Главная роль 8

Глава 12

Договорились-таки с Оскаром! В последний момент краями разошлись! И просто шикарно договорились — к общей выгоде, на девяносто девять лет! Мудрый старик все же — не стал лезть в не сулящую ничем хорошим авантюру. Так-то захватить Швецию хочется, но… Но зачем? Да, там геополитически полезные земли, а еще у них есть нефть. Но мне что, нефти мало? Кроме того, есть такая вредная штука как «общественное мнение», и если на мнение «внешнее» мне в целом плевать, то на «внутреннее» плевать опасно: сейчас народ на руках меня носить готов со всем уважением, но память народная не так уж велика — достаточно совершить несколько странных в его глазах движений, как на горизонте замаячат грандиозные проблемы.

Северное, Белое и Норвежские моря таким образом полностью в моем и Вильгельма распоряжении — достаточно потопить несколько французских скорлупок в тех водах, и можно смело забивать об этой зоне на долгие годы. Ну как «забивать» — пользоваться в свое удовольствие, оплачивая тамошним лимитрофам только стоянки в их портах. Само «стояние» — льготное, а вот за работу обслуживающего персонала и припасы придется платить как положено, по рыночной стоимости. Что очень даже нормально!

Остальные скандинавы сочли поступок Оскара мудрым, и при первом же сигнале нашего МИДа воспользовались возможностью подписать симметричные бумажки. Подписать в Москве, воспользовавшись предлогом в виде свадьбы нашей приемной дочери японского происхождения и принца Оскара Фредерика Вильгельма Олафа Густава Адольфа. Согласия внучка Оскара на такой непривычный для Европы брак никто не спрашивал. девушка королевских кровей? Да. Япония нынче Великая держава со всеми причитающимися? Конечно! Стоит ли брак Фредерика Вильгельма мира в рамках всего скандинавского региона? Ну разумеется! А я, на правах главы приемной семьи, еще и очень неплохое приданное «положил», чтобы не обижать как шведов (вторично — у них по сути руки за спиной в наручники упакованы, и дернуться в любом случае не посмеют: больно уж впечатляющим выдалось начало войны), так и японцев — они, значит, мне девочку императорской крови выдали, а я не обеспечил ей должную «партию». Ай как нехорошо!

Муцухито «партией» доволен как слон — создается прецедент династического брака между той стороной планеты и вот этой. Значимость этого не так велика — мир стремительно меняется, и скоро само понятие «династический брак» станет чем-то пахнущим пылью учебников по истории, но япошки-то о таких крутых изменениях не подозревают: они там от собственного величия классово «капсулируются» еще сильнее, потому что успехи Японской Империи завязывают напрямую на элиты во главе с Императором.

Но не только дипломатическими талантами Оскара обусловлен нейтралитет Скандинавии в этой войне: деньги, водясь в мутной воде, оставаться надолго там не любят. Напротив: большие капиталы любят храниться там, где тихо и спокойно. Мои элиты постепенно перевоспитываются и вслед за Августейшей семьей, родом Романовых и еще двумя десятками имеющих доступ ко двору богачами хранят сбережения там, где им и место: в России. Остальные, однако, до сих пор грешат недоверием к родной банковской системе, и выводят деньги за рубеж. Это на самом деле нормально: мир глобализирован, и порой иметь зарубежные счета нужно по чисто юридическим соображениям и просто ради удобства. Отток капитала неизбежен, не страшен и даже полезен:«течет»-то в обе стороны. Короче — без спокойной территории, играющей роль всеобщей «кубышки», никто из больших игроков обойтись не может. Стереотип «Швейцарский банк» складывался веками, и на данный момент рушить его мне не с руки.

Газета с пространным, занимающим весь номер описанием новостей с фронтов закончилась фразой «На западном фронте без перемен», и я невольно поежился, словно ощутив прошедшее через меня зябкое дыхание самой Истории. Очень качественно Вильгельм кампанию начал, с гибели стотысячной группировки о настроенные хитрыми французами внутри Бельгии укрепления. Франко-бельгийский контингент тоже понес немаленькие потери, но соотношение несопоставимое: немцы впервые полной ложкой хлебнули удовольствия штурмовать ощетинившиеся пулеметами, снайперами и артиллерией три каноничные линии обороны.

По этому поводу я имел с кайзером длинный телефонный разговор с лейтмотивом «я же предупреждал». Вильгельм признать очевидное — а именно многолетние мои попытки пресечь подготовку его генералов к стандартной «прошлой войне» были пропущены мимо ушей — отказался, видя за успехами Российской Императорской Армии простую слабость австрияк. Осуждать кайзера сложно — австрияки по общему мнению и впрямь те еще вояки — поэтому я просто пожелал ему удачи в смене планов.

Франция, согласно им, остается «на сладкое», а немецкая армия на Западном фронте ограничится строительством укреплений на вражеской территории — той, что удалось захватить. Основные усилия тем временем будут перенаправлены на юго-восток: кайзер рассчитывает быстренько отъесть положенную ему по договоренностям часть Австро-Венгрии и потом уже решить французский вопрос.

Встряхнувшись, я выбросил «биг полиси» из головы и пошел переодеваться в торжественное: мне надлежит лично передать принцессу жениху в церкви. Обряд — католический, и для него как нельзя кстати подходит недавно выстроенный католический собор в Москве. У нас здесь и мечети с синагогами есть, но Православные объекты традиционно в подавляющем большинстве.

В гардеробной меня нашел Остап, прямо с порога доложив:

— Георгий Александрович, американцы ультиматум выставили.

США очень не нравится наши с Вильгельмом владения в районе Панамского канала. Дипломатическая работа с началом войны в этом направлении обострилась — американцы решили, что мы очень заняты в Европе, а значит настал момент попытаться выдавить нас из Южной Америки.

— Сколько? — уточнил я.

— Неделя, — ответил Остап.

— Трусы, — фыркнул я. — Через неделю наша армия будет в Царьграде, и тогда начнется совсем иная игра. Будь добр, напомни американскому послу о том, как тяжело мне даются направленные на поддержания мира между США и Японией инициативы.

— Будет исполнено, Георгий Александрович, — с предвкушением скорого запугивания американца на лице козырнул Остап и пошел выполнять приказ.

Посмотрим, как отреагирует Вашингтон на такой толстый намек. Воевать сразу с Россией, Германией и Японией (а еще небольшой флот успел заиметь китайский император Миша) Америка в своей актуальной форме не способна даже с учетом критически напряженной ситуации в Европе. Сил навалять им у нашей троицы хватает с запасом, и недаром они выкатили очень долгий ультиматум — словно пригласили решить вопрос дипломатией, которая штука как правило длинная. Или просто рассчитывают на грядущие морские сражения, в которых Франция с австрияками потреплют наши флоты. Пока больших сражений на Атлантике удавалось избежать — я в силах своих кораблей и моряков уверен, но крейсер — он такой, падла, дорогой и трудозатратный! Не менее ценны и люди — корабли нынче высокотехнологичные, и должному обращению с ними нужно долго учиться.

В мобилизационном пункте Австро-Венгерского города Прага находиться было в высшей степени неприятно: набившиеся сверх всякой меры в узкий коридор с безликими дверями кабинетов добрые чехи потели, непрерывно курили папиросы, трубки и самокрутки и старались не потерять сознание. Тех, кому это не удалось, под предлогом заботы о здоровье выносили на улицу более крепкие товарищи. Немало веселых минут провели пленники Австро-Венгерской мобилизационной машины наблюдая возмущение вернувшихся слабаков потерянными местами в очереди. Сомнительное развлечение, но здесь и такому будешь рад.

— Хватит курить, чертовы свиньи! — вошел с улицы в коридор усатый, толсторожий лейтенант и принялся при помощи стека и пришедшего с ним рядового прокладывать себе дорогу. — Только посмотрите на себя — голые, грязные, воняете как свиньи…

— Прямо как твоя мамаша когда я драл ее вчера! — раздался негромкий, но разборчивый ответ из толпы.

— Кто посмел?!! — подпрыгнув от возмущения, взревел лейтенант. — Выходи, живо!

Командный тон конечно же не помог.

— Трусливые свиньи! — презрительно припечатал будущих солдат бравый австрийский офицер и гордо прошествовал дальше, утроив прикладываемые к тычкам стека усилия. — Даже сейчас, когда проклятые враги в считанных километрах от Праги, вы не способны смирить свою скотскую сущность и явить хоть немного дисциплины… — от дальнейшего брюзжания лейтенанта мужиков спасла дверь кабинета номер семь.

Вздохнув от ощущения безнадеги, тридцатишестилетний учитель фортепиано Езек Гавранек направил во Вселенную вопрос:

— Почему такое существо наделено правом распоряжаться чужими жизнями? Это же животное!

Стоящий рядом в уютном на общем фоне закутке между не зажженной сейчас печкой и собственно удивительно здоровенным для музыканта Езеком невысокий, щуплый, круглолицый молодой человек лет двадцати с нездоровыми тенями под глазами отвлекся от личных страданий от неприятной обстановки:

— Я знавал одного немца, человека весьма предприимчивого. Он мыл мясником и хозяином фермы, и однажды ему пришла в голову идея отмыть одну из своих свиней, нарядить в платье с бантами и пустить по городу слух, будто она — наследница богатого приданого по праву любимицы престарелой графини.

За прошедшие часы народ успел привыкнуть к забавным байкам этого простодушного на вид паренька, и они им нравились гораздо больше споров из-за места в очереди.

— Задумка оказалась удачной, и в лавку потянулись зеваки. Довольный мясник Шмидт греб деньги лопатой до тех пор, пока на «капиталы» несуществующей старой графини не решил позариться один известный охотник за состоянием престарелых вдов. Показав Шмидту поддельную бумагу с печатью городской управы, он попытался вызнать имя и адрес графини. Будучи ответственным гражданином, мясник не стал спрашивать, какое отношение к подобным делам может иметь городская управа и отправил помощника за полицейским.

— Благодарность получил поди, — предположил сорокадвухлетний усатый и лысый токарь Леош.

— Охотник за вдовушками получил год тюрьмы за подделку документов, а Шмидт — немалый штраф за мошенничество.

Мужики похмыкали — смеяться в такой духоте сил не осталось — и кто-то спросил:

— А в чем здесь мошенничество?

— В том, что в городе нашлось очень много мясников, которые убедили полицию заставить Шмидта избавиться от свиньи, — поморщившись от неинтересной на его взгляд части истории, ответил рассказчик.

— Любопытная история, — одобрил Езек. — А вот у меня однажды был ученик…

Рассказать он не успел — дверь кабинета номер девять выплюнула в коридор пяток «отработанных» будущих солдат, и Езеку с круглолицым пареньком пришлось пойти в кабинет вместе с тремя другими «счастливчиками».

В кабинете было гораздо приятнее: через открытые нараспашку зарешеченные окна помещение наполнял лишенный дневного зноя вечерний воздух, после давки от обилия свободного места кружило голову, и больше всего на свете зашедших в кабинет мобилизованных интересовал вопрос: «какого черта нельзя было сделать в кабинете хоть одно окно?».

— Распределиться, — указал на длинный, заставленный почти скрывающими лица «приемной комиссии» башнями папок лишних дел, медицинских карт и пес его знает чего еще стоящий на посту у двери сержант.

Понять приказ было несложно — в кабинет вошло пять человек, столько же сидит за столом — но легкого хаоса избежать не удалось, что вызвало у «коренных» военных раздраженные гримасы.

Круглолицему пареньку «достался» крайний правый фельдфебель.

— Представься, — буркнул тот на него.

— Ярослав Матей Франтишек Гашек, господин фельдфебель.

Вдоль стола с завидной бодростью пробежался седенький дедушка в гражданском костюме и пенсне, словно порывом ветра всколыхнув папки и шлепнув перед фельдфебелем нужную. Хороший работник картотеки — на вес золота. Особенно сейчас, когда русские уничтожили огромное количество документов, военкоматов и призывных пунктов. Хорошо, что Прагу русские бомбить не спешат, ограничившись перемешиванием с землей линий обороны на такой неприятно близкой к красивому и богатому городу границе. Готовят «коридор» вглубь страны и ждут спешно проводящую последние приготовления южную группировку войск Германии.

— Гашек, значит, — принялся листать содержимое папки фельдфебель.

— Господин Фельдфебель, дают ли на фронте выпить за здоровье нашего любимого императора? — спросил Ярослав.

— М-хм… — не отрываясь от дела, фельдфебель издал неопределенный звук.

— А за добрую память подло убитого наследника престола?

— М-хм…

— А за нашу неизбежную победу?

— М-хм…

— А за высокий моральный дух нашей доблестной армии? Клянусь здоровьем нашей старой соседки Радки, пить нужно именно за него, а не ради него, ведь боевой дух всякого подданного Двуединой монархии и без того достигает небес!

По мере затянувшегося вопроса фельдфебель медленно поднимал глаза от папки и впервые за встречу посмотрел прямо на Гашека, задушевным тоном спросив:

— Ты сравниваешь боевой дух нашей армии со здоровьем старухи?

— Да, господин фельдфебель, — с радостной улыбкой на лице кивнул Ярослав. — Настолько бодрой старушки как Радка я никогда не встречал. Когда я был совсем мал, — показал ладонью прежний свой рост по бедро себе актуальному. — Ей уже было девяносто три года, а она носила на своих плечах коромысло с полными до краев ведрами и еще два брала в руки, проходя от колодца до дома добрые полтора километра! Недавно я узнал, что она до сих пор жива и все так же носит свои любимые ведра.

На лице фельдфебеля мелькнуло понимание:

— Так ты сумасшедший!

— Нет, господин фельдфебель, — бодро покачал головой Гашек. — Меня многократно обследовали, и каждый раз убеждались в моем полном душевном здоровье.

— М-хм… — потерял интерес к человеку и вернув его к документам фельдфебель. — Участие в бунтах, сомнительные разговорчики, множественные аресты за пьяные драки… — перечислил найденный список «заслуг» Гашека.

— Я раскаивался и причащался каждый раз, господин фельдфебель, — смущенно шаркнул потертой туфлей Ярослав.

— Действительно не сумасшедший, — хмыкнув в усы, «военком» закрыл папку и взялся за перьевую ручку и заполненный машинописью бланк, принявшись вписывать в окошки данные Гашека. — Но подданный Двуединой монархии из тебя никудышный. Его Императорское Величество щедры даже к такой скотине как ты, и оказывают тебе милость зачислением на действительную солдатскую службу…

— Так вы — сын того самого Гавранека? — услышал Ярослав обращенный к стоящему по соседству Езеку.

— Полагаю, что так, господин фельдфебель, — развел руками Езек.

— Дадим вам возможность проявить себя на службе Его Величеству в оркестре ландтага.

— Господин Фельдфебель, господин Гашек — талантливый поэт, и мог бы быть тоже полезен оркестру, — попытался пристроить Езек творчески одаренного, а значит коллегу по цеху друга Ярослава.

— Поэты там без надобности, а солдаты фронту нужны всегда, — поскучнел лицом фельдфебель.

— Враг на пороге, — поддакнул другой и вручил Гашеку заполненный бланк. — В девятый неси, — направил твердой командирской рукой.

— Спасибо, — поблагодарил Ярослав по пути к выходу.

— Удачи тебе, — пожелал Езек.

— Обратите внимание как они сидят — у всех ужаснейший геморрой! — повеселил Гашек народ в коридоре и бодрым шагом направился к девятому кабинету.

Встречи с обиженным лейтенантом он не боялся, как и других людей в погонах: когда ему было четырнадцать, он попытался из чисто мальчишеско-хулиганских побуждений поучаствовать в городских беспорядках и набрал для этой цели камне в карманы. За камни-то его в околоток и утащили, пообещав завтрашним же утром повесить.

Тряхнув головой, Гашек взбодрился глубоким вдохом чудовищного коридорного амбре и прибавил шагу: чем быстрее его отправят на фронт, тем скорее он сможет сдаться в плен при первой возможности.