Горизонт-75

Н. Внуков ШРАМЫ НА КОЛОННАХ Рассказ

Рис. В. Кадочникова.

Рядовой пиротехнической роты Александр Белавин давно приготовил конверты для праздничных писем. Он вынул их из полевой сумки и разложил на столе. Не торопясь, заточил карандаш. Вырвал из тетрадки несколько листков бумаги.

В красном уголке воинской части было тихо. Только из коридора чуть слышно доносилась музыка. Наверное, дежурный включил радио.

Первое письмо будет, конечно, матери и сестренкам в далекое село Власово. Они, наверное, давно ждут не дождутся, а он никак не может выбрать несколько свободных минут. Сегодня повезло — никаких вызовов, хотя было уже четыре тревоги.

Он придвинул к себе клетчатый листок и аккуратно написал в правом верхнем углу:

Он поднял карандаш и задумался.

Хотелось написать многое. О том, как недавно обезвреживали неразорвавшуюся бомбу на Охте. Она упала недалеко от моста и ушла глубоко в землю. Откапывали долго. А когда откопали, у бомбы вместо взрывателя оказался пустой алюминиевый цилиндрик. Сначала не могли понять, почему. Потом решили, что среди немецких рабочих, изготовляющих боеприпасы, тоже есть друзья — антифашисты.

…Или о том, каким суровым стал город. Как забирали в леса и обкладывали мешками с песком Медного всадника, чтобы защитить его от взрывов. Как снимали с гранитных постаментов знаменитых коней у Аничкова моста.

Но слов не хватало. Как всегда, когда рассказать нужно многое, а с чего начать — не знаешь. Да и времени на длинные письма никогда не хватало.

«После войны расскажу», — подумал Александр и улыбнулся.

Радио в коридоре вдруг замолкло. Музыку обрезало, словно ножом. Послышался громкий голос диктора:

«Внимание! Внимание! Воздушная тревога! Воздушная тревога!»

И сразу же отрывисто и четко застучал метроном.

В городе завыли сирены.

Александр посмотрел на часы. Было 22.10. Пятый налет фашистских самолетов за сегодняшний день. Это они ради праздника стараются. Устрашают…

Как ненавидел сейчас Александр идущие в темном вечернем небе самолеты с черными крестами на крыльях и летчиков, хладнокровно сбрасывающих на город тяжелые бомбы!

Но на этот раз отбой наступил необычно быстро. Через десять минут перестал стучать метроном. Наступила глухая тишина. Потом снова начали передавать музыку.

«Видно, зенитчики отогнали самолеты!» — подумал Александр и принялся за письмо.

В красный уголок заглянул старшина Федулов.

— Белавин! К командиру роты! Быстро!

Ну вот… Придется дописывать ночью.

Он собрал бумагу, конверты, надел на карандаш наконечник, сделанный из гранатного капсюля, сложил все в полевую сумку.

Потом снова достал карандаш и написал после слов «все нормально»:

— Назначаю вас старшим расчета, Белавин. Примите команду.

— Есть принять команду.

Александр посмотрел на трех красноармейцев. Ребята незнакомые. Молодые. Но, кажется, ничего, крепкие.

— Бомба на улице Союза Связи у Главпочтамта. Определите калибр, тип взрывателя. Если невозможно обезвредить, подорвите на месте.

— Ясно, товарищ капитан.

— Желаю удачи. Действуйте.

Уже в грузовике, грохотавшем по пустым улицам города, Белавин познакомился с расчетом, спросил:

— Приходилось когда-нибудь откапывать бомбы?

Красноармейцы переглянулись.

Один из них прогудел обиженно:

— Мы уж штук двадцать в дым пустили. Не сомневайтесь.

— Это хорошо, — сказал Белавин.

И больше не проронил ни слова до самого места. Он вообще не любил длинных разговоров.

Бомба упала у перекрестия улицы Союза Связи и переулка Подбельского, прямо против арки Главпочтамта. Проломив асфальт, она ушла в грунт, оставив после себя солидную дыру, засыпанную землей. У места падения бомбы кто-то уже поставил знак запрета движения. Поодаль, за аркой почтамта, маячила одинокая фигура дежурного дружинника.

Уже совсем смеркалось. Темные дома двумя угрюмыми шеренгами стояли вдоль улицы. Ни единого проблеска света не пробивалось из окон наружу.

Белавин достал из кузова аккумуляторный фонарь с синим фильтром и осмотрел место падения бомбы. По величине дыры определил ее вес — двести пятьдесят килограммов. Теперь нужно было узнать, на какую глубину ушла бомба под улицу. Взяв у одного из пиротехников щуп — длинный металлический стержень, — Белавин погрузил его в рыхлую землю. Стержень вошел в почву на всю свою полутораметровую длину, не встретив сопротивления. Бомба лежала глубже.

Он знал, что двухсотпятидесятки пробивают землю на глубину пять, шесть и даже семь метров. Но бывает, что бомба останавливается и в двух метрах от поверхности. Все зависит от высоты, с которой ее сбросили, и от того, пикировал самолет на цель или нет.

Пикировать фашист не мог. Налет происходил вечером, и пилот в условиях плохой видимости просто выбрасывал свой смертоносный груз из бомбовых отсеков.

«Метрах в трех от поверхности, — мысленно определил Белавин, разглядывая обломки асфальта. — Интересно, почему не взорвалась? Что это, неисправность взрывателя или…»

Это «или» было самым неприятным для пиротехников, занимавшихся неразорвавшимися авиабомбами, НАБами, как их сокращенно называли. В девяноста случаях из ста оно значило, что взрыватель у несработавшей бомбы — замедленного действия, вероятнее всего с часовым механизмом. И на какое время замедления механизм поставлен, знали только те, кто подготавливал адскую машину к действию.

«Будем надеяться, что она без часиков», — подумал Белавин.

Он обернулся.

Пиротехники расчета стояли с лопатами в руках, а за ними — дружинник с красной повязкой на рукаве зимнего пальто. В синем свете фонаря повязка казалась совсем черной.

— Когда упала? — спросил Белавин.

— Минут тридцать-сорок назад. Мы сразу позвонили к вам в штаб, — ответил дружинник, и Белавин по голосу понял, что перед ним девушка, и, кажется, очень молодая.

— Это вы поставили знак запрета движения?

— Да.

— Правильно сделали. Молодец. В почтамте кто-нибудь есть?

— Нет. Мы их предупредили. Все ушли. И из этих домов тоже все ушли, — девушка показала рукой на темные окна со стеклами, перекрещенными белыми бумажными полосками.

— Куда ушли?

— В убежище.

Белавин сделал шаг к девушке и вгляделся в ее лицо.

«Совсем еще девчонка, — подумал он. — Сколько ей? Лет пятнадцать, от силы шестнадцать. Как моей сестре Кате…»

Он вздохнул и произнес тихо:

— Простите, девушка, но вам тоже нужно будет уйти.

Она вскинула голову:

— Я не могу. У меня пост…

— Сейчас здесь командую я! — Голос его стал жестким. — И отвечаю за все тоже я. Я снимаю вас с поста. Идите. И передайте людям в убежище — до особого распоряжения не выходить. Понятно?

Дежурная постояла несколько секунд, словно не решаясь тронуться с места, словно хотела сказать что-то еще, потом резко повернулась и пошла по переулку Подбельского к улице Герцена.

Белавин дождался, когда она повернула за угол, и только после этого сказал своим:

— Давайте, ребята.

Было два пути.

Один очень простой — погнать машину за мешками с песком, насыпать защитную стенку, отгораживающую арку почтамта и фасады домов от действия заряда, и прикрепить к бомбе толовую шашку. Детонация шашки вызовет взрыв. Песок примет в себя осколки и приглушит ударную волну.

Это был легкий путь, но рискованный. Неизвестно, сколько нужно насыпать песка, чтобы сохранились дома вдоль улицы и само здание Главпочтамта. Неизвестно, успеют ли они это сделать, пока бомба лежит спокойно. Если у нее взрыватель с часовым замедлителем, она может взорваться в любую минуту.

Белавин повернулся к зданию. Вот она, арка, знакомая всем ленинградцам. Арка, справа от которой — вход в Главную почту города. Там, под огромным стеклянным куполом, билось сердце Ленинграда. И оно не могло остановиться. Оно связывало город со всей страной. Если бы оно замерло на несколько дней, пульс города дал бы перебой, и еще неизвестно, чем бы все это кончилось…

Другой путь был надежнее, но очень опасный. Его нужно было пройти предельно осторожно, потому что на каждом шагу там человека подстерегала смерть. Но зато этот путь выключал работу Главной почты всего на несколько часов и сохранял дома вдоль улицы от разрушения.

И существовала еще одна причина, заставившая Александра Белавина сразу же отказаться от первого варианта.

Своему расчету он сказал всего девять слов:

— Ребята, завтра — седьмое ноября. Будем копать траншею вдоль улицы.

И по тому, как они взялись за лопаты, и по тому, что не было задано ни одного вопроса, Белавин увидел, что расчет действительно опытный. Только люди, много работавшие с неразорвавшимися авиабомбами, могли понять его мысль, хотя она была очень проста.

Нужно повернуть бешеную силу взрыва в том направлении, где она ничего не сможет разрушить, где только одна пустота. Нужно вырыть канаву от места падения бомбы в сторону Исаакиевской площади. Тогда страшная ударная волна взрыва пройдет вдоль улицы Союза Связи и, вырвавшись на простор площади, ослабнет, потеряет свою сокрушительную мощь. Здания не будут задеты. Быть может, только судорожно дрогнет земля да вылетят стекла в окнах.

Белавин вдруг вспомнил, как покупал конверты для писем несколько дней назад. Он купил их совершенно случайно здесь, на Главпочтамте, находясь по делам в этом районе.

Огромный зал был сумрачен — стеклянный купол его был защищен листами фанеры, досками и песком. В окошечках, где принимали письма, слабыми звездочками светились маломощные лампочки — здесь, как и во всем городе, экономили электричество.

Он подошел к ближайшему окошечку и на стеклянной витрине увидел конверты. Простые, из плотной синей бумаги, с напечатанными для адреса строчками. Он давно уже не пользовался конвертами. В части все письма писались на листках, вырванных из школьных тетрадей и сложенных треугольничком. Никаких марок, никаких почтовых ящиков — треугольнички сдавались в канцелярию части, откуда поступали на военную почту. А тут… На некоторых конвертах были даже наклеены марки с видами павильонов Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.

Александр сначала растерялся, увидев конверты. Они были словно пришельцами из довоенного мира. Из того времени, когда Ленинград еще не знал затемнений и на его улицах не было разрушенных домов.

Он подошел к окошечку и тронул пальцем стекло, под которым, лежали конверты.

— Это… продается?

Девушка за стеклянной перегородкой подняла голову. У нее были усталые глаза.

— Конечно. Тридцать две копейки штука.

— Дайте мне три… И марки, чтобы… покрасивее…

…Сейчас почтамт был пустынен и темен. Он словно ожидал взрыва, который мог ударить по стенам в любую минуту.

Его судьбу держали в руках Белавин и бойцы пиротехнического расчета. Только от них зависело — жить зданию дальше или превратиться и груду разбитого кирпича.

Через полчаса лопата одного из пиротехников лязгнула о металл.

— Кажется, стабилизатор, — сказал он негромко.

Александр спрыгнул в яму. Встав на колени, пошарил рукой в рыхлой земле. Ладонь натолкнулась на погнутый стальной лист.

Да, пиротехник не ошибся. Это был верхний конец пера стабилизатора. Он торчал из земли, как плавник акулы.

Отбросив лопатой крупные комья, Белавин добрался до корпуса бомбы. Потом вынул из кармана куртки стетоскоп, обыкновенный медицинский стетоскоп, которым врачи выслушивают больных, вставил в уши пластмассовые наконечники и приложил чувствительную головку к телу бомбы.

Закрыл глаза, прислушиваясь.

Сначала он ничего не услышал. Сильно шумела кровь в ушах. Но потом из глубины, казалось, из самого центра земли, проклюнулся звук, едва уловимый, похожий на постукивание крохотных стальных молоточков.

Стук то усиливался, то почти исчезал, и не понять было — существует он на самом деле или это обман напряженного слуха.

Рука с головкой стетоскопа двинулась по корпусу бомбы.

Пиротехники наверху ждали.

Александр еще плотнее прижал головку стетоскопа к стали.

Нет. Это не обман слуха. Молоточки внизу отчетливо отстукивают секунды.

— Взрыватель с часовым замедлителем, — сказал он, поднимаясь с колен и выдергивая из ушей наконечники стетоскопа.

Все три пиротехника замерли на своих местах.

Значит, это самая страшная бомба, с которой им придется работать!

— Вот это штучка… — пробормотал один из них, зябко поеживаясь и искоса взглянув на яму.

— В первый раз, что ли? — сказал другой. — Попытаемся сделать так, чтобы не тикало.

Третий решительно перехватил ручку лопаты:

— Нужно копать.

— Да, — сказал Белавин. — Как можно быстрее добраться до ее головы. Иначе…

— Ясно!

Четыре саперные лопаты снова вошли в грунт, расширяя и углубляя яму.

Через десять минут стабилизатор бомбы окопали со всех сторон. Показалась верхняя часть корпуса. Работать стало легче. Пошел влажный песок, а за ним голубая глина. Она резалась лезвиями лопат почти без усилия. Влажные пласты аккуратно ложились на края ямы.

Расчет работал молча, быстро, и Белавин в который уж раз мысленно благодарил командира роты за этих спокойных ребят, умеющих открыто смотреть в лицо самой смерти.

Когда бомба показала из земли почти все свое холодное тело, Александр сказал:

— Хватит. Теперь я один. А вы — гоните траншею. Пиротехники выбрались наверх и начали снимать асфальт на середине улицы.

Бомба лежала наклонно, почти на боку, головой в сторону арки почтамта. Будто слепой бездушный металл сам нащупал цель.

Александр снова прослушал стальное тело.

Взрыватель продолжал равномерно штамповать секунды.

Сколько их осталось до взрыва? Десять? Пятьдесят? Сто?

Ленинградцам были знакомы бомбы, которые взрывались через час после падения. Некоторые срабатывали через десять, пятнадцать, тридцать минут. Но были и такие, которые лежали спокойно по нескольку суток.

Он снова взглянул на часы.

Стрелки показывали 0.20. Значит, уже наступил праздник. Они приехали сюда в 22.50. По словам дежурной, бомба упала минут за сорок до их приезда. Примерно в 22.15. Значит, механизм замедления включился два часа назад.

Два часа…

«Предположим, что механизм поставлен на три часа, — сказал сам себе Александр. — Они всегда ставят многочасовые взрыватели на какое-нибудь круглое время. Тогда у меня в запасе час. За этот час ребята должны прокопать метров пять-шесть траншеи. Неглубоко. Только, чтобы ослабить почву в направлении взрыва. А я за этот час должен добраться до взрывателя и вывернуть его из корпуса бомбы или как-нибудь остановить часовой механизм…»

Он взял лопату и срезал пласт глины в направлении к голове бомбы. Еще один пласт. И еще.

…Только не давать воли нервам. Не сделать какого-нибудь лишнего движения…

Спокойствие, точность и быстрота — вот что сейчас важнее всего. И не смотреть на часы.

Лопата осторожно скребла по металлу.

Весь мир остался сейчас за стенками ямы. Мир тех, кто спит в темных тревожных комнатах, кто сидит в убежище. Мир ночных смен на заводах.

Город. Запертые двери. Темные окна. Все позади. Впереди только бомба, нацеленная на арку Главного почтамта, и там, в самой узкой части ее, — взрыватель, который необходимо вынуть.

…Еще несколько пластов глины отброшены в сторону.

Александр отложил лопату. Вынул из чехла нож. Концом лезвия начал расчищать вершину бомбы.

Синий свет переносной лампы отбрасывал черные причудливые тени.

Тени ползли, прыгали, перекрывали друг друга. Иногда казалось будто у него не одна рука, а несколько.

— Товарищ Белавин! — окликнули его сверху.

— Что?

— Мы начали глубоко только у воронки, а дальше берем все мельче. Чтобы пошел вроде бы в гору. Так дело быстрее. Правильно?

— Правильно, Груздев. Сколько сделали?

— Метров пятнадцать. Скоро кончим. А у вас как?

— Порядок. Главное — вы поторапливайтесь.

— Гоним.

Пиротехник ушел.

…Золотые ребята!

Нож чиркнул по стали и ушел в глину.

Все!

В мертвом свете фонаря Александр увидел скругленную вершину бомбы. Пальцы нащупали выступ взрывателя.

Вывернется? Кажется, он без секрета. Может, попробовать затяжным ключом?

Он вылез из ямы. Подошли пиротехники.

— Товарищ Белавин, у нас все.

— Спасибо, — сказал он. — Идите к машине. Отдыхайте.

— Мы? — удивился Груздев. — Зачем к машине? Мы не устали.

— Я приказываю!

— Ну что ж… Идемте, ребята. А вы?

— Попробую его вывернуть.

— Товарищ Белавин, — попросил Груздев. — Может быть, я…

— Нет! Идите!

Они не успели дойти до машины, которая стояла на улице Герцена. На полнеба полыхнула зарница.

Качнулась под ногами земля. Железный гром прокатился по крышам домов. Здания вокруг Исаакиевской площади отбросили его назад, и он вернулся ослабленный, но все еще грозный.

И тишина.

— Это наша! — вскрикнул один из пиротехников, и все трое бросились со всех ног к арке почтамта.

И посейчас колонны Исаакия несут на себе следы того взрыва. Проходя мимо собора со стороны улицы Союза Связи, обрати внимание на северо-западный портал. Там, на высоте десяти-двенадцати метров, на зеркальном граните колонн, ты заметишь несколько глубоких выбоин.

Остановись.

И вспомни рядового пиротехнической роты Александра Белавина, одного из славных солдат, защищавших Ленинград в трудные годы войны.