Витек Самойленко и Максим Голубицкий были хроническими неудачниками по всей своей сорокалетней жизни. Оба числились в чистой шелупони, и авторитетом не пользовались никаким. Они и в тюрьму садились почти одновременно, по одним статьям, и попадали в одни зоны, так что поневоле мужики сдружились. Сом и Максик, так их звали в воровской среде, с очередной отсидки пришли почти одновременно, в мае. Лето они провели сравнительно хорошо, но ближе к зиме жизнь обернулась к ним своей оскаленной, щербатой улыбкой. Дом, где обитали два этих полубомжа, не отапливался, развалилась печка, так что, несмотря на все тряпье по ночам их бил сильнейших озноб. А тут они еще сдуру подсели на ханку, а этот вид кайфа требовал гораздо больше финансовых вливаний, чем пользование обычным денатуратом. Так что в тот осенний вечер их мучил один простой вопрос: что украсть, чтобы кольнуться? Куры, утки, гуси — всё это в округе они уже выловили, а то, что осталось, соседи хранили как зеницу ока, под надежными замками и решетками. Пойти на грабеж они не могли, кишка тонка. Посовещавшись, друзья решили прошвырнуться по другим районам города, доселе не обследованными ими на предмет краж. На одинокую машину, «десятку», стоящую на темной улице, Сом и Макс наткнулись случайно. Осмотревшись по сторонам, они осторожно подошли к машине, осмотрели ее.
— Слушай, а там, может, магнитола есть? — Спросил, пытаясь рассмотреть хоть что-то сквозь тонированные стекла Макс.
— Ну, и что если эта бормоталка там есть? Все равно там, поди, сигнализация, — возразил Сом. — Сейчас как завоет, хрен убежим.
— Само собой, ты мне это уже не объясняй, ясен хрен, что она под сигналкой.
Макс чуть поколебался, а потом толкнул машину в бок. Она качнулась, но не издала ни звука. Воришки переглянулись.
— Что, может, проверим? — предложил Макс.
— Давай, — согласился Сом.
Все необходимое для вскрытия машины у него было с собой: железная линейка, и длинная отвертка. Через полминуты замок щелкнул, и дверь открылась. Сом торопливо уселся на место водителя, пошарил рукой слева от себя, и приглушенно рассмеялся.
— Есть магника! Вот везуха.
— Открой багажник, я сзади пошурую.
Через минуту он сообщил: — Домкрат есть и сума с инструментами.
— Нештяк! Живём! Айда к Рашиду, загоним всё.
Через пару минут оба вора, очень довольные собой, торопливо удалились в сторону окраины.
А еще через десять минут со стороны дома вспыхнул свет, послышались голоса. Хозяин проводил гостей до калитке, хотел, было, уже закрыть ее, когда от машины донесся жуткие мат.
— Рыдя, ты что, падла, сигнализацию на нее не мог поставить?!
— Нечай, да когда ставить, сегодня только тачку пригнали, — оправдывался тот. — Сам сказал, возьми машину попроще, чтоб в глаза не бросалась.
К ним подошел хозяин дома, с усмешкой спросил: — Что, вскрыли вашу тачку? Может, милицию вызвать?
— Не гоня пургу, майор! — зло ответил Нечай. — Ваши могут только хрен в ширинке найти, да и то если по трезвянке. Сам разберусь.
— Ну, как хочешь. А то сделаем по полной программе, с пальчиками и оперативными мероприятиями.
— Иди ты на хрен! Я и без твоих «пальчиков» найду этих сук.
Нечай свою угрозу выполнил. Уже к полудню следующего дня Сом и Максик сидели в гараже Рыди, прикованные к деревянной стойке стеллажа общими наручниками, и выплевывали изо рта остатки и без того редких зубов. Сначала над бедолагами хорошо поработал сам Нечай, потом уже отвел душу Рыдя.
— Но Рыдя, братан, мы же не знали, что это твоя тачка! — преданно глядя на сивого истязателя единственным открытым глазом, уверял Сом.
— Рыдя, мы же с тобой вместе на крытой были, в восемьдесят девятом, помнишь? Я же никогда у своих не крысятничал, — бил себя свободным кулаком в чахоточную грудь Максик. — Я же не знал, что ты себе новую тачку купил.
— Пошел ты нахрен, пидор! — Зло шипел Рыдя. — Я эту тачку только пригнали, а ты ей уже замок покорежил, скотина.
Так что, не взирая на все уговоры, Рыдя их не отпустил, а, плюнув на пол, вышел из гаража, и запер калитку.
— Мандец нам, Максик, оденут скоро нам деревянный бушлат, и спустят под воду, в обнимку с кочергой, — понял Сом.
— Ты чё, чё мелешь то? — Максик в отличие от друга не отличался большой сообразительностью. — За что нас в расход списывать? За магнитолу что ли?
— А, хоть и за неё. За ними это не заржавеет. Они сколько нашей братвы в речку спустили. Ещё ни один не всплыл. Для них это как два пальца об асфальт.
Максик нервно огляделся по сторонам, потом посмотрел на наручники. Рыдя их прицепил за деревянную стойку мощного стеллажа, на который сваливал самый разный хлам. Умирать как-то не хотелось, и он попытался свалить стеллаж на себя.
— Ты че, охренел?! — завопил более умный Сомик. — Он же если свалиться, и пришибёт нас, как двух тараканов.
— А чё делать то? Подыхать, что ли тут?!
Сомик так же осмотрел всю конструкцию, подергал стойку, отчего в руку Максика врезалось железо наручников, и друг послал его к одной известной матери.
Убедившись, что так им свободы не обрести, Сом начал шурудить на ощупь по полкам стеллажа.
— Посмотри там, может кусачки будут, или ножовка по железу, — посоветовал он Максику.
Ножовку Максик нашел, но не по железу, а по дереву. После короткого раздумья его "мозговой цент" согласно кивнул головой.
— Ну и хрен с ним, нельзя перепилить наручники, так пили деревяшку.
Спустя десять минут интенсивного труда они были на свободе. Свобода, правда, была ограничена длинной связывающих их наручников.
— Давай поищем ножовку или зубило, — предложил Сомик. Но Максик был трусоват, он не хотел задерживаться в этом помещении даже лишнюю минуту.
— Да ну хрен с ними, с этими железяками. Сейчас до хаты своей доберемся у меня там, в сарае зубило и кувалда лежала.
Может, так бы и получилось, если бы выбравшись из гаража, они, не пройдя и сотни метров, наткнулись на машину вневедомственной охраны. Парни ездили по своему обычному маршруту, и когда, вывернувшись из-за поворота, в свете фар увидели эту парочку, они даже лишись речи.
— Это что за хрень такая? — спросил водитель, рассматривая двух чудовищ с распухшими, синими лицами, с узкими щелочками глаз. Поняв, что перед ними милицейская машина, воришки дернулись, было, бежать, но в разные стороны, так что оба взвыли от боли, и поневоле остались на месте. Через минуту они сидели в салоне «Жигулей»
Прибытие столь забавной пары вызвало большой интерес и в ГОВД. По городу дежурил как раз начальник уголовного розыска Георгий Георгиевич Косарев. Больше всего его, конечно, заинтересовала связующая нить между этими двумя жертвами судьбы.
— Ну, гаврики, кто из вас садо, а кто мазо? — спросил он. — Я знал, что вы педирасты, но что с такими загибами! Сами себя так изувечили?
— Георгиевич, сними эту хрень, — слезно просил Сомик.
— Да, а то и поссать даже трудно.
— Не могу, не я вас заковал, не я и раскую. Так кто это вас так хорошо в садо-мазо записал?
— Георгиевич, отпусти, ради бога! Мы же ничего не делали!
— Ничего? А это верно. Я вот, думаю, в обезъянник я вас запирать не буду.
Урки с облегчением вздохнули. Но, рано.
— Не за что вас запирать, вы же не преступники? Нет. Вы наши гости, почётные. Почему почётные, знаете? Потому что сегодня чётное число. И как почётных гостей запру как я вас на ночь в кабинет Малафеева. Прямо так, с браслетами. Вам же это нравиться? И чтобы за ночь там не нагадили.
— Да ты чё, Георгиевич, меня уже припирает по большому! — взорвался Максик.
— По большому? Ужас. Ну, он тебе поможет штаны снять, — тот ткнул пальцем в Сомика.
— Георгиевич, расцепи, побойся Бога!
— А вот коммунисты нас убеждали нас, что Бога нет. И кого мне теперь бояться? Бога, или прокурора?
За какой-то час, под такое вот «ха-ха» Косарев выудил из них всю правду, заставил подписать показания, и только тогда снял наручники.
Косарев был уверен, что теперь и Нечая и Рыдя можно будет посадить. Статья им светила серьезная — похищение людей с последующим избиением. Отправив бомжей в обезьянник, написав рапорт обо всем происшедшем и дав инструкции о содержании «садомазохистов» под стражей, он спокойно сменился с дежурства, и ушёл домой. Но в чем ему не повезло, так это в хронологическом пространстве. Бомжей он принял в ночь с седьмого на восьмое ноября, так что по случаю пролетарского праздника ни прокуратура, ни высокого начальства не было. За суетою дел о судьбе своего рапорта майор вспомнил только через сутки. К его удивлению никто не мог ничего сказать о последствиях его докладной записки. Как назло никого из руководящего состава не было, так что Косарев обратился к дежурному офицеру. Это был лейтенант Астафьев, симпатичный, розовощекий парень, только этой осенью летом пришедший к ним на службу после училища.
— Так, а где эти два гаврика? — спросил Косарев лейтенанта.
— Какие гаврики? — не понял тот.
— Ну, эти два чуда недоделанных, Самойленко и Голубицкий? — сказал Косарев, кивая в сторону обезьянника.
— А, эти два избитых-то? — понял лейтенант. — Так их отправили в больницу.
Косарев опешил.
— Кто отправил?
— Я.
— Давно?
— Прошлым утром.
— Когда!?
— П-прошлым утром, — уже заикаясь, повторил лейтенант.
— И где они теперь?
— Не знаю.
— Как не знаешь? Их там что положили, или перевязали, или прирезали нахрен и отправили в морг?
— Да не знаю я!
— Как это ты не знаешь?! Ты зачем их туда отправил?!
— Мне было велено отвезти их в больницу, других приказов не было. Я вон патрульную машину отправил с ними, сержанта. Она так быстро вернулась.
Косарев помотал головой.
— Слушай, лейтенант, ты всегда такой дурак, или только на работе?
Астафьев судя по лицу, обиделся.
— Нет, ты даже не обижайся, — продолжил Косарев. — Ты знаешь, кто они?
— Бомжи.
— Да не бомжи они, а пострадавшие! Повтори.
— Пострадавшие.
— Именно! Ты проникся этим словом. Они пострадавшие, а потом уже бомжи. Какое на них было написано распоряжение?
— Держать до последующего распоряжения начальника уголовного розыска.
— А ты что сделал? Ты отправил пострадавших в никуда. Где мне их искать? У них адреса то нету!
— Мне так приказали.
— Приказали! Приказали одной бабке долго жить, вот она и не умирает сто лет. Письменный приказа был?
— Нет.
Косарев с недоумением рассматривал лейтенанта. Тут он заметил странную штуку, один глаз Астафьева был голубым, а второй зеленым. И в них было столько наивного недоумения, что майор отложил в сторону все заготовленные, не очень хорошие слова, и спросил: — И кто же тебе это приказал. Кто это так побеспокоился о братьях наших ближних? Кого волнует здоровье наших кривовских бомжей?
Лейтенант ожил.
— Майор Мамонов. Он приказал мне, вчера ещё, с утра.
— Ах, вот даже как! Ну, что ж, мы спросим и с него, и мне по хрену что он сейчас ИО. замначальника.
Косарев быстрым шагом прошел в другой конец управления. Здесь находился кабинет недавно назначенного заместителя начальника ГОВД майора Мамонова. Ушедшего на повышение Бессонова он сменил всего неделю назад, да и то числился пока в заместителях.
Мамонов был у себя, в непривычно смешных на его глазах очках он рассматривал какие-то бумаги. Не здороваясь, Косарев подошёл к столу, и уперевшись кулаками в столешницу, напористо спросил: — Ты велел отправить Самойленко и Голубицкого в больницу?
— Ну, я, — спокойно ответил тот.
— Ну и где они теперь?
Майор пожал плечами, сделал вид, что рассматривает какие-то важные бумаги.
— Откуда я знаю. По домам разошлись.
— Каким домам! — взорвался Косарев. — Откуда у них дома? Они жили в халупе на Островского пять, бывшей хате Машки Иноземцевой.
— Это, торговка самогоном, которую убили два года назад? — спросил Мамонов.
— Да! С тех пор там никто не жил, кроме этих двух бомжей.
Мамонов оторвался от своих бумаг, и что-то записал в своем ежедневнике.
— Ну и что ты теперь хочешь от меня? — спросил он.
Косарев пододвинул к столу стул, сел на него верхом.
— Слушай, Михаил, ты кому-то можешь мозги компостировать, но мне то не надо. Мы с тобой почти в один день в органы пришли. Ты что, за пятнадцать лет службы ничего не понял? Гавриков этих надо было не выпускать, а прятать, и как можно тщательней, чтобы у Нечая руки до них не дотянулись. Ну, что молчишь, скажи мне что-нибудь?
Мамонов отложил в сторону бумаги, снял очки.
— Знаешь, что я тебе, Георгий, скажу? Не трогай Нечая.
— Чего? — не понял Косарев.
— Не трогай Нечая, — повторил Косарев. — Ты разве не понял, что нам выгодно, что теперь в городе одна уголовная власть. С ним, по крайней мере, можно договориться.
Косарев сразу ухватил суть всего этого цветистого предложения.
— И что, ты уже договаривался?
— А это уже не твое дело, договаривался я или нет.
— Да знаю я, что уж стесняться, — Косарев усмехнулся. — Мне Мазуров говорил про это, но я сильно то ему не верил. Он то все, дурак, думал, кто ж тогда Лущана предупредил, всё на мужиков из отдела грешил, голову сломал на этом. А это ты, оказывается, стучишь тут для братвы. Молодец!
Мамонов закурил, внешне он выглядел спокойно, даже пальцы не дрогнули.
— Ладно, Жора, мели, Емеля, твоя неделя, — согласился он. — Только Нечая не трогай.
— Нечая я не трону, нет у меня теперь потерпевших, чтобы подцепить его крючок, но ты не думай, что тебе это сойдет с рук. Рапорт в УСБ я на тебя напишу, можешь не сомневаться. Я тебе это вот так, в лицо про это говорю, чтобы потом, — он погрозил Мамонову пальцем, — не говорил, что это сделал за твоей спиной, что я тебя хочу подсидеть. И руки мне больше при встрече не подавай, всё равно не пожму.
Косарев в бешенстве спустился вниз. Он ворвался в Дежурную часть, и спросил Астафьева: — Ну, что, разноглазый разгильдяй, хоть машина у тебя свободная есть?
— Есть, только бензина в ней нет. Вот, бомжей этих вчера отвезли, и он кончился.
Майор плюнул на пол, и, махнув рукой, вышел из здания милиции. Ему повезло, встретил знакомого милиционера, тот ехал в тот же район, к себе домой. Так что уже через десять минут Косарев расхаживал по убогому жилищу двух неудачников. Больше всего его взволновал большой лист железа посредине комнаты, на котором был насыпан слой песка и гальки, а уже сверху громоздилась куча обгорелых углей и остатков дров. Майор потрогал угли, сморщился. В них не осталось ни капли тепла.
— И где же вас теперь искать? — пробормотал Косарев. — В каком-нибудь омуте?
Но воришки были живы и пока ещё здоровы. Когда их вывезли в больницу, и оставили одних в приёмном покое, Сом понял все.
— Канаем отсюда, — шепнул он своему другу, — быстро, бегом!
Они бочком просочились мимо занятых тяжёлым больным медиков, и вышли через другую дверь, в коридор, ведущий в здание больницы, а затем и через черный вход покинули медицинскую обитель. Через пять минут после этого к больнице подъехали два черных джипа.
Почти сутки Сом и Максик прятались в кустах около железной дороги, а потом все же решились покинуть родные края. Они заползли в пустой товарный вагон, закрыли двери, и, прижавшись друг к другу, улеглись спать. В вагоне все же было теплей, чем на ноябрьском ветре.
— Приедем на юг, поедим виноград, он еще в это время висит на полях, — мечтал Сом. — Я там работал на виноградниках, в стройбате. Сколько мы тогда его собирали, представить не можешь! А уходило под снег еще больше.
— Это хорошо, — пробормотал, засыпая, Максик. — Может, и вина попьем.
— Это обязательно, вино там дешевое, свое. Тогда литр стоил рубль. Представляешь, на трёшку можно было три литра взять, шесть пузырей, если в пол-литры пересчитывать.
— Кайф.
— О, тронулись.
Он посмотрел на солнце, отражающееся в узких полосках вагонного окна, и удовлетворённо заметил: — Видишь, точно на юг едем. айда, поспим, что ли.
Сом не знал, что вагон, в который они залезли, на следующей станции перецепили, и вместо юга, он поехал на север, в Воркуту, к уже ядреным сибирским морозам. При этом вагон закрыли, и выбраться из него они уже не смогли. Этим двум неудачникам по жизни не повезло ещё раз, последний. Через месяц их замерзшие трупы благополучно доехали до станции назначения, доставив немало хлопот местным работникам линейной милиции.
Косарев действительно послал рапорт на Мамонова в Управление собственной безопасности, но ни каких последствий для последнего это не вызвало. Тогда старый опер понял, что произошло то, чего он боялся больше всего — бандиты и милиция стали одним целым.