Хроники неприкаянных душ

23

Примерно час потребовался Изабелле, чтобы записать перевод в блокнот. Почерк у Кальвина был неразборчивый, а старофранцузские языковые конструкции и транскрипция потребовали напряжения лингвистических способностей. Вскоре она подняла голову и спросила Уилла, не хочет ли он немного выпить. Искушение было огромным, но Уилл решительно отверг предложение. Он выпьет, но не сейчас.

Надо послать сообщение Спенсу. Бедный толстяк переживает, как идут дела. Раскрывать все карты Уилл не собирался. За годы работы в бюро он привык скупо информировать начальство о ходе расследования и докладывал подробно, когда дело было раскрыто.

Неловко тыча пальцами по кнопкам мобильника, Уилл напечатал: «Дело продвинулось. С двумя разобрались, два остались. Гарантий нет, но есть надежда. В любом случае теперь мы знаем много больше, чем в начале. Разочарованы вы не будете. Скажите Кеньону, что в этом деле замешан Жан Кальвин! Надеюсь вернуться через пару дней. Пайпер».

Он отправил сообщение и улыбнулся. Эта интеллектуальная игра начала ему нравиться. И вообще — может, подумать о возвращении на службу?

Через пятнадцать минут оперативный центр «зоны-51» передал это сообщение на карманный компьютер Фрэзера. Самолет как раз останавливался на взлетно-посадочной полосе у озера Грум. Ему предстояло провести утреннее совещание с сотрудниками отдела, на котором будет видеосвязь с министром Лестером. Теперь есть что доложить. Фрэзер прочитал сообщение еще раз, переслал его Декорсо и задумался. Черт возьми, кто этот парень, Жан Кальвин? Встрепенувшись, он направил по электронной почте приказ аналитикам просмотреть в базе данных все, что есть по Жану Кальвину.

Ответ пришел быстро. В виде выдержек из «Википедии». Фрэзер просмотрел их, перед тем как войти в комнату для совещаний глубоко под землей, на уровне хранилища, и тихо простонал. Боже правый! Религиозный деятель XVI века! Что за чушь?

Наконец Изабелла отложила авторучку.

— Итак, коротко о главном. Кальвин родился в 1509 году в деревне Нуайон, откуда в 1520 году отбыл на обучение в Париж. Там он закончил общую подготовку в колледже Марш, а затем изучал теологию в колледже Монегю. Ты уверен, что не хочешь выпить?

Уилл нахмурился.

— Пока нет.

Она налила себе джина.

— В 1528 году он по требованию отца переезжает в Орлеан, где поступает в университет для изучения гражданского права. В те времена, как и сейчас, законник зарабатывал много больше, чем священнослужитель. Именно тогда с Кальвином, убежденным римским католиком и схоластом, происходит великое превращение. Масла в огонь, конечно, подлил Мартин Лютер, несомненно, но Жан слишком уж решительно отвергает католицизм и становится не просто протестантом, последователем Лютера, а основывает новое течение, более радикальное. Имей в виду, что причина переворота в его убеждениях не известна до сих пор никому.

— До сих пор? — удивился Уилл.

— Да. А теперь слушай.

Изабелла взяла блокнот и начала читать:

— Ну как?

Изабелла положила блокнот на стол.

— Серьезный документ, — задумчиво проговорил Уилл.

— Да, мистер Пайпер, серьезный.

— И сколько эта вещица стоит?

— Что за привычка все измерять деньгами! Прежде всего письмо имеет огромнейшую научную ценность. В нем один из основоположников протестантизма признается, что его теория предопределения вдохновлена нашей книгой.

— Похоже, пахнет большими деньгами.

— Миллионами! — воскликнула она.

— Так что ремонт дома вам уже обеспечен. Крыша, электропроводка, канализация, сантехника.

— Пожалуй. — Изабелла посмотрела на него. — Ну а теперь ты, надеюсь, выпьешь?

— Джин мне не годится, — проговорил он, словно оправдываясь. — Нет ли тут поблизости скотча?

После ужина Уилл пил практически без остановки. «С двумя разобрались, два остались», — вибрировало в его пьяной голове. То есть надо открыть еще две дверцы, и можно отправляться домой. А то, что он опять взялся пить, не его вина. Попробуй устоять, если рядом такая красивая девушка.

Они снова сидели в большом зале у камина.

— А как насчет пророков? — спросил Уилл.

— Ну их, этих пророков, — отмахнулась Изабелла. — Я устала. — Она коснулась его колена, и он понял, что вчерашнего не избежать.

— Назови хотя бы каких-нибудь пророков. А то я что-то ни одного не помню.

Она наморщила нос.

— Ну Исаия, Иезекииль, Мухаммед.

— Кто-нибудь из них имеет отношение к вашему дому?

— Не знаю, Уилл. Я измотана. Давай начнем завтра с утра.

— Но мне скоро надо возвращаться домой.

— Начнем рано, я обещаю.

Когда они поднялись наверх, Уилл не стал приглашать Изабеллу в свою комнату. Для этого пришлось мобилизовать всю силу воли. Усевшись в массивное кресло у кровати, он неуклюже отбил Нэнси сообщение: «На дверце № 2 была нарисована ветряная мельница. За ней очередное откровение. Сюжет запутывается. На пути к дверце № 3. Знаешь ли ты каких-нибудь пророков? Целую».

Через двадцать минут, когда он уже спал, к нему под одеяло скользнула Изабелла.

— Извини, — пробормотал он. — Но моя жена…

— Все ясно, — успокоила она. — Спи. И я тоже посплю рядом. Хорошо?

— Да.

Изабелла заснула, плотно прижавшись к нему, и ни на сантиметр не отодвинулась до самого утра.

Утро оказалось очень приятным и не по сезону теплым. После завтрака они решили прогуляться, надеясь, что свежий воздух улучшит работу мысли.

Уилл вернулся к себе за свитером. В этот момент позвонила Нэнси.

— Привет! — воскликнул он. — Рано встала?

— Не спалось. Все перечитывала твой сонет.

— Как дела?

— Прекрасно. Хочу тебе помочь, чтобы поскорее вернулся. Сейчас, как я понимаю, проблема в пророке?

— Да. Как ты считаешь, кого имел в виду старина Уилли? Ты ведь его фанатка.

— Вот об этом я и думаю. Шекспир, разумеется, знал всех библейских пророков — Иоиля, Иезекииля, Исаию, Иеремию. Ну и Муххамеда тоже.

— Она их упоминала.

— Кто?

Он осекся.

— Ну, Изабелла, внучка лорда Кантуэлла.

— Ах, Изабелла…

— Да, молодая девушка, студентка, — торопливо проговорил Уилл. — Но никто из них никаким боком не имеет касательства к этому дому.

— А как насчет Нострадамуса?

— Не знаю.

— Шекспир ни в одной из своих пьес прорицателя не упоминал, но в его времена Нострадамус был очень популярен в Европе. Его пророчества были тогда бестселлерами. Рано утром я посмотрела в Интернете.

— Надо подумать, — произнес Уилл. — А как Нострадамус выглядел?

— Бородатый, в широкой одежде. То ли ряса, то ли мантия.

— Да тут на портретах таких полным-полно, — вздохнул он.

С задней стороны дома сад был запущен больше всего. За забором открывался прекрасный вид на лес и окружающие поля. Когда-то дедушка Изабеллы держал садовника с помощником и сам активно участвовал в уходе за садом, но те времена минули безвозвратно. Теперь сюда иногда приглашали кого-нибудь из ближайшей деревни выкосить траву, этим все и ограничивалось.

Они обогнули некогда великолепную клумбу, теперь заросшую сорняками, среди которых кое-где выглядывали белые маргаритки.

— Сегодня нас ждет радость! — вдруг воскликнула Изабелла.

Уилл удивленно посмотрел на нее.

— Видишь, вон там, на крыше часовни, сидят две сороки? Существует примета: когда тебе попадаются где-нибудь сидящие сороки, нужно сосчитать их и вспомнить старый детский стишок. «Одна к печали, две к радости, три — встретишь девочку, четыре — мальчика».

Трава была мокрая, и они промочили ноги, пробираясь к часовне, шпиль которой ярко сиял на солнце. Уилл восхищенно разглядывал диковинное сооружение.

— Потрясающе!

Это была уменьшенная копия собора Парижской Богоматери, причем все выглядело пропорционально. Если настоящий собор вмещал шесть тысяч верующих, то часовня была рассчитана человек на двадцать. Шпиль парижского собора взмывал на высоту семьдесят пять метров, а Кантуэлл-Холла — на тринадцать с небольшим.

— Часовню построил Эдгар, — сообщила Изабелла. — Он был просто одержим.

— Эдгар Кантуэлл из письма Кальвина?

Изабелла кивнула:

— Да. Эдгар начал строительство часовни в память о своем отце почти сразу, как вернулся в Англию после учебы в Париже. Уникальный памятник архитектуры. Мы иногда позволяем туристам его осматривать, хотя в списке достопримечательностей часовня не числится. Люди как-то сами узнают.

Уилл взглянул наверх, заслонившись от солнца.

— И там на башне есть колокол?

— А как же? Бронзовая уменьшенная копия того, в который звонил Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери».

Они двинулись дальше к полю. Неожиданно Уилл остановился.

— Что? — спросила Изабелла.

— Нотр-Дам, — проговорил он и повторил, повысив голос: — Нотр-Дам. Чертовски похоже на Нострадамус. Ты полагаешь, что…

— Нострадамус! — воскликнула она. — Это же наш пророк. Нострадамус, так звали Мишеля де Нотрдама. «Высоко парит над именем пророка». Уилл, ты гений.

«Если кто и гений, так это моя жена», — подумал он.

Изабелла схватила его за руку и повела к часовне.

— Туда можно подняться? — спросил он.

— Конечно. В детстве я часто лазила на колокольню.

Изабелла толкнула плечом тяжелую деревянную дверь и ринулась к кафедре, показывая на дверцу в углу. Как в «Алисе в стране чудес».

— Через нее и наверх.

Она юркнула в узкий дверной проход так же легко, как когда-то в детстве, а вот Уиллу с его ростом и комплекцией пришлось непросто. Он снял пиджак, чтобы не порвался, и последовал по шаткой деревянной лестнице на колокольню.

— Не боишься летучих мышей? — усмехнулась Изабелла.

Висящие над их головами летучие мыши с белыми брюшками пошевелились. Несколько взлетели и начали метаться вокруг башни.

— Я их не люблю.

— А я люблю! — воскликнула Изабелла. — Они прелестные существа.

На колокольне Уилл мог стоять только пригнувшись, чтобы не упереться головой в потолок. Оттуда открывался великолепный вид на аккуратно вспаханные поля и деревенскую церковь вдалеке, но он не любовался окрестностями, а внимательно осматривал колокольню, выискивая тайник. Надавливал ладонями на скрепленные известковым раствором каменные блоки, но ни один не подавался. Изабелла ползала на четвереньках, разглядывая покрытые мышиным пометом половицы. Неожиданно она встала и начала царапать одно место каблуком.

— Тут, кажется, что-то вырезано, Уилл.

Он опустился на колени и очистил половицу. Да, там действительно вырезан цветок с пятью лепестками.

— Роза Тюдоров, — объяснила Изабелла. — Как я ее прежде не заметила.

— Потому что они тут нагадили. — Уилл показал на летучих мышей.

Половицу пошевелить не удавалось.

— Я принесу инструменты. — Изабелла скрылась на лестнице, оставив его наедине с летучими тварями.

Вернулась она быстро. Уилл осторожно вбил между половицами тонкую длинную отвертку, приподнял половицу с розой сантиметров на пять, а затем, подложив другую отвертку, резко надавил. Половица скрипнула и оказалась в его руках.

Под ней между полом и досками потолка открылось пространство примерно в тридцать сантиметров глубиной. Уиллу не хотелось засовывать туда руку, но, поморщившись, он это сделал. И сразу нащупал что-то стеклянное.

Ухватившись за край, он извлек на свет старинную бутылку из толстого темно-зеленого стекла.

Она имела форму луковицы с плоским дном и расплющенным горлышком, которое было запечатано воском. Уилл поднял бутылку, но сквозь стекло ничего не было видно. Он встряхнул бутылку. Внутри что-то слабо стукнуло.

— Там что-то есть.

— Давай же, посмотри! — воскликнула Изабелла.

Уилл сел, счистил с горлышка воск и осторожно пропихнул пробку внутрь. После чего поднял бутылку и сильно встряхнул. Ему на колени упали два листка пергамента, свернутые в рулончик. Они выглядели почти свежими, не тронутыми временем.

— Теперь твой выход! — Он протянул листки ей.

Изабелла развернула их дрожащими пальцами и быстро просмотрела. На одном было написано от руки. На другом напечатано типографской краской.

— Еще одно письмо Эдгару Кантуэллу, — прошептала она. — А это титульный лист очень старой и знаменитой книги.

— Какой?

— Пророчества Нострадамуса.