Хочу все знать!

ДЕСЯТЫЙ ПОЗВОНОК

Буду откровенным: до этого дня я носил в рюкзаке лишь грязное белье в прачечную. Поэтому о коварстве свиной тушенки я ничего не знал. Оказывается, в рюкзаке она превращается в свинцовую и ведет основательный переучет позвонков туриста.

На выходе из метро мой приятель Стаська (он и заманил меня в поход) помог снять рюкзак. Мы с трудом дотащили его до пригородных касс.

Здесь нас поджидали остальные члены туристской группы.

— Предлагаю съесть всю тушенку сейчас, — сказал я руководителю группы Мише — Чтобы зря не таскаться с ней.

— В холодном виде? — спросил он, скорчив гримасу.

— Можно и в холодном, — ответил я.

— Интересное предложение, — сказал он. — Жаль, обсудить его некогда: объявлена посадка на электричку.

Стаська накинул на меня рюкзак. Я пригнулся к земле и, пропарывая головой воздух, двинулся вперед. Дважды терял из виду ориентир — Стаськины кеды — и натыкался на чьи-то животы. Стаське подбегал и разворачивал меня в нужном направлении.

— Что-то в желудке сделалось просторно, — пожаловался я, когда мы сошли с электрички. — Самое время перекусить.

— Угостите его конфеткой, — посоветовал Миша.

— Хотелось бы чего-нибудь более весомого, — затосковал я.

— Не свиной ли тушенки? — намекнул Миша.

— Неплохая мысль, — блаженно улыбнулся я.

— Остановку, как намечено, сделаем через час, — отрезал Миша.

И мы углубились в лес. Тушенка пересчитывала мне позвонки. Где-то в районе десятого позвонка я сложился пополам. Выглядеть стал более компактно, но обзор местности ухудшился. Стаська шел впереди, как поводырь. Время от времени он чем-нибудь восхищался.

То его изумляла пеночка.

— Какая неповторимая трель! — верещал он, разглядывая пеночку в бинокль. — А с виду невзрачный комочек из перьев.

— Взвалить бы на нее рюкзак, — ворчал я, — по-другому запела бы. А налегке каждый может горло драть.

Или же Стаське попадалась на глаза лягушка.

— Если присмотреться — элегантнее создание, — рассуждал он. — Прыгает, как балерина.

— Без тушенки, вот и прыгает, — задыхался я. — А взвали на нее одну баночку — и конец балету.

Местность оказалась пересеченной. Мы то взбирались на холмы, то спускались с них. При восхождении рюкзак тянул меня назад, при спуске — придавал ускорение, и я, царапаясь о ветки, стремительно падал на руки заботливого Стаськи.

Иногда попадались речки. С бревнами вместо мостов. Я перебирался ползком, а если повисал вниз головой, меня подтягивали к берегу вместе с бревном.

Рюкзак тяжелел. Вскоре я ковылял на четвереньках, напоминая одногорбого микроверблюда. Кончилось тем, что я распластался на земле.

— Немедленно выньте меня из-под мешка, — потребовал я от склонившихся надо мной туристов. — Я вернусь на станцию.

— Уже привал, — сказал Стаська и освободил меня от рюкзака.

Разожгли костер. Сварили лапшу, бросили в нее, к моей великой радости, тушенку. Протянули миску с дымящейся едой.

Я с остервенением набросился на ненавистные мне консервы. Съел одну миску, расправился со второй, с третьей…

По всему телу разлилось тепло. Я лег на траву и погрузился в сладкую дрему. Мстительное чувство к тушенке постепенно утихало…