Грехи святого

4

МИЛА

Американские горки, вот на что была похожа моя жизнь. Повороты появлялись из ниоткуда, и это был лишь вопрос времени, когда человек перестанет доверять спокойствию плавной езды, ожидая, что она закончится в любую секунду. Я была там, в том месте, с Сэйнтом, и все время ждала, что случится что-то, что разрушит любой момент утешения с ним.

Я была бойцом, да. И Сэйнт не раз давал понять, что именно моей борьбой, моей силой он восхищается больше всего. Но когда он дал мне это фальшивое чувство контроля на заднем сиденье лимузина, это было неправильно. Хорошо… но неправильно. Наша динамика была не такой. В таких испорченных отношениях, как наши, это было чертовски ненормально. И в ту долю секунды после того, как мое тело взорвалось от удовольствия, я поняла, что, как бы я ни старалась убедить себя в том, что у нас все может быть нормально… не может. Это не то, кем мы были. Мне нужно было перестать хотеть нормальности. Перестать думать, что то, что мы будем вместе, будет солнечным светом и чертовыми единорогами, потому что это не так. С Сэйнтом никогда не будет гладкой дороги, всегда будут повороты и изгибы. И пока я сидела с ним на заднем сиденье, мое удовольствие перерастало в злость, потому что он считал меня дурой. Притворялся, что отдал мне контроль, а на самом деле это было не так. Святой никогда бы не отказался от контроля. Никогда. Я достаточно раз была в роли получателя его доминирования, чтобы понять это. Поэтому я хотела, чтобы он увидел, что, хотя наш совместный путь начался с того, что он требовал и насильно брал контроль, все изменилось. Теперь я решила отдать его ему… не потому, что должна была, а потому, что хотела этого.

Святой ввел меня в здание, и, если бы меня не отвлекал тот факт, что мне пришлось надеть его пиджак, чтобы прикрыть свою разорванную одежду, а вершина бедер все еще была влажной от греха, я бы, наверное, больше обращала внимание на окружающую обстановку. Но все вокруг было как в тумане, пока мы не вошли в лифт вместе с Джеймсом. Его высокая фигура и широкие плечи возвышались перед нами, словно защитный щит.

Лифт тронулся, и в нем поселилась ностальгия. Я наклонилась ближе к Сэйнту.

— Не думаю, что когда-нибудь ездить на лифте будет так же просто, как до тебя.

Он зажал мою руку между своим телом и локтем.

— Так же, как и моя жизнь никогда не будет такой простой, какой она была… до тебя.

Я положила голову на его руку, жаждая ощутить его тепло.

— Я устала.

— У тебя была тяжелая поездка по пути сюда.

Я толкнула его в бок.

— Не смешно.

Он хмыкнул, когда дверь лифта открылась. Джеймс посторонился, пропуская нас со Святым вперед. Мои каблуки стучали по дубовому полу, и, как всегда, дорогой вкус Сэйнта приводил меня в трепет. Чистые белые стены дополняли высокие потолки квартиры с открытой планировкой. Несколько окон, выходящих на все четыре стороны, приветствовали ночное небо, а холодно-белое встроенное освещение создавало спокойную атмосферу, которая оседала на современной мебели.

— Ух ты! — Я огляделась вокруг. — Здесь… по-другому.

Сэйнт сделал паузу.

— Тебе не нравится?

— О, нравится. Мне нравится. По-другому в хорошем смысле. — Я подошла к винтовой лестнице и положила руки на холодное кованое железо. — Это так шикарно и современно. По сравнению с твоим поместьем в Италии это полное противоречие.

Он пожал плечами и засунул руки в карманы брюк, изучая открытое пространство.

— Я подумал, что, поскольку ты житель Нью-Йорка, тебе больше подойдет современный шик, а не итальянский ренессанс. — Его глаза нашли мои. — Но, если тебе не нравится, я найду что-нибудь более подходящее.

— Нет, мне нравится.

— Мы можем взять новую квартиру уже завтра днем.

— Святой, — я подошла к нему и положила руку ему на грудь, — она идеальна. Правда.

Он взял мой подбородок между пальцами и уставился на меня сверху вниз.

— Все, что я хочу сделать, — это дать тебе все самое лучшее, но мне кажется, что ничего из того, что я способен сделать, не будет достаточно хорошим для тебя.

— Я не из тех богатых светских львиц, с которыми ты встречался в прошлом, Святой. Я достаточно долго жила в бедности, чтобы понять: мне не нужны деньги, чтобы быть счастливой. Мне нужен только ты. Мы.

Он провел большим пальцем по моей нижней губе.

— У меня есть все деньги мира, но мое самое бесценное достояние — это то, что я не могу купить.

— Если ты знаешь, что ее нельзя купить, а можно только лелеять, у этой твоей бесценной вещицы будет все, что ей нужно.

Я взяла его руку и поцеловала в ладонь, а затем повернулась, чтобы оглядеться.

— Но эта квартира просто потрясающая.

— Подожди, пока ты не увидишь нашу личную смотровую площадку на крыше.

— О…. Не могу дождаться, когда увижу ее.

— Пойдем. Пойдем, я тебе покажу.

— Сэйнт, я немного устала. И мне действительно нужно снять рваную одежду.

На его лице появилась наглая ухмылка.

— Ты ведь знаешь, какой урок ты можешь извлечь из всего этого, верно?

— И какой же?

— Всегда носи одежду, которая легко доступна для меня.

— Боже, какой же ты мужчина. — Я насмешливо хмыкнула и повернулась на пятках, когда внезапный приступ тошноты и головокружения обрушился на меня. Мои ноги подкосились, и руки Святого обхватили меня за талию, удерживая в вертикальном положении.

— Ты в порядке?

— Да, я в порядке. — Я положила ладонь на лоб. — Просто немного кружится голова, вот и все.

— Пойдем. — Он поднял меня на ноги и заключил в свои объятия. Я слишком устала, чтобы возражать, и просто обхватила его за шею, пока он нес меня по коридору. — Я договорюсь с врачом, чтобы он пришел на дом первым делом утром.

— Я в порядке. Я просто устала.

— Все равно. Ты беременна. Нам нужен врач, чтобы следить за тобой и ребенком.

Я закрыла глаза и прижалась щекой к его плечу. Его землистый запах сандала и мускуса успокаивал меня. Мне нравилось чувствовать себя в его объятиях так привычно, как будто нигде в мире я не принадлежала себе, кроме как с ним.

— Я люблю тебя, — прошептала я.

— Я тоже тебя люблю, Катарина.

— Ты не называл меня по второму имени.

— Это уникальное и красивое имя. Катарина.

Я улыбнулась.

— Мне нравится, когда ты меня так называешь. Твой акцент очень сексуальный.

— Я обязательно запишу это на следующий раз, когда ты решишь лишить меня удовольствия быть твоим мужем.

Я хмыкнула и крепче обхватила его за шею.

— Надеюсь, это будет мальчик.

— Правда?

— Хм-м-м. Я хочу, чтобы он рос в Италии, чтобы у него был такой же акцент, как у его отца.

Сэйнт остановился на полпути в коридор.

— Ты хочешь, чтобы наш ребенок рос в Италии?

— Думаю, да. — Я вздохнула. — Нью-Йорк слишком сильно напоминает мне о моем трудном детстве, а я не хочу, чтобы мое прошлое было рядом с моим ребенком. — Я подняла на него глаза. — Это настоящая причина, по которой ты решил вернуть меня сюда? Причина, по которой ты купил эту квартиру?

— Я же говорил тебе, — снова начал он, — мне нужно, чтобы между тобой и моим отцом было как можно больше расстояния.

— Тогда почему у меня вдруг возникло ощущение, что ты сделал это, потому что думал, что я этого хочу?

— Я сделал это, потому что думал, что так будет лучше.

— Почему ты так поступаешь?

Он приоткрыл дверь спальни ногой, прежде чем войти.

— Как?

Я надавила на него, заставляя отпустить меня, и устояла на ногах.

— Ты ослабил бдительность в одну минуту, а в следующую захлопнул бетонные стены перед моим лицом.

Он провел рукой по своим полуночным волосам, его взгляд метался повсюду, кроме меня.

— Я не привык к этому, Мила. Я не привык чувствовать… что-то, не говоря уже о том, чтобы любить кого-то. Я никогда не стану одним из тех мужчин, которые часами рассказывают о своих чувствах и о том, как любовь изменила их к лучшему.

— И я это понимаю. Правда. — Я повернулась к нему спиной и сняла с ног туфли на каблуках. — Просто было бы здорово, если бы ты ослабил бдительность достаточно надолго, чтобы я смогла заглянуть внутрь.

— Мила…

— У меня есть свой вопрос, который я хочу задать сегодня.

Он вскинул бровь.

— Мы все еще занимаемся этим?

Мой взгляд скользнул по огромной спальне. Дубовые полы были украшены круглым плюшевым белым ковром перед кроватью королевского размера. Деревянные панели за кроватью уравновешивали суровые белые стены и атласные простыни. Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к роскоши, которую предлагает жизнь со Святым?

Я села на кровать, а он остался стоять на другом конце комнаты.

— Что с ней случилось?

— С кем?

— С твоей матерью.

Мгновенно выражение его лица ожесточилось, глаза потемнели под прохладным светом комнаты. Казалось, он стал еще выше, а его широкие плечи приобрели угрожающий вид, так легко он выстроил свою защиту за то время, что мне потребовалось, чтобы сделать вдох.

Я сглотнула, внезапно потеряв дар речи. На мгновение я отступила назад и усомнилась в том, что мне нужно копаться в его прошлом, чтобы понять, откуда взялась эта ненависть к его отцу. Но я должна была узнать. Я должна была увидеть человека, скрывающегося за каменно-холодным фасадом, который он так чертовски хорошо скрывал.

Я села прямо и заставила себя не отводить от него взгляда.

— Как она умерла?

Секунды шли, воздух вокруг нас сгущался, напряжение волнами накатывало на него. Его челюсть затряслась, и я заметила, как он сжал кулаки.

— Это разговор для другого дня. — Он схватил один из чемоданов, стоявших у двери, и пронес его через всю комнату, поставив на кровать.

— Думаю, сейчас самое подходящее время, — подтолкнула я. Я должна была. Иначе он никогда не откроется мне, и я никогда не узнаю о демонах, которые скрываются под поверхностью.

Он замолчал и уставился на рубашку, которую только что достал из чемодана, с отрешенным выражением лица.

— Святой, мы станем родителями. Нам нужно разобраться со всем этим дерьмом нашего прошлого, прежде чем мы отправимся в неизвестное будущее, которое нас ждет…

— Это довольно сложная задача, не так ли? — В его улыбке не было веселья, зато было презрение. — У нас обоих достаточно детских травм, чтобы у любого психотерапевта дернулся глаз, и все из-за дерьма наших родителей. И вот мы здесь, — он посмотрел в мою сторону, — собираемся сами стать родителями.

— Ну да. Мне приходила в голову ирония, что я стану родителем, когда мне пришлось расти без родителей. По крайней мере, твои родители тебя не бросили.

— Поверь, мне было бы гораздо лучше, если бы они это сделали.

— Расскажи мне. — Я потянулась к его руке, и он посмотрел вниз, где мои пальцы касались его кожи. — Расскажи мне, что случилось. Пожалуйста.

— Почему? — Его голос был мягким и низким. — Почему ты хочешь знать о том, что случилось, когда мне было двенадцать лет? О том, что ни ты, ни я, ни кто-либо другой, если на то пошло, не может изменить?

— Потому что, как бы нам ни было неприятно это признавать, наше прошлое сформировало нас такими, какие мы есть сейчас. Наши детские травмы всегда будут преследовать нас. Поэтому, если мы хотим узнать друг друга, действительно узнать, нам нужно впустить друг друга.

Он повернулся и посмотрел на меня, каждая черточка его лица напряглась.

— Ты имеешь в виду, что я должен впустить тебя. — Он наклонился, опустив голову, чтобы смерить меня своим ледяным взглядом. — Я уже знаю тебя, Милана Катарина Торрес. Твое прошлое. Твою семью. Всю твою чертову жизнь. Я знаю о тебе больше, чем ты сама. — Он придвинулся ближе, и я возненавидела его жесткий взгляд, смотревший на меня так, словно я была врагом. — Не притворяйся, будто мы хотим узнать друг друга получше, хотя мы оба знаем, что все, что ты пытаешься сделать, — это залезть мне в голову.

— Это не то, что я делаю.

— Разве нет?

— Нет, это не так.

Он положил обе ладони рядом со мной на матрас, наклонился и заключил меня в объятия.

— Я хотел бы предостеречь тебя от дальнейшего давления на меня, поскольку ты уже испытала мое терпение своим дерзким проявлением неуместной храбрости на заднем сиденье того чертова лимузина.

Слова, пропитанные злобой и недоброжелательностью, сочились с его губ и уничтожали все мои шансы не быть запуганной им. Он вызывал страх так же легко, как и вожделение. Я затаила дыхание, не зная, что он сделает дальше, но отказалась смотреть ему в глаза. Он прикусил нижнюю губу, раздувая ноздри и сдвигая брови внутрь, изучая меня.

— Отдохни немного.

С этими словами он поднялся и отошел. Я ненавидела, когда он так себя вел, когда он был таким мощным источником враждебности, особенно после того, как он дал мне возможность увидеть человека, который не прячется за упрямыми стенами, которые он отказывается разрушать.

Сердце бешено колотилось в груди, я затаила дыхание, но во рту остался горький привкус от его ядовитых слов, заставивших меня потерять самообладание. Я больше не была беспомощной жертвой. Я была его женой. Я носила его ребенка. Значит, я заслуживала большего.

— Руссо, — позвала я его.

Он повернулся ко мне лицом.

— Прости?

— Руссо. Меня зовут Милана Катарина Руссо. Не Торрес. И я твоя жена. Запомни это.

На секунду он задержался, и наши взгляды сомкнулись, в то время как весь остальной мир вокруг нас померк. Неважно, занимались ли мы любовью или боролись, воздух вокруг нас всегда был осязаем и наполнен пьянящей энергией, которая так и тянула нас друг к другу. Это было слишком сильно, чтобы бороться.

— Спокойной ночи… миссис Руссо.

Он повернулся и вышел, закрыв за собой дверь. Можно было с уверенностью сказать, что мы не проведем эту ночь в одной постели. Может быть, это и к лучшему, нам нужно отстраниться друг от друга, чтобы наши мысли не опьяняла сексуальная химия, которая овладевала нами в считанные секунды, когда мы были вместе.