И. М.

На холмах Грузии лежит такая тьма,

что я боюсь, что я умру в Багеби.

Наверно, Богу мыслилась на небе

Земля как пересыльная тюрьма.

Какая-то такая полумгла,

что чувствуется резкий запах стойла.

И, кажется, уже разносят пойло…

Но здесь вода от века не текла.

Есть всюду жизнь.

И тут была своя, —

сказал поэт и укатил в Европу.

Сподобиться такому автостопу

уже не в состоянье даже я.

Неприхотливый город на крови

живет одной квартирой коммунальной

и рифмы не стесняется банальной,

сам по себе сгорая от любви.

А через воды мутные Куры,

непринужденно руку удлиняя,

одна с другой общается пивная,

протягивая «ронсон» — прикури!

Вдвойне нелеп здесь милиционер,

когда, страдая от избытка такта,

пытается избавиться от факта

не правонарушения — манер.

На эту пару рифм другой пример:

это вполне благоприятный фактор,

когда не нужен внутренний редактор

с главным редактором: он не миллионер.

Я от Кавказа делаюсь болтлив.

И, может быть, сильней, чем от «Кавказа».

Одна случайно сказанная фраза

сознанье обнажает, как отлив.

А там стоит такая полумгла,

что я боюсь, что я умру в Багеби.

Наверно, Богу мыслился на небе

наш путь как вертикальная шкала…

На Красной площади всего круглей земля!

Всего горизонтальней трасса БАМа.

И мы всю жизнь толчемся здесь упрямо,

как Вечный Жид у вечного нуля.

И я не понимаю, хоть убей,

зачем сюда тащиться надо спьяну,

чтобы тебя пристукнул из нагану

под Машуком какой-нибудь плебей.

Загрузка...