13 ВИЗИТ ИНСПЕКТОРА


Теперь, оглядываясь назад, могу сказать, что я ожидал от них большей прыти. Я предполагал, что они начнут действовать гораздо быстрее.

Миновал месяц со дня моей последней встречи с Тиббсом, прежде чем он нанес первый удар. До этого на чартерстаунском фронте царило относительное затишье. Был ранний август, и крупный покупатель отсиживался в поместьях на юге Франции и прочих излюбленных местах отдыха буржуазии. Так что не было смысла метаться в поисках перспективных клиентов, производить оценку имущества и так далее. Тем более у меня, по моим предположениям, еще оставалась для этого уйма времени.

Начать кампанию я решил в конце сентября. Англичане, включая самых инициативных и предприимчивых, не осознают, что лето кончилось, и они уже вернулись к работе, раньше начала октября, когда, заглядывая в зеркало, обнаруживают, что загар уже начинает выцветать. Эта небольшая отсрочка нам не повредит, решил я.

В это время меня преследовала фантастическая удача. Благодаря деньгам, выигранным в покер, я уже начал выкупать заложенную квартиру, так что не терял надежды в скором времени подняться до такого уровня благосостояния, когда смогу вторично сделать предложение Линдси.

Мой успех в игре, мое фантастическое везение явилось следствием того, что я стал играть в более перспективных местах, а также не в последнюю очередь это было связано с переменой тактики игры.

Карточный «талант» Пучка привязал бы к нему любого, но любил я его не за деньги. Думаю, его энтузиазм был самым привлекательным качеством. Трудно было найти в мире вещь, по поводу которой он не проявлял бы неуемного восторга.

— У тебя что-то в сумке! — радостно пыхтел он, стоило мне прийти домой с парой новых «си-ди».

— Вряд ли тебе это понравится, — отвечал я. — «Карпентерс» не в твоем вкусе.

— Все, что в сумке, в моем вкусе, — заявил пес. — Сумка — единственная вещь в мире, в которой можно быть уверенным. — И он принялся обнюхивать новинку.

— Стирка! — орал он, когда я выгребал содержимое корзины для грязного белья. — Как это здорово! Стоит ему там повертеться, и белье начинает пахнуть совсем по-другому. Прямо какая-то магия.

— Тебе же всегда нравились запахи позабористей. Вот уж не думал, что тебе по душе «Персил».

— Мне по душе все интересные запахи, — с воодушевлением заявил Пучок.

— Но машина упрощает запах. Разве не так?

— Но сначала она его крутит! — отвечал пес с непостижимой собачьей логикой.

Где-то в это время я стал видеть сны. Банальная вещь, в общем-то. Мне снилось, что я нахожусь в коридоре, полном дверей, что-то очень похожее на фильм «Матрица. Перезагрузка». Откуда-то издалека доносится лай Пучка, что само по себе было непривычно: я слышал лай вместо слов. И, тем не менее, ничуть не сомневался, что это Пучок, а не какой-нибудь другой пес. У меня была стопроцентная уверенность, какая бывает только во сне, что он находится за одной из дверей, и все же я не открывал ни одной из них. Я как будто стоял перед выбором — по какому пути пойти, но чувствовал абсолютную неспособность на что-нибудь решиться. И даже не знаю, почему так происходило.

Затем мне стали сниться совершенно непонятные вещи, которые трудно интерпретировать. Например, я знал, что где-то есть колеса, хотя я не видел их, но отчего-то был уверен, что они там есть, потом откуда-то всплыл загадочный номер М345667, за ним еще несколько букв, которые на самом деле не были буквами, и цифры, которые не были цифрами.

Проснувшись однажды посреди ночи, я увидел, что Пучок сидит возле моей кровати и озабоченно меня разглядывает.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответил я.

— Ты разговариваешь во сне.

— Я видел сон, — вяло отозвался я. — А что я говорил?

— Линдси. Ты повторял ее имя много раз.

— Странно. Ее-то как раз там и не было.

— «Точно пес, он охотится в снах», — процитировал Пучок. — Это Теннисон. На самом деле он был стаффордширским бультерьером. Все поэты «Озерной школы» были собаками, потому что ходили на прогулку к озеру. — Он смущенно сморщил лоб. — Я тоже видел сон, — признался он.

— О чем?

— Я бежал по пляжу за мячиком.

— В самом деле?

— Так оно и было. Что это означает?

Как и пес, я терялся в догадках.

Было десять утра хмурого, облачного понедельника и я как раз заканчивал с рекламными объявлениями о продаже Чартерстауна, когда позвонила Линдси — вся в слезах.

Пучок был в конторе со мной, под неусыпной опекой Люси и остального персонала. Сотрудники и клиенты от него прямо-таки не отлипали. Я отсел подальше от этой угодливой суеты, которой сопровождается появление на скучной работе ребенка или животного, что развлекает всех необыкновенно. Итак, я сидел в гордом одиночестве, помышляя о покере и выигрышах — прошлых и предстоящих. Ощущение опасности неизбежно со временем сходит на нет. Начинаешь становиться нахальным и вместо передвижения по улицам короткими перебежками, от покрова одного фонарного столба к другому, принимаешься разгуливать с важным видом и развязно заявлять встречающимся на пути подозрительным личностям: «Ну, подойди, попробуй», потому что совершенно уверен, что они не подойдут. И тут зазвонил телефон.

Это была Линдси, и она рыдала.

Мне приходилось прежде видеть Линдси в слезах — на маминых похоронах, например, — но то были слезы смирения. А сейчас Линдси рвала и метала, что еще более странно, потому что я никогда не давал ей повода рвать и метать.

— Дэйв! — кричала она. — Это ужасно! Мне угрожают!

— Что?

— Утром у меня был пациент. И пока я с ним занималась, он стал меня шантажировать.

Линдси уже, в общем-то, успокоилась насчет Тиббса, особенно после того, как я купил полный набор чехлов для сидений ее «Клио», после чего она бросилась мне на шею с признательным криком: «Папочка!», вырвавшимся у нее в момент поцелуя.

Однако я заметил происходившие в ней перемены, с тех пор как она узнала о несостоявшихся отношениях с Котом. Любой другой, кто не знал ее настолько хорошо, мог подумать, что у нее начался новый этап в жизни.

За эти полтора месяца, которые прошли после переговоров с Тиббсом, мы побывали в Лондоне больше раз, чем за предыдущие четыре года. Мы ходили в рестораны и театры, бары и картинные галереи, и это было здорово, особенно когда я купил видеомагнитофон, в котором мог разобраться, и даже умудрился записать «Большого брата».

Мы заказывали чай в отеле «Ритц», что даже меня, карточного игрока с моим нереальным отношением к деньгам, заставило взглянуть на деньги реально. Мы видели виртуоза карточной игры Джоба Филлипса, прозванного Иовом за свое легендарное терпение. Да, он работал коридорным в гостинице, но я знал, что он вернется, он просто ждал своего часа, у него не было другого пути.

Мы сняли номер, который обошелся как раз в сумму, потраченную мной за четыре последних отпуска, и занимались любовью, используя в качестве ложа безумно дорогую антикварную мебель.

— Скажи, разве не здорово? Давай всегда так жить, — сказала тогда Линдси.

— Собаку сюда не пустят.

— Ты и твоя собака, — сказала она, — достали меня. — Она слегка вышла из себя, обнаружив фото пса в моем бумажнике. Ее фото там тоже было, так что грех жаловаться. Может быть, это немного чересчур, но снимок Пучка я носил с собой, чтобы заказать псу карточку для проезда по железной дороге. Мы с ним поспорили, что человек, который будет оформлять карточку, не заметит, что выписывает ее для собаки.

Железнодорожный кассир поставил печать на фото без вопросов, затем сказал:

— Послезавтра возвращаетесь в Баркинг, не так ли? — что рассмешило нас необыкновенно.

На период лондонских похождений Пучок был сдан под опеку Люси, к чему отнесся как к развлечению. Они смотрели старые фильмы, и время от времени она спрашивала, не хочет ли он еще сосисочку, на что пес неизменно отвечал, что самую маленькую, пожалуй, да, он проглотит, если она смажет ее майонезом, чтобы лучше проскальзывала в желудок.

Однако я был далек от всех этих мыслей, когда Линдси поведала мне историю, как, оставшись с глазу на глаз с новым клиентом и занимаясь довольно проблемной мозолью, услышала угрозы в свой адрес.

— И что же он говорил?

— Он сказал: «Ваш друг задел интересы весьма влиятельных особ».

— Но это не угроза.

— Он сказал, что мне конец, если ты не сделаешь то, что они говорят. Причем конец ужасный.

— А это уже угроза, — согласился я. — Совсем другое дело. Он обозначил временные рамки?

— Я не спрашивала подробностей его бизнес-плана, Дэвид.

Похоже, я вел себя бестактно.

— Давай я к тебе приеду, — попытался исправиться я.

— А ты сможешь? Если бы ты остался сегодня ночевать, мне было бы спокойнее.

— Конечно, — ответил я, тут же задумываясь, не сможет ли Люси сегодня взять собаку. Светлый ковер Линдси совершенно не совмещался с собакой. Вообще-то, по моему разумению, он не совмещался и с тем, что находится на полу, но тут уж ничего не поделаешь. Ночевать у меня, в «непривычной обстановке», Линдси не могла, так как была лишена необходимых жизненных благ, собранных у нее дома. Мои блага, очевидно, ее не устраивали.

— Что ты собираешься предпринять, Дэйв? — спросила Линдси с другого конца провода. Голос ее выдавал заметное напряжение.

— Думаю, лучше всего заглянуть еще разок к Тиббсу и поговорить с ним как следует.

— О боже! — воскликнула она. — Только не это!

— Не беспокойся, дорогая, я просто скажу ему, что он зарвался. Он не имеет права.

Последовало молчание. Затем раздалось:

— Ты что, серьезно? Что за чушь ты несешь! Что значит — не имеет права? Как раз он-то и может сделать что угодно. А что можешь ты? Натравить на него эту дурацкую собаку?

— При чем тут собака? — возмутился я. — И вовсе она не дурацкая.

В этот момент «дурацкая собака» лежала кверху брюхом, чтобы облегчить Люси задачу ее кормления куриной начинкой из пирожка. Пес тревожно оглянулся, услышав обидные слова, точно принц Филипп, которому сообщили, что вся кубышка достанется младшему по возрасту Гарри.

— Дэйв, можно серьезнее? Мне угрожают убийством, и в твоих силах остановить их.

— Ну.

— Так почему ты их не остановишь?

— А что ты предлагаешь, чтобы мы им уступили? — прошипел я в трубку, впервые задумавшись всерьез.

— Дэвид, что еще можно сделать в такой ситуации?

— Ну… мы можем позволить им растоптать нас!

В голосе Линдси прорезались истерические нотки:

— Они собираются растоптать нас вне зависимости от того, позволим мы им это или нет!

— Послушай, не надо так переживать. Это дело я как-нибудь улажу.

— Что ж, в таком случае это будет первое дело, которое тебе удалось уладить! — бросила она и грохнула трубкой.

Сначала я собирался перезвонить, но потом решил дать ей время успокоиться, прийти в себя. Было в наших отношениях поразительное сходство со стратегией Чемберлена против Гитлера.

Словно чувствуя мое замешательство, Пучок подбежал ко мне, и я принялся мять его уши, пытаясь сосредоточиться.

— В чем проблема? — спросил пес.

— Тиббс стал давить на Линдси.

— Вот это да! — вырвалось у пса. — Должно быть, это ее заводит?

— Тут не до шуток.

— Прошу прощения, — вспыхнул пес, привыкший, как я уже заметил, видеть лишь светлую сторону вещей.

Я сказал Люси, что очередной визит к клиенту отменяется, чтобы она перенесла встречу на другое время, и вышел к машине.

Пучок рвался выйти из машины и напрашивался в гости, но я приказал ему ждать.

— Быть назначенным охранником вашей машины для меня высокая честь, сэр, — поблагодарил меня Пучок. — Ведь это одно из высочайших собачьих призваний.

Я почти всегда брал пса с собой на выезды, поскольку машина — одно из немногих мест, где я мог свободно с ним разговаривать. На работе нам приходилось перешептываться — Пучок быстро усвоил мои интонации и стал бессознательно им подражать. Общались мы в основном, укрывшись за моим столом или в комнате для персонала, когда там никого не было.

— Открой дверь, о многоуважаемая повозка, — обращался пес к машине.

В конце концов, он привык к автомобилю и уже не отстаивал свою точку зрения, что «земля убегает от машины».

— Она тебя не слышит.

— Она что — глухая? — Казалось, Пучок заискивал перед автомобилем. Она же такая большая, сильная, сказал он как-то, вот и толстяк из телевизора, который вас так раздражает, но на которого вы все равно смотрите, говорит, что к машине нужно относиться с уважением.

— Там был другой автомобиль, «порше», — сказал я. Как опрометчиво я поступил, разрешив ему смотреть «Высокую передачу». Вообще-то, я надеялся, что он хоть что-то усвоит из правил дорожного движения. Но все, чему он научился за несколько дней просмотра этой телепрограммы, рассуждать в точности как ее ведущий Джереми Кларксон. Должен сказать, что Джереми Кларксон в собачьем обличье невыносим.

Что интересно, Пучок проявлял чисто отцовский (в смысле, какой был у моего отца) интерес к автомобилям. Помню, однажды во время разъездов по магазинам на старенькой «Ладе» отец заметил:

— Они дешевые, и уже это одно приятно.

— Так ты не собираешься поменять ее? — спросил я.

От возмущения отец чуть не бросил руль, но тут же снова инстинктивно ухватился за баранку, поставив руки в положение «без десяти два», как будто пытаясь зажать машине уши.

— Нельзя чтобы она слышала то, что ты сейчас сказал! — воскликнул он.

— Почему?

— Потому что… Если она узнает, что ты собираешься… — он даже не рискнул договорить вслух и произнес одними губами: —…ее бросить, — он боязливо оглянулся, — она сломается, и ты никогда от нее не избавишься. Все, поехали…

Мы мчались к Линдси на работу, по пути Пучок высунул голову за окно: любимая поза собаки в автомобиле.

— Зачем ты все время высовываешься? Тебе что, это доставляет какое-то особенное удовольствие?

Пес глотал воздух, щеки его раздувались мохнатыми кожаными пузырями, а язык развевался на ветру. Он убрал голову из окна и сидел с маниакальным блеском в глазах.

— Потому что я могу так делать! — воскликнул он ошалело, прежде чем снова сунуть морду в мощный воздушный поток за окном.

Между Пучком и Линдси сквозил отчетливый холодок. При ее появлении пес мгновенно умолкал. Я понял, что недолюбливает он ее за то, что собакам трудно хранить молчание, а при ее появлении я переставал с ним разговаривать.

— Она тебе не правится? — спросил я однажды Пучка.

— Нравится, если вам нравится. — И уши его моментально приклеились к голове, точно я застиг его на месте преступления с головой, засунутой в банку с печеньем. — Она член стаи, и я остаюсь лояльным к ней, пока она относится ко мне так же. — В голосе пса зазвучала обида. И все же, казалось, он не рассматривал угрозу со стороны Линдси всерьез.

Но что же делать с Котом, в самом деле? Понимаю, что не все торговцы недвижимостью в детстве были бойскаутами, но я никогда не предполагал, что может дойти до такого.

Я зарулил на стоянку возле поликлиники, где работала Линдси. Типичная местная амбулатория с терапевтами, мозольным кабинетом, физио- и прочими терапиями.

Пес хотел увязаться за мной, очевидно забыв о своем обещании стеречь машину.

— А как же одно из высочайших собачьих призваний? — напомнил я, но не стал дожидаться ответа и добавил: — Я буду через десять минут.

— Тогда о'кей, — отозвался пес, устраиваясь на заднем сиденье. — Буду ждать.

Я подумал, что жить в этом мире было бы намного проще, если бы все так ревностно относились к своим обязанностям.

Линдси оказалась возле регистратуры, в глазах ее по-прежнему стояли слезы. Регистраторша успокаивала ее, настаивая на необходимости вызвать полицию.

— Линдс! — окликнул я ее.

Она бросилась мне на шею, на этот раз, даже не осмотрев мой костюм на предмет собачьей шерсти. Видимо, дело было плохо. Это уже серьезно.

— Она в ужасном состоянии, — поведала мне регистраторша.

— Но не в таком, как мои ноги! — заявила какая-то престарелая дамочка, сидевшая в вестибюле и, видимо, ожидавшая, пока Линдси придет в себя.

— Как он выглядел?

Не знаю, для чего я это спрашивал, просто показалось, как нельзя более уместным задать в данной ситуации именно такой вопрос.

— Он должен был остаться на пленке, у нас камеры внутреннего наблюдения, — заявила регистраторша. — Давайте-ка взглянем на него еще разок. — Она проявляла чуть больше рвения, чем было уместно.

Линдси безутешно рыдала на моем плече.

— Думаю, это может ее травмировать, — заметил я.

Линдси вскинула на меня глаза, лицо ее было мокрым от слез.

— Нет, — ответила она, — как раз наоборот — это должно помочь.

— Я принесу чай, и потом мы все вместе посмотрим! — весело воскликнул ее коллега, парень из физиотерапии, с которым мне как-то доводилось пересекаться у них на рождественском коктейле.

— Я присоединюсь к вам через пять минут, только принесу карточку миссис Прентис, — сказала медсестра, появившаяся, чтобы успокоить пожилую пациентку. — Сейчас, миссис Прентис, вас примут. Кто-нибудь знает, как это перематывается?

Уразумев происходящее, миссис Прентис мигом забыла про мозоли.

— Вы заработаете двести пятьдесят фунтов, если пошлете эту видеозапись на телевидение, в «Патрульную часть»! — с жаром произнесла она, резво подбегая к регистратуре.

— В «Дежурную часть», миссис Прентис, — уточнила медсестра.

— А можно посмотреть на преступника? — спросила миссис Прентис.

— Сколько угодно, если это вам поможет, — ответила медсестра, которая, очевидно, не впервые сталкивалась с этой пациенткой.

Наконец нашелся человек, знающий, как перемотать запись, и мы засели в какой-то служебной комнате, и начался просмотр. В кабинете Линдси камеры не было, поэтому все, чем мы располагали, — это изображение мужчины в гардеробе и возле регистратуры.

— Отличный портрет, — заметила девушка из регистратуры. — С этим вы можете смело обращаться в полицию.

Однако я уже знал, что обращение в полицию не стоит в повестке дня.

Вообще-то, со стороны вид у него был вовсе не зловещий. Он был невысок, не широкоплеч, даже тщедушен, однако это был полисмен. Тот самый, с которым я играл в покер у Тиббса. Я узнал его лысый купол, его усы (неужели такие еще носят!) и этот пронзительный взгляд, прожектором скользящий по вестибюлю. Нет, мы не могли обращаться в полицию, потому что полиция сама пришла к нам.

Я положил голову на руки. Вот теперь, похоже, начались настоящие неприятности.


Загрузка...