Говорящая собака

26 УХОД ПСА

Люси устроила Пучку торжественный прием. Собрались все ее друзья, включая Джима, который ручкался с ней и развязно подталкивал локтем, что, как бросалось в глаза, не оставалось без ответа с ее стороны. Был даже выпечен особый торт, поверхность которого украшали собачий профиль и кремовая надпись: «Пучок». Но для самого виновника торжества, помимо этого, были приготовлены особые яства.

Я покинул эту вечеринку, не задерживаясь, сославшись на то, что меня ждет Линдси. На самом деле я поехал к Змееглазу, где спустил в игре пар у «Клио» наличными.

Гостеприимство Люси было оценено Пучком по достоинству уже на следующий день, когда она оставила его одного в квартире, отлучившись за пинтой молока.

По возвращении хозяйка обнаружила, что квартира полностью разгромлена. Ее имуществу был нанесен ущерб, который позже страховая фирма оценила в 3000 фунтов. Естественно, я отговорил ее писать заявление, заплатив за все из своего кармана.

Ваза с цветами разбилась о телевизор, диван был выпотрошен, и набивка разбросана по ковру, вернее, по тому, что от него осталось, цветочные горшки опрокинуты, половые дорожки разорваны, шторы превращены в хлам, в тряпки.

В довершение всего этого Пучок не пустил ее даже в комнату, чтобы оценить ущерб. Он рычал как бешеный и кидался на дверь всякий раз, как она пыталась открыть ее.

Я примчался на звонок Люси, прекрасно понимая суть происходящего. Он просто хотел произвести впечатление взбесившегося, но при моем появлении тут же поджал хвост.

— Значит, вот как? — сказал я.

Он ничего не ответил, только посмотрел на меня глубоким взором карих глаз. Ему не нужно было говорить. Такой же в точности вопрос он мог задать и мне.

На самом деле то, что я пытался осуществить, было самым гуманным и разумным выходом из создавшегося положения. Ведь Линдси была права — сколько может прожить собака? Недолго. И наше счастье, точнее, ее счастье исключало пребывание пса в доме. Я был связан обязательствами по отношению к ней, так что я сделал выбор между ее и своим счастьем, ее дискомфортом и моим дискомфортом. В результате я принес в жертву себя и Пучка.

— Что ж, — сказал я, — в таком случае у тебя будет клетка и каменный пол, если ты не можешь вести себя как следует.

В ответ Пучок разорвал в клочки то, что осталось от диванной подушки.

Как я уже говорил, разлука — это процесс, мы привыкаем переносить непереносимое постепенно. Я подумал, что, если Пучок проведет ночь в собачьем приюте, он образумится, придет в чувство и поймет, как глубоко он был неправ.

Я вышел из перевернутой вверх дном комнаты. Люси продолжала плакать, и я обнял ее, чтобы успокоить. Впервые я так прикоснулся к ней и внезапно ощутил странное чувство: меня поразило — ну, может быть, просто кольнуло, какая же она мягкая и податливая в сравнении с Линдси. Не то чтобы Линдси была чрезмерно худой или угловатой, вовсе нет. Тут было что-то в самой структуре тела.

— Все будет хорошо, — сказал я. — Все будет просто прекрасно. Дело идет на лад. Я выпишу чек.

— Деньги здесь ни при чем, — ответила она, всхлипывая. — Все равно это старая рухлядь — кому ее жалко? Но что случилось с Пучком? Я не понимаю. Ведь я столько раз оставляла его одного — и ничего подобного не происходило.

— Не знаю, — признался я, — просто не понимаю. Надо будет сводить его к ветеринару, может, с ним что-то не то.

Я знал, что лгу и что ни к какому ветеринару я не пойду. Было единственное место, где Пучка могли привести в чувство, — кинологический центр, или собачий приют.

В тот момент я поступал почти бессознательно — ум работал, только чувства были отключены. Это как операция на сердце, которую нельзя произвести без анестезии. Правда, если перебрать с анестезией, результат может получиться плачевным.

Посадив Пучка в машину, я тронулся с места.

— Догадываешься, куда едем? — спросил я. Пес молчал, развозя носом влажное пятно по стеклу и уставившись пронзительным взглядом в небо.

— Мы направляемся в собачий приют, в ужасное место. Туда попадают беспризорные и невоспитанные собаки. Я могу оставить тебя там на неделю, и по прошествии недели ты будешь принадлежать им. И тогда я уже не смогу забрать тебя оттуда, как бы ни хотел.

Это была, конечно, очередная неправда. Через неделю они начинают подыскивать собаке нового хозяина, показывая ее желающим обзавестись четвероногим другом, но Пучка в таком настроении вряд ли кто пожелает забрать.

— Я хочу, чтобы ты понял, что произошло, — сказал я. — Ты даже не представляешь, как ты нас расстроил.

Пес отвернулся, уставившись в заднее стекло автомобиля. Его трясло, как от сильного озноба.

Впереди замаячило здание кинологического центра. Уже издалека можно было заметить перемены. Фасад главного корпуса был обнесен лесами, вместо флигеля, напоминавшего скаутский шалаш, возводилось незамысловатое с точки зрения архитектуры здание из стекла и металла в стиле XXI века. Не думаю, что деньги миссис Кэдуоллер-Бофорт уже дошли до них, но, несмотря на это, они не сидели сложа руки.

Я прошел с собакой в фойе. Теперь это гостеприимное с виду место, каким оно показалось в наш первый визит сюда с миссис Кэдуоллер-Бофорт, смердело псиной, причем пожилой, и средствами от насекомых. Я приблизился к столу, Пучок кротко семенил рядом.

Женщина за столом тут же меня узнала:

— А-а, мистер поверенный! Я читала газету. Боже мой, как жаль, бедная миссис Кэдуоллер-Бофорт.

Дежурная была облачена в новую униформу с иголочки.

— Да, — откликнулся я. — Очень жаль. В самом деле.

— Вы видели Джули? — спросила она. Джули была менеджером, она водила нас с миссис Кэд-Боф по приюту.

— Нет, — сказал я, — мы по личному вопросу.

Она посмотрела на меня и затем перевела взгляд на трясущегося пса.

— В самом деле?

Ну что тут скажешь: «У меня проблемы с собакой, и я хочу оставить его у вас не недельку: думаю, шок пойдет ему на пользу и он придет в чувство».

После слов «шок пойдет ему на пользу» в кинологическом центре меня точно примут за сумасшедшего.

— Позвольте спросить, каковы правила в вашем приюте? Можно собаку сдать… на время?

— Как вы сказали? — поразилась дежурная.

— Ну… на некоторое время. Чтобы потом забрать.

— Вообще-то, у нас такое не принято, — пожала плечами женщина и нахмурилась. — Вам дается неделя на случай, если перемените решение, после чего собака начинает искать новых хозяев. То есть собака сама не ищет, но мы подбираем ей людей, желающих взять животное на воспитание. Если пожелаете забрать, пишете заявление, и оно рассматривается. А что с ним случилось?

— Он, как бы это сказать… — замялся я. В эту минуту, несмотря на то что он натворил, мне стало ужасно неловко и перед Пучком, и перед ней.

Пучок как-то странно зарычал — такого тона от него мне еще слышать не приходилось.

— Ого, так он у вас агрессивный! — заметила женщина. — Искусал кого-нибудь?

Пучок зарычал громче, и женщина отступила на всякий случай.

— Так вы хотите его оставить?

— Я хочу, чтобы он пришел в чувство.

— Прошу прощения?

— Я думаю, клетка поставит ему мозги на место, то есть кратковременное заточение пойдет ему на пользу, — сказал я, стараясь выражаться как можно более прозрачно.

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего. Видимо, на то имелись основания, должен признать.

— Это же не интернат для малолетних преступников, — сказала она, — или вы его оставляете, или воспитываете сами.

Пучок взглянул на меня в этот момент, его верхняя губа вздернулась, и обнажились зубы.

— Я не знаю, — обреченно сказал я, — не знаю.

— Может, вам стоит пойти домой и как следует подумать, прежде чем принимать окончательное решение, — спросила она. — У вас нездоровый вид. Вижу, вы в самом деле сильно расстроены.

Только тут я заметил, что слезы катятся по моим щекам.

Она была права, я понимал это. Я должен найти выход, даже если нам придется переехать в другой дом. Я должен настоять на своем решении, просто поставить Линдси перед фактом. В конце концов, я имею такие же права на этот дом. Моя настойчивость пока ничего хорошего на свет не произвела, но я должен научиться настаивать на своем. Как мог я так сильно привязаться к собаке за столь короткое время — просто непостижимо, и почему у людей все так сложно? Почему человеческие отношения так запутаны?

— Давайте попробуем… — сказал я. — Черт возьми! Он укусил меня!

В этот момент клыки впились в мою икру, штанина была разорвана до колена, и все тело пронзило болью до самых корней зубов. Боль была такая, что даже челюсти свело и заныло под пломбами.

Все произошло так неожиданно, что я потерял равновесие и в процессе падения пытался прийти к компромиссу с реальностью: «О, если бы я только мог устоять, я бы успел опереться рукой о стол, а если это не предотвратит падение, я успею подстраховаться руками, выставив их перед собой; боже мой, я падаю боком, и он долетит первым, удар крепкий, сотрясающий все тело, теперь я лежу на полу, точно рыба, выброшенная на берег».

Женщина завопила, забегая за стойку регистратуры и прячась от клыков Пучка, — видимо, она окончательно решила, что собака бешеная.

Она успела нажать кнопку вызова, и еще две женщины из кабинета по соседству спешили на помощь.

И пока Пучок стоял надо мной, рыча и скаля зубы, дежурная удерживала поводок, а кто-то зашел сзади и опытным движением надел на него намордник и закрепил.

Теперь он мог только скалиться и рычать.

— Он вас серьезно укусил, — заметила женщина.

Я увидел, что по порванной штанине расплывается темное пятно. На рану я предпочел бы не смотреть.

— Он не виноват, — простонал я с земли. — Он не хотел, в самом деле…

— Не оправдывайте его, — сказала женщина с аптечкой, опускаясь рядом. — Эта собака опасна для общества. — Она облила ватный тампон антисептиком, прицеливаясь в мою рану.

Другая в это же время пристегнула поводок к ошейнику Пучка и стала отволакивать его куда-то в сторону.

— Вы же не будете его усыплять, правда? — стонал я.

Женщина с тампоном усмехнулась:

— Думаю, этого не понадобится. У нас отличные специалисты, умеющие вправить мозги, в отделе психиатрической ветеринарии.

Я хотел остановить их, сказать, чтобы они вернули мне Пучка, я хотел забрать его домой… но я не сделал этого. Наступил поворотный момент наших отношений. Надо было совершить решительный шаг, такой же отчаянный, как первый прыжок с парашютом, когда шагаешь сквозь открытую дверь самолета и бросаешься в бездну. Тогда я этого шага не сделал.

Тогда я подумал о Линдси и о нашем будущем. Мои отношения с собакой были подточены не дефицитом любви, а нехваткой времени. И мне приходилось решать судьбу других, в перспективе более продолжительных отношений. Поэтому пес пал жертвой на алтарь нашего совместного будущего.

— Спокойно, — сказала женщина с тампоном, — главное, не двигайтесь. Будет немножко жечь.

А за ее спиной я разглядел Пучка, которого уволакивали за зеленую железную дверь.

— До свидания, Пучок, — сказал я. Дверь закрылась, и Пучка не стало.