Говорящая собака

37 СТАЙНОЕ ЖИВОТНОЕ

Вот каков был мой план.

Я собирался зайти в зал для игры с двумястами тысячами в кармане и выйти оттуда с довеском в миллион фунтов стерлингов, а разномастные босяки, которых я оставлю на месте сражения, похлопывая меня по плечу, будут желать мне удачи и доброго пути.

Все должно пройти нормально. Ведь я имею дело не с гангстерами. Согласно гангстерской иерархии, эти люди могли находиться ближе к дону Корлеоне, чем его собственные зубы, однако дело как раз в том, что они не имели к нему никакого отношения.

Тут важно заметить: единственное, почему этих субъектов нельзя назвать гангстерами, так это потому, что они были слишком умны. Они нашли способ делать огромные деньги, не нарушая закона.

Ну да, кое-кого избили, быть может, даже «убрали», если тот полицейский тип не блефовал, но это не их стиль. Если они и нанимают кого-то для такой цели, то наверняка пользуются услугами со стороны, у них нет постоянной армии головорезов, в которой нужно поддерживать боевой дух все новыми и новыми «разборками», разжигая их примитивные инстинкты зрелищем насилия. Так, во всяком случае, представлялось мне.

Игре предшествовали достаточно сложные приготовления, разыгрывалась целая прелюдия. Что было весьма предусмотрительно, так как все доверяли друг другу лишь отчасти.

Каждая из сторон определяла свое место игры: паб, отель, любое публичное место, где имеются камеры слежения и сложнее устроить налет; каждый учитывал интересы собственной безопасности.

Единственное место, где можно было устроить подобную встречу, — Лондон.

Причин тут несколько. Во-первых, у многих, с кем мне предстояло играть, были дела в Лондоне. Во-вторых, здесь полно подходящих заведений, отвечавших вышеупомянутым условиям, и в случае несогласия всегда можно было подыскать поблизости альтернативное решение, не разъезжая по городу в поисках нового места.

Итак, выбиралось два места, где могла состояться игра, как два набора лент для проигравших в Кубке Футбольной Ассоциации, из которых один остается неиспользованным.

Мы встречаемся в каком-нибудь баре и просим любое незаинтересованное лицо бросить монету, чтобы определить, в каком из двух мест мы будем играть. После чего звоним по телефону, чтобы туда доставили деньги. Никто, как вы понимаете, с собой таких сумм не носит. Деньги доставляются как минимум двумя проверенными людьми в охраняемое место, доступ куда можно получить с помощью пароля.

Эти люди заранее обо всем позаботились и приняли все необходимые меры предосторожности — в чем можно было не сомневаться. Речь не обязательно шла об оружии, хотя и это приходило мне на ум. Возможно, такая мера тоже была не лишней. Я имею в виду хотя бы какой-нибудь баллончик с красным перцем или дубинку. Подобные предметы в наше время доступны даже детям, они запасаются ими во время каникулярных туров во Францию. Если вы похлопаете по плечу сынишку какого-нибудь из своих знакомых и подскажете, в какой магазин ему нужно зайти, то получите свою выгоду, хотя он и без ваших советов зайдет куда надо.

К подготовке игры привлекается еще один человек — какой-нибудь наблюдательный парень из частного детективного агентства, в обязанности которого входит очистка помещения от всяких подслушивающих и подсматривающих устройств, камер и «жучков», потому что никогда не знаешь, кто и зачем мог их наставить. А иногда как раз наоборот, знаешь очень хорошо. Ни в коем случае не следует нанимать для этой цели кого-то из местной конторы, поскольку такого человека легко подкупить. Нет, тут стараются пригласить сыщика из Шотландии или откуда-нибудь с севера, знакомство с которым любого из участников игры исключено.

Суммы на оплату всего этого выделяют сами участники игры. Когда идешь «доить» змей, следует помнить, с кем имеешь дело.

В мою «команду» входили — я использовал это название лишь для значительности — Майлс, который не тянул на роль моего подстраховщика, но имел право видеть, что произойдет с его деньгами, и мой бывший сосед Мартин Морячок.

Мое предложение заинтриговало его.

— Я же говорил, Дэви, ты — темная лошадка, — лишний раз напомнил он мне. Эти слова Мартин произносил при каждой нашей встрече. И, честно говоря, я уже стал к этому привыкать, как к чему-то само собой разумеющемуся.

— Ты первый, о ком я подумал, — сказал я. Обычно так говорят люди, которые прекрасно знают достоинства друг друга. Он был ломовой вышибала, я — темная лошадка, нам ли не сработаться? Разве может у нас что-то сорваться?

Так ли уж необходимы были все эти предосторожности? Наверное, нет. Не было поводов подозревать Кота, что он станет мошенничать. Он регулярно устраивал у себя дома «собрания за покерным столом», и многие уходили оттуда с большими выигрышами живыми и здоровыми, и по дороге домой с ними ничего не случалось. Но эта игра была особенной, даже исключительной, никто из нас прежде не играл по таким ставкам, и возможный исход игры волновал каждого. Игроки душой, мы не могли не играть и поэтому хотели свести риск к минимуму.

Я выбрал местом встречи модный арт-клуб недалеко от Букингемского дворца. Здесь все было безумно дорого, но это меня и привлекало.

Первое, чего я добивался, — это вывести Кота и компанию из равновесия, пустить им пыль в глаза. Они были богачи, само собой, но у них отсутствовал вкус. В подобном месте они будут чувствовать себя неловко, неуютно, осознавая свое бессилие постичь высокий мир искусства. Это неплохой прессинг, во всяком случае, для начала сойдет. Они сразу наполнятся презрением, но что такое презрение, как не проявление того же страха, а я хотел, чтобы они боялись.

Почетное место в арт-клубе занимала «экспозиция» — перевернутое кресло посреди комнаты. Неплохой символ, будораживший воображение, даже на меня это подействовало. От созерцания этого символа неизвестно чего я наполнился презрением. Так что даже подумал, не слишком ли все это экстравагантно.

А вот псу это сразу понравилось.

— Классно! Можно бегать вокруг сколько хочешь. Вот это я называю искусством. И-и…

— Никакой беготни, — предупредил я. — Ты не на улице. — И оттащил его от кресла.

Отрадное ощущение вызывала также близость дворца. Здесь постоянно тусовались сотни две полисменов и находилась пара полков охраны, которые могли пресечь любые попытки освободить меня от законного выигрыша, что их, конечно, не остановит, но усложнит задачу.

Вечером перед игрой я надел на Пучка новый ошейник из шотландки, приобретенный после того, как Люси побывала у Робинсонов и забрала мой пиджак вместе с мобильным телефоном и кредитной карточкой. К счастью, дока Робинсона в этот момент дома не оказалось, а его жена Пенни была только рада вернуть мне мою собственность, когда Люси объяснила случившееся.

— Он все еще твердит о том, что надо вернуть ту, другую собаку, но детям понравилась эта, — сказала хозяйка. — Почему ваш муж оставил пса в приюте?

— Он мне не муж, — ответила Люси. — Просто у него в последнее время очень много проблем.

— О, в таком случае держите его подальше от нашего дома! — попросила Пенни, провожая Люси до дверей.

Новый ошейник Пучку сразу не понравился.

— В чем дело?

— Слишком новый, — надулся он. — Мне нужно что-нибудь с запахом. Можно я надену свой старый домашний?

— Это старье? — спросил я, доставая то, что было на нем, когда Робинсоны забирали его из приюта.

— Вот именно, он как раз для выходов в свет. Более «уличный» вариант. А в этом меня засмеют.

Я застегнул на нем старый ошейник с полустершимся номером — приютской кличкой собаки.

— Вот теперь все поймут, что перед ними пес, а не щен, не мальчик, но муж, — заметил Пучок, гордо разминая плечи, как опытный крикетист, только что натянувший на себя любимый джемпер.

Встреча была назначена в пабе «Локо Локо» в Виктории, напоминавшем уменьшенную модель станции техобслуживания, только здесь было гораздо грязнее.

Явились помимо Кота четверо членов «Бумажного Сообщества»: полицейский, адвокат, еще пара других — и трое «белых воротничков» из Сити, с которыми я не был знаком, а это всегда настораживает.

— С собаками нельзя, — крикнул «протирала» из-за стойки бара, как только я к ним приблизился.

Я поинтересовался, не потому ли, что пес может распугать местных мышей. Бармен пообещал немедленно вызвать охрану. Я посоветовал ему поторопиться. У меня был прекрасный настрой перед игрой, я был тверд, уверен и готов к любой неожиданности.

— Все таскаешь за собой этого доходягу? — спросил Кот. — Я думал, у такого пса, как ты, должен быть вкус получше.

Двое из Сити тут же услужливо расхохотались.

— Приступим? — предложил я, минуя эти вступления, и Пучок стал пристально рассматривать Кота, настраиваясь на игру. Несмотря на невероятную собачью интуицию, нюх и сверхъестественные способности в чтении человеческих мыслей, ему нужна была точка, с которой можно было стартовать. Возможно, Кот слегка нервничал перед встречей, и мы с ним сейчас кружили один вокруг другого, порыкивая и принюхиваясь, друг к другу. Пучок делал свои выводы, чтобы впоследствии угадать по спаду агрессивности, когда Кот расслабится, получив хорошую карту, и, напротив, проявит еще большую нервозность, не получив ничего путного при очередной сдаче.

— Можно монетку? — обратился Кот к бармену.

— С собаками не обслуживаем, — твердо заявил тот.

— Это не я с собакой, а он, — сказал Кот, — и я не прошу меня обслуживать, только одолжить на время монету.

— Ничего я вам не одолжу, — ответил бармен. — Это против правил.

Вот тут я и разлюбил Англию, мне как-то расхотелось быть англичанином и жить в стране, где прелестная таверна при железной дороге превращается в грязный промасленный гараж, а вам пытаются преподнести это как прогрессивное достижение в области сервиса. Я не хочу быть лицом с высоким доходом в стране с упадочной экономикой, мне не нужны никакие привилегии, но места, где посетителям указывают, можно находиться здесь с собаками или нельзя, мне совершенно не нравятся.

И тут нечто сдвинулось, пришло в движение в мертвом воздухе, в тухлой атмосфере бара, и я почувствовал, что понял, чего хочу. Это явно находилось вне пределов досягаемости, но в то же время где-то рядом.

— Может, вы хотя бы укажете нам человека в этом пабе, который подбросит нам монетку? — обратился я к нему.

— Нет, — отрезал бармен.

— Почему?

— Я здесь не для этого приставлен. Я только наливаю.

Тут мне пришло в голову, что в сравнении с собакой он просто бездушное существо, автомат для розлива напитков и сбора чаевых.

Не знаю, откуда брались все эти мысли. Долгие годы я занимался тем же, что и остальные: с грехом пополам дружил, с грехом пополам добивался счастья и с грехом пополам искал смысл в жизни. Пес, однако, заставил меня поверить, что в жизни существует нечто большее, чем поиски своего смысла в ней и достижения какого-то эфемерного счастья и благополучия. Что можно быть в ней сумасбродом и любить как сумасброд, быть богатым, не имея ни пенни, и вести насыщенную, ни на что не похожую жизнь, для чего совсем необязательно раскатывать на скейтборде и называть всех «корешами».

— Могу я чем-нибудь помочь? — подошел охранник, потрепав Пучка по загривку.

— Вот этот джентльмен с собакой отказывается выходить, — наябедничал бармен.

— О, попрошу вас, — распахнула руки охрана, гостеприимно кивая в сторону двери.

— Если вы подбросите нам монету.

— Идет, — ответил он, достал 50 центов и подбросил. Пятидесятипенсовик завертелся в воздухе.

— Орел, — сказал Кот.

— Решка! — завилял хвостом пес. Выпала решка, и мы направились в арт-клуб.

Игра началась.

Кот, как я и ожидал, привел с собой пару костоломов. Мартин стал запанибрата обращаться к ним, называя обоих морячками, что несколько смутило меня. Парни из Сити были при деньгах — во всяком случае, при своих чековых книжках.

Присутствие Мартина и Майлса вселяло в меня уверенность. Майлс был моим сейфом, а Мартин — выставленным возле него охранником, так что я и забот не знал. Всегда приятно видеть на своей стороне парня, голыми руками убившего несколько человек.

В качестве наблюдателя, не участвующего в игре, Майлсу разрешено было сидеть рядом со мной за столом, но стоять у меня за спиной или у кого-либо из других игроков он не мог по вполне очевидным причинам.

Само собой, для раздачи карт были наняты профессиональные дилеры, двое моих, двое кошачьих. Они собирались сдавать по очереди: в то время как мой сдает, кошачий наблюдает за всеми его манипуляциями, и наоборот.

Многие закурили, и вскоре воздух посинел от дыма и непечатных выражений, изрыгая которые мы демонстрировали друг другу, какие мы крутые.

Меня всегда удивляло, как Пучку удается что-то чувствовать в такой атмосфере, где с десяток мужчин пыхтят сигаретами и сигарами, потея, галдя и производя прочие резкие и малоприятные звуки.

Пучок устроился под моим стулом, куда была поставлена миска с водой. Ему, как дегустатору, постоянно приходилось освежать небо и язык, смывая различные послевкусия. Там он работал, точно хорошо настроенный детектор лжи.

«Не верю!» — в любой момент мог сказать он, точно опытный режиссер, которому не нужны были фальшивые атрибуты вроде именного парусинового кресла, фамилии Хичкок, моцартовского гусиного пера или сигары, как у Черчилля, — того, чем некоторые пытаются компенсировать свою бесталанность.

Лежа под моим стулом, он не видел остальных игроков, но это даже и к лучшему, меньше подозрений. Он распознавал их по запаху, этого было вполне достаточно.

И вот, наконец, я по-настоящему осмотрелся за столом, впервые за это время.

Кот, например. Мог ли я смотреть на него спокойно, чтобы угадать, какие им сейчас управляют чувства, когда мне просто хотелось разорвать его в клочки? Но я знал, что должен отбросить все эмоции и влезть в его шкуру.

Трудно не прибегнуть к классификации, когда пытаешься понять другое человеческое существо. Насмотревшись глупых телепрограмм и начитавшись газетных советов, мы смело расклеиваем ярлыки: тот мерзавец, у этой золотое сердце, вот этому нужно самоутвердиться, а у той никогда не будет уверенности в себе.

Каким его сейчас видит пес? В том-то и дело, что Пучок его не видит, а обоняет. Лосьон после бритья — что-то слишком много он на себя вылил. Мокрая шерсть в сухой день и желание обладать миром, изменить его. Эти странные ассоциации подсказали мне, что Кот на самом деле где-то внутри совсем не доволен собой. Возможно, поэтому он и сидел сейчас за игорным столом, где причина и следствие так резко отделены друг от друга.

— Вы в игре или как?

Я и не заметил, что игра началась. Погруженный в раздумья, я пропустил начало раздачи.

Но мы быстро освоились. Пес раскрыл два ранних блефа и отвел меня от хитроумной ловушки.

Карты замелькали на столе: острые пики протыкали алые червы, бубны вспыхивали звездами, и расцветали трефы, похожие на гроздья черного винограда.

Мальчики из Сити сели не за тот стол: здесь им было играть не по силам, у них даже не хватало соображения понять это и выйти из игры. Они праздно переговаривались, а скоро отправятся восвояси — им это неинтересно, они зарабатывают деньги по-другому.

Кот и прочие «бумажники» куда больше понимали в том, что творилось за столом. Они хранили порох сухим, но не слишком. И даже против нас с Пучком они оставались грозными противниками, я понимал, что деньги не достанутся нам даром.

С крупной «кассой» легче играть. Минимальная ставка доходила до 500 фунтов. Будь у меня, например, всего 10 000, мне бы этого катастрофически не хватало.

Вот двое спасовали, а одному пришлось занимать у председателя клуба.

— Скоро будем ужинать? — спросил Пучок, догладывая куриную ножку, которую я бросил ему под стол.

— А сейчас ты что делаешь?

— Ну да, — сказал он, — но у тебя же должны быть планы на будущее.

Наконец передо мной замаячил выход, возвращение к реальности из мира покера. Что же я стану делать дальше? Не знаю, но если со мной будут Пучок и Люси, то, что бы со мной ни случилось в будущем, я все равно буду счастлив.

— Хороший мальчик, — сказал я, почесав его под подбородком.

— О, еще бы, — разнежился пес.

— У нас все получится.

— Само собой, — отвечал пес. — От ваших рук исходит тепло.

Я же чувствовал только холодный взгляд Кота, смотревшего на меня, как на канарейку. А ведь он лично проиграл мне не так уж много, всего каких-нибудь пятьдесят тысяч. И располагал куда более серьезной суммой, чем я.

— Что уставился? — развязно, как и принято за покерным столом, спросил я. Получилось даже несколько агрессивнее, чем хотелось.

— Не знаю, не знаю, — пробормотал Кот, переводя глаза с меня на собаку. — Честно скажу, не знаю.

Вторая партия началась не так удачно — Кот стал делать попытки выбить меня из колеи.

— Ну и как поживает Линдси? — поинтересовался он.

— Откуда я знаю, как она поживает? — задал я встречный вопрос.

— Хор-рошая девушка, могу тебе сказать, — осклабился он.

Ничего не ответив, я повысил ставку.

— Нет, правда, симпатичная, а? — не унимался Кот.

Я не ответил, только глянул на него исподлобья, мол, займись своими картами, придурок. От Пучка я уже знал, лучше не ругаться, даже если ты в самом деле хочешь выглядеть очень крутым и уверенным в себе.

Вот он отвлек меня, и я проиграл. Кот заметил, что, беря со стола еще одну черву, я слегка раскраснелся, и сделал правильные выводы — собрал комбинацию из карт одной масти по порядку. Что за болван.

Кот понял, что добился своего. Он пытался вывести меня из равновесия, заставляя поверить, будто он спит с Линдси. Однако, думаю, будь это на самом деле правдой, он не стал бы делать никаких намеков.

Невозможно предугадать реакцию соперника, которому намекаешь, что трахаешь его подружку. Подружки становятся «бывшими» где-то через полгода после расставания, если роман длился хотя бы столько, сколько у меня с Линдси. Скорее всего, со стороны Кота это была чистая провокация.

— Только не раздражайся, — советовал пес из-под стола. — Плюнь на нее, Люси намного красивее. Что за радость прозябать с теткой, которая никогда не угостит печеньем.

Я потянулся погладить Пучка. Он уже вылез из-под стула и положил свои лапы мне на колени, словно бы заглядывая мне в карты. Со стороны такой жест — рука игрока, то и дело исчезающая под столом, — мог выглядеть подозрительным, но мне это и в голову не приходило.

— Похоже, ты остался совсем один, — подал голос Кот еще через десять раздач.

— С лимоном в кармане я не скучаю, — ответил я, показывая на груду фишек.

Мне оставалось набрать всего 200 000 — и я был свободен и чист. Я не забыл про слепых сирот: их 100 000 входили в мои расчеты.

Начался поединок между нами двумя. Говорят, что в покере не бывает удачных раскладов, только удачные ситуации. Даже от четырех тузов нет проку, если у остальных нет ничего. Вот если у тебя четверка тузов, а у партнера четыре короля, — это уже другая история.

У меня на руках был «стрит» от девятки до короля. Очень неплохая комбинация. Насколько я мог видеть, ни у кого не было шанса побить меня. Нет, шанс, конечно, был, он всегда есть, но один из пятисот.

Кот смотрел сквозь меня, словно набираясь вдохновения из эфира.

— Он уверен, — забеспокоился пес.

— Великолепно, — пробормотал я, как будто разговаривая сам с собой.

— Ты считаешь, это хорошо?

— Ситуация просто превосходная.

Полисмен, мой сосед, закатил глаза, подчеркивая, что ему дела нет до моих карт, как бы я там ни блефовал. Ведь все, сказанное вслух во время игры, относится к блефу.

— Он очень, очень уверен в себе, — заклинал меня пес. — Запах самодовольства так и прет из него, причем сильнее, чем из тебя. — Пучок умоляюще заглянул мне в глаза, точно Скарлетт из «Унесенных ветром» Ретту Батлеру, и сказал: — Ты ведь очень счастлив сейчас, не правда ли?

Секунду я раскидывал мозгами, много это или мало — один шанс из полутысячи — и стоит ли мне рискнуть.

— Парень, он уверен в себе! — предупредил Пучок. — Как кот, который сторожит хромого голубя. Я еще в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь пах так самодовольно.

Еще секунду я колебался. Один из пятисот. Он может и выпасть. Но вероятность провала все-таки ничтожно мала, не так ли? Что, если Кот блефует.

Я взглянул на Майлса и улыбнулся. Скоро мы отправимся по домам.

И тут, в самый патетический момент, Кот отступил, сбросил карты. Мой выигрыш составлял ничтожную горсть фишек, почти ничего. Уж во всяком случае не то, что я ожидал от игры.

— Ты же сказал, что он был уверен, — шепнул я псу, почти не разжимая губ. Впрочем, у собак чуткие уши, способные уловить самый тихий шепот.

— Он в самом деле уверен, сэр, — возразил пес. — Он и сейчас уверен.

Мы продолжали играть, но я так и оставался при своих, не выигрывая и не проигрывая. Два часа спустя в моей горке фишек по-прежнему недоставало одной сотни тысяч. Мы снова сделали перерыв.

Закусив канапе, я отвлекся на беседу с Майлсом. Мартин оставался в соседней комнате, в игорную пускали только тех, кто ставит на игрока. Те, кто ставит на играющих, могут добавить денег, когда ты проигрываешь, а костоломы в таком случае не могут принести ничего, кроме увечий.

Майлс чуть не прыгал от восторга, как ребенок, в своей гавайской рубашонке, к тому же он был заметно навеселе: официанты бесперебойно разносили напитки, которые игроки почти не употребляли, а наблюдателям больше нечем было развлечься.

— Получается! — восторгался он.

— Да, — спокойно отвечал я.

— Что-то вы не радуетесь победе, — заметил он подозрительно. — Что-то не так?

— Это покер, — ответил я. — Здесь принято проявлять противоположные эмоции. Здесь делают вид, что радуются, когда положение хуже некуда, и наоборот.

Сполоснув рот апельсиновым соком, я решил, что все не так уж плохо, хотя особенно радоваться нечему.

В поведении Кота что-то изменилось. Он явно задумал какую-то пакость. Этот сброс карт в одной из последних игр выглядел крайне подозрительно. Если пес говорит, что человек уверен в себе, то, как правило, так и есть. А Кот бросил игру.

В это время он как раз стоял со своими клевретами в стороне, что-то обсуждая. Впрочем, кто мог ему это запретить?

Должен признаться, Кот мне не очень-то нравился не из-за того, чем он занимался, а из-за того, каким он был. Меня раздражало, как вальяжно он разваливался за столом, как поигрывал пальцами, унизанными перстнями, отгибал манжеты с видом концертирующего пианиста, собирающегося сбацать Дворжака на рояле. Хотя на самом деле эти отогнутые манжеты наводили на мысль, что он собирается ухватиться за вымя.

Еще мне жутко не нравилось, как он щелкает языком, размышляя. Мне был отвратителен запах его лосьона, блеск дорогих, но совершенно безвкусных побрякушек, которыми он украшал себя. Мне был ненавистен он весь, как таковой.

Словно от него исходила аура какого-то дешевого мировосприятия, с которым я был не согласен в корне и которое вызывало у меня стойкое отвращение. Я смотрел на него и видел отпуск в пятизвездном отеле, где он брюзжит за столом насчет качества продуктов, помыкает официантами и горничными, видел, как он заказывает тошнотворные экзотик-коктейли, дает чаевые только тем, кто стелется перед ним, я видел «мерседес», плавательный бассейн и яхту, которую он собирался купить, припортовый супермаркет «дьюти фри» и его ложное насквозь мироощущение, что все вокруг принадлежит ему. И сверх всего этого под запахом дорогого лосьона я улавливал его природный запах, напоминающий тот, что чувствуешь, распахнув дверцу машины, оставленной на солнцепеке, — удушливый и совершенно пустой.

И чего-то еще. Как там пес говорил про тоску: дождь на ярмарочной площади, мокрая сахарная вата — хоть я никогда не пробовал и сухой, не знаю, как она должна пахнуть. Но главное — потеющие ладошки переростка-тинейджера. Разочарование невылупившегося птенца.

Скажите, разве это мысли здорового человека?

Третий раунд. Все пошло вкривь и вкось с самого начала. Когда у тебя большая «касса», можно позволить себе рискнуть, особенно если у тебя репутация осторожного игрока.

В любом случае на руках у меня четыре карты, лучшая среди них — дама. Не знаю, почему я не сбросил карты раньше и остался в игре до последнего, но в покер временами вмешивается предчувствие, интуиция, к тому же за столом остались только я и лысый адвокат из «Бумажного Сообщества». Я решил внести свой вклад в поддержание репутации осторожного игрока и поступил неосторожно, поставив 200 000.

Это был не самый мудрый ход в истории покера, но, тем не менее, и не самый глупый. Уверенности в своем поступке я не чувствовал, хотя все-таки полагал, что моя случайная победа неизбежна. Я нервничал.

— О нет! — возопил пес. — Это был плохой ход, правда же? Ты не уверен.

— Что скажете? — обратился я к адвокату, которого, как я заметил, трясло, словно женщину, сидящую на стиральной машине, и оттого решения давались ему с трудом. Он собирался спасовать, я догадывался, предчувствовал, знал.

Правда, не покидала меня некоторая тревога. Внешне же я был холоден, как солнечные очки белого медведя.

— Он не решается, — сказал пес. — Я так переживаю… Правда, мы уйдем отсюда, если не выиграем?

В критические минуты пользы от него было мало, скорее, наоборот. Уши опадали, весь ссутуливался-съеживался и начинал скулить басом. Короче, паниковал. Причем никакой разницы не было, ожидались вещи средней паршивости или полный крах, — паниковал он от души и на полную катушку.

— Ой-ей-ей! — причитал Пучок. — Плохо, как плохо. Он вдруг стал таким уверенным, просто страшно уверенным. Все, нам конец. О нет! На помощь!

— Вскрываемся, — ответил адвокат, и я стал намного бедней.

Майлс повернулся ко мне и зашептал:

— Что происходит?

— Не знаю, — ответил я. Я и в самом деле никак не мог взять в толк, в чем дело.

Я по-прежнему полагался на чуткий нюх пса, но с присутствующими за столом что-то произошло. Эмоции их стали непредсказуемы.

Следующие несколько раздач вернули меня на исходные позиции. Ни блефа, ни неожиданных комбинаций, лишь ставка за ставкой по минимуму. Они упорно сбрасывали карты на слабой раздаче.

И тут это произошло. Впервые в моей покерной карьере я получил на руки комбинацию, о которой даже не мечтал. Такое было со мной впервые в жизни. У меня на руках оказались валет червей и червовая дама. И тут же в следующих трех картах передо мной легли туз, король и десятка той же масти. Я оторвал самый натуральный «флэш ройял». Это было как озарение, как выигрыш в лотерею, момент, в который останавливается время: первый поцелуй, свадьба и первая брачная ночь. Мне еще ни разу так не везло с того времени, как я покатился под откос.

Я посмотрел на толстого копа, а затем перевел взгляд на Кота. Коп ерзал на заднице — верный признак того, что получил хорошую карту.

Что у него может быть? Две другие «червины», может, увидел на столе третьего короля и возомнил его даром небес.

У Кота был тоже уверенный вид. Но в отличие от копа он лучше скрывал свои чувства. Я чувствовал его самоуверенность только по знакомому и характерному запаху горячего пластика. Думаю, я могу сказать, что в таком возбуждении я его еще не видел ни разу. Казалось, он уже трещит от сжигающего изнутри огня.

Я сидел справа от дилера, и мне предстояло сделать ставку первым. Никто не должен был догадаться, что у меня есть шанс собрать «флэш-ройял», тем более червовый, если его поджидал кто-то другой из игроков. Поэтому я сделал небольшую ставку, изобразив страх и неуверенность.

— Слушай, но у тебя же все хорошо, — затараторил пес, — и у них двоих тоже. Чего тебе еще надо? Я лучше ничего не чувствовал за все время.

Кот снова уставился в пустое пространство за моей спиной.

Рука его замерла над фишками, которые предстояло поставить на кон.

— Превосходно, — сказал Пучок. — Он же собирается поставить все, не так ли?

— Угу, — откликнулся я. Кот мог принять этот возглас за попытку отвлечь его.

Он ухмыльнулся и пригладил усы.

— Ну-ну-ну, — протянул он. Алчность зажглась в его взоре, он едва сдерживал себя, едва мог усидеть на месте. Последний раз я видел такой блеск в глазах Себастьяна, когда тот принял меня за Санту.

Кот запустил руки в кучу лежавших перед ним разноцветных кружочков, извлек оттуда фишек примерно на миллион и стал с выразительным шумом трясти их, зажав между ладонями.

Затем он преспокойно ссыпал фишки обратно в кучу и сбросил карты.

Кровь хлынула мне в лицо и затем отхлынула обратно, так что я едва удержал голову над столом. Похоже, я начинал сдавать.

Кот заметил мое смятение и, будучи Котом, решил усилить его, бросив карты передо мной и показав свои три десятки. Фантастический набор, хотя против моего он ничего не значил.

Коп тоже мог собрать флэш, правда, не такой, как у меня, и тоже отказался делать ставку.

Имея на руках такие карты, можно поставить на кон последнее, включая фамильное серебро, — но никто этого не сделал? Почему?

Опять я почти ничего не выиграл, причем на лучшем раскладе в жизни. Это было необъяснимо! Но хуже всего, что на лицах двух своих главных оппонентов я заметил ухмылки, по которым можно было заключить, что они-то как раз могут все объяснить.

Что это — камеры наблюдения, с помощью которых они заглядывали в мои карты? Или же у них были какие-то другие методы вроде моей собаки? Но если бы они точно знали, что у меня на руках, они действовали бы иначе, не стали бы все время сбрасывать карты. Похоже, им были известны не только мои карты, но и мои мысли. А это уже было досадно, ведь я считал чтение мыслей своей прерогативой.

— Ты же выиграл! — ликовал пес, не соизмеряя размер ставки и выигрышной комбинации.

— Чему ты радуешься?

— Ну как же — мы выиграли. А ты разве не рад?

— Ничуть.

Последовала новая раздача, и я с удивлением обнаружил, что в моей жизни, похоже, наступила полоса сплошного везения.

Не стану погружаться в детали, но у меня в руках очутились две девятки плюс одна на столе. Три карты одного достоинства. Опять.

— Сейчас мы их прищучим, — возликовал пес, чьи оценки основывались на моей реакции, а не на картах. Я ощутил какое-то дуновение слева от своего лица. Я огляделся по сторонам, потом опустил взгляд вниз и увидел Пучка, который, не в силах сдержать радости, махал хвостом во все стороны. Хвост вертелся точно пропеллер.

И вновь руки замерли над горой фишек. В этот раз Кот даже не смотрел в мою сторону. Он просто сбросил карты. То же самое сделали и все остальные.

— Не везет? — осклабился Кот и снова стал противно щелкать языком.

— Везет, везет, везет! — заладил пес, искательно заглядывая мне в глаза.

В этот момент я обратил внимание, что Кот смотрит на Пучка. Причем не просто на Пучка, а на его хвост. Пес вилял хвостом во все стороны, образуя в воздухе целый вихрь в предчувствии скорого возвращения домой, когда мы наконец отыграемся.

Я все понял. Мы засветились окончательно и бесповоротно. С Пучком больше играть нельзя.

— В чем дело? — спросил он, внезапно помрачнев от моих мыслей. — Чем ты так опечален? Мы же идем домой? О, нет! — заскулил он, и уши его поникли.

Кот засмеялся и покачал головой. То, что было нашей единственной надеждой, теперь выдавало нас со всеми потрохами.