До наступления Нового года оставалось двадцать минут. Сослуживцы, собравшиеся у меня, сверяли часы, нетерпеливо трогали рюмки, поедали глазами закуску. Аркадий Викентьевич, мое непосредственное начальство, томился у окна около стынущих на подоконнике коньяков.
— Коллеги, скрасим ожидание радостного события игрой в жмурки, — предложил я. — Чур, мне искать.
Я повязал на глаза полотенце и вытянул перед собой руки. Гости бросились врассыпную, притаились. Я развернулся и двинулся на чье-то тяжелое дыхание. Преследуемый неуклюже затопал, скрипнула дверь шкафа, щелкнул замок, дыхание стало глуше. Я сорвал повязку, сердце мое оборвалось. Аркадия Викентьевича нигде не было. «Неужели он залез в платяной шкаф?» — ужаснулся я. За Аркадия Викентьевича перетрухнул, за его организм, не приспособленный к длительному воздействию нафталина.
— Аркадий Викентьевич! — постучал я в дверцу. — Это Бурундуков.
— Войдите, — сострил шеф.
— С удовольствием бы, — ответил я, — да ключ от замка утерян. В этом году перед отпуском врезал замок. На случай кражи. А КЛЮЧ ТЮ-ТЮ.
— Шутка на уровне начальной школы, — недовольно отозвался Аркадий Викентьевич. — Открывай, Бурундуков. Пора уже выпить за уходящий год.
— Я серьезно, Аркадий Викентьевич. Без ключа не открыть.
— Открывай чем хочешь: топором, напильником, или отбойным молотком, — сдержанно проговорил шеф. — Инструмент не имеет принципиального значения.
— Полировка же, — взмолился я. — Двести рублей. Три месяца стоял в очереди.
— Сбегай за слесарем, — донеслось из шкафа. — Скоро пробьют куранты.
— Не успею, Аркадий Викентьевич. До двенадцати осталось пять минут.
— Что же ты предлагаешь, Бурундуков? — повысил голос шеф. — Встречать Новый год в одиночестве? Тут и чокнуться-то не с кем. А главное — нечем. Сколько минут осталось?
— Три, Аркадий Викентьевич.
— Приказываю разработать конструктивные предложения по данной ситуации. Через минуту доложите.
Я бросился на кухню, взял макаронину, опустил в бутылку с коньяком и другим концом просунул в замочную скважину.
— Аркадий Викентьевич, возьмите макаронину в рот, — сказал я, радуясь своей выдумке.
Макаронина зашевелилась, хрустнула.
В чем дело? — послышалось из шкафа. — Почему макароны?
— Это своего рода шланг, — объяснил я. — Для засасывания коньяка.
Пробило двенадцать. Гости подняли бокалы и принялись чокаться с бутылкой, которую я держал у шкафа. Я тоже чокнулся с ней.
— С Новым годом вас, Аркадий Викентьевич, — поздравил я шефа от имени собравшихся. — С новым счастьем?
— Уровень коньяка в бутылке заметно понизился. Макаронина исчезла в замочной скважине.
— Хорошенькое счастье — закусывать коньяк сырыми макаронами, — пробурчал шеф.
Я снова побежал на кухню, вскипятил воду и засыпал макароны. Минут через двадцать Аркадий Викентьевич сосал через них коньяк и в случае необходимости закусывал ими. Каждую новую макаронину я смазывал маслом и солил.
Полкило макарон растаяло на глазах. Коньяку осталось на пару рюмочек. Засасывание прекратилось.
— Больше не хотите? — спросил я своего руководителя.
Шкаф безмолвствовал.
— Аркадий Викентьевич, вы спите?
— Нет, я думаю. Полгода назад на моем календаре кто-то написал: «Старая вешалка». Не ты ли совершил эту пакость? Тогда обозвал «вешалкой», а сегодня с помощью жмурок поместил в шкаф. Последовательно действуешь…
— Вы сами, Аркадий Викентьевич, вошли в него, сами захлопнули себя.
— Ты кому западню устроил? Я тебе не мамонт, а начальник.
— Я и не говорю, Аркадий Викентьевич, что вы мамонт. Мне это даже невыгодно: мамонт бы весь шкаф развалил.
— Вынуждаешь отмечать Новый год в мебели, закусывать коньяк макаронами? Травишь, как паршивую моль. Полированный кусок дерева тебе дороже ответственного работника!
— Так двести рублей, Аркадий Викентьевич. Если взло/дать, пропадет вещь.
— Больше потеряешь. Лишу прогрессивки на весь наступивший год. За подрыв моего авторитета.
— Полированный ведь шкаф-то, Аркадий Викентьевич, — простонал я и пошел за топором.