Главная роль 8

Глава 2

«Черноморский круиз» затянулся до конца лета, и у меня даже получилось обрести совершенно курортный загар. Мы с Кочубеем, выписанными из Москвы главами Казначейской палаты, Военным министром, начальником «Избы» Зубатовым (надо же поискать иностранный след!), следователями военными и штатскими, и толпой специалистов по финансовой и прочей отчетности объездили вообще всё. От масштабов воровства волосы вставали дыбом, но я утешал себя тем, что воруют все-таки поменьше, чем до начала моего правления. Если в масштабах всей Империи смотреть — меньше в разы.

Утешение слабое: ниточки трех «попильных цепочек» привели не абы куда, а прямиком в мою личную Канцелярию. Вот это прямо очень плохо — этот орган вообще гниению подвергаться не должен, поэтому пришлось недрогнувшей рукой четверых провинившихся деятелей отправить прямиком в расстрельный список, предварительно лишив имущества, мундиров и дворянских титулов. Здесь пришлось утешать себя и нормальных работников Канцелярии тем, что даже в свите Иисуса нашелся Иуда. Напряглись мои «опричники» — да, честные и преданные, и вроде бы бояться нечего, но очень давно среди нас «Иуд» не находилось, и мужики уверили в собственную неприкасаемость и непогрешимость. Плохая ситуация, как ни крути, но с тех, кто ближе всего к рычагам государственной машины находится и спроса должно быть больше — именно так я им во время «тимбилдинга» в виде попойки и сказал. Точнее — напомнил, потому что с самого начала об этом всем без устали рассказывал, рассчитывая на понимание и повышение личной трудовой совести.

Пётр Семенович Ванновский, так благополучно досидевший на должности Военного министра до конца XIX века, по итогам проверки приуныл, и, поняв, куда ветер дует, сам попросился на пенсию.

— Проглядел, Георгий Александрович, — грустно вздыхал министр. — Нет мне оправданий, но возраст… — сделал паузу. — Каждый день что-то новое происходит, время стремительным паровозом несется, а я совсем не поспеваю за ним. Разрешите подать в отставку.

Хорошо, что сам предложил — после чисток, в ходе которых аппарат снизу и доверху перетряхивать пришлось (и это еще на других направлениях толком не копали), нельзя попросту сказать «Военный министр ничего не знал». Зачем он такой нужен, если «не знает»? Значит — непорядок в государстве снова. Значит и царь ничего не знает и не понимает, а привычно окружил себя блаженными, оторванными от реальности ворами. Нельзя не пороть «плохих бояр», особенно если именно с этого карьеру Помазанника когда-то и начал.

— От лица Российской Империи благодарю вас за долгие годы добросовестной службы, Петр Семенович, — грустно улыбнулся я. — Требовать от вас большего никто не в праве. От всей души желаю вам многих спокойных лет — вы их более чем заслужили. Знайте — в нашем доме вы всегда желанный гость.

Старый друг отца все-таки, значит автоматически считается другом семьи. Да и мне приятен — хороший мужик, много интересного знает и умеет рассказывать.

— Велите передавать дела Виктору Сергеевичу? — спросил Ванновский.

Кочубею? Так ему по выслуге лет пост министра не положен. С другой стороны… А кто слово против сказать посмеет? Особенно сейчас, когда славная Императорская Армия так качественно «залетела»? Виктор Сергеевич сейчас в самом расцвете сил, много лет при мне курировал и активно помогал армейско-флотским реформам, глубоко погружен в дела ВПК, и жалеть никого не станет — в силу специфики должности у него врагов гораздо больше, чем друзей. Более чем подходит.

— За это, Петр Семенович, я буду вам особенно благодарен, — благодарно кивнул я хитро улыбающемуся Ванновскому.

Умный старик. Последний винтик еще той, очень спорной, но определенно работоспособной Имперской машины, доставшейся мне в наследство от последнего настоящего русского самодержца.

Закончив наводить порядок на Черном море, я не стал останавливаться, и всю осень катался по западным границам Родины. По по-настоящему приоритетному направлению. Отсюда начнется стычка с Австро-Венгрией и Швецией. Здесь нам придется сложнее всего, и каждая спешно выстроенная в ожидании моего приезда (который ни для кого не секрет — нужно быть кретином, чтобы считать, что после обнаруженных в Причерноморье хищений я не захочу покопаться в других местах) «Потемкинская деревня» в виде подозрительно свежих укреплений, спешно проложенных железнодорожных путей и набитых даже с избытком складов заставляла меня кривиться от отвращения. Засуетились, черви алчные, клюнул-таки в изнеженный и упакованный в роскошный мундир зад жареный петух.

Сколько процентов «распиленного» они вернули материальной частью? И как в будущем станут компенсировать «личные» убытки? Просто смириться и начать жить честно такие деятели не смогут — тут я иллюзий не питаю. Стоит Августейшему вниманию переключиться куда-то еще, как все здесь дружно выдохнут, утрут пот со лба со вздохом «Пронесло, слава Богу!» и примутся жадно озираться — где тут можно чего открутить для себя любимого?

Замылить мне глаза «Потемкинскими деревнями» я не дал — «зондер-команда» гофмейстеров копала как проклятая и не щадя себя. Если где-то что-то прибыло, значит где-то что-то убыло. Вот стоит на складе ящичек с пищевым концентратом. Лишний ящик, которого по описи здесь быть не должно. Откуда он взялся? Отслеживаем цепочку, и находим ушлого интенданта на Урале, который в свете грядущей Высочайшей проверки западных рубежей Родины за мзду помог переместить часть вверенного ему добра на чужой склад под честное офицерское обещание вернуть. Пожалуйте на каторгу, уважаемый.

Само собой, не обделили мы своим вниманием и подрядчиков. «Белый список» оных сократился на треть, и жалобное блеянье «ну нельзя было „откатик“ не дать Его Высокоблагородию, они бы с меня шкуру спустили» здесь не помогало. Существует же установленная законом процедура — если требуют взятку, идешь в КИБ или в Казначейскую палату, где честно все рассказываешь, и потом коррупционера хватают «на горячем». Да, страшно — вдруг высокопогонный урод связи нерушимые в верхах имеет, но увы, здесь уже ничего не поделаешь — закон суров, но на то он и закон.

Зато флот в этих местах меня очень приятно удивил почти полным отсутствием хищений и общей добросовестностью. Неудивительно — ему сильнее всех из-за «подвига Рожественского» досталось, и если на Причерноморье общий субтропический «релакс» служак коррозией присыпал, здесь, на Балтике и около нее, остались одни идеологически заряженные товарищи. Ну и до столицы близко, что прямо сказывается на количестве и качестве всяческих проверок.

Ну а в преддверии зимы и в ходе оной я принялся объезжать Центральные губернии и Урал, делегировав младшему брату Мише почетнейшую и ответственнейшую миссию покататься по Зауралью. Это займет у него весь следующий год. Помимо проверок, мы с ним плотно подумали и над торгово-экономическими проблемами тех мест. Миллиард рублей — столько Мише было разрешено проинвестировать в Зауралье в случае обнаружения узких мест и вообще на свое усмотрение. Я помню, насколько живительным получилось мое Путешествие, подкрепленное кучей денег, и надеюсь на хорошие результаты от Путешествия братика. Да, так хорошо не получится — эффект низкой базы почти исчерпан — но все равно лишним не будет.

Ну а для себя я запланировал потратить весь первый год XX века на глобальные проверки той же торгово-экономической сферы жизни Империи по эту сторону Урала. Война уже совсем скоро, господа, поэтому давайте не расслабляться!

— «Жители села Морковкино, також как и деревней Ручейки, Липово, Березкино и хуторов…» — товарищ Зубатов поднял глаза от бумаг.

— Пропустите, — одобрил я.

Много на Руси поселений, перечислять замучается.

— «…Больше года терпят бесчинства, воровство с разбоями да прочие непотребства со стороны обосновавшегося в окрестных лесах цыганского табора». Таких докладов, Георгий Александрович, только за последние полгода у нас больше двадцати скопилось, из разных губерний, — пожаловался Зубатов.

— А полиция что же? — спросил я, затянувшись трубкой.

Снег за окном красивыми хлопьями падал на погрузившуюся в вечернюю темноту и сияние электрических огней Москву, треск камина щедро дарил тепло и уют, и я со смаком почухал пятисантиметровую, аккуратно подстриженную бороду. Обходят меня возрастные изменения стороной, лишь едва различимые контуры «птичьих лапок» у глаз наметились, а это, как ни крути, странно, невзирая на плотный до сих пор мистический ореол почти святого вокруг меня. «Странное» в головах рано или поздно рискует мутировать в неприятные и даже опасные мысли, вот и решил волосяным покровом из спарки «усы, бакенбарды и борода» маскироваться.

— Полиция работает, привлекая армейские и казачьи части, — ответил Сергей Васильевич. — Приходится в табор в большом количестве заезжать и под суд отправлять того, кого бароны цыганские виновным объявят — поди-разберись, кто там на самом деле коня украл или избу обнес. Это у цыган неустроенных дело отлаженное — выданный сам и сознается, да с гордой головою на каторгу идет.

— Проблема, — вздохнул я.

Проглядел за большими делами такую казалось бы небольшую проблему. «Небольшую», да жизнь подданным отравляющую регулярно и в немалых количествах. А ведь видел в отчетах Госсовета — время от времени терпение добрых жителей Империи иссякает, и они с дрекольем в руках решают проблему сами. Приходится потом правых и виноватых на каторгу гнать по чуть-чуть — самосуд же, насилие, а его безнаказанным оставлять нельзя. Ну а табор, похоронив по своим обычаям тех, кто «решение проблемы» не пережил, спокойно снимается с места и уходит сворачивать кровь кому-то еще.

Не бывает плохих национальностей и религий, есть плохие люди — эта аксиома известна всем. И цыган я лично знаю немало — на каждом празднике они желанные гости. И выходцев из табора, которые с «шоу-бизнесом» свою жизнь связывать не стали, выбрав более прикладные пути, тоже знаю изрядно — и ученые есть, и офицеры, и рабочие с землепашцами. Да только есть тут нюанс неприятный — их цыгане «настоящие» за цыган и не считают, потому что общность эта наднациональная. Критерий прост — если в «системе» человек живет, по общепринятым правилам, да еще и работу нормальную имеет, значит и не цыган он вовсе, а этакий манкурт, заветы предков и древние обычаи предавший. Короче — идейные бродяги с криминальным колоритом, вот кто таборы по большей части населяет. Маленький цыганенок растет в этой дивной атмосфере, и даже если хочет жить иначе, ему старательно мешают окружающие, втягивая в уголовное болото, из которого нет выхода. Каторга для них — что-то вроде обряда инициации, закрепляющего идиотские идеалы насовсем. На вершине табора стоит цыганский барон, который вместе со своими прилипалами обирает соплеменников, через что ходит богато одетым и вообще состоятельным. Вреда от «идейных» цыган немеряно, а пользы ну совсем никакой.

В моей реальности «цыганский вопрос» попытался решить один усатый упырь, австрияк по национальности, кстати. Благодаря этому больше никто этого вопроса в полной мере, за исключением СССР, решить, если я правильно помню документалку из прошлой жизни, и не пытался — они же не фашисты. СССР «решал» в целом правильно: через образование и встраивание цыган в производственные цепочки на общих правах. Но — увы — судя по тому, что случилось после крушения Красной Империи, сильно недоработал. Даже в мои времена, когда 90-е остались далеко позади, с таборами регулярно возникали те же проблемы, что и во времени этом. Да и в СССР, полагаю, не все было гладко, просто об этом никто не знал.

Хорошо, что зловонная тень усатого австрийца над миром не довлеет, равно как и ушибленные толерантностью благодушные кретины, а значит у меня развязаны руки.

— Предполагаемые решения? — спросил я.

— Вариант первый — ничего не делать, но негласно объявить терпящим от цыган подданным о том, что им ничего за самосуд не будет, — принялся излагать Зубатов. — Народ у нас понимающий, оценит и даже будет благодарен.

— Лениво и неправильно, — отверг я этот вариант. — Народ, конечно, понимающий, но подати платит государству в числе прочего и за то, что оно ему покой и безопасность обеспечивает. А ежели ему самому приходится таборы разгонять, зачем такое государство нужно? Чтобы его самого к ногтю прижимать?

— Второе решение — выделить для цыган анклав, куда принудительно переселить всех, не желающих жить по общепринятым законам.

— Занятно, — хохотнул я. — Вокруг — сто верст выжженной земли, за нею — стена пятиметровая с пулеметными вышками, а кормить этих «анклавовцев» будем, сбрасывая провиант ящиками с дирижаблей. Иногда вместо ящика будет лететь бомба — просто чтобы веселее жилось.

— Нереалистично, — с улыбкой согласился Зубатов. — Но озвучить, согласно вашему повелению, Георгий Александрович, я был должен.

— Правильно, — одобрил я. — Дальше.

— Поговорить с соседними державами — может кому пригодятся? — иронично предложил Зубатов.

— А и попробую! — хохотнул я. — С «окружающими» с Запада толку нет, но можно потолковать с японцами — им филиппинские да прочие племена некоторые проблемы приносят, авось и не откажут пяток кораблей цыган в те благодатные края забросить. Вдруг и корни общие обнаружатся. Но это проблемы не решит.

— Не решит, — подтвердил Зубатов. — Наиболее трудозатратным и дорогостоящим вариантом является следующий: выдвинуть жителям таборов ультиматумы — либо они получают документы и начинают жить на общих основаниях, либо объявляются вредным для Империи элементом. В обоих случаях придется озаботиться интеграцией бывших цыган в общество через прививание им образования и трудоустройство. В обоих случаях будет полезно «прогреть» общественное мнение через подачу в СМИ материалов о бесчинствах цыган и подключить к общественному порицанию тех выходцев из таборов, которые неплохо устроились в обществе. Особенно — артистов, с рассуждениями о том, как сильно портят отношение к цыганам в целом их «дикие» сородичи.

Глава КИБ перевернул страничку.

— В случае проявления благоразумия, придется позаботиться о том, чтобы не допускать в процессе расселения таборов компактного проживания. Учителям придется доплачивать — контингент в высшей степени проблемный, и для недопущения дурного влияния на обыкновенных соучеников будет нелишним особый пригляд. Також будет полезно кинуть клич среди уважаемых людей — кампания по усыновлению беспризорников дала хорошие результаты, и может кто-то не откажется усыновить или удочерить маленьких цыган, дав им путевку в будущее.

— В случае сопротивления?

— В случае сопротивления придется решать проблему силовым путем и прибегать к индивидуальным методам убеждения. Отказался жить как все — на каторгу, согласился — добро пожаловать в первый вариант. Детей в случае сопротивления придется изымать и направлять в приюты — окружение будет тянуть их в болото, поэтому иного решения данная проблема не имеет. Работа предстоит большая, но, если не приняться за нее сейчас, трудиться придется нашим потомкам. Возможно, в гораздо более неудачных условиях. Табор — это зловонная клоака, которая заражает округу миазмами. Они же опиумом торгуют, гаданиями бесовскими промышляют, да детей воруют, Георгий Александрович.

— Одобряю, — выбрал я последний вариант. — Приступайте.

Как обычно — за два-три поколения проблема будет решена.