Грехи святого

3

СВЯТОЙ

Пот, как жемчужины, струился по ее прекрасному лицу, щеки раскраснелись, губы блестели. Моя жена была восхитительна, особенно в минуты восторга, когда плотские потребности ее тела подавляли благоразумие, заставлявшее ее сдерживаться. Бороться с тьмой. Я дал ей это. Я передал ей контроль по своей эгоистичной причине, чтобы она вместе со мной попала в ад. Туда, где она научится не позволять своим запретам управлять ею, а, наоборот, жаждать власти.

С ее губ сорвался сонет стонов, когда она прижалась своим телом к моему, покачивая бедрами взад-вперед, принимая мой член в свое тело. Эйфория, окрасившая ее лицо, заставившая сократиться каждый мускул ее тела, — все, что мне было нужно, чтобы понять, как сильно она жаждет меня. И меня чертовски возбуждало осознание того, что мой член был единственным, чего она хотела в этот момент. Больше ничего.

Я откинул голову назад и вытянул руки на кожаном сиденье, плавное вождение лимузина сильно контрастировало с ее жестким, пьянящим и непрекращающимся трахом. Ее киска была скользкой, покрывая мой член своим возбуждением, а ее жар обхватывал меня, как тиски. Ее внутренние стенки сжимали мой член, и я чувствовал, как пульсирует ее секс. Мне потребовалась каждая унция самоконтроля, чтобы не схватить ее за бедра и не заставить двигаться так, как хотел я. Не притянуть ее к себе и не позволить мне сделать это. Поэтому я выдохнул и прикусил губу, мучительный стон вырывался из моего горла каждый раз, когда я выскальзывал из нее. Но моя маленькая нуждающаяся овечка заставляла меня вернуться в нее, прежде чем я успевал пошевелиться.

Я знал, что мне следовало бы больше беспокоиться о жизни, растущей внутри нее, но я был эгоистичным ублюдком. Я всегда им был и всегда им буду. Тело Миланы принадлежало мне задолго до того, как мой ребенок заявил о своем праве на него.

Мила впилась ногтями в мое плечо, выпрямляясь, и ее ритм начал сбиваться по мере приближения к кульминации. Господи, я был в нескольких секундах от того, чтобы облить ее киску кремом, и мне пришлось сжать бедра и заставить себя не двигать бедрами. Я хотел, чтобы это была только она.

Ее потребности. Ее условия. Ее требования.

— Господи, я сейчас кончу. — Она задыхалась, и я поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Чтобы увидеть, как она кончает.

— Я просто… трахаюсь. Мне нужно больше. Этого недостаточно. Это не… Господи Иисусе. — Она откинула волосы на плечи, откинув голову назад, ее сиськи подпрыгивали под рубашкой. И тогда я понял, что моя жена не в состоянии сделать это в одиночку. Я был ей чертовски нужен. Я всегда буду ей нужен.

Я схватил ткань, покрывавшую ее грудь, и сильно дернул, разорвав ее прямо посередине груди. Черный лиф, в который она была одета, не выдержал моих разрушений, и я рванул его вниз, чтобы взять ее за сиськи и крепко пососать сосок.

— Да, — прохрипела она с облегчением, но тело ее было напряжено, жар исходил из каждой поры. Она прижалась ко мне грудью, а моя спина плотно прижалась к сиденью, пока я сосал, лизал и облизывал ее набухший сосок. — Боль, — бормотала она между затрудненными вдохами. — Мне нужна боль. Мне нужна она. Мне нужно это сейчас.

Я прикусил, зажав ее грудь между зубами. Мила вскрикнула, и я почувствовал, как ее киска запульсировала вокруг меня, когда она жестко и неистово кончила. Ее тело содрогалось, руки тряслись, а бедра двигались совершенно не в ритм, пока она получала удовольствие. Я застонал, прижимаясь к ее сиськам, и на этот раз сильно толкнулся в нее, проникая так глубоко, как только могло выдержать ее тело. Но тут она вздрогнула, и мой член выскользнул из нее.

— Господи, мать твою, что ты делаешь? — Я схватил ее за бедра, но она отстранилась, одарив меня угрожающей ухмылкой своими пухлыми губами.

— Даю тебе попробовать твое собственное лекарство.

— Не шути со мной, Мила.

— Это отстой, не так ли? Стоишь на краю, удовольствие рядом, а тебе в нем отказывают.

Вены на моих руках горели, сердце билось смертоносным ураганом за ребрами.

— Если ты сейчас же не обхватишь мой член своей киской, клянусь Богом, я засуну свой член тебе в глотку с такой силой, что ты будешь чувствовать вкус моих яиц следующие двадцать долбаных лет.

Мой член болел, мышцы ныли от мучительного напряжения. Я практически чувствовал, как сжимаются и разжимаются мои яйца, находясь на расстоянии одного гребаного удара от того, чтобы залить спермой мой костюм за десять тысяч долларов.

Мила упала рядом со мной, ее комбинезон был в клочья, а шелк порванных трусиков сполз набок.

— Я знаю, что ты пытался сделать, Святой.

— Хорошо, тогда ты знаешь, что нужно сделать прямо сейчас, мать твою.

— Нет. — Она провела пальцами по своим диким кудрям, ее щеки все еще пылали. — Ты пытался заставить меня думать, что я контролирую ситуацию, хотя на самом деле это было не так.

Я сдвинулся с места, мой член все еще не вылез из штанов и был готов к удару.

— Ну, если судить по тому, где я сижу, ты практически контролировала все это гребаное шоу. — Я не смог бы скрыть раздражение, даже если бы попытался.

Мила села прямо, сомкнув бедра, и каждая чертова косточка в моем теле затрещала, поскольку то, что мне было нужно больше, чем последний вздох, зависело от этих сексуальных, блядь, бедер, желательно широко раздвинутых.

— Это все дым и зеркала с тобой, не так ли, Святой?

— Господи, Мила. — Я схватил ее за запястье и притянул ближе, но она сопротивлялась, боролась со мной, используя все свои силы, чтобы попытаться отстраниться.

— Ты никогда не отдашь мне контроль. — Она выплюнула эти слова и попыталась вывернуть запястье из моей хватки. — Особенно когда дело доходит до секса. Ты используешь секс как гребаный инструмент, Святой. Оружие, чтобы держать меня в узде, и чтобы я никогда не забывала, что ты контролируешь все, когда дело касается меня. Нас.

Я обхватил пальцами ее горло и крепко сжал, зарычав, прекрасно понимая, что она беременна, но гнев, слившийся с похотью, породил ярость, которую я не мог контролировать. Я приблизил ее лицо к своему и выкрикивал слова сквозь стиснутые зубы.

— Раздвинь для меня ноги, Мила. Не заставляй меня просить снова.

— Нет.

Я сжал ее щеки и схватил за колено, прикусив губу. Мой член был чертовски твердым, и яростное вожделение, лишившее меня контроля над собой, заставило меня быть в нескольких секундах от того, чтобы показать жене, что значит владеть ею по-настоящему.

— Я сказал, раздвинь ноги, чтобы я мог вдолбить в тебя немного послушания.

Она подняла подбородок.

— Я сказала нет. — Ее изумрудные глаза были ядовитыми кинжалами, в которых плескалась ярость. — Я знаю, что ты не привык слышать это слово от женщин. Ты знаешь, что значит "нет", Святой?

— Ты умная девушка. Ты мне расскажешь.

Ее глаза по-прежнему были прикованы к моим. Ни разу она не струсила и не отвернулась, продолжая смотреть на меня с решимостью, горящей в ее радужных глазах. Можно было подумать, что после всего, через что я заставил ее пройти, она потеряла свою борьбу, свою изюминку, свою жизненную силу. Но, похоже, она стала только сильнее и смелее. Возможно, даже глупее.

Я с рычанием отпустил ее, и она упала назад, схватившись за горло, где мои пальцы сжимали ее кожу.

— Ты думаешь, я глупая. Что после всего, через что мы прошли, я все еще не понимаю, как ты играешь в эту игру.

Я рывком поднял и застегнул брюки, мой член все еще был способен расколоть бетон.

— Это не игра.

— Неужели? — Спросила она, но я отказался удостоить ее ответом. — Для тебя это было игрой с того самого дня, когда я в ответ на твое требование выйти замуж выдвинула свое собственное.

— Что? — Я перевел взгляд на нее. — Ты говоришь о приюте.

— Да. Ты не думал, что я буду достаточно храброй, чтобы выдвигать свои требования, что я буду с готовностью выполнять все, что ты хочешь, чтобы только быть свободной от тебя.

Я пожал плечами, поправляя рукава пиджака.

— Если я правильно помню, наша сделка заключалась в шести месяцах твоей жизни в обмен на приют.

— Мы с тобой оба знаем, что эти шесть месяцев не имеют никакой силы, поскольку я беременна.

— Именно, — огрызнулся я. — Все изменилось. Все.

— Нет. Не все. — Я схватился за порванную ткань, которой она пыталась прикрыть свою грудь. — Все те разы, когда ты отказывал мне в удовольствии, заставлял страдать от неудовлетворенности, играл со мной… это ты преподавал мне урок. Доказывал мне, что я принадлежу тебе, как проклятая собственность, в то время как ты должен был любить меня так, словно можешь потерять в любой момент.

— Ты знаешь, что я люблю тебя. Я сказал тебе, что люблю тебя после того, как убил твоего брата, прострелив ему чертову голову, чтобы спасти тебя.

— Я знаю, что любишь. — Она выпрямилась, непролитые слезы сверкали в ее изумрудных глазах, как бриллианты. — Но теперь мне нужно, чтобы ты показал мне. Мне нужно, чтобы ты показал, что любишь меня.

— Сэр. — Раздался голос Джеймса в динамике. — Время прибытия — менее пяти минут.

Я нажал кнопку на пульте дистанционного управления.

— Спасибо, Джеймс.

Между нами воцарилась тяжелая тишина. Не на такой результат я рассчитывал, когда потянул ее к себе на колени с намерением потерять себя в ней. Но я был бы дураком, если бы не понял, к чему она клонит. Если бы не понимал, с какой стороны она пришла. Это больше не было игрой. Речь шла не о мести отцу и не о вековом долге перед моей семьей. Речь шла о нас, о жизни, которую мы создали. Жизни, которую мы обязаны были защищать, ставить выше всего, даже себя. Проблема была в том, что я не знал жизни без жажды мести. Моя вендетта против отца была единственным, что я когда-либо знал, а месть — единственным, чего я жаждал… до нее. До Милы.

Я прочистил горло.

— Я уже говорил тебе это однажды и повторю еще раз. Ты моя жена, и я не буду извиняться. — Я провел ладонью по пятичасовой тени на челюсти. — Никто из нас не мог предположить, в какой ситуации мы окажемся.

— Ситуация — это ребенок, Святой.

— Будь осторожна, Мила, — предупредил я. — Может, ты и выиграла этот раунд, но это не значит, что я буду терпеть сарказм в свой адрес.

Я нетерпеливо постучал пальцем по боковой планке двери.

— Я не тот человек, который дает обещания, в выполнении которых не уверен на сто процентов. Но как отец нашего ребенка, я клянусь, что все, что я буду делать с этого момента, я буду делать для нас. Для тебя, меня и нашего малыша.

Я сглотнул и повернулся, чтобы посмотреть на нее, как раз в тот момент, когда по ее щеке скатилась одна-единственная слезинка. Я потянулся и вытер ее тыльной стороной ладони.

— Сейчас это единственное надежное обещание, которое я могу тебе дать, Segreto.

— Перестань называть меня так. Я больше не твоя тайна.

— Ты всегда будешь моей тайной, Мила. — Я потянулся к ней, и желание, сжигавшее мои чресла, сменилось нежностью, согревавшей мою грудь. Я провел ладонью по ее щеке, большим пальцем провел по нижней губе. — Как тайну, я буду охранять тебя вечно.

Выражение ее лица смягчилось, но в глазах все еще плескалась грусть. И все же она протянула руку и коснулась моей руки, глубже погрузившись в мою ладонь. На мгновение ее глаза закрылись, и мое сердце забилось, когда я увидел, как она находит утешение в моих прикосновениях… находит утешение в прикосновениях своего мужа.

— Вот. — Я снял пиджак и накинул его ей на плечи. — Мне бы не хотелось вырезать глаза мужчинам, которые видели красоту, предназначенную Богом только для меня.

— Это уже слишком, тебе не кажется? — Она просунула руки в большие рукава моего пиджака.

— Sei mio, — прошептал я. — Ты моя, Мила. Если я хотя бы заподозрю, что другой мужчина желает тебя, я вырежу ему позвоночник и скормлю его свиньям.

Она заправила локон за ухо.

— Я знаю, что должна быть встревожена тем, что ты только что сказал, но я нахожу это странно сексуальным.

— А вот и моя жена Руссо. — Я улыбнулся и притянул ее к себе, нежно поцеловав в лоб.

Лимузин остановился, и я наклонился к двери, как раз когда Джеймс открыл ее. Выйдя из лимузина, я поправил рукава рубашки, окинул взглядом подземное пространство, а затем наклонился и протянул Миле руку.

Джеймс, казалось, даже не заметил, что на ней мой пиджак, но Мила почувствовала дискомфорт. На женщине был пиджак на три размера больше ее самой. Ее одежда и нижнее белье были порваны, и я мог только представить, что остатки ее оргазма все еще покрывают внутреннюю поверхность бедер.

— Миссис Руссо. — Я протянул руку, и она красноречиво положила свою ладонь мне на локоть. — Мне не терпится показать вам наш новый дом.