Горизонт-75

Авенир Крашенинников КУСОЧЕК БЕЛОЙ ЭМАЛИ Очерк

Рис. С. Можаевой.

Как это случилось, Наташка и сама не поняла. Стояла-стояла, и вдруг пальцы у нее разжались, бидон громко ударился донышком о цементный пол, покатился, крышка, привязанная веревочкой за дужку, дробно зазвякала.

— Ну и раззява, — обругала Наташку костистая старуха, которая была перед нею. — И об чем только думают?

Наташка поспешно подхватила бидон, прижала к животу, заняла свое место у прилавка.

— Сбегай за другой посудиной, — сочувственно посоветовала продавщица. — В бидон-то поди нельзя. Выкидывать его придется. Да ты внутрь погляди!

И в самом деле, по донышку бидона перекатывался, будто яичная скорлупа, кусочек эмали, на сгибе пауком чернело пятно, и крошечные осколки осыпались с его краев. И что-то еще едва слышно похрустывало, точно фольга развертывалась. Или этот паук начал оживать и все дальше плести свою тонкую паутину.

— А от матери тебе влетит, — обрадованно сказала старуха.

— Так уж и влетит! С кем не бывает, — защищала Наташку продавщица.

Они заспорили. Наташка слушать не стала, вышла из магазина, все еще обеими руками прижимая бидон к себе.

В магазине с цементным полом было прохладно, хорошо пахло свежим молоком, а на улице накапливалась жара, широкие листья на тополях тряпично свисали, от проезжей дороги густо пахло машинным перегаром.

Наташка вздохнула, остановилась рассеянно. Домой не хотелось. Все равно там никого нет. Отец и мать на работе, братишка в детском садике, у Наташки впереди целый огромный день. И всех-то забот у нее на день — отвести Валерку в садик да купить молока. Ну, правда, есть и свои дела: договорились с девчонками купаться на пруду, потом вместе в библиотеку сбегать, потом — на «Всадника без головы»… А от мамы Наташке никогда не влетало, пускай эта вредная старуха не надеется. И то, что молока не купила — пустяковина. Сейчас сбегает домой, возьмет хотя бы трехлитровую банку из-под томатного сока, вот и все…

Но бидон Наташке сделалось жалко. Был он такой чистый — ни пятнышка, и осенняя ветка рябины, нарисованная на выпуклом боку, будто на свежем снегу лежала. Молоко из такого бидона казалось очень уж вкусным — не оторвешься.

Валерке купили эмалированный сервиз — тарелки, кастрюли, кружка — с картинками из заячьей жизни. Зайцы ухаживают друг за другом, носят морковку, готовят обед. У зайчихи красный передник в белом горошке. Так Валерка ни из какой другой посуды дома не ест — скандалит.

Конечно, правильно: Наташка раззява. Ведь и точно, ни о чем не думала, просто загляделась на цинковый бак, чуть не доверху наполненный из крана молоком. В самом начале каникул, когда их привели на завод, в эмалировочном цехе она увидела ванну с молоком. Надежда Николаевна, эмалировщица, объяснила, что это вовсе не молоко, а такая жидкость, в которую окунают посуду. Как же та жидкость называлась? Шля… шли… Нет, позабыла! И вообще все тогда было не очень интересно.

Медленно в тесноте двигались вдоль цеха легкие металлические этажерки. На них лежали железные посудины, еще безобразные, голые, в пупырышках и в лишаях. Что-то погромыхивало, позвякивало, словно собиралась гроза, и ветер тряс карнизы. Вдалеке виднелась будто бы березовая рощица, зелено-голубая, но когда Наташка подошла поближе, то оказалось, что это обыкновенные ведра, вставленные друг в дружку.

— Понимаете, девочки, — говорила Надежда Николаевна, — нам надо делать не просто вместилища для пищи и воды, а такую посуду, чтобы и любоваться ею можно было. — И лицо у Надежды Николаевны разгладилось, точно ей самой принесли в подарок что-нибудь красивое.

Она была знаменитым на заводе человеком. Мама рассказывала, что о Надежде Николаевне писали в газетах, говорили по радио. А вообще-то, по мнению Наташки, Надежда Николаевна самая обыкновенная женщина, и даже на носу у нее конопатинки.

Зато какие девушки работают в цехе! Их там много. В мини-юбках, вот досюда, в цветастых кофточках или в открытых вот так сарафанах. У некоторых поблескивают красной эмалью комсомольские значки. На модных прическах косынки, да не просто так под подбородком или на затылке повязанные, а по-особому, чтобы смотреть было приятно. Наташка поглядывала на девушек: скорее бы стать такой взрослой! Еще целых пять лет надо ждать-терпеть.

Уж ясно — Дни открытых дверей для школьников неспроста. Надежда Николаевна, так та прямо говорит:

— Закончите школу и пожалуйте к нам.

А Наташка и думать не думала, куда пойти, когда закончит десять классов. До этого еще ой-ей-ей как далеко!

Им показывали по порядку, как получается посуда.

Сперва они посмотрели работу сталеваров. В мартеновских печах за тяжеленными заслонками клокотало пламя. Огромная, точно танк, завалочная машина, поворачивая длинный хобот-пушку, вталкивала в раскаленное нутро печи железные брикеты. Даже издали глядеть была жутковато, и Наташка чувствовала на лице сильный жар. А люди в коричневых касках ходили возле самых печей, друг за дружкой поочередно бросали вогнутыми лопатами под заслонки какой-то красный песок…

Потом школьников провели в соседний цех. Там из длинной, будто вагон, печи сами собой выползали похожие на большущие морковины слитки, бежали к прокатному стану. В стеклянной кабине сидела красивая женщина — оператор. Женщина нажимала рычажки, слиток бросался в круглые бочки прокатного стана, салютовал звездами окалины, поворачивался, снова бросался, худея на глазах. И длинной-длинной лентой утягивался в даль пролета. Там хитроумные ножницы с лязгом кроили ленту на ровные кусочки.

В следующем цехе вальцовщики раскатывали эти кусочки в тонкие, блестящие, словно малиновым лаком покрытые, листы жести. Над цистернами нитяными струйками вился-дрожал воздух. Как в знойный день над полем.

Похожие на слонов машины, которые называются прессами, вырезали из этой жести заготовки, потихонечку передвигали их, будто переступая ногами, загибали края, углубляли донца. Непонятно было, как это железо, точно податливая глина, послушно принимает формы кастрюль, ведер, бидонов. На удобных вращающихся стульях сидели внимательные, строгие женщины и девушки. Это они управляли прессами. Им нельзя было озираться по сторонам, болтать друг с дружкой, потому что сразу вместо кастрюли получится «полнейшее безобразие». Так объясняла пожилая женщина, которая тут всеми командовала.

И вот ребята очутились в эмальцехе, и Надежда Николаевна повела их по участкам, где тусклый металл расцвечивался весенними красками, окунаясь в ванны, согреваясь в электропечах, где на ведрах, кастрюлях, бидонах ставились «марочки», чтобы по всему Советскому Союзу люди знали, где посуда изготовлена. Наташку, пожалуй, все это скорее утомило, чем увлекло.

— Ну-и ничего особенного, — сказала она подружкам, едва они выбежали из проходной…

А теперь все вспомнилось, и Наташка даже не заметила, что, оказывается, пришла в скверик около пруда. Здесь было попрохладнее, от воды сладковато пахло водорослями. Отсюда хорошо были видны спокойные трубы и ступенчатые крыши заводских корпусов, и над ними иногда медлительно подымался пар, подкрашенный солнцем в брусничный цвет.

От берега по дорожке из толченого кирпича, взявшись за руки, чинно вышагивали бутузы и девчушки в панамках — группа детского сада. Воспитательница шла впереди, держа под мышкою толстую книгу.

Валерку Наташка заметила сразу, и он ее тут же увидел и растянул рот до ушей:

— Ты тожа на пруд шмотрела?

У Валерки не хватало двух передних зубов: он очень старательно шепелявил и озирался, стараясь, чтобы все видели, какая у него взрослая сестра.

— Я пошла за молоком, — ответила Наташка.

Почему-то ребятишкам это страшно понравилось, и они ее окружили, повторяя: «За молоком, за молоком».

— И вот, — сказала Наташка, — нечаянно уронила бидон.

Она открыла бидон и показала Валерке черное пятно, похожее на паука. И все ребятишки по очереди заглядывали внутрь бидона, и Валерка, захлебываясь, сообщал каждому, что это его сестра и она нечаянно уронила бидон.

Никогда бы прежде Наташка не призналась Валерке ни в какой своей оплошности, а теперь получилось само собой. И ей захотелось рассказать ему и всем этим малышам все, что она видела на заводе.

Она представила себя Надеждой Николаевной — у нее даже конопушки на носу появились, — и принялась рассказывать. Воспитательница им не мешала.

Лысьва — Пермь