Услышав тихое тарахтение мотоцикла, я оторвала глаза от книги. Байк Киста. Я подтянула колени к подбородку, завернулась в одеяло и выключила лампу возле кровати. Черная полоса за приоткрытым цветным окном начинала сереть. Приехала Айви, и если Кист сейчас с ней зайдет в дом, я притворюсь спящей, пока он не уйдет.
Но мотоцикл стих разве что на секунду, и тут же поехал дальше по улице. Я посмотрела на светящиеся зеленые цифры часов. Четыре утра. Рано она сегодня.
Заложив книгу пальцем, я слушала шаги Айви по дорожке. Ко мне в комнату полз холодный предрассветный сентябрьский воздух. Будь я поумнее, я бы встала и закрыла окно; Айви наверняка включит отопление, когда войдет.
Я была благодарна всему святому что только есть на свете за то, что моя спальня попадает под правила освященной земли: всякой нечисти, вроде неживых вампиров, демонов и свекровей вход заказан. До самого восхода я в своей кровати в полной безопасности. Но насчет Киста все-таки надо побеспокоиться… хотя он меня не тронет, пока Айви жива. А если она станет мертвой, не тронет тем более.
Но все же в душе зашевелилось беспокойство, я закрыла книгу и положила ее на покрытый скатертью ящик, который у меня служил столом. Айви еще не вошла в дом. А приезжал точно Кист, это его мотоцикл я слышала сейчас.
Я слушала звук собственного сердца, ожидая услышать легкие шаги Айви или стук закрывающейся двери церкви. Но услышала только приглушенные холодным ночным воздухом звуки чьей-то рвоты.
– Айви! – шепнула я, сбрасывая одеяло.
Ежась от холода, я спрыгнула с кровати, сунула ноги в пушистые розовые тапки и вышла в коридор, но затормозила, будто меня дернули. Развернувшись, подошла к зеркалу, стала перебирать флаконы духов.
Выбрав новый, который нашла среди прочих только вчера, я нетерпеливо плеснула духи на себя. Резкий запах цитрусовых наполнил воздух, я поставила флакон с громким стуком. С чувством нереальности, дезориентированности я почти бегом прошла пустую церковь, запахивая на ходу халат. Оставалось надеяться, что эти духи помогут лучше прошлых.
Только резкий стрекот крыльев предупредил меня о появлении Дженкса, слетевшего с потолка. Я остановилась как по команде, он завис надо мной. И весь светился черным. Я заморгала – черт побери, действительно светился черным светом.
– Не ходи сюда, – сказал он, перепуганный донельзя. – Выйди через заднюю дверь. Садись на автобус и езжай к Нику.
Я глянула ему за спину, на дверь. Снова послышались неприятные звуки рвоты, смешанные с глубокими всхлипываниями.
– Что случилось? – спросила я, тоже испугавшись.
– Айви свалилась с телеги. Я не поняла:
– Что?
– Свалилась с телеги, – повторил он. – Хлебает сок на букву «К». Пробует вино. Она снова практикует, Рэйчел. У нее слетел ограничитель. Езжай, мои детки тебя ждут у задней стены. Отвези их к Нику, прошу тебя. А я тут останусь и за ней присмотрю. Проверю, что она… – он обернулся на дверь, – что она за тобой не погонится.
Звуки рвоты стихли. Я стояла посреди святилища в ночной рубашке и халате и прислушивалась. Тишина наполняла меня страхом, проникающим до печенок. Потом раздались тихие звуки, перешедшие в ровный плач.
– Прости, – шепнула я, обходя Дженкса.
Сердце у меня стучало молотом, колени подкашивались, когда я открывала створку тяжелой двери.
Уличный фонарь давал достаточно света, и в черной тени дубов на двух нижних ступенях паперти растянулась Айви в кожаном наряде мотоциклиста – здесь ее вывалили, а дальше пусть сама справляется. По ступеням разлилась темная желеобразная блевотина, капая на тротуар и собираясь в омерзительные густые лужицы. Удушающий запах крови начисто забивал мой аромат цитрусовых.
Со спокойствием, родившимся из страха, я пошла к ней, подбирая подол халата.
– Рейч! – заорал Дженкс, треща крыльями. – Ты ей не поможешь! Беги!
Я нерешительно остановилась над Айви. Она лежала, вытянув наискось длинные ноги, распущенные волосы прилипли к черной блевотине. Всхлипывания ее стали беззвучными, только плечи тряслись. Боже, помоги мне это вынести.
Задержав дыхание, я наклонилась к ней сзади, ухватив под плечи, попыталась поставить ее на ноги. Она дернулась от моего прикосновения, будто слегка пришла в себя. Глядя мутными глазами, она попыталась подобрать под себя ноги, помогая мне.
– Я ему сказала «нет», – еле слышно проговорила она. – Сказала «нет».
У меня живот свело судорогой при звуке ее голоса, где бешенство перемешалось со смущением. Кислый запах рвоты стоял у меня в горле. А под ним угадывался сочный запах хорошо вспаханной земли, сливающийся с обычным запахом горелой золы от Айви.
Дженкс порхал вокруг, пыльца пикси окружила его сияющим облаком.
– Осторожно, – шептал он, сперва справа от меня, потом слева. – Осторожнее! Мне ее не остановить, если она на тебя нападет.
– Она не нападет. – Страх и злость смешались во мне в тошнотворную смесь. – Она не упала с телеги, послушай ее. Кто-то ее столкнул.
Айви задрожала, когда мы дошли до верхней ступеньки. Она оперлась на дверную ручку – и отдернулась, как от ожога. Она замахала на меня – как животное лапами. Я отшатнулась и ахнула – распятия на ней не было.
Она стояла передо мной на паперти, напряженно вытянувшись. Потом ее взгляд упал на меня, и я похолодела. Ничего не было в ее черных глазах. Они свернули волчьим голодом, и она бросилась.
У меня не было ни одного шанса.
Айви схватила меня за шею, прижала к двери. Адреналин взметнулся во мне болезненной волной, выдох вырвался с противным звуком – я повисла, царапая ступени пальцами ног. Попыталась отбиваться ногами, но Айви прижалась ко мне, я почувствовала ее жар сквозь халат. С выпученными глазами я цеплялась за пальцы, сдавившие мне горло.
Пытаясь вдохнуть, я смотрела в ее глаза – они были чисто черные в свете фонаря, смесь страха, отчаяния и голода – и ничего в них не было от Айви. Ничего.
– Он велел мне, – заговорила она голосом, легким как перышко, резко контрастирующим с перекошенным лицом, страшным в его абсолютном голоде. – Я ему сказала, что не буду.
– Айви, – прохрипела я, сумев вдохнуть. – Отпусти.
И снова тот же мерзкий звук на выдохе, когда она сдавила мне горло.
– Не так! – заверещал Дженкс. – Айви, ты же не этого хочешь!
Пальцы у меня на шее сжались, лишенные воздуха легкие охватил огонь. Черные глаза Айви росли и росли, и мой организм начал отключаться. Охваченная паникой, я потянулась к лей-линии, и дезориентация от установления связи прошла в этом хаосе почти незаметной. Шатаясь от недостатка кислорода, я пустила через себя неуправляемый всплеск силы.
Айви отлетела прочь. Я рухнула на колени – меня потянуло вперед сразу, как только она отпустила мне шею. Боль от удара коленями о камень пронзила тело до самого черепа. Я зашлась кашлем, ощупывая горло, вдохнула, выдохнула. Еще раз. Дженкс метался вокруг черно-зеленой полосой. Танцующие перед глазами черные пятна выцвели и исчезли.
Я подняла голову – Айви лежала у закрытых дверей в позе эмбриона, закрыв голову руками, будто ее бьют, и покачивалась, приговаривая:
– Я сказала «нет». Я сказала «нет». Я сказала «нет».
– Дженкс, – просипела я, глядя на нее из-под разметавшихся волос. – Пойди приведи Ника.
Пикси подлетел вверх, когда я встала на ноги.
– Я отсюда не улечу.
Я ощупала шею, проглотила слюну.
– Пойди приведи его, если он еще сам сюда не едет. Наверняка он почувствовал, когда я зачерпнула из линии.
Дженкс состроил упрямую физиономию:
– Тебе драпать надо. Смывайся, пока не поздно.
Мотая головой, я посмотрела на Айви. Всегда такая уверенная в себе, она качалась и плакала, как обиженный ребенок. Я не могла уйти, просто спасая свою шкуру. Ей нужна помощь, и только у меня есть при этом шанс остаться в живых.
– Да будь оно все проклято! – заорал Дженкс. – Она же тебя убьет!
– Все будет о'кей, – сказала я, направляясь к ней. – Пойди приведи Ника, пожалуйста. Мне тут без него не справиться.
Крылья загудели тоном выше и затихли, отражая его заметную нерешительность. Наконец Дженкс кивнул и полетел прочь. Наступившая тишина напомнила мне ту, что возникает в грязной больничной палате, когда из двух живых в ней остается один. Проглотив слюну, я туже завязала пояс халата.
– Айви, – шепнула я, – давай, Айви, пойдем внутрь.
Собравшись с силами, я протянула трясущуюся руку и положила ей на плечо – и тут же отдернулась, когда она вздрогнула.
– Беги! – прошептала она, переставая качаться и застывая сжатой пружиной.
У меня сердце заколотилось, когда она обернулась ко мне – растрепанная, с пустыми глазами.
– Беги! – повторила она. – Побежишь, и я буду знать, что делать.
Я заставила себя остаться на месте, несмотря на дрожь – чтобы не сработали ее инстинкты.
У нее лицо вдруг обмякло, лоб наморщился, и в глазах появились карие кольца радужек.
– Боже мой! – прошептала она. – Рэйчел, помоги мне!
И вот тут я испугалась до жути.
У меня дрожали ноги, меня подмывало бежать. Бросить ее здесь на ступенях и спасаться. И никто бы ничего мне не сказал, если бы я так и сделала.
Но я наклонилась, взяла ее за плечи и подняла.
– Давай, – шептала я, поднимая ее на ноги. Когда я коснулась ее горячей кожи, все мои инстинкты вопили: брось ее и беги! – Пойдем в дом.
Айви была выше меня, и мое плечо очень удобно легло ей под мышку, когда я, держа на себе почти всю ее тяжесть, открыла дверь.
– Он не стал слушать, – бессвязно говорила Айви, когда я втягивала ее внутрь и закрывала за нами дверь, оставляя на улице кровь и блевотину.
Чернота в холле была удушающей. Я пошла вперед, шатаясь, и свет стал ярче, когда мы подошли к святилищу. Айви согнулась пополам, тяжелые вздохи перемежались стонами. Увидев у себя на халате пятно свежей крови, я пригляделась.
– Айви, у тебя кровь идет.
Я похолодела, когда Айви перешла на новую мантру:
– Он сказал, что так и надо…
И эта мантра прервалась хихиканьем. Горловым смешком, от которого у меня пошел мороз по коже и горло пересохло.
– Ага, – сказала она со сладострастным жаром. – Кровь идет. Хочешь отведать?
Смешок сменился всхлипывающим стоном, и ужас овладел мною.
– Пусть все попробуют, – скулила она, – какая теперь разница?
Стиснув зубы, я крепче взяла ее за плечи. К страху стала примешиваться злость. Кто-то ее использовал. Кто-то заставил ее пить кровь против ее воли. Она была не в своем уме, как нарк в приходе.
– Рэйчел? – покачнулась она, замедляя шаг. – Меня сейчас стошнит…
– Мы почти пришли, – сказала я сурово. – Потерпи, потерпи еще минутку.
Мы едва успели. Я отвела измазанные рвотой волосы Айви в сторону, пока ее било судорогами и спазмами над черным фаянсовым унитазом. Я только раз глянула в свете ночника и потом отвела глаза, а ее рвало густой черной кровью, снова и снова. Всхлипывания сотрясали ее плечи, и когда ее отпустило, я спустила воду, чтобы хоть часть этой мерзости убрать.
Выпрямившись, я щелкнула выключателем, и ванная наполнилась розовым светом. Айви сидела на полу, прижавшись лбом к унитазу, и рыдала. Кожаные штаны выше колен блестели от крови. Разорванная шелковая блузка под жакетом присохла к телу, липкая от крови, текущей из шеи. Не обращая внимания на громкие предостережения инстинктов, я осторожно отвела ее волосы, чтобы посмотреть.
У меня желудок свело узлом. Идеальная шея Айви была истерзана: длинный разрыв у самого основания портил строгую белизну ее кожи. Он все еще кровоточил, и я пыталась на него не дышать, чтобы оставшаяся там слюна вампира не начала действовать.
В испуге я отпустила ее волосы и попятилась. По понятиям вампиров Айви была изнасилована.
– Я ему говорила «нет», – повторила он, и рыдания ее стали тише, когда она поняла, что я уже не стою над ней. – Я ему говорила «нет».
Из зеркала на меня глянуло мое отражение, белое и насмерть перепуганное, и я сделала глубокий вдох, беря себя в руки. Я хотела, чтобы все это кончилось, просто кончилось, но надо было смыть с нее кровь. Надо было уложить ее в кровать и дать ей подушку, чтобы в нее плакать. Сделать ей чашку какао и найти какого-нибудь хорошего психотерапевта. Есть ли психотерапевты для пострадавших вампиров? – подумала я, кладя руку ей на плечо.
– Айви, – заговорила я ласково и убедительно. – Пойдем отмоемся. – Я глянула на ее ванну, где все еще плавала эта глупая рыбеха. Айви нужен душ, а не ванна, где она будет сидеть в той самой грязи, которую надо смыть. – Пошли, Айви, быстренько ко мне в душ. Я тебе дам ночную рубашку, пойдем…
– Нет! – возразила она, глядя мутными глазами и не в силах даже помочь мне ее поднять. – Не могла перестать. Я ему сказала «нет». Почему он не перестал?
– Не знаю, – пробормотала я, чувствуя нарастающую злость. Я ее поддерживала всю дорогу через холл в мою ванную.
Локтем толкнув выключатель, я прислонила Айви к стиральной машине и пошла включать душ.
Звук льющейся воды будто оживил ее.
– От меня пахнет, – прошептала она, оглядывая себя сверху вниз. На меня она не смотрела.
– Ты сама в душе помыться можешь? – спросила я, надеясь как-то ее встряхнуть.
С пустым обвисшим лицом она смотрела на себя, понимая, что покрыта свернувшейся выблеванной кровью. Она осторожно коснулась крови Пальцем, потом палец облизнула. У меня желудок свело спазмом.
Айви стала плакать.
– Три года, – говорила она с тихим придыханием, и слезы лились по овальному лицу. Айви попыталась стереть их рукой с подбородка – и остался жирный кровавый мазок. – Три года!
Наклонив голову, она взялась за боковую молнию штанов, и я бросилась к двери.
– Я тебе какао сделаю, – сказала я, чувствуя себя полностью неадекватно. Задержалась в нерешительности у двери. – Сможешь сама тут несколько минут пробыть?
– Ага, – выдохнула она, и я тихо закрыла за собой дверь.
Ощущая какую-то нереальную легкость, я вышла в кухню, щелкнула выключателем, обхватила себя руками за плечи, слушая пустоту этого помещения. Импровизированный письменный стол Айви с его серебристой техникой, чуть пахнущей озоном, странно смотрелся рядом с моими блестящими медными котлами, фарфоровыми ложками и пучками трав на крючьях. Кухня была полна нами обеими, тщательно разделенными в пространстве, но в пределах одних стен. Мне хотелось орать, звать кого-нибудь, скандалить, беситься, просить помощи. Но мне кто угодно скажет, чтобы бросила ее и уносила ноги.
Трясущимися пальцами я достала молоко и какао и принялась готовить напиток для Айви. Горячее какао, подумала я желчно. Айви кто-то изнасиловал, а я ее буду дурацким какао отпаивать.
Наверняка это Пискари. Только у Пискари хватило бы сил и смелости, чтобы ее изнасиловать. А это изнасилование и было – она требовала, чтобы он остановился, он взял ее против ее воли. Изнасилование и есть.
Звякнул таймер микроволновки, и я затянула пояс халата потуже. У меня похолодели щеки, когда я увидела кровь на халате, на своих тапках, – часть уже почернела и свернулась, но была и свежая красная – из шеи Айви. Свернувшаяся дымилась – это была кровь вампира-нежити. Не удивительно, что Айви вырвало – она должна была огнем жечь изнутри.
Игнорируя мерзкую вонь горящей крови, я быстро сделала какао для Айви и отнесла к ней в комнату – вода в душе все еще шумела.
Ночник возле кровати заливал бело-розовую комнату мягким светом – спальня Айви так же мало напоминала логово вампира, как и ее ванная. Кожаные шторы, закрывающие от утреннего света, были спрятаны за белыми занавесками. Всю стену занимали фотографии в металлических рамках – она, ее мать, отец, сестра. Как иконостас.
Среди них много было зернистых фотографий перед рождественской елкой – халаты, улыбки, растрепанные со сна волосы. Каникулы: американские горки, загорелые облупленные носы и широкополые шляпы. Рассвет на пляже, отец обнимает за плечи Айви и ее сестру, защищая от холода. Более новые фотографии, более резкие и в живых цветах, но мне больше нравились старые. Улыбки стали механическими, у отца усталый вид. И ощущается дистанция между Айви и матерью. На самых последних фотографиях матери вообще не было.
Отвернувшись, я стянула с постели покрывало, открыв атласные черные простыни, пахнущие древесной золой. На ночном столике лежала книга о глубокой медитации и способах достижения измененных состояний сознания. Я разозлилась еще сильнее: Айви так старалась, и вот кто-то снова ее отбрасывает на первую клетку. Зачем? Зачем это все?
Оставив чашку рядом с книгой, я пошла к себе избавиться от окровавленного халата. Быстрыми от адреналина движениями я кое-как расчесала волосы и натянула джинсы с черным топом – самое теплое из чистых вещей, потому что зимнее еще из кладовки не доставала. Бросив халат и дымящиеся тапки мерзкой кучей на полу, я босиком прошла через всю церковь и взяла ночную рубашку с крючка на двери ванной Айви.
– Айви? – позвала я, неуверенно постучавшись в дверь собственной ванной, но услышала только шум воды. Ответа не было.
Больше я стучать не стала и толкнула дверь. Ванную заволакивал густой туман, от которого у меня легкие будто потяжелели.
– Айви? – позвала я снова, уже беспокоясь. – Ты как тут?
Она сидела на полу душевой кабинки, свернувшись клубком длинных рук и ног, вода стекала со склоненной головы, и тонкой струйкой с шеи в сток сбегала кровь. Внизу, на дне кабинки чуть более светлого оттенка краснота стекала из другого источника – с ног. Я уставилась, не в силах отвести глаза – внутреннюю поверхность бедер покрывали глубокие царапины. Может быть, изнасилование произошло и в традиционном смысле.
На секунду мне стало нехорошо. Волосы Айви прилипли к – коже, сама кожа побелела, неуклюже торчали руки и ноги, пара ножных браслетов чернела на белых щиколотках, как кандалы. Ее трясло, хотя вода была обжигающая, глаза она закрыла, и лицо дергалось от воспоминаний, которые теперь будут преследовать ее до самой смерти и вечность после. Кто сказал, что вампиризм обладает шармом? Вранье это. Иллюзия, прикрывающая уродливую реальность.
– Айви?
Глаза ее распахнулись, я отпрянула.
– Я больше не хочу думать, – сказала она тихо. И не мигала, хотя вода лилась по лицу. – Если я тебя убью, можно будет не думать.
Я попыталась проглотить слюну.
– Мне уйти? – шепнула я, хотя знала, что она меня не слышит.
Она закрыла глаза и скривилась. Подтянув колени к подбородку, чтобы прикрыться, она обхватила их руками и снова заплакала:
– Да.
Меня трясло, но я наклонилась над ней и выключила воду, схватила полотенце, грубое на ощупь, и остановилась.
– Айви? – позвала я ее испуганно. – Я не хочу к тебе прикасаться, встань, пожалуйста.
Слезы на ее лице смешивались с водой. Она встала и взяла полотенце. Когда она пообещала, что вытрется и оденется, я взяла ее окровавленную одежду вместе с собственным халатом и тапочками, прошла через всю церковь и выбросила все это на заднее крыльцо. От запаха горящей крови мутило, как от неудачных благовоний. Потом закопаю все это на кладбище.
Когда я вернулась, Айви лежала на кровати, свернувшись в клубок, волосы промочили подушку, какао стояло на столике нетронутым. Она лежала неподвижно, лицом к стене. Я взяла шерстяной плед в ногах кровати, чтобы ее укрыть, и она задрожала.
– Айви? – спросила я и осталась стоять в нерешительности, не зная, что делать.
– Я ему сказала «нет», – прошептала она.
Как будто серый рваный шелк медленно лег на снег.
Я села на покрытый тканью сундук у стены. Пискари. Но я не стала называть его имя, боясь спровоцировать какую-нибудь реакцию.
– Кист меня к нему привез, – сказала она, вспоминая.
Руки она скрестила на груди, и только пальцы были видны, вцепившиеся в плечи. Я побледнела, увидев, что под ногтями у нее наверняка чье-то мясо, и подтянула плед, чтобы их накрыть.
– Кист меня к нему привез, – повторила она, выговаривая слова медленно и тщательно. – Он был зол. Он сказал, что ты создаешь ему проблемы. Я ему ответила, что ты ничего плохого ему не хочешь, но он был зол. И очень на меня сердит.
Я наклонилась ближе, мне это все не нравилось.
– Он сказал, – шептала Айви почти неслышно, – что если я тебя не могу обуздать, он это сделает. Я ему сказала, что сделаю тебя своим наследником, что ты будешь вести себя хорошо и нет нужды тебя убивать, но я не смогла. – Она заговорила быстрее, почти лихорадочно. – Ты не захотела, а ведь это дар. Прости, мне очень, очень жаль, я пыталась тебе сказать, – говорила она в стену. – Я хотела сохранить тебе жизнь, но он хочет тебя видеть. Хочет с тобой говорить. Если только… – Она вдруг перестала дрожать: – Рэйчел, вчера… когда ты сказала, что тебе очень жаль – чего тебе было жаль? Что ты меня на это толкнула – или что сказала «нет»?
Я набрала воздуху, но слова застряли у меня в глотке.
– Ты хочешь быть моим наследником? – едва слышно сказала она, тише, чем молитва кающегося.
– Нет, – прошептала я, испуганная почти до потери рассудка.
Ее снова затрясло, и я поняла, что она опять плачет.
– Я тоже сказала «нет», – говорила она, заходясь в рыданиях, – но он все равно это сделал. Я, наверное, мертва, Рэйчел? Я мертва? – спросила она, и слезы прекратились от внезапного испуга.
У меня пересохло во рту, я обхватила себя руками.
– Что случилось?
Она резко, со свистом вдохнула воздух и задержала его.
– Он разозлился. Он сказал, что я его подвела. Но еще сказал, что ничего страшного, что я – дитя его сердца, и он меня любит и он меня прощает. Сказал, что понимает отношение к любимцам. Когда-то сам их держал, но они всегда против него восставали, и приходилось их убивать. Это было больно – когда они предавали его снова и снова. И он сказал, что раз я не могу сделать тебя безопасной, он сам это сделает. Я ответила, что сделаю сама, но он знал, что я лгу. – Стон страха вырвался у нее из груди. – Он знал!
Я – домашний зверек. Опасный, которого следует укротить. Вот кем считает меня Пискари.
– Он сказал, что понимает мое желание иметь друга, а не ручного зверька, но позволить тебе остаться как есть – небезопасно. Он говорил, что я утратила контроль над ситуацией, и пошли слухи. Тут я заплакала, потому что он такой добрый, а я его огорчила. – Слова Айви вылетали короткими фразами, ей трудно было говорить. – И он заставил меня сесть рядом, обнял и стал шептать, как он мной гордится, и как любил мою прабабушку – почти так, как меня любит. Это все, чего я хотела в жизни, – сказала она, – чтобы он мной гордился. Айви коротко и болезненно рассмеялась.
– Он говорил, что понимает мое желание иметь друга, – сказала она, отвернувшись к стене и закрыв лицо волосами. – Он мне говорил, что сотни лет ищет кого-нибудь достаточно сильного, чтобы выжить при нем, что моя мать, бабка и прабабка были слишком слабы, а вот у меня есть воля к жизни. Я ему сказала, что не хочу жить вечно, и он отмахнулся от этих слов, сказал, что я его избранница, что я останусь с ним навсегда.
Плечи ее тряслись под пледом.
– Он меня обнимал, успокаивал мои страхи перед будущим. Сказал, что любит меня и гордится мною. А потом он взял меня за палец и пустил себе кровь.
Кислый ком поднялся у меня из живота, я его проглотила. Голос Айви стал едва слышным, голод и нужда – как спрятанная стальная лента.
– О Боже, Рэйчел, как он стар! Это было как живое электричество, оно из него хлынуло, как вода из колодца. Я попыталась уйти. Я хотела уйти и пыталась, но он меня не отпускал. Я сказала «нет» и бросилась бежать, но он поймал меня. Я пыталась отбиваться, он даже этого не заметил. Я умоляла его, но он держал меня и заставил его отведать.
Голос стал хриплым, ее трясло. Я села на край кровати, переживая ее ужас. Айви затихла, и я ждала. Лица ее мне было не видно – но я боялась на него смотреть.
– А потом мне не нужно было думать, – сказала она, и меня потряс ее ровный голос. – Наверное, я потеряла сознание на секунду, я хотела этого – силы и страсти. Он так стар. Я его стащила на пол и села на него верхом. Я взяла все, что у него было, а он прижимал меня к себе, побуждая идти глубже, выпить больше. И я взяла это, Рэйчел. Я взяла больше, чем надо было. Он должен был меня остановить, но дал мне взять все.
Я не могла шевельнуться, пригвожденная ужасом.
– Кист пытался нас остановить. Пытался встать между нами, просил Пискари, чтобы тот не давал мне брать слишком много, но с каждым глотком я все больше и больше от себя теряла. Кажется… кажется, я Киста ранила. Сломала ему… я только помню, что он ушел, а Пискари… – тихий полный удовольствия звук сорвался у нее с губ, когда она снова повторила его имя: – …Пискари притянул меня обратно. – Она сладострастно пошевелилась под черными простынями. – Он ласково приложил к себе мою голову, прижал меня теснее, чтобы убедить, что он хочет меня, чтобы я увидела, что ему еще есть что отдать.
Ее сотрясало тяжелое дыхание, она свернулась в тугой узел – удовлетворенная любовница превращалась в избитого ребенка.
– Я взяла все. Он дал мне взять все. Я знала, зачем он это делает, и все равно взяла.
Она замолчала, но я знала, что она еще не договорила. Мне не хотелось слышать ни слова больше, но я знала, что она должна это сказать – или постепенно сама себя с ума сведет.
– С каждым глотком я чувствовала, как растет его голод, – шептала Айви. – Его отчаянное желание. Я знала, что будет, если я не остановлюсь, но он сказал, что можно, что все хорошо, и так давно этого не было! – почти простонала она. – Я не хотела переставать. Я знала, что будет, и не хотела переставать. Моя вина.
Обычная фраза жертв изнасилования.
– Нет, не твоя, – сказала я, кладя руку на прикрытое одеялом плечо.
– Моя, – возразила она, и я отодвинулась, когда в ее голосе прозвучали низкие сладострастные нотки. – Я знала, что случится. И когда я взяла все, что у него было, он попросил свою кровь обратно – я знала, что так будет. И я отдала ему ее – хотела отдать и отдала. И это было чудесно.
Я заставила себя дышать.
– Прости меня Боже, – шептала она, – я ожила! Я три года не жила. Я стала богиней. Я могла дарить жизнь. Я могла ее отбирать. Я видела его такого как есть, и хотела быть такой, как он. И его кровь горела во мне, будто была моей, его сила стала совсем моей, и мощь его – совсем моей, и меня жгло безобразной и прекрасной правдой его существа, и он попросил меня стать его наследником. Он попросил меня занять место Кистена, сказал, что ждал, чтобы я поняла, что это значит, и только теперь мне это предлагает. А когда я умру, стану ему равной.
Я поглаживала ее по голове, и у нее закрылись глаза, прекратилась дрожь. На нее наваливалась сонливость, лицо становилось спокойным, пока ум прокручивал этот кошмар, ища способ как-то с ним жить. Я подумала, не связано ли это как-нибудь с рассветом, уже озарившим небо за ее шторами.
– Я пошла к нему, Рэйчел, – прошептала она. Бледные губы потихоньку обретали цвет. – Я пошла к нему, и он впился в меня, как дикий зверь, а я была рада боли. Зубы его были Божьей истиной, врезающейся мне в душу. Он терзал меня, потеряв самообладание от радости, что получает обратно свою силу, отдав ее мне так запросто. И я плыла в этой радости, хотя он почти раздавил мне руки и разорвал шею.
Я заставила себя продолжать ее гладить.
– Это было больно, – вдруг прошептала она по-детски, и веки у нее задрожали. – Ни у кого нет столько вампирской слюны, чтобы преобразовать такую боль, и он лакал мое страдание и муку так же, как лакал мою кровь. Я хотела дать ему больше, доказать ему свою верность, что я, хотя и подвела его, не укротив тебя, все равно буду его наследником. Секс улучшает вкус крови, – сказала она еле слышно. – Гормоны делают ее слаще, и потому я открыла себя ему. Он сказал «нет», хотя и стонал от желания, сказал, что может убить меня по ошибке. Но я заводила его, пока он уже не мог остановиться. Я этого хотела. Хотела даже когда было больно. Он взял все, и вызвал у нас оргазм как раз когда меня убил. – Она задрожала, закрыв глаза. – Бог мой, Рэйчел, я думаю, он убил меня.
– Ты не мертва, – прошептала я, но со страхом, потому что не была в этом уверена. Но ведь мертвая она не могла бы находиться в церкви? Разве что она еще в переходном состоянии. Время, за которое менялась биохимия, не было четко ограничено. Какого черта я тут делаю?
– Я думаю, он меня убил, – повторила она, и голос ее поплыл – она засыпала. – Я думаю, я сама себя убила. – Совсем детский голос, и веки затрепетали. – Рэйчел, я умерла? Ты не присмотришь за мной? Чтобы солнце меня не сожгло, пока я сплю? Ты меня посторожишь?
– Тс-с-с, – прошептала я в страхе. – Спи, Айви.
– Я не хочу быть мертвой, – бормотала она непослушными губами. – Я сделала ошибку, я не хочу быть наследником Пискари. Я хочу здесь остаться, с тобой. Можно мне с тобой? Ты меня посторожишь?
– Тише, тише, – приговаривала я, поглаживая ее по волосам. – Засыпай, засыпай.
– От тебя хорошо пахнет… как апельсины, – прошептала она, и у меня сильнее забился пульс, но зато я хотя бы не пахла, как она. Моя рука двигалась и гладила ее, пока она не стала дышать глубоко и медленно. Интересно, прекратится ли дыхание, когда Айви заснет. Я уже_не^знала, живая ли она.
Мой взгляд упал на цветное окно, где уже брезжил намек на восход. Солнце скоро взойдет, а я не знала ничего насчет того, как превращаются вампиры, кроме того, что им нужно быть на шесть футов под землей или в комнате без окон. И еще – что на следующем закате они встают голодные. Бог мой, что делать, если Айви мертва?
Я подошла к коробке с украшениями у нее на комоде, где лежал ее браслет «на случай смерти», который она отказывалась носить. У Айви была хорошая страховка. Если я позвоню по номеру, выгравированному на этой серебряной ленте, «скорая» приедет за гарантированные пять минут, Айви засунут в отличную темную дыру в земле, чтобы она оттуда вылезла после захода солнца возрожденной красивой нежитью.
У меня жгло в животе, когда я поднялась и пошла к себе за своим крестиком. Если она мертва, то какая-то реакция будет, даже если еще переход не закончен. Одно дело – вырубиться в церкви, совсем другое – когда твоей кожи касается освященный крест.
Я вернулась, меня слегка подташнивало. Позвякивая амулетами, я задержала дыхание и помотала над Айви браслетом. Реакции не было. Я поднесла крест ей к шее за ухом и задышала легче, когда опять не было никакой реакции. Молча попросив у нее прощения на случай, если я ошибаюсь, я коснулась крестом кожи. Она не пошевелилась, пульс на шее остался медленным и ровным. На белой коже, когда я отняла крест, никакого следа не осталось.
Я выпрямилась, помолившись про себя. Вроде бы она не мертва.
Я медленно выползла из комнаты Айви, закрыла за собой дверь. Пискари изнасиловал Айви по одной причине – он знал, что я догадаюсь. Она сказала, что он хочет со мной говорить. Если я останусь в церкви, следующей будет моя мать, потом Ник, потом он, вероятно, выследит моего брата.
Мои мысли вернулись к Айви, свернувшейся под одеялом в посттравматическом сне. Следующей будет моя мать. И она умрет, даже не зная, за что ее пытают.
Вся изнутри трясясь, я пошла к телефону в гостиную. Пальцы так дрожали, что номер я набрала со второй попытки. Целых три драгоценных минуты я ругалась, чтобы меня соединили с Роуз.
– Извините, миз Морган, – сказала она таким политкорректным голосом, что на нем можно было яйцо заморозить. – Капитана Эддена сейчас нет, а детектив Гленн велел, чтобы его не беспокоили.
– Чтобы его не… – повторила я, заикаясь. – Послушайте, я знаю, кто их убил. И надо ехать туда прямо сейчас. Пока он никого не послал за моей матерью!
– Простите, миз Морган, – вежливо повторила женщина, – но вы больше не консультант. Если вы хотите заявить об угрозе убийством, подождите, я соединю вас с приемной.
– Нет, постойте! – взмолилась я. – Вы не понимаете. Дайте мне только слово сказать Гленну!
– Нет, Морган! – спокойный рассудительный голос Роуз вдруг загорелся неожиданной злостью. – Это вы не понимаете. Здесь никто не хочет с вами разговаривать.
– Но я знаю, кто охотник на ведьм! – воскликнула я, но щелчок возвестил о конце разговора.
– Идиоты! – завопила я, швыряя телефон через всю комнату. Он ударил в стену, задняя крышка отскочила и батарейки раскатились по полу. Я в досаде затопала в кухню, раскидала по столу принадлежащие Айви ручки, схватила одну, и нацарапала записку, чтобы прицепить на дверь церкви.
Ник едет сюда. С Ником Гленн говорить будет. Ник убедит его, что я права, скажет, куда я поехала. Они должны будут появиться – хотя бы чтобы арестовать меня за вмешательство. Я бы велела ему позвонить в ОВ, но те, небось, у Пискари в кармане. И хотя у людей шансов одолеть мастера-вампира не больше, чем у меня, их вмешательства может оказаться достаточно, чтобы спасти мою шкуру.
Развернувшись, я полезла в буфет, стаскивая амулеты с крюков и запихивая их в сумку. Выдернула нижний ящик и схватила три деревянных кола. К ним добавила большой мясницкий нож из стойки с ножами. Пейнтбольный пистолет, заряженный самым сильным зельем, которое только может быть у белой колдуньи: сонными чарами. С кухонного стола я взяла бутылку святой воды. Минуту подумав, я откинула крышку, сделала глоток, закрыла бутылку и тоже сунула в сумку. Святая вода не очень поможет, если только три дня кроме нее ничего не пить, но я уже хваталась за все соломинки, что попадаются под руку.
Не замедляя шага, я пошла в коридор за ботинками, натянула их и направилась к двери, хлопая шнурками. Перед дверью я затормозила, развернулась и пошла обратно в кухню. Прихватив мелочи на автобус, наконец-то вышла.
Пискари хочет говорить со мной? Отлично. А я хочу говорить с ним.