Грешники. Внебрачная дочь (СИ)

Глава 26. Групповая дезинфекция

Итан

Всю дорогу до дома Аня ведёт себя молчаливо и сковано. Мы сидим на заднем сидении в такси. Я сам выбрал место рядом с ней, отправив Кэтрин вперёд. Настолько сильно соскучился, что не смог отказать себе в этой радости.

Ловлю мимолетный взгляд на своем лице. Естественно реагирую. Ведь не первый. Думает, что я не замечаю эти спонтанные порывы с её стороны. Скрывает, что волнуется за меня. И это выглядит чертовски смешно и в то же время волнующе.

Господи, она ничуть не изменилась. Если только внешне. Стала более женственной, привлекательной и сексуальной…

Раньше я воспринимал её по-другому. Смотрел как на нежный нетронутый цветок, в бутоне которого водились черти.

Аккуратно беру за руку. Сплетая наши пальцы, сжимаю ладонь. Тёплая. Маленькая. Хрупкая. Хочется поднести к губам и зацеловать.

Радует, что не противится и не вырывает руку. Стараюсь не делать лишних движений. Глажу подушечкой её палец и думаю о том, как много мы потеряли. С горяча натворили дел. Сами себе усложнили жизнь.

Вот уже несколько дней я пытаюсь прийти в себя. Пытаюсь смириться с тем, что спустя неполных четыре года случайно узнаю о существовании моей дочери.

Узнаю не из уст Анны, и это конечно же ещё больше злит и давит на психику.

В голове не укладывается, как можно было о таком молчать!

Каждый раз, когда анализирую мотивы, ожидаемо завожусь.

Приходится с трудом гасить в себе истерику, потому как давать ей выход — чревато последствиями.

Нет, я конечно понимаю, что в большей степени я сам виноват. Не стоило так радикально с ней поступать. Но даже несмотря на мою чудовищную ошибку, решение Анны не оправдываю.

Она не имела права в одиночку воспитывать нашу дочь.

В первую очередь Царевна наказала саму себя.

Лишила ребёнка отцовской поддержки. Я же не монстр, в конце концов, чтобы настолько меня бояться и ненавидеть. А она боится. Поэтому не может довериться.

Наверняка думает, что забрав их к себе на родину, лишу её родительских прав.

Черт…

Как мне всё это разрулить, чтобы обойтись малой кровью?

— Проходи, — Эн пропускает меня вперёд, после того, как Кэтрин ныряет вглубь квартиры. — Ника наверное заждалась. Тебе не мешало бы помыться после обезьянника. Не хочу, чтобы дочь подцепила какую-то заразу.

Торможу посреди коридора.

Понимаю, что она права, но тон, который использует Царевна, меня немного задевает.

Мда…

Неожиданно как-то… будто привела в дом чахоточного бомжа.

Сцепив зубы от очередной вспышки раздражения, нервно взъерошиваю волосы. Оглядываюсь по сторонам в поисках своей дорожной сумки.

Если уж на то пошло, дорогая, мыться мы будем вместе. Ты тоже ко мне прикасалась. Забыла? Так что шансов выкрутиться я тебе не дам.

Не в силах изгнать из головы происки чертей, настраиваюсь на водные процедуры.

— Сумку мою принесёшь? — сделав невозмутимое лицо, демонстративно расстёгиваю несколько пуговиц на рубашке, пока не оголяется весь торс.

— Ванная здесь, — открывает мне дверь. Забегав по груди стыдливым взглядом, виновато поднимает глаза. Смущённо краснеет.

— Эн? — вытряхиваю её из кратковременного ступора. — Можно мне чистое полотенце?

— Да-да… Конечно… — сглатывает. — Я сейчас, — затем сбегает, вместо того, чтобы вести себя как взрослая женщина.

Хмыкаю, глядя ей вслед. Как была стесняшкой, так и осталась.

— Мам? — дочь выбегает Анне навстречу. — А где так долго были?

— Царевича из замка Кощея освобождали, — подкалывает Кэт.

— А Царевич где? — заметив меня, Ника тотчас выпучивает свои красивые глазёнки.

Подходит ближе. Ойкает, рассматривая ссадину на моём лице.

Схватившись ладошками за щёки, сочувственно качает головой.

— Господи-господи… — причитая, горестно вздыхает. — Очень болит? Да?

Не ребёнок, а заглядение. И вправду вся в меня.

В маму будет, когда насупится.

— Не волнуйся, — спешу её успокоить. — До свадьбы обязательно заживёт, — ответив дочери, бросаю на её мать недвусмысленный взгляд.

А как ты хотела, милая? Теперь я просто обязан на тебе жениться, — улыбаюсь.

Ника ловит мой посыл. Прищуривается точь-в-точь как я. В уголках глаз резвятся лучики. Вылитый лисёнок.

— Ты женишься на маме? А Барсик? Он её отдаст?

— Бусинка, ну хватит! — возмущённо шикает Царевна и следом закатывает глаза.

Её щёки вспыхивают пуще прежнего и от этого она становится ещё красивее. Ещё сексуальнее и желаннее.

Глаза блестят, как два уголька. В вырезе платья вздымается грудь. Пышная. Аппетитная.

Вспоминаю, какие у неё сладкие соски, и затылок тотчас простреливает горячими искрами. Кожа покрывается мурашками. Пах неожиданно наливается тяжестью.

Хочу её.

Мать вашу! Хочу в ванную. Вместе с ней.

Хочу стянуть с неё это чёртово платье и прижать к стенке.

Хочу вытрахать из неё всю душу.

— Лечить хочу! Ма! Я его лечить хочу! — протест Ники вырывает меня из грязных и порочных дум.

— Ника, сначала Итан примет душ. Посиди с бабушками. Ладно?

— Я умею. Ма! Я умею лечить! Ну, мам… Я хочу лечить!

Глядя, как Анна пытается затолкать её в детскую, изрекаю просьбу:

— Оставь ребёнка, Эн, — снимаю с себя рубашку, прикрывая стояк. — И дай мне, наконец, полотенце.

Выпустив дочь из рук, Царевна уходит в зал. Ника же, пользуясь моментом, подлетает ко мне, вцепляется мёртвой хваткой за колено.

От этой неожиданной склейки словно разряд тока проходит по нутру. Импульсы проникают в каждую клетку моего тела волнующей дрожью.

Она меня не знает, но липнет как банный лист. Не боится. Прижимается всем тельцем, вытаскивая из глубины моей души ранее неизвестные мне чувства.

— Идём лечится? — интересуется, вскидывая кверху пытливые глазёнки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сведя брови домиком, Ника чуть прищуривается и смотрит с надеждой, что я не откажу.

Точь-в-точь, как Анна когда-то. В аэропорту. Сидя передо мной на корточках…

Этот доверчивый взгляд ещё тогда въелся мне в память.

— Конечно, лисёнок, — соглашаюсь, подхватывая дочь на руки. Прижимаю к груди. Ловлю момент. Втягиваю с макушки её чудесный запах и будто пьянею.

Ещё одна Царевна. Только совсем мелкая. Но пахнет так сладко, что душа в рай отлетает.

— Знаешь, кто я? — решаю не тянуть кота за яйца.

Пусть Ника и маленькая, но мне было бы намного спокойнее, если бы она не воспринимала меня как чужого дядю с улицы, с которым нельзя заговаривать без разрешения близких.

Пусть знает, что я для неё родной человек. Её отец. Пусть привыкает к этой мысли. Пусть относится ко мне соответсвенно.

— Ты царевич, — хмурится дочка, глядя мне в глаза.

— Не совсем, — нервничаю, как перед выпускным экзаменом. Словно мне, блять, семнадцать лет! И я сомневаюсь, в какой билет ткнуть пальцем, чтобы не прогадать. — То есть, да. Я тот самый царевич, о котором рассказывала тебе Кэтти, но это не всё. Есть ещё кое-что… — заговорщицки произношу.

— Итан? — услышав наш разговор, Анна замирает на полпути, размазывая меня по стенке предупреждающим взглядом.

«Ну сколько можно, малыш?» — вскидываю вопросительно брови.

Пытаюсь быть максимально расслабленным и милым. Разве что не улыбаюсь.

Не до смеха мне, мать вашу…

Я просто смотрю с надеждой, что у неё проснётся совесть.

— Доченька, пойди, погуляй с котёнком.

И снова за своё…

Вот что за повстанческое сопротивление?

Полчаса назад целовались как два безумных, изголодавшихся по любви человека.

Нас обоих нереально трясло, накрывало таким шквалом эмоций, что до сих пор нервы дымят.

Кожа зудит от нехватки близости. На языке всё ещё гуляет её вкус. Ниже пояса выраженное «хочу не могу»!

Какого черта, Эн?

Преодолев четыре тысячи километров, я здесь. С вами. Что тебе ещё нужно, чтобы ты сделала шаг навстречу? Хотя бы один! Или два! Потому что третий будет окончательным примирением. Я просто вытравлю из твоей памяти грустные воспоминания. Заменю их другими эмоциями. Вкусными. Можешь сопротивляться сколько угодно, но я своего добьюсь!

— Ника! — настойчиво.

— Нет! — дочь в ответ нахмуривает брови. — С ним бабушка играет. Я хочу с тобой царевича лечить!

«Ну и разбаловала же ты, Царевна, нашего лисёнка…» — опешив на секунду от детских закидонов, делаю и дальше вид, что всё хорошо.

Не представляю, как бы я воспитывал эту непоседу, если бы начинал с первого дня её рождения.

Что-то мне подсказывает, что строгим папочкой я бы точно не стал, но и на маму шикать отучил бы.

— Эн, — подхожу к ней вплотную. Удерживая Нику одной рукой, второй обхватываю Анну за плечи. Притягиваю к нам. — Ты только накрутишь себя ещё больше. В чём смысл? — шепчу ей в висок, целуя при дочери.

К черту всё! Пора с этим кончать.

Ника, замерев как мышь, смотрит на происходящее во все глаза.

— Энни, разве ты не чувствуешь, что я люблю вас обеих? Скажи ей или я сделаю это сам.

— Мы уже сегодня никуда не попадаем… — выдаёт Царевна задушенным голосом. Грудь часто вздымается. Чувствую, как вся дрожит. В следующий момент ломает первый барьер. Обнимая нас с Никой, вскидывает блестящие от влаги глаза. Находит ими мои. Наши дыхания сбиваются ещё больше. Удары сердца гулко отбивает в ушах. Убийственная пауза затягивается. Втянув со свистом воздух, разрываю это невыносимое напряжение:

— Мы столько пропустили, что, наверное, это и есть лучший момент в её жизни. В наших жизнях. Ты так не думаешь?

— А как же… праздник? Я обещала…

— Эн, — дожимаю.

— Хорошо… — нервно выдыхает, переводя взгляд на нашу дочь.

Казалось бы, что тут сложного: озвучить несколько слов. Но голос Анны сипнет. Горло сдавливает волнение. Находясь с ней на одной волне, я переживаю те же эмоции. Нам обоим предстоит сдвинуть с места каменный монолит и с облегчением выдохнуть.

Дать друг другу ещё один шанс.

— Бусинка… — судорожно тянет воздух.

Опускаю дочь ниже. Ника инстинктивно обхватывает нас за шеи. Наши лица оказываются так близко, как будто мы втроём собрались обсуждать совершенно секретную информацию о накосячивших бабушках за дверью в спальне.

— Ты разрешаешь его полечить? — прищуривается дочь.

— Это твой папа, Ника, — сорвавшиеся с губ Анны слова врезаются в мою грудь как молот о наковальню. Неожиданно и резко. Вдребезги разнося взращённый на нервах корсет. Вдыхаю на полную, ощущая, как по венам разлетается кислород. В кровь впрыскивается смертельная доза адреналина. Проносится по телу шквальной обжигающей волной, после которой я выживаю… прижимая к себе качнувшуюся на ватных ногах Царевну.

— Тот, о котором рассказывала Кэтти? — малышка поднимает доверчивый взгляд, и меня очередной волной дрожи сносит.

— И что же обо мне рассказывала Кэтти? — сконцентрировав всё своё внимание на дочери, готовлюсь услышать невероятную басню в духе Катерины.

— Говорила… ты герррой! — Ника выразительно выговаривает «Р»!

— О, как? — изумлённо выпучиваю глаза.

Это что-то из ряда фантастики. Герой??? Невероятно захватывающее сказание.

— А где твой меч-кладенец? — круглые глазища Доминики неумолимо меня «клеят». — Покажешь?

— Что ещё за меч-кладенец? — озадаченно выстраиваю в голове довольно образные ассоциации из русского фольклора и не только…

Пах по-прежнему гудит напряжением.

Сложно расслабиться, когда тело желанной женщины так близко…

— Ты что, не помнишь? Ты же отрубил голову змеюке Мэт!

Поперхнувшись от заявления дочери, сдавливаю талию покрасневшей Эн.

— Вот так, смотри, — сделав взмах рукой, Ника задевает носком туфли верхушку сверхчувствительного члена. Вздрагиваю. Мне хочется взвыть. Рывком схватив воздух, задерживаю дыхание, пережидая боль. — Вспомнил?

— Ага… — шумно опустошаю лёгкие. Кажется, что вместе с воздухом меня покидает возбуждение. — Почему Мэт змеюка? Это кто же выдумал такую басню? — веду бровью, поглядывая на Эн.

— Потому что она плохая! — нервничает лисёнок. — Она стервла!

— Ника! — шикает Анна, закатывая глаза. — Это плохое слово. Нельзя такое говорить.

— Но Кэтти его говорит. Я слышала.

— Катя взрослая.

— Я тоже взрослая! — возмущается дочь, вздёргивая кверху подбородок. — Так бабушка Вера говорит.

— Саботаж? — Анна устремляет на неё осуждающий взгляд.

— Нет, — Ника обижено поджимает губки. — Она папу накалдавала. Потому он долго не приезжал.

— Дочь, а мама у нас хорошая? — разбавляю накал девичьих страстей, пока кого-то не отправили в угол.

— Идеальна! — выносит заключение Ника.

— Класс! Я с тобой полностью согласен, — отпустив на секунду Анну, вручаю ей рубашку, а сам несколько раз подбрасываю к потолку дочь.

Она визжит от радости. Коридор наполняется звонким смехом. Впитываю эти эмоции и молча кайфую.

— А теперь пошли лечиться. Эн, ты идёшь с нами.

— Мне нужно на кухню… — Царевна пытается отвертеться, но я ловлю её за руку.

— Всё, что тебе нужно, это наша с Никой компания, — подталкивая Энни вперёд, прохожу с девчонками в ванную. — Верно, доча?

— Ага.

— Аптечку дашь нам, Царевна?

Высаживаю ребёнка на пьедестал для раковины.

— Божжжеее… Я с вами рехнусь, — бросает грязную вещь на ящик для белья.

Перевожу на зеркало пытливый взгляд. Отслеживаю нервные движения Царевны. То, как выуживает из шкафчика небольшую пластиковую коробку и приносит её мне.

— Держи.

— Ты нам не поможешь? — открываю крышку. Извлекаю пару ватных дисков. Наливаю на них перекись.

— Я сама! Сама! Дай! Пап. Дай полечу!

— Ауч… — шиплю, когда Ника, выхватив из рук ватный тампон, впечатывает его в разбитую бровь. — Кто ж так… — в последний момент глотаю лишнее слово и выдыхаю.

— Ой… прости, прости… — лепечет напугано, осторожно дуя на ранку. — Очень болит?

— Всё хорошо, Доминика, — пытаюсь её успокоить. — Ты умничка. Врач от Бога. Давай ещё раз, только осторожно.