Хозяин Спиртоносной тропы

Последний разговор

Закручинились горы, как девка на выданье. То ли заплакать от горя, вспоминая себя непорочную? Или радоваться от мысли, что сегодня впервые испытает женское счастье и не останется в старых девах? Потянулись ртутные тучи над синими хребтами, а сбоку солнце светит. Освещает марь дикую ярким светом, не давая покрыть ее черноте. Едва брызнет дождь, с шумом пробивая тяжелыми каплями листья травы, а небесное светило опять разрывает мутную пелену, доказывая старую пословицу: суббота без солнца не бывает!

Из распадка тянет сырым воздухом. Где-то сбоку, в ложбинке, кувыркается по камням шумный ключ. Озорной ветер скачет по базальтовым курумам, напевая заунывную песню о вечности этого мира. На соседнем кедре скрипит, как коряга на изломе, птица-кедровка — скоро осень. Полосатый бурундук снует по старой, обросшей мхом колодине с поднятым к небу хвостом. Стараясь не потерять друг друга в тайге, перекликаются дрозды-рябинники. А где-то вверху на изломе горы захрустел, почуяв человека, хозяин тайги — медведь.

На Спиртоносной тропе тихо и пусто. За все утро снизу от Шинды в сторону Чибижека поднялся, разговаривая с конем, Мишка Могилев, да, шлепая по грязи броднями, проскочила вниз какая-то баба с объемным мешком за спиной. Засаду за валунами никто не заметил. Даже Мишка, некстати остановившийся для того, чтобы объяснить коню, почему идет дождь. И его уставший от долгой дороги и болтовни хозяина мерин, желавший только одного: быстрее добраться до конюшни.

Место для засады Егор выбрал не случайно, знал что Васька Акимов никогда не задерживается на тропах. У него свои дороги: по хребтам, распадкам, мимо каменистых россыпей. Там, где никто не ходит и не ездит, чтобы не встречаться со случайными путниками. Но, все же, ему иногда надо пересекать их, иначе — никак. В том числе и Спиртоносную тропу, и в этом Егор оказался прав.

Найти место, где Васька ее переезжает, оказалось не так трудно. Прикинув его маршрут по тайге от Кандального ключа до Крестовоздвиженского прииска, с учетом того, что он подъезжает к одинокому кедру, Егор предположил, что это место должно быть где-то на первых крутых взлобках под Перевалом. И не ошибся. Шагая рядом с тропой, нашел следы коня, шедшего в обоих направлениях в разное время. Так как обычным коногонам в зарослях пихтача делать нечего, было нетрудно понять и сделать вывод, кто здесь натоптал.

Представив себя на месте Василия, Егор внимательно изучил место и подивился его хитрости. Тот подъезжал к тропе с той и с другой стороны с небольших пригорков, откуда с расстояния двести шагов был хорошо слышен любой звук движения сверху и снизу. Переждав возможных путников и убедившись в безопасности, он спокойно ехал дальше. Единственным неудобством для него было то, что приходилось проезжать по тропе около семидесяти метров, потому что ручей справа и скала слева не давали прямого переезда, что Егору было на руку.

К месту засады прибыли в пятницу вечером. Лишних не было, только Егор и «Черная оспа». С учетом ветра, чтобы раньше времени конь Акимова не почувствовал посторонние запахи, расположились под деревьями. Лошадей оставили за Перевалом. В том месте, где Васька выезжал из-за пригорка и останавливался, слушая передвижение на тропе, на расстоянии сорока шагов посадили отличного стрелка. Если Акимов заподозрит что-то неладное, он должен сделать точный выстрел на поражение. Если поедет к тропе, махнуть рукой по цепочке следующему товарищу, давая понять, что все идет по плану. Остановить Ваську у камня должен Егор. Прежде чем тот попадет в руки «Черной оспы», он хотел задать ему несколько вопросов.

Ждали долго, до изнеможения. Так как все звуковые сигналы были исключены, во избежание лишних подозрений, никто не сомкнул глаз. Это нагнетало и без того острое напряжение. Если где-то в стороне кричал дрозд или порхал рябчик, каждый вскидывал ружье, готовый выстрелить. Незаметно подступала усталость, что притупляло бдительность. И это привело к неожиданному появлению Васьки. Когда тот осторожно выехал из-за пригорка и остановился, оценивая окружающую обстановку, передовой стрелок не сразу смог сообразить, что произошло. Хорошо, что Васька ничего не заподозрил, спокойно поехал дальше на тропу.

Егор заметил его, когда до него оставалось около двадцати метров. Стараясь как можно тише взвести курок, стал поднимать с колен ружье, но черно-белый в яблоках конь услышал щелчок. Тут же остановившись, навострил уши, вытянул морду в его сторону, недовольно, предупреждающе заржал. Васька хотел повернуть мерина обратно, но Егор оказался проворнее. Выскочив из-за камня с ружьем в руках, закричал:

— Как только развернешь коня, тебя сразу убьют!

Его слова успели долететь до Акимова. Не вытаскивая из чехла у ног винтовку, он нервно осмотрелся, увидел направленные на него стволы, сразу все понял. Вмиг переменившись, опустил косматую голову, с шумом выдохнул, легко соскочил на землю.

— Толька без дури, далеко не убежишь! — предупредил его подоспевший «прокурор», забирая коня под уздцы.

— Куда уж тут супротив вас? Пуля и то не пролетит, — понуро ответил Васька, косо посматривая на Егора. — Ты что же, с ними заодно? Или за золото маешься?

— Какое там с ними? Ты же знаешь, что всегда сам по себе. И за золото не покупаюсь: сегодня его нет — завтра воз. А что с «Черной оспой» в упряжке, так тебя легче поймать, — угрюмо проговорил Егор, указывая место подле себя. — Подходи ближе, поговорим покуда.

— Прежде давай руки, чтобы не удрал! — приказал «прокурор», связывая за спиной Васькины запястья. — А то потом опять тебя два года искать?

— Не вяжи, никуда не побежит, — отстранил Егор, и тот нехотя послушался.

— Плохи мои дела? — с неподдельной тоской в голосе спросил Васька у Егора.

— Хуже некуда. Коли бы ихнего Ивана, — кивнул головой в сторону «прокурора», — два года назад не убил, со мной можно было-бы договориться.

— И ты простил бы меня?

— Может, и простил бы. А так, зачем было меня стрелять? Мог бы прийти, поговорили по душам. Глядишь — до чего-нибудь дотолковались.

— Да нет, друга. Не дотолковались бы. Слишком все запутано. Ты бы место чужакам под солнцем не дал. А я доселе с чужаками в одном стойле.

— Вот как? Что за люди такие? Много разных разбойников было в тайге, объясни, каким ветром надуло, — доставая трубочку, забивая ее табаком, удивился Егор.

— Долго объяснять.

— Ты куда-то торопишься?

— Куда мне? Уже приехал, дальше некуда.

— Курить-то будешь? — как в старые, добрые времена предложил Егор.

— Очего же с тобой не покурить? — вздохнул Васька. — Мне ить с тобой делить нечего, ты всегда мне последний сухарь отдавал.

— Было дело. А ты мне пулю под ребро за это.

— Грешен, каюсь. Да только в этом моей вины половина. Заказали тебя чужаки. Кабы не я стрелял, другие бы убили.

— Другие — это кто?

— А вот те двое, к кому ты в Кандальном ключе подходил. Эти парни тоже по твою душу пришли в тайгу, но только от другого хозяина. Кабы не я, тебя еще весной под колодину бы запихали.

— Смотри-ка! Ты вроде как благодетель мой. Отчего такая перемена? В прошлом году стрелял, а в этом защищаешь? — удивился Егор, посмотрев на «прокурора». — Или я чего-то недопонимаю?

— Все правильно говоришь. Много тут путаного, — вдохнув дым из трубки, покачал головой Васька. — Чужаки эти из-за моря. Но в тайге тут хотят большие дела открыть. А ты им не даешь.

— Как ты с ними познался?

— Не без участия женского пола. Ты же знаешь, после того как мы с тобой последний год спиртом торговали, я свое дело в Красноярске открыл по закупу мяса и зерна. Поднялся до таких вершин, что мало кому приснится. Свой ямской двор организовал на сто лошадей. Потом подкопил капитал: паровой пароходик купил, стал зерно вниз по Енисею плавить. Тогда и вовсе разбогател: почитай, кажон день кабаки да девки, да на тройках по ночному городу! — С восторгом выдохнул: — Было дело! Однако кураж подвел.

После Рождества в самый раз дело было. Ехал однажды в розвальнях по набережной, а там какие-то мужики с дамочки шубу соболью снимают. Та пищит, на помощь зовет, а рядом никого нет. Мы, значит, на помощь бросились с кучером Еремеем. Отбили ее, стали в чувство приводить. Она вроде как в беспамятстве упала на снег. Подняли, в сани положили. Она вся при параде: шапка песцовая, шуба соболья. На пальцах кольца да браслеты, сережки золотые. А сама — что картина писаная! Как пришла в себя, смотрит испуганными, как у кабарги, глазенками. Личико маленькое, худющее, губки словно из воска слеплены. Подбородок остренький, на щечках ямочки.

Засмотрелся я на нее, что-то екнуло под лопаткой. Привезли мы ее с Еремеем на дом, сначала во флигель завели с заднего хода, чтобы жена да дети не видели. Стали чаем отпаивать. Она как шубу сняла-тут я вовсе, как сохатый, застонал. Фигура, как у серны, грудь — будто медом налита. В общем, случился со мной полный кавардак. Познакомились. Она представилась Лией, сказала, что дочь богатого золотопромышленника Мильштейна, еврейка. Ее слова у меня подозрения не вызвали, потому как такая фамилия в Красноярске у всех на слуху. Я сразу постарался ее расположить к себе, вижу, и она не противится, отвечает склонением и интересом. В общем, закрутились у нас амурные дела.

Три недели мы будто в кипятке варились. Денег я на нее не жалел, покупал, что просила. На людях не показывал, так как мне уже больше пятидесяти гакнуло, а ей всего-то двадцать два, боялся, что жена и дети узнают. Да и она никогда в свой дом не звала, приходила сама на пристань. Больше ездили мы с ней в горы, вроде как на охоту. И такая мне с ней жизнь сказкой казалась, будто молодость вернулась! Стали меня мысли посещать: а не жениться ли мне на ней? Такая уж она ласковая да податливая была. А она, видно, ждала этого момента, потому как однажды на свидание не вышла.

Долго я пытался ее увидеть, узнать причину, почему меня отвергает. Однажды увидел-таки. Она вся расстроенная, глазки на мокром месте. Спрашиваю, что случилось? Не отвечает. Потом стала рассказывать. Оказалось, что не так давно их ограбили. В дом залезли воры, вскрыли сейф отца и украли много денег. Но это не так важно, потому что вместе с капиталами исчезли драгоценности, подвески, сережки, фамильный камень, подарок ей от бабушки. Потом, по прошествии нескольких дней, Лии пришло письмо инкогнито, в котором говорилось, что все ее украденные вещи в скором времени такого-то числа повезут поездом в вагоне первого класса в Петербург некто Варенков и Маслов. Но прежде, чтобы не возникло подозрений и обыска, они проедут под видом почтарей на тройке до Ачинска, где предоставят билеты и займут свои законные, заранее купленные места. Лия показала мне эту бумагу, где все было так и написано. Еще сказала, что полиция за это дело не берется, так как подозревают в краже самого Мильштейна, потому что сейф не был вскрыт, но денег и драгоценностей там не оказалось.

Вот тогда-то я и вспомнил свои буйные спиртоносные годы! Кровь закипела от возможности помочь Лии, и не как-то, а самолично, разбойным путем захватить подвески, золото и камень у воров. Как и где я буду действовать, не думал. Мне всего-то надо было знать ту почтовую тройку, и когда она выйдет из Красноярска. Лия как будто читала мои мысли, тут же назвала день и время. Мне бы тогда стоило заподозрить ее в коварстве, но дурная горячая кровь застила голову.

В помощниках у меня был Еремей. Тройка лошадей — едва не лучшая во всем Красноярске. Так что обогнать двух почтарей, которые действительно были ими, и не было никаких Варенкова и Маслова, нам не составило труда. Знать бы тогда, что все подстроено…

Проскакав подальше, остановились в овраге, выждали, когда те подъедут. Почтари были в страхе: их до той поры никто никогда не грабил. Я их под ружьем держал, убивать не хотел. Еремей сумки проверял. Вот тут они и наскочили: верховые, человек десять. Налетели, как ветер, мы даже сообразить ничего не смогли. Успел только понять, что это не полиция и не казаки: лица бритые, холеные. И у всех ружья не наши, я таких не видел. Еремея и почтовиков убили сразу. А меня палашом по голове ударили, после чего меня тут же из ума выбило.

Очнулся в каком-то доме. Голова, как дупло, гудит. Руки и ноги связаны, будто лягушка лежу на полу. Холодно, но камин топится. Комнаты большие, в них мебель шикарная. В гостиной кто-то говорит не по-русски. Прислушался, вроде на английском языке лопочут. У меня две дочери английский изучали, кое-что понимаю. Двое мужиков толкуют, а с ними — Лия. Негромко спорят, соглашусь я на них работать или нет. Меня такая обида взяла, что дышать нет сил. Понял, что все у них было задумано. Лию под меня подсунули, про драгоценности липовые наговорили. Но самое страшное — убийство людей мне приписывают, а это — тюрьма!

Недолго они там балакали, пришли, подняли, повели в гостиную. Посадили на стул, развязали руки, подали выпить коньяку, ветчиной закусить. Сразу видно, аристократы. «Что же, — говорю, — Лия Мильштейн, меня в кучу навозную затолкала?» Она как захохочет: «Какая я тебе Лия? Я — Вера Караваева. Мой тятечка с маменькой не золотопромышленники, а обычные воры. Привезли меня сюда аж с Москвы, чтобы я тебя, дурак-дядечка, обольстила, да к делу подключила. Вот с тобой англичане поговорить хотят. Если согласишься им помочь, жить будешь. А нет — за убийство людей прямая дорога в тюрьму и полное лишение капиталов и нажитого состояния. Что-то хочешь спросить?»

Как потом оказалось, эти англичане про меня и тебя все давно знают: откуда мы родом, как нас с тобой на золотые прииска пробивные агенты завербовали, как мы спиртом торговали. Все по простой причине — им нужен человек, отлично знающий тайгу и эти места, чтобы достать карту.

— Какую карту? — негромко спросил Егор.

— Карту китайца Ли. Да, ту самую, на которой указаны все месторождения с оценкой содержания запасов золотых россыпей.

— Как могли англичане узнать про нее?

— Это мне не ведомо.

— А Коробков? Кем тебе доводится Коробков?

— Может, и он им сказал, — задумчиво проговорил Василий. — Он мне сват, наши жены дальние родственницы. Однажды как-то намекнул под хмелем, что хозяева Крестовоздвиженского прииска вовсе не в России проживают, а те самые англичане, что карту ищут.

— Теперь понятно, откуда ветер дует, — после некоторого раздумья с потемневшим лицом проговорил Егор. — И что, выполнил ты их требование?

— Выполнил… — опустил голову Васька.

— Сам?

— Нет. Сказал, где Ли спиртом торговать будет.

— Теперь мне понятно, почему его на месте нет. А Ивана Колобуева тоже ты порешил?

— Кто таков? Когда это было?

— В прошлом году, в сезон хищной охоты.

— Где?

— За Перепадом у скалы, подле Чистого ключа, — угрюмо посмотрел Ваське в глаза Егор. — Там же, где ты в меня стрелял.

— Был таков, случайно под пулю попал, — ответил Васька и усмехнулся: — А самородок с собой добрый нес, почти на пуд! Найти бы то место, где он его отмыл.

— Что ж ты, Васька, за зверь такой? Для тебя жизнь человека, как сорванный листок. В душе не свербит?

— Свербит, — понуро опустил голову тот. — Жалко загубленные души, но что поделать? — И напомнил свою знаменитую поговорку: — Нужда — то вам тайга гремучая, вода кипучая, мошка едучая, судьба плакучая. А жизнь за золото — грошь вонючая.

Помолчали какое-то время, глядя на тайгу. Со стороны казалось, что беседуют два старых, добрых друга, неторопливо рассуждая о происходящем так, будто любуются наполненными ведрами с чистой, родниковой водой. Но кто бы слушал их речи, ужаснулся от содеянного и пролитой крови: как все страшно!

— Покурить бы еще на посошок, — с тяжелым вздохом попросил Василий.

Егор неторопливо насыпал в трубочку табак, чиркнул спичкой, подал ему:

— Умирать не хочется?

— Как сказать? — задумался Василий. — С одной стороны, и можно еще на старости лет десять скоротать. А с другой, куда мне с такими грехами? И так пожил хорошо, многое повидал, всего попробовал. Иной разбойник позавидует моей жизни. Так что жалеть-то и нечего. Тем паче, сегодня жизнь вымолишь, а завтра утром пулю получишь. В этом и есть смысл бандитской тропы. Сразу надо было думать, когда на этот путь вставал.

В словах Васьки Акимова не было горечи и раскаяния. Наоборот, сквозила некая гордость за прошлое, пронизанное лихой удалью, за которую рано или поздно все равно будет наказание. Все же вдруг в последний момент застонал, как раненый зверь, встал перед Егором на колени, с глазами, полными отчаяния и безысходности, попросил прощения:

— Прости, друже!..

— Бог простит! — сухо ответил Егор и перекрестил его опущенную голову.

Больше ни о чем не разговаривали. Даже не попрощавшись, Егор круто развернулся, пошел вниз по Спиртоносной тропе.

— Карта еще тут, на приисках. Где — не скажу, это мой козырь. Коли поторопишься — успеешь! — будто раскаиваясь, тонким голосом желны крикнул вслед Васька, но Егор даже не повернулся.

Ждал за спиной выстрела, но его так и не было.