Застревать в лифте мне и раньше приходилось. Но до сих пор это случалось в старом доме, где шахта лифта огорожена решеткой. Коротать время в таком лифте — одно удовольствие. Застрянешь, бывало, а через решетку тебе кланяются соседи, спускающиеся по лестнице. Получается что-то вроде парада соседей, который ты, по стечению обстоятельств, принимаешь.
Теперь я живу в новой двенадцатиэтажной башне. И уже на пятый день проживания отбыл первое заключение в темной кабине лифта. Сначала я подавал признаки жизни, нажимал на кнопки, взывал к подъездной общественности с помощью выкриков: «Человек в лифте! На помощь!» Но старался я напрасно. Двери шахты были наглухо заделаны неизвестным мне облицовочным материалом, и мои панические выкрики остались без ответа.
Прислонился я к стенке, пригорюнился. Попал, думаю, из белого дня в мрак, в ночь. Даже руки своей невозможно разглядеть. Не говоря уже о стрелках на часах. На стрелки в этой темнотище и намека нету. А главное, скука жуткая. Поскольку некуда приложить силы, нечем разнообразить свое пребывание. И сходить некуда. Можно, конечно, подремать. Но не стоя же. Говорят, только лошади спят стоя. Наверное, правда. Во всяком случае, мне еще не попадалось на глаза изображение лошади, спящей на спине. Да и неудобно ей на спине лежать: куда она в таком случае ноги денет? Не сложит же их на животе? Пожалуй, мне здесь тоже во всю длину не улечься. Ну и лифты стали выпускать — не приляжешь толком.
А чем все-таки заняться? А то и свихнуться недолго. Стал я от нечего делать вспоминать кое-какие фрагменты своей жизни. Жену Дусю вспомнил. Повезло мне с женой. Не сказать, чтоб красавица, но в общем и целом все на месте. И грибки умеет солить и пирожки с капустой печь. А как радуется моему возвращению со службы! Шляпу снимает, тапочки под кроватью ищет… И ласковые слова пои этом высказывает. А я не всегда приветлив с ней: вчера ее кочерыжкой назвал. Подлец я! Чувствую, от стыда щеки так и горят. Как только выберусь отсюда, думаю, сразу изменю свое отношение к Дусе. Куплю ей модную «водолазку» и любимые пирожные. Детишкам — конфеты.
Да, детишки-ребятишки… Давно я им ничего не покупал. Себе так в каждую получку «белую головку» покупаю. А им — фигу. Один раз только двести граммов мятных карамелек принес. И все. Редкий подлец! Даже противно с собой в одном лифте находиться. Вышел бы, если можно. Как только меня земля носит! Что подумает моя мама?
Да, мама. Родила она меня, сопливца, холила, пестовала. Одним словом — вырастила. А чем я отблагодарил мать за услуги? Ничем. И адрес-то ее не помню — так давно не писал. Бедная моя, покинутая старушка, жива ли ты? Ах, подлец! Дать бы мне по шее за такие дела! Прямо от стыда некуда деваться. Из глаз капает что-то. Хорошо еще — темно здесь.
Но тут в лифте загорелся свет. Во мне тоже что-то зажглось, заполыхало. Пораженный, стоял я в лифте, в этом маленьком клочке мирового пространства, огороженном неизвестным мне облицовочным материалом. И, почувствовав в себе просветление, готовность к подвигу, немедленно нажал кнопку первого этажа. Я вышел из лифта и, не медля ни секунды, побежал творить добро.
Беда в том, что нам редко удается оставаться наедине с собой. А если и удается, то все равно нас отвлекает какая-нибудь ерунда. Либо вид из окна, либо интерьер комнаты, либо другое зрительное ощущение…
Лифт описанной конструкции как будто специально создан для ведения откровенных бесед наедине с собой. Я каждому советую застрять в таком лифте хоть разочек.