю Шаоци во время «культурной революции» партийные организации перестали действовать обособленно от массовых организаций и объединений и начали приглашать на свои собрания беспартийных. Он напомнил об этом, подчеркивая необходимость добиваться единства партии с массами. Своей основной ошибкой Лю Шаоци признавал то, что в начале «культурной революции» не додумался привлечь на свою сторону массы; он был неправ, когда рассчитывал только на партийный аппарат. «Сейчас мне ясно, — писал Лю Шаоци, — что великая пролетарская культурная революция должна опираться на революционных студентов и преподавателей, революционных служащих. Она должна объединять и сплачивать всех, кто может быть объединен»[109].

Письмо Лю Шаоци, ставшее его последним опубликованным (хотя и в малоформатной печати) обращением к согражданам, было широко распространено по всей стране. Исходя из того, что Лю Шаоци признавал только частные ошибки и не повинился в выступлении против «линии Мао Цзэдуна», «штаб» «культурной революции» выразил недовольство его позицией. В середине июля 1967 г, появилась дацзыбао, в которой письмо Лю Шаоци стали именовать «манифестом контрреволюционной реставрации». Письмо Лю Шаоци было использовано как предлог для организации новой серии выступлений против него.

В июле-августе 1967 г. при активной роли Кан Шэна, Се Фучжи и □и Бэньюя был создан «фронт борьбы против Лю Шаоци»[110]. Иначе говоря, массовые организации по всему Китаю стали проводить собрания, посвященные критике Лю Шаоци. Дело было, конечно, не только в неприятии самого этого политического деятеля, так как в те дни в стране защищать его каким бы то ни было образом стало уже невозможно. Критиковать «каппутиста номер один» руководители «культурной революции» считали необходимым для того, чтобы держать в страхе других потенциальных соперников в борьбе за власть и, упоминая их имена в одном ряду с именем опального главы государства, заткнуть им рты и усмирить.

Критике подвергались и приписываемые ему подлинные взгляды на внутреннюю и внешнюю политику. Скорее всего, именно этим объясняется появление в дацзыбао и малоформатной печати того времени высказываний Мао Цзэдуна о том, что он считает лозунг «каждому по труду» «буржуазным», осуждает «систему заработной платы», «систему воинских званий», стремление «перенимать все» у заграницы, чем, по его словам, занимались Лю Шаоци, Гао Ган, Пэн Дэхуай[111].

Мао Цзэдун поставил в один ряд три имени; Лю Шаоци, Гао Ган, Пэн Дэхуай, видя в этих руководителях партии и государства своих главных оппонентов в период существования КНР. Главные расхождения между его платформой и их взглядами существовали, с его точки зрения, в двух областях.

Во-первых, в том, что сам он придерживался «пролетарского» подхода к ведению дел в КНР, т. е., выступая с позиций большинства китайского населения и защищая интересы этого большинства, которое Мао Цзэдун полагал неимущим или пролетариатом, он считал необходимым устанавливать такие порядки в экономической, социальной и политической жизни общества, при которых отвергался принцип оплаты по труду, считались ненужными система заработной платы, система воинских званий. Все должно было быть подчинено борьбе, классовой борьбе пролетариата против буржуазии, неимущих против имущих.

На практике это означало, что такая борьба велась безостановочно, перманентно; при этом не могло быть и речи о реальном строительстве ни в сфере экономики, ни в области социальной или политической жизни. Страна и народ должны были жить в состоянии постоянной подготовки к борьбе и ведения борьбы, в атмосфере военного лагеря, противостояния с внешними и внутренними врагами, т. е. в атмосфере, при которой исключались и нормальная жизнь человека, и политическая демократия, и экономическое строительство.

Во-вторых, Мао Цзэдун фактически обвинял Лю Шаоци, Гао Гана, Пэн Дэхуая в том, что они стремились «перенимать все» у заграницы, т. е. у СССР. Тем самым Мао Цзэдун проводил различие между собой и Лю Шаоци, представляя себя защитником национальных интересов Китая, независимости и самостоятельности КНР на мировой арене в отношениях со всеми государствами, но прежде всего во взаимоотношениях с СССР. Мао Цзэдун считал Лю Шаоци «приспособленцем», который видел пример в загранице, в деятельности «советских ревизионистов», и, следовательно, предателем национальных интересов Китая.

Это свидетельствует о том, что Мао Цзэдун был одержим идеей конфронтации с Советским Союзом, вел дело к военному противостоянию с нашей страной. А Лю Шаоци, Гао Ган, Пэн Дэхуай являлись, по его мнению, препятствием на пути проведения именно этой линии в области внешней политики. В материалах массовых организаций было, в частности, и такое напоминание: когда в августе 1945 г. газета «Цзефан жибао» «сеяла иллюзии о мире», то она явно отражала взгляды Лю Шаоци, заявляя, что «при данной обстановке все классы, нации, за исключением сумасшедших и идиотов, несомненно, хотят мира»[112].

Это также свидетельствовало о глубине разногласий между Лю Шаоци и Мао Цзэдуном. Лю Шаоци был глубоко убежден, что китайскому народу после окончания Войны Сопротивления Японии был необходим мир, что на основе всеобщего стремления к миру всех китайцев, вне зависимости от их классовой принадлежности, можно было строить взаимоотношения между такими двумя политическими силами в Китае, как Коммунистическая партия Китая и партия Гоминьдан Китая. Более того, Лю Шаоци, очевидно, вообще полагал, что война должна максимально или по возможности исключаться из жизни китайского и всех народов мира.

Мао Дзедун придерживался иной позиции. Он не только не видел в войне ничего необычного или неприемлемого, но, напротив, считал, что этот способ решения политических споров представляется кардинальным. Тогда, после окончания Войны Сопротивления Японии и второй мировой войны, Мао Цзэдун был настроен на новую войну с целью завоевания власти в Китае и достижения победы над партией Гоминьдан и своим соперником Чан Кайши. Позиция Мао Цзэдуна по данному вопросу отличалась от более близких друг другу взглядов И.В.Сталина и Лю Шаоци. Мао Цзэдуну удалось тогда повернуть развитие событий в нужном ему направлении. Он выиграл войну у Гоминьдана, обвешав народу и стране мир после победы в этой войне. Однако, в сущности, при жизни Мао Цзэдуна всегда сохранялась опасность того, что он предпримет военные действия или против Гоминьдана на Тайване, или на границах КНР, или пустит в ход армию внутри страны для поддержания своей власти над КПК и КНР.

Летом 1967 г. к новому этапу широко организованной травли Лю Шаоци подключили и обслуживающий персонал Чжуннаньхая. Эти люди, с одной стороны, подчинялись партийной и армейской дисциплине, т. е. дисциплине тех частей НОАК или министерства общественной безопасности, в которых они действительно или формально служили, выполняя обязанности прислуги высших руководителей страны, и не допускали студентов, членов молодежных массовых организаций на территорию резиденции, но, с другой стороны, в силу той же партийной и армейской дисциплины, да и стремясь не только обезопасить себя, но и сохранить все «положенные» им привилегии, стали истязать Лю Шаоци на судилищах в пределах территории резиденции. Излишне даже подчеркивать, что все, что делалось этими людьми, вплоть до мельчайших деталей, исполнялось в соответствии с планами и по указаниям лично Мао Цзэдуна и его ближайшего окружения — «штаба» по руководству «культурной революцией», члены которого, каждый персонально, проявили бесчеловечность и низменные чувства по отношению к беззащитному, старому человеку — поверженному главе государства.

Семья Лю Шаоци все больше склонялась к тому, что ему лучше всего было бы отказаться от поста председателя КНР, и Ван Гуанмэй предложила мужу еще раз поставить этот вопрос официально, так как она и дети смогут прокормить его.

«Не так-то это просто, — ответил Лю Шаоци. — Не позволят мне уехать в деревню пахать землю. Ведь если я уеду, кого они будут критиковать?»

Ван Гуанмэй ответила: «Сейчас становится ясно, что нынешняя великая культурная революция — это, вероятно, контрреволюционный политический переворот, осуществляемый Линь Бяо, Цзян Цин и их сторонниками; они специально бьют по первым и вторым липам в ЦК партии и на местах».

Подумав над этими словами, Лю Шаоци на следующий день согласился с ней: «То, что ты вчера сказала, — правильно»[113].

По всему было видно, что готовился новый этап репрессий и мучений — преследование лиц, имевших отношение к Лю Шаоци. Для начала был арестован как «шпион» Хао Мяо — повар, который обслуживал семью Лю Шаоци на протяжении 18 лет[114].