Христа ради юродивый старец Паисий, рясофорный инок Киево-Печерской Лавры

I

Старец Паисий, в мире Прокопий Григорьевич Яроцкий, родился 8 июля 1821 года в городе Дубны Полтавской губернии и происходил из сословия мещан. Родители Прокопия имели шесть сыновей[1]. Обладая большой скобяной торговлей и будучи людьми состоятельными, они пользовались в городе заметным почетом… Мать Прокопия, Мария, отличалась добротой сердца и глубокой верой в Бога. Будучи нищелюбивой и страннолюбивой, она любила принимать и покоить странников и богомольцев, ежегодно посещавших Любенский Мгарский монастырь, а оттуда направлявшихся и в Киево-Печерскую Лавру.

Младенец Прокопий, как юнейший в семье, пользовался особенной любовью матери, и она, в простоте любящего сердца, старалась посвятить все свои силы и разумения на воспитание его.

Едва увидела Мария, что подрастающий младенец начал приходить в разум, она тотчас же принялась внушать ему понятие о Боге, о вере в Него, о добродетельной жизни христианской. Научила его также с раннего возраста усердно молиться Господу Богу, посещать храм Божий и быть милостивым к бедным. И заботы благочестивой матери не остались тщетными, но принесли плод сторичный. Прокопий, находясь всегда под таким попечением и руководством матери, с первых же лет своего детства начал выделяться из среды братьев и сверстников своих развитием ума и религиозностью, возрастая и укрепляясь душой в страхе Божием. Благочестивые странники, получавшие в доме матери Прокопия радушный приют, были для него предметом любопытных наблюдений и своими увлекательными рассказами о святых местах действовали на впечатлительную душу отрока. И юный Прокопий, постоянно созерцая добрый пример благочестия в родителях, постепенно укреплялся духом и восходил от силы в силу в добродетелях.

Какой поучительный пример в этом и для многих матерей современного века!.. Сколько и в настоящее время есть детей, с раннего возраста проявляющих склонность к благочестивой жизни! Посмотрите, как иные дети послушны, уступчивы, кротки, благочестивы, прилежны, усердны к молитве и сострадательны к нищим. Но едва имеет показаться в них сей дух благочестия, как уже и искореняется в самом зародыше. Товарищество с дурными сверстниками, нередко безбожие воспитателей в школах, а главное, недостаток доброго примера в родителях — вот причины, убивающие в детях зародыши добра. Обитая в семье, которая, по слову апостола, не бывает домашней церковью и в которой, вместо благочестивой жизни, господствует дух мира сего, дети душевно гибнут и становятся хладными и далекими к Бму…

И как полезно теперь вспомнить слова св. Иоанна Златоустого: «Ныне больше пекутся о конях, — говорит он, — нежели о детях, ибо избирая возницу, рачительно смотрят: не глуп ли он, не пьяница, не вор ли? А когда нужен руководитель детям, принимают первого встречного, не заботясь о том: нет ли у него безбожного головокружения, не заразит ли он юную душу духовным пьянством, не украдет ли у детей обеты, данные Богу при святом крещении, и прав на вечное блаженство»…

Вскоре отец Прокопия скончался, и юный отрок остался всецело на попечении и под руководством одной только матери. Старших сыновей в родительском доме не было: они порасходились из него и посвятили себя светской службе. Видя в Прокопии большую расторопность и понятливость, вдова-мать думала сделать из него ближайшего помощника себе по дому, но надежды ее не оправдались. По смерти мужа торговые дела пошатнулись и были прекращены. А убитая горем Мария отвезла Прокопия в Киев и отдала его на воспитание старшему своему сыну Григорию. Отроку Прокопию было тогда 10 лет, и его определили в Киево-Подольскую духовную бурсу.

Жизнь в школе потекла иначе. К светским наукам юноша не питал большой склонности, изредка только зачитываясь историей Карамзина. Зато уроки Закона Божия и чтение жития святых, в особенности угодников Печерских, сосредоточивали на себе все его внимание. Ему хотелось углубиться в слове Божием. Хотелось видеть дела непостижимой Премудрости Божией. Хотелось усладить душу словом Божиим. Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим (Пс. 118, 103). И не раз вспоминая впоследствии эти отрадные часы юности, старец Паисий говорил, что во время чтения богодухновенных книг он таял как воск. И быстъ сердце его яко воск таяй посреде чрева (Пс. 21, 15). Ибо Сам Господь просветил его память и отверз ему ум разумети Писания (Лк. 24, 25).

Так ли поступает современная молодежь? К прискорбию, нужно заметить, — нет. Современная молодежь по преимуществу увлеклась модным образованием, а модное образование нередко сообщает юношеству ложные чувства и многих делает непригодными к делу спасения. Все мы живем на земле, но жить должны для неба. Поэтому всякий обучающийся каким-либо наукам, в основу своего учения должен прежде всего положить учение веры, т. е. изучение пути христианской жизни по правилам св. Евангелия. Только тогда наше общество могло бы иметь полезных деятелей, которые, соразмеряя светские, научные познания с требованиями правил христианской жизни, — принесли бы пользу и себе, и своему ближнему… Отчего пошло у нас на Руси легкомысленное неверие? Оттого, что юные души, уклоняясь от пути истины и правого учения Церкви, усвояют себе учение вождей неверия, в большинстве случаев ясно не представляя себе его гибельных последствий. Это неверы по безрассудству, это люди, мыслящие и живущие чужим умом. Слово Божие — выше всех наук. И какими бы блестящими познаниями мы не хвалились, — придет для всех нас общее испытание на страшном Суде Христовом, на котором не будут спрашивать, какие мы сделали открытия в области наук и искусств, но потребуют отчета в том: веровал ли ты в Бога или нет, и какие творил дела на земле?..

Светло светит солнце, согревающее лучами землю, но еще светлее сияет благодать Божия, проникающая в сердце и душу человека и согревающая ее через чтение душеспасительных книг.

Так и юный Прокопий, насыщаясь благодатию божественных слов, укреплялся духом и преуспевал в христианских добродетелях… Он не любил ни детских игр, ни иных прелестей мира сего, но своим, не по летам развитым умом скоро познал, что земные блага временны, непостоянны, а небесные — вечны, неизменны (2 Кор. 4, 18).

Особенно любил он воскресные и праздничные дни, когда училищное начальство заставляло их посещать домашний училищный храм. Отлично зная церковный устав, юноша Прокопий с благоговейным трепетом углублялся умом и сердцем в молитвенные слова и, всем существом стремясь постигнуть смысл совершаемого таинства, не сходил с места до конца службы. Изредка он прислуживал в алтаре церкви и помогал читать и петь на клиросе.

Самым любимым из киевских монастырей была для него Печерская Лавра. Здесь привлекали его своими подвигами лаврские подвижники того времени, постоянное знакомство с которыми и назидательные примеры их личной жизни благотворно действовали на впечатлительную натуру юноши. И чем чаще он наблюдал их, тем больше и сильнее усиливалось в душе его желание подражать их праведной жизни.

С переворотом в душе появилась перемена и в наружном образе жизни. Прокопий стал задумчив и по виду как бы нелюдим и суров. Частенько убегал из училища в Лавру, не появляясь домой. Подобные поступки неоднократно вызывали замечания со стороны училищного начальства и гневное недоумение со стороны родичей-воспитателей. Все почитали отрока своевольным, упрямым и непослушным, и принимали всевозможные меры к исправлению его странного характера, но тщетно. Юноша не доучился, был уволен из училища и определился писцом в Киевскую городскую управу, где старший брат его занимал в то время место секретаря.

Но и эта жизнь была не по душе. Будучи 16-летним юношей и одаренный от Бога умом опытного мужа, Прокопий рано созрел духом и все сильнее и сильнее возгорался ревностью послужить Boiy для спасения своей души: изволих паче приметатися в дому Божиим, неже жити в селениих грешничих (Пс. 83, 11). Он ясно сознавал теперь, что ему трудно будет оставаться здесь, среди суетного мира, ибо обитая в многолюдном и шумном городе, в котором, по слову псаломскому, не оскудевает беззаконие, неправда, лихва и лесть, — он может погубить навсегда свою душу. А потому, возненавидев мирское пристрастие, Прокопий решил во что бы то ни стало удалиться в монастырь.

Но как совершить это? Если открыться родственникам, — его подымут на смех и юношеские думы назовут нелепыми и пустыми. Ведь и так уже следят за ним всеми глазами. И боголюбивый Прокопий решил поступить иначе. В одну глухую полночь, когда все спали, он тайно ушел из дома своих воспитателей.

Путь его был недалек: он направился в Печерскую Лавру. Неизъяснимую радость ощутил он в душе при входе в монастырь. Великая, небеси подобная церковь ярко сверкала при лунном свете своими золотыми главами. Она как бы открывала ему свои объятия, как бы манила его дать обет остаться здесь навсегда и быть в монастыре хотя бы последним служителем. Он вошел в нее, когда совершалась утреня, и с великим воодушевлением повергся перед иконой Божией Матери, пламенно и слезно умоляя Ее не отринуть его намерения и удостоить принятия в число насельников Ее древней обители.

И молитва Прокопия была услышана. С наступлением утра, когда беглый пришелец обратился с просьбой к монастырскому начальству, наместник Лавры принял его с любовью и радушной простотой и, увидев, что юноша выказывает себя способным к клиросному труду, зачислил его в обитель на временное послушание.

Прошел день, другой, третий, неделя, а Прокопий в родной дом не возвращается. Перепуганная родня всполошилась, дали знать в полицию, разослали публикации в газеты, но тщетно: беглец точно исчез без вести. Много тревожных дней пережила за это время его родня. Много горьких слез пролила за это время родная мать Прокопия и, наконец, отчаявшись видеть когда-либо своего сына в живых, возвергла печаль свою на Господа Бога.

Было 3 мая — день памяти преподобного Феодосия Печерского. Народу в Лавре было видимо-невидимо. Соблюдая монастырское постановление со времен преподобного Феодосия — бесплатно устраивать в этот день богомольцам обеденную трапезу, иноки Лавры с раннего утра поставили для народа обеденные столы возле Великой церкви и наполнили большие кади монастырским квасом. Вот загудели лаврские колокола, и подвижник-митрополит Филарет вышел из церкви на паперть, чтобы благословить народную трапезу. Церемония кончилась, и утомленные долгим ожиданием богомольцы шумной толпой ринулись захватывать места и усаживаться. Брат Прокопия Григорий с женой Ириной тоже были здесь и со стороны наблюдали эту величественную и умилительную картину. Вдруг наблюдательный взор Ирины, жены Григория, заметил невдалеке юного Прокопия. Он суетился около столов, услуживая трапезующим. Женщина подошла к нему и громко окликнула беглеца. Прокопий испуганно взглянул на нее и хотел было незаметно скрыться, но брат Григорий удержал его сзади за руку и, крепко обнимая, со слезами радости принялся лобызать его.

— Прокопий! Что ты сделал с нами?.. Зачем убежал из дому?.. Зачем причинил нам столько горя, хлопот, — задыхающимся от волнения голосом заговорил Григорий.

Открытый в замыслах, Прокопий стоял перед ним бледный, неподвижный, растроганный. Так прошло несколько минут. Но потом, оправившись несколько, начал говорить брату.

— Не мешайте мне восходить горе к Богу… Вы знаете меня… Знаете мое настроение. Вам знакомо влечение моего сердца… Не мешайте же мне… Я не хочу жить в мире…

— Прокопий! Ты юн еще… Не думай, что это твердая твоя воля… Это влечение неопытной молодой души… Вернись к нам, вернись… Ужели ты забыл любовь мою к тебе?.. Ужель я не заменял тебе отца родного?

Но все уговоры оказались тщетными. Прокопий остался непоколебим. Монастырь казался ему лучше всего. Он не замечал здесь суетливой беготни людской. Не слышал громких споров из-за жизненных интересов и целей земных и т. п. Все напоминало здесь о едином на потребу. Все поражало чистотой, порядком, благоустройством и благолепием. И теплящиеся перед образами лампады, и строгое выполнение богослужебного церковного чина, и стройное пение иночествующей братии — все располагало трудиться на пользу души. Все научало презирать суету мирскую… Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1). И поддаваясь всецело такому впечатлению, Прокопий остался трудиться в Киево-Печерской Лавре и был перемещен в число клирошан Ближних пещер.

О, блаженна та юность, которая посвящает себя на служение Богу. Не весной ли пашет земледелец землю? Не весной ли он засевает семена свои на поле, чтоб иметь хорошие плоды?.. А юность — это и есть весна нашей жизни… И кто в период этой весны посеет семена благочестия, тот пожнет в будущем обильный плод…

Прошло несколько лет. Прокопий свыкся со своим положением. Но будучи на временном послушании, — в списках послушников Лавры не числился, а потому и права называть себя сыном обители не имел. Это его сильно беспокоило и угнетало. Чтобы достигнуть этой цели, ему нужно было преодолеть немалые препятствия. Прежде всего необходимо было получить увольнение из среды Лубенского мещанского общества, что потребовало его личной поездки туда. Правда, общество уволило его беспрекословно и приняло все казенные подати и общественные повинности на свою ответственность; но оставалось еще второе главное препятствие: испросить согласие родственников, а в особенности благословение матери, которая видела в нем опору своей старости и настойчиво требовала возвращения в родительский дом для устройства домашних дел. Но юный подвижник, всей душой привязавшийся к обители Печерской, хотя с великим трудом и усилием, но все-таки получил материнское согласие и благословение, а братия выдали от себя даже письменное удостоверение в этом.

Однако на этом дело не кончилось. Духовный собор Лавры, рассмотрев представленное Прокопием увольнительное свидетельство, нашел его недостаточным в таком виде и отослал еще на рассмотрение и утверждение в Полтавскую казенную палату. Дело рассмотрения длилось около 3 лет и настолько ослабило волю Прокопия и поколебало все его надежды, что удрученный его бесконечным замедлением, юный подвижник подал прошение об увольнении его вовсе из Лавры.

Но стопы человеческие не от людей, а от Господа исправляются. Провидение Божие, от юности избравшее Прокопия сосудом благодати Своей, чудесно удержало его в обители, ибо в тот самый день, когда Прокопий получил от Лавры расчет и документы, он опасно занемог и был отправлен в братскую больницу на излечение. В эту же ночь, говорят, он удостоился во сне некоего чудного озарения Свыше. Ему открыта была тайна будущего подвига, на который призывал его Господь, а Матерь Божия укоряла его в малодушии и, обещая ему Свою небесную помощь, укрепила в надежде и вере. Извещенный об этом видении наместник Лавры, архимандрит Лаврентий, которому сообщено было об этом духовником Прокопия, немедленно отдал приказание оставить Прокопия в Лавре. А находившиеся у него на руках документы отобрать и приобщить к канцелярским делам.

Таким образом многочисленные препятствия миновали, и молодой подвижник благочестия, согласно воле митрополита Филарета, был зачислен 23 марта 1850 года в число действительных послушников Лавры с оставлением на клиросном послушании при пещерах.