Хозяйка перекрёстков

Глава 13

Добраться до катакомб оказалось не так просто, даже зная о них. По словам отца Калимана, в районе Южных врат было два потайных лаза под землю: один – в подвале небольшой часовни, второй – в старом пересохшем колодце на окраине овощного рынка.

Часовню пришлось отмести сразу – от основания до верхушки колокольни она была опутана щупальцами грибницы, причем часть пустул ещё не лопнула, так что здание было, по сути, этакой бомбой с тикающим механизмом. Будь нас раз в пять больше, и в арсенале было бы пару десятков бутылей с зажигательной смесью – выжгли бы этот очаг. Но пришлось отступить.

Впрочем, и на рынке ситуация была не лучше. Здесь в момент начала катаклизма, похоже, находилось много людей, часть из которых под воздействием игниса переродились в чудовищ. И одно из них всё ещё свирепствовало на площади, нападая на всех, кого увидит.

Это был ещё один наглядный пример разницы между созданиями Скверны и стихийно переродившимися монстрами.

Недавно вылупившиеся гули везде примерно одинаковые. Можно даже потихоньку составлять классификацию видов. Большинство монстров, появляющихся из коконов грибницы, представляют собой что-то вроде рабочих муравьев – те самые уродливые безглазые карлики, весом килограмм по сорок-пятьдесят. Тупые, неуклюжие, но бесстрашные и способные взять числом противников значительно сильнее себя. Впрочем, Харул рассказывал, что тупые и слабые они только на начальных стадиях, но быстро развиваются и становятся всё опаснее. В целом это похоже на некую устоявшуюся форму жизни – со своей логикой развития от простого к сложному.

Но когда чистый игнис преобразует уже сложившийся организм – всё проходит совершенно по-другому. Каждый такой монстр уникален, как снежинка. И в их метаморфозах, кажется, нет никаких устойчивых законов. Многие под воздействием игниса попросту погибают, не выдерживая преобразований. Тем, кто выживает, тоже не позавидуешь. Они теряют разум и обречены на бесконечную ярость и страдания.

Тварь, что окопалась на рынке, была ярким тому примером. Внешне она уже мало походила на человека – почерневшая загрубевшая кожа, иссохшее туловище с торчащим наружу хребтом и рёбрами, длинные серповидные когти на руках, вывернутые по-лягушачьи ноги, с помощью которых она совершала огромные прыжки. Но хуже всего, что хаос дал ей суперсилу, которую уже нельзя было объяснить обычными мутациями.

Первым испытать её на себе выпало Боулу – ворчливому грузному латнику, который всё время держался чуть позади основной группы, вроде как для прикрытия тыла. Но в итоге именно это его и сгубило. Тварь подкараулила его, когда он отстал от нас на десяток шагов – замешкался, осматривая тело какого-то торговца. Подозреваю, что в поисках кошелька. Ничто человеческое этому бравому воину инквизиции было не чуждо.

Мы обернулись на его крик – истошный, рвущий голосовые связки.

Игнисовый мутант настиг Боула длинным прыжком. Когти его ярко пылали, будто раскалившиеся докрасна стальные прутья. Из глотки вырвался жидкий огонь, похожий на ту зажигательную смесь, что использовали сами инквизиторы. Вязкая светящаяся субстанция растеклась по шлему и верхней части кирасы, быстро прожигая слой металла насквозь. Впрочем, кирасу монстр и когтями уже успел вскрыть, как консервную банку – длинные разрезы с рваными краями дымились изнутри.

Завоняло горелой плотью. Раньше, чем Боул успел захлебнуться собственным криком, чудовище сорвало с него шлем и откусило голову – мгновенно, будто гильотиной отхватило.

Упруго щелкнул механизм арбалета – Тайлин, опомнившись первым из нас, выстрелил в уродину. Болт глубоко засел у неё под левой ключицей. Впрочем, не похоже было, что это её впечатлило. Подняв сморщенную, как у обезьяны, морду, наполовину скрытую длинными чёрными патлами, она раскрыла пасть и захрипела на нас. В глубине её глотки будто горела топка с раскаленными углями.

Отец Калиман, схватившись за свой посох обеими руками, грохнул окованным концом оземь, будто укореняясь на месте, и забормотал какие-то молитвы. Тайлин и Эсдин выдвинулись вперед, поднимая прямоугольные щиты и почти смыкая их между собой. Я в их строй не совсем вписывался, так что держался чуть в стороне, тоже вжимая голову в плечи и прикрываясь щитом.

К счастью, своей следующей мишенью огнедышая тварь выбрало именно Тайлина – видимо, всё-таки затаило злобу из-за стрелы. Когда она бросилась на солдат, я оказался у неё во фланге, и воспользовался этим.

Меч в руках ощутимо вибрировал, но это не мешало. Наоборот, клинок будто ожил и сам рвался в бой, немного корректируя движения запястья. Я готов был поклясться, что снова услышал отчетливое рычание, похожее на собачье или волчье. И это точно была не тварь, которая на нас выскочила – та больше хрипела, чем рычала – видимо, глотка её деформировалась так, что она не могла издавать других звуков.

Чудовище, сиганув метров на шесть, с грохотом врубилось в сомкнутые щиты солдат. Мелькнули светящиеся раскаленные когти, грива спутанных черных волос, окутывающая тощее туловище, разметалась в движении, будто струи краски в воде. Инстинкт самосохранения так и вопил – «Беги!», «Прячься!». Бросаться на эту тварь самому казалось настоящим безумием.

Но я бросился. И прежде, чем она успела развернуться, дважды вонзил клинок ей в бок и в спину.

Щит вскинул чисто рефлекторно, когда тварь ударила в ответ. Когти скрежетнули по металлу так, что дрожь по позвоночнику пробежала, но в отличие от солдатских, Щит вепря выдержал натиск. Протаранив гадину, я сшиб её с ног. Хотел снова ужалить клинком, но она откатилась на несколько шагов назад. И тут же прыгнула, распластавшись в воздухе черной кляксой.

Я присел на одно колено, закрываясь щитом. И едва тварь ударилась в него, распрямился, стряхивая её. Она успела изрыгнуть жидкое пламя, но то лишь зазря расплескалось по брусчатке.

Подоспели латники, ударили одновременно с двух сторон, пытаясь взять тварь в клещи. Но она извернулась и снова ринулась на меня – уже не прыжком, а на четырех костях, заметно прихрамывая на левую сторону. Из ран её обильно хлестала кровь.

Я рубанул навстречу нижним краем щита, тут же отпрыгнул, крутанулся, пропуская её мимо себя, и снова ударил – на этот раз мечом. Получилось удачно – наступив всем весом на нижнюю конечность монстра, я не дал ему увернуться, и ударом сверху вниз пробил почти насквозь. Задел какой-то жизненно важный орган – тварь, выгнувшись дугой, протяжно захрипела, извергая на камни целый фонтан дымящейся рвоты, но уже не такой опасной, как прежде. Раскаленные когти тоже быстро тускнели.

На всякий случай я ещё дважды пронзил её клинком – пока тот не задрожал вдвое сильнее и не издал удовлетворённый рык. Чудовище обмякло, бессильно растянувшись на мостовой.

В наступившей тишине всё ещё раздавался басовитый речитатив отца Калимана – тот продолжал молиться. Лучше бы этим своим посохом чудовище огрел, ей-богу. Больше толку было бы.

– Вот ведь адово отродье! – тяжело дыша, выругался Тайлин, пнув черное уродливое тело так, что оно перевалилось на спину.

– Баба, кажется. Была, – добавил Эсдин, брезгливо поморщившись.

Он был прав – у монстра и правда сохранились вторичные половые признаки. На тощем искорёженном мутациями теле они смотрелись нелепо и омерзительно, будто лишний раз напоминая, насколько противоестественно то, что произошло с этой несчастной женщиной. Сам хаос коснулся её, искажая и уродуя так, что тело поплыло, как расплавленный воск.

Я подумал о Красной руке. Даже если они научились как-то управлять игнисом, чтобы усиливать своих последователей, то сильно сомневаюсь, что это проходит без сучка и задоринки. Наверняка во время подобных экспериментов у них постоянно случаются всякие неожиданности. Игнис – штука слишком коварная и нестабильная.

Отчаянные ребята, ничего не скажешь. Если, конечно, они это делают добровольно…

– Да упокоит Триединый его душу, – осеняя обезглавленное тело латника крестом, произнёс отец Калиман. – Он погиб храбро, отдав свою жизнь, чтобы мы смогли достичь своей цели. Достойнейший поступок, коим он заслужил место в райском саду.

Это, мягко говоря, было преувеличением. Бедолаге просто не повезло, и ничего особо геройского в его смерти не было. Но святоша, похоже, не мог обойтись без пафосных фраз.

Я обратил внимание, что крестится он необычно – не так, как на земле. Да и вообще религия на этом Осколке, хоть и напоминает по внешним атрибутам христианство, наверняка имеет и массу мелких различий.

В своей прошлой жизни я не относил себя ни к одной конфессии, поэтому и местные верования воспринимал спокойно – просто как часть культурных особенностей. Но то, что здесь, в Лабиринте, проявляются отголоски христианства, выглядит любопытно. Причём вряд ли этот Осколок – слепок с Земли. Слишком много чуждых деталей.

– Ну, а ты, наёмник… – Калиман окинул меня задумчивым взглядом. – Похоже, я не ошибся, взяв тебя с собой. Сам Триединый ниспослал тебя!

Ну да, ну да. Только вот выглядит этот Триединый, как бледнокожая рогатая демоница с пышным бюстом и бездонными провалами вместо глаз. Вот бы ты удивился.

Своего скепсиса я, конечно, постарался не выдать и сдержанно кивнул в ответ.

В одном Калиман был прав – без меня солдаты вряд ли справились бы. Двигались они слишком медленно, в том числе из-за тяжелых доспехов. При этом броня не особо помогала им против огненного дара монстра.

Убирая меч в ножны, я обратил внимание, что дол, проточенный по центру клинка, почти наполовину наполнился чем-то красным. Сначала я принял это за кровь, но субстанция была более яркая и плотная, заливающая выемки в металле, как сургуч. За счёт неё на полотне клинка стал ярче выделяться не только дол, но и узор рядом с рукоятью. Этакая дополнительная цветная заливка, явно пока незаконченная. Осталось около трети. Может, чуть меньше.

Описание самого меча не изменилось, он по-прежнему отмечался как «Непробуждённый». Но процесс явно пошёл – достаточно было дать ему вкусить крови. Причем кровь была специфической – пока я убивал им исключительно игнисных тварей. Так и задумано? Или он принимает любую?

Ладно, увидим…

На щит я тоже взглянул и с удовлетворением отметил, что на нём не осталось ни царапины. Всё-таки артефакты Лабиринта – это сила. Даже самые обычные на вид.

Отец Калиман тем временем уже отыскал заброшенный колодец. Его верхняя часть, сложенная из дикого камня, доходила примерно до пояса, и сейчас была закрыта сверху тяжелым дощатым щитом, играющим роль не то стола, не то прилавка. Втроем с солдатами мы сдвинули эту крышку. Тайлин разжег факел и сбросил вниз. Перегнулся через край, пытаясь разглядеть дно.

– Осторожнее! – проворчал Эсдин, приглаживая вислые усы, делающие его похожими на старого моржа. – Вдруг и там какая-нибудь пакость притаилась…

Арбалетчик отшатнулся, крестясь.

– Да я так… – буркнул он. – Смотрел, как туда спускаться-то будем.

Я, зная о том, как грибница Скверны привольно чувствует себя в темных замкнутых пространствах, тоже не спешил соваться в колодец. Но вроде обошлось. В яме было темно, сыровато и изрядно пованивало. Но было безопасно.

Спуститься нам и правда удалось далеко не сразу – сначала пришлось обыскать весь рынок в поисках подходящих крепких верёвок. Колодец оказался не таким глубоким, как я ожидал – от силы метра четыре. Но объяснение этому нашлось быстро – на дне его высилась огромная гниющая куча всякого хлама. Похоже, когда колодец пересох, его некоторое время использовали как мусорную яму.

– Загадили всё-таки, – морщась и вороша слежавшийся мусор носком сапога, проворчал Калиман. – Люди порой хуже свиней, да простит меня Триединый за такие речи…

Потайной лаз обнаружился за поворотной плитой, искусно замаскированной под каменную кладку. К счастью, открывалась она наружу, так что слой хлама разгребать не пришлось – часть его просто вывалилось в проход. Судя по всему, пока колодец функционировал, потайной выход располагался выше уровня воды.

Тайлин подобрал факел и пошёл первым, освещая путь. Хотя, если честно, своим огнём он мне только мешал. Я бы лучше передвигался в темноте, переключив амальгамные линзы в полноценный ночной режим. Но это выглядело бы подозрительно, да и спутники мои не смогли бы ориентироваться.

Впрочем, заблудиться здесь пока было невозможно – мы шли по длинному узкому коридору, укрепленному через каждые несколько метров П-образными подпорками. Передвигаться здесь можно было только гуськом.

Через пару десятков метров ход вывел нас в боле широкий туннель, но тоже довольно узкий. Здесь уже могли разминуться два человека. Но не два латника со щитами и в тяжелой броне. Так что Тайлин снова пошёл впереди с факелом, за ним – Эсдин, потом я, и замыкал шествие отец Калиман.

– Прямо, пока что всё время прямо, – пояснил он. – Пока не выйдем в главную галерею.

– Что это вообще за подземелья? – спросил я.

– Под городом их целая сеть, – пояснил Калиман. – В основном это коллекторы для слива нечистот и штреки старых заброшенных каменоломен, в которых добывался камень для строительства города. Под Храмовым районом эти штольни использовались многие годы, как место для захоронения. В основном в катакомбах устраивали семейные усыпальницы для знатных горожан, а также для священников. Но последние лет пятьдесят в Ривине отошли от этой традиции.

– Да, после того большого пожара в Храмовом районе, – добавил Эсдин. – Тогда несколько жилых кварталов выгорело. Земли эти расчистили и передали церкви. Там теперь большое кладбище, примыкающее к собору. А в катакомбы уже редко кто спускается. Тут и обвалы не редкость…

Будто в подтверждение его слов, деревянная балка над нами затрещала, и сверху посыпалась тонкая струйка песка.

– Не каркай! – проворчал Тайлин.

Мне и самому было не по себе в этом замкнутом темном пространстве. Никогда не понимал диггеров, по собственной воле исследующих всякие пещеры и заброшенные коллекторы. По мне, так это настоящий кошмар, даже если у тебя нет острой клаустрофобии.

Грибница, к счастью, в катакомбы не пробралась, иначе здесь, в таком тесном замкнутом пространстве, с ней было бы сложно совладать. Так что в целом путешествие оказалось хоть и не очень комфортным, но безопасным. Даже, я бы сказал, скучноватым.

Эта небольшая передышка была для меня даже кстати. Со всеми этими прыжками по Лабиринту немудрено было окончательно оторваться от реальности, забыть о том, кто я и зачем я здесь. Этого я и опасался, когда демоны пытались затянуть меня в эту игру. И что я в итоге получил взамен? Пару игрушек и ворох новых вопросов? При этом я ни на шаг не приблизился к тому, чтобы найти Алису.

То есть, конечно, формально я как раз эти шаги и делаю, продвигаясь между Осколками к центру расклада. Вот только что я получу? Разговор с Козлоногим? Но почему, черти бы его драли, он сам не хочет со мной встретиться? Раньше-то заявлялся сам. Что изменилось?

А может, они с Эреш попросту сговорились, и это уловка, чтобы заставить меня исследовать Лабиринт? Проверить слова Хозяйки перекрёстков я всё равно не могу. Да и вообще мало что могу предпринять в этой ситуации. Разве что плюнуть на все эти потусторонние игры и искать Лиску на Аксисе – по старинке, выслеживая похитителей на основе имеющихся у меня зацепок.

Правда, тогда я бы просто плелся сейчас с караваном Кхемеда в Крысиный замок, изнывая от безделья и жажды поскорее хоть что-нибудь выяснить. А в моём положении ожидание подобно пытке. Здесь, в Лабиринте, я хотя бы не сижу сложа руки. Правда, риск тут куда выше. А из-за договора с Козлоногим рискую я не только своей шеей, но и подвергаю опасности Лиску.

Хотя у меня всё больше сомнений по поводу этого договора. И во многом именно поэтому мне хочется ещё раз подробно переговорить с Энки. Мне нужны объяснения. В чём суть этого странного пакта, которым он повязал нас?

«Она будет жива, пока будешь жить ты». И как, интересно, Козлоногий собирается обеспечивать исполнение этого условия? Уж не сам ли он выкрал Лиску и держит сейчас где-то, как заложницу? На мои расспросы он отвечал, что Лиска в безопасном месте. Но что это за место? И откуда он вообще знает об этом? А если ей вдруг что-то будет угрожать – успеет ли он отреагировать и защитить её? А если вдруг я облажаюсь и погибну – он что, явится к моей дочери и казнит её?

Какой-то бред. Сплошные вопросы. В конце концов, зачем этот договор самому Козлоногому? Он ведь ничего не получил взамен. Или всё же получил, просто я не понимаю его выгоды?

Вся эта неопределённость жутко раздражала, и испытания Лабиринта воспринимались как досадная помеха на пути к главной цели. Но надо постараться успокоиться и действовать последовательно. Происходящее на Осколках вполне реально – по крайней мере, погибнуть я здесь могу запросто, причем с куда большей вероятностью, чем на Аксисе. Так что надо быть начеку.

Под землей довольно быстро теряешь счет и времени, и пройденному расстоянию. Тем более что ходы превратились в настоящий лабиринт – туннели поворачивали, разветвлялись, переходили в довольно обширные залы и снова схлопывались до узких лазеек, в которые едва можно было протиснуться.

Мы то шлёпали по щиколотку в воде и нечистотах, то поднимались или спускались по грубым выдолбленным в камне ступенькам. Под ногами то и дело сновали крысы и какие-то насекомые, похожие на гигантских, с ладошку, мокриц. Судя по тому, что солдат они не удивляли, для этого мира это была вполне обычная живность. Из отдаленных коридоров иногда доносились жутковатые звуки, указывающие на то, что в них водится кто-то куда крупнее крыс. Но нам повезло – с этими обитателями местных глубин мы благополучно разминулись.

А вот опасность заблудиться была куда более реальна. Несколько раз приходилось разворачиваться, наткнувшись на завалы или на перегородившие проход железные решётки с заржавевшими напрочь замками. Вся надежда была на отца Калимана. Тот держался более-менее уверенно, ориентируясь по знакам, намалеванным кое-где на стенах, чаще всего возле развилок туннелей.

– Наконец-то! – удовлетворённо кивнул он, когда мы оказались перед массивной каменной аркой, по бокам от которой стояли изваяния крылатых людей с опущенными головами и сложенными перед грудью ладонями. Над самой аркой можно было разглядеть наполовину скрытый наростами мха барельеф с крестом посередине.

– Мы уже близко. Это катакомбы Храмового района. Дальше – коридоры с усыпальницами.

Но меня это известие не особо обрадовало, потому для меня арка выглядела, как портал – проём её был затянут знакомой плёнкой прозрачного марева. Граница Осколка?

Я замедлил шаг, немного отставая от основной группы. Латники, а потом и отец Калиман прошли сквозь марево, не замечая его. Я же, немного не доходя до невидимой границы, услышал голос Эреш.

– Ступай смело. Между Осколками внутри грозди можно перемещаться беспрепятственно. Общую награду за прохождение получишь, когда вернёшься ко мне.

Что ж, отлично. Покидать группу мне пока не хотелось. Надо выяснить причины происходящего в городе – это может пригодиться мне и в реале. Да и сами приключения в Лабиринте я постепенно начал воспринимать по-другому. Уже не стремился проскочить очередной Осколок как можно скорее. Появился исследовательский азарт и предвкушение будущей добычи.

Впрочем, я не позволял этим порывам полностью захватить меня. Это было похоже на ловушку. Те, кто создал Лабиринт, отлично разбирались в психологии и нейрофизиологии смертных. Все эти Осколки, испытания, награды за них, даже элементы случайности в этих наградах – всё это чистейшей воды заигрывания с системой выработки дофамина в мозгу. Похоже на какой-то эксперимент. Подопытную крысу запускают в лабиринт, рассовывают по закоулкам кусочки сахара…

Важно не забывать, что всё это – лишь инструмент для достижения настоящих целей. Иначе можно увлечься и затеряться здесь навсегда.

Подземелья под Храмовым районом разительно отличались от тех, по которым мы плутали раньше. Здесь было гораздо чище, то и дело попадались даже некоторые элементы благоустройства: железные держатели для факелов, каменные и деревянные скамьи, на которых можно было немного передохнуть. Но атмосфера здесь была мрачноватая.

Из-за могил.

Умерших вмуровывали прямо в стены, выдалбливая выемки в скале по обе стороны от туннеля. Затем эти выемки закрывались каменными могильными плитами с выбитыми на них именами, датами и короткими описаниями. Людей попроще хоронили в два-три яруса, богатые могилы представляли собой отдельные склепы, украшенные статуями и барельефами. Но все их объединяло сейчас одно – запустение. Заметно было, что сюда давно уже никто не спускается – пылища кругом, в сырых углах, наоборот, наросли слои какого-то мха, тенёта с потолка свисают такие, что сквозь них приходится продираться, как сквозь тюлевые занавески.

– Осталось совсем немного, – подбадривал священник, вертя головой в поисках каких-то только ему известных ориентиров.

– Хорошо бы, – проворчал Тайлин. – А то у меня уже последний факел прогорает.

– Ничего, здесь я уже найду дорогу даже в темноте. Триединый был благосклонен к нам – мы не встретили препятствий на нашем пути. Остался последний рывок…

Калиман остановился возле одной из могильных плит, содрал с неё налипшие тенёта, проводя кончиками пальцев по выбитым в камне надписям. Вроде бы ничего примечательного – обычная плита, мы прошли уже мимо сотни похожих.

Но священник занялся ей вплотную – присел на колено, проверяя один за другим рельефные выступы в её нижней части. Что-то повернул, что-то нажал, попытался сдвинуть плиту, навалившись на неё плечом.

– Не подаётся… – пропыхтел он осипшим от натуги голосом. – Кажется, механизм заклинило. Давайте попробуем вместе!

Понадобились наши общие с латниками усилия, чтобы сдвинуть, наконец, каменную пластину настолько, чтобы можно было протиснуться в скрывающийся за ней лаз.

– Гаси факел! – прошипел Калиман. – И двигайтесь как можно тише. Пожалуй, здесь мне лучше пойти вперёд…

Он первым нырнул в тёмный проём, я – следом. Солдаты пыхтели позади, с трудом помещаясь в узком коридоре и то и дело скребя по кирпичной кладке краями своих щитов, покорёженных в битве с огнедышащей тварью. Я свой повесил на спину и передвигался боком, и то время от времени касался стен. Лаз был узкий, местами не больше полуметра, и представлял собой сплошную лестницу, круто поднимающуюся вверх. К счастью, не очень длинную.

Продвигались мы медленно, настороженно, но не столько из-за темноты, сколько из-за звуков, доносящихся сверху.

Крики. Даже не так. Вопли. Многоголосые, протяжные, исполненные ужаса, страданий и безысходности. В гулком каменном мешке они отдавались многократным эхом, которое, казалось, никогда не затихало, дробясь на осколки, наслаиваясь само на себя и возвращаясь обратно.

– Что-то не очень-то похоже на библиотеку, – шепнул я Калиману.

– В последний раз я был здесь почти пятнадцать лет назад. Видимо, с тех пор многое изменилось. Будьте настороже.

Мы уперлись в тупик, и от залы, в которой, судя по звукам, истязали не меньше десятка человек, нас отделала лишь тонкая кирпичная стенка. В этот раз замаскированная дверь поддалась легко, только мерзко скрипнула каким-то ржавым шарниром. Но вряд ли это кто-то услышал, кроме нас – крики заглушали всё.

– Боже праведный! – выдохнул отец Калиман, невольно замерев при виде открывшейся нам картины. И тут же зашептал что-то, явно снова молясь своему Триединому.

Я и сам, признаться, опешил. К горлу быстро подкатил ком. Тайлин и Эсдин, выбравшиеся из лаза последними, тоже встали, как вкопанные, и не удержались от возгласов. Которые, правда, были совсем не похожи на молитвы.

За последние дни мне довелось многое повидать. Чудовища. Смерть. Трупы. Жестокость. Страх и отчаяние. Не думал, что есть вещи, способные переплюнуть всё это. Оказалось, есть.

Пытки.

По мне, так нет ничего более жестокого и омерзительного. И для меня самый жуткий кошмар – это именно оказаться в пыточной камере. Беспомощным, отчаявшимся, полностью во власти садистов, чья цель – даже не убить тебя, а заставить мучиться. Долгие часы, дни, недели…

Жертв было двенадцать. Размещены на наклонных деревянных столах, выстроенных по кругу так, что образовывали что-то вроде циферблата. Люди, лежащие на них, были прочно прикованы к столешницам железными скобами и развернуты ногами к центру. Все были в каких-то жалких лохмотьях, едва прикрывающих наготу, и, словно тигры, исполосованы шрамами. На вид раны были неглубокие, но какие-то странные, больше напоминающие ожоги. Крови почти не было, но кожа на некоторых ранах расходилась настолько, что видно было обнаженное мясо.

Судя по состоянию многих из жертв, они были здесь давно. Возможно, не одну неделю. Взгляды их были совершенно безумные, в них плескались лишь боль и отчаяние.

Мы встретились взглядами с одним из них, и несчастный вдруг дёрнулся, на время приходя в себя. Прохрипел одно лишь короткое слово, изгибаясь в мою сторону всем телом. И это была не мольба о помощи.

«Убей!».

Я вздрогнул, отводя глаза.

В центре этого жуткого циферблата в воздухе висело нечто, что я поначалу принял за очаг Скверны – чёрный, влажный на вид сгусток каких-то беспрестанно шевелящихся щупальцев. Амальгама тут же выделила его тревожным алым абрисом. Но, попытавшись заглянуть на изнанку и увидев объект своим «шестым чувством», я понял, что это не грибница. По крайней мере, не обычная её разновидность.

Я не мог полностью перенестись в серый мир – мой дар на этом Осколке тоже не работал. Но даже частичный перенос позволил мне увидеть важную деталь. От каждого прикованного к пыточному столу узника в сторону этого сгустка тьмы тянулся широкий полупрозрачный след. Эта штука либо высасывала из несчастных какую-то энергию, либо наоборот, накачивала их ею.

Скорее, всё же первое. Очень похоже на алтарь, жертвы на котором питают эту тёмную сущность. На это указывали и другие атрибуты – например, сложный узор на полу, выведенный чем-то бурым, очень уж напоминающим спекшуюся кровь. Но разглядывать всё это было уже некогда.

– Кто здесь? – рявкнул кто-то из глубины зала.

В голосе не было ни капли испуга – лишь раздражение и яростное возмущение. Кем бы ни был незнакомец, он не боялся быть застигнутым врасплох.

Я стянул щит со спины, выхватил меч. Алые рисунки на его клинке вдруг явственно засветились алым. Кажется, он снова почуял врагов.

Солдаты за моей спиной, матерясь сквозь зубы, тоже готовились к бою. Тайлин торопливо взводил арбалет, Эсдин вытянул из ножен меч. Священник же, кажется, всё не мог опомниться от увиденного – стоял, пошатываясь, и с губ его срывался шёпот – не то молитва, не то просто горячечный бред.

– Прямо здесь, на святой земле… – расслышал я. – Кощунство! Он действительно безумен!

– Пора, святой отец! – прикрикнул я на него. – Вы искали доказательств? Так они перед вами!

Он, с трудом оторвав взгляд от чёрного нечто в центре залы, зыркнул на меня, и глаза его постепенно приобрели осмысленное выражение.

– Да… И всё еще хуже, чем я ожидал. Гораздо хуже…

Обернувшись к латникам, он вдруг вскинул посох и заорал уже во всю глотку:

– Вперёд, во имя Триединого! Уничтожьте это гнездо зла!

Солдаты выглядели растерянными. Вряд ли они раньше сталкивались с чем-то подобным. Но, надо отдать им должное, быстро собрались с духом и ринулись вперед, навстречу тёмной фигуре, приближающейся к нам из дальнего конца зала.

Ночное зрение позволило мне рассмотреть противника раньше, чем тот вышел на освещенный участок. На вид вроде бы ничего особенного – обычный человек в длинном балахоне с капюшоном.

Но он был не один. И то, что вышагивало рядом с ним, нависая над тощей фигурой, как башня, излучало мощь и угрозу.

Судя по сигналам амальгамных линз – создание Скверны, но куда более крупное и сильное, чем обычный гуль. Сразу бросалась в глаза нечеловеческая, да и вообще неестественная анатомия. Поверх мышц монстра будто рос второй, внешний скелет – выпуклые ребра, панцирем прикрывающие грудь, толстые костяные щитки на плечах, массивные рога, загнутые вниз и прилегающие к черепу так, что защищали его с боков, как природный шлем.

При появлении этой парочки даже истязаемые пленники на столах притихли – лишь стонали, вращая выпученными от ужаса глазами.

Тайлин вскинул арбалет. Тетива отчетливо щелкнула, выбрасывая вперёд тяжелый болт. Промахнуться с нескольких шагов было невозможно – стрела вонзилась в монстра, глубоко завязнув у него в груди. Но он даже не сбился с шага – наоборот, глухо рыкнув, ускорился, заслоняя собой хозяина.

Солдаты попятились, вскидывая щиты. Тайлин отбросил арбалет и вытащил из-за пояса топор.

– Марбери! – выкрикнул отец Калиман дрожащим от гнева голосом. – Ты зашёл слишком далеко! И ты ответишь за это, перед людьми и перед самим Триединым!

Крест на вершине его посоха осветился яркой вспышкой, на короткий миг освещая весь подземный зал, до самых дальних закоулков, и отбрасывая длинные тени от каждого предмета. Фигура самого священника озарилась заметным ореолом.

О, да местные клирики не только молиться умеют. Это очень кстати. Одним железом с таким чудищем не сладить.

Но нашего противника проявление магии света почему-то, наоборот, развеселило. Смех у него оказался крайне неприятный. Или это всегда так кажется, когда смеются над тобой.

– Кого я вижу? Неужели это малыш Калиман? Ученик пошёл против своего учителя?

– Что поделать, если учитель свернул на ложный путь? – процедил Калиман, крепко вцепившись в посох обеими руками. Навершие его оружия по-прежнему светилось изнутри.

Человек в балахоне, небрежным жестом осадив демона, выступил чуть вперед, чтобы получше разглядеть наш маленький отряд. Точнее, интересовал его только Калиман, нас он удостоил лишь мимолетным взглядом.

Они были даже похожи. Оба худощавые с резкими, будто топором вырубленными чертами лица. Марбери, пожалуй, лет на двадцать старше, с седой короткой бородой в стиле позднего Шона Коннери. При этом, что странно, лицо его пересекало несколько открытых шрамов, похожих на те, что испещряли тела истязаемых. Причем расположены они были так симметрично, что не оставалось сомнений – раны были нанесены специально.

– Свернул на ложный путь… – задумчиво повторил безумный епископ. – А может, наоборот, Калиман? Что, если я скажу, что нашёл путь истинный? Своё предназначение? И у тебя тоже ещё есть шанс, мой старый друг. Давай обсудим это?

– Мне не о чем говорить с тобой! Не после того, что я увидел. Слухи оказались правдивы. Ты продал душу тьме, Марбери!

Епископ снисходительно рассмеялся.

– Ты даже не представляешь, как далёк от понимания истинной сути происходящего, Калиман. Но я помню, как пытлив твой ум, и как жаждешь ты новых знаний. Я открою тебе их. Я расскажу, чего достиг за всё это время. Идём со мной! Впрочем… Сначала избавимся от посторонних.

Вспомнив обо мне и солдатах, он мазнул по нам брезгливым взглядом и, даже не поворачиваясь к стоящему рядом с ним демону, бросил ему – коротко и властно, как псу:

– Взять их!