Хроники заблудившегося трамвая

Глава 4

— А вообще вы — страшные люди, — сказала Ри и отпила ещё немного сидра. Она и забыла, каким вкусным он бывает! Искать привозной бутылочный ей всегда было не с руки, а тот, что делала Нюсик из своих яблок, выходил страшно кислым и пах плесенью.

— Это почему же?

— Вы можете делать с другими всё, что захотите. Захотите — заставите танцевать. Захотите — погоните всех в туман, и вас послушают. Захотите…

Хмель ударил ей в голову, и Ри понесло. Она опять пожалела, что не прихватила с собой амулет. Впрочем, ей пока не удалось справиться с эффектом чрезмерной дружелюбности, а сейчас он точно помешал бы.

— Интересная идея, — сказал Дан и улыбнулся, хорошо так улыбнулся, как во время выступления. — Надо будет её обдумать.

Ри без зазрения совести пялилась на него. Света в крошечном баре почти не было, она даже положила на стол свой янтарный амулет, чтобы лучше видеть друг друга в полумраке, и Дан сейчас казался ей совсем старым и усталым, как будто концерт вытянул из него все силы. Ри подумала, что, если всё-таки решит связаться с ним, будет скорее всего изо дня в день видеть рядом не того весёлого парня, повелевающего со сцены зрителями, а вот такого замученного мужчину. Она снова глотнула сидра, чтобы прогнать эти мысли подальше.

— А вы не думали уехать и выступать там… Ну, не в городе в смысле…

— Думали, конечно. Но ты же сама понимаешь, большая девочка уже… Сколько мы там продержимся? Ну год, ну два… Хорошо, если три. Потом дар пропадёт, и кому мы будем нужны? Там таких групп — пятачок за пучок, если без дара… — Дан одним глотком осушил половину бутылки пива. — Тебе принести чего-нибудь?

Ри покачала головой. Дан поднялся, пошёл к барной стойке и через пару минут вернулся с новой бутылкой и двумя пакетиками чипсов.

— Ничего себе роскошь! — всплеснула руками Ри. — И как ты?..

— Договорился, что сыграю здесь через неделю.

Ри тихонько присвистнула.

— А ты почему не уехала?

Она сперва хотела сказать: «А это не твоё собачье дело!» — но после сидра ей захотелось пооткровенничать.

— Не знаю даже. Просто чувствую, что здесь я — на своём месте. С тех пор, как всё случилось, и я стала амулеты делать, в моей жизни всё встало на свои места. Как будто я только для этого и была рождена, понимаешь?

Дан кивнул, мол, всё так.

— И знаешь что ещё? Я вот думаю иногда… Вот если бы туман просто остановился, где есть, и вот можно было бы тут жить и не бояться, что завтра растаешь без следа, и чтобы можно было иногда выезжать к своим туда, а потом возвращаться… Меня бы это полностью устроило. Я бы туда амулеты продавала, сюда бы возила всякое полезное… — Ри осеклась. — Я что-то лишнее сказала, да?

Дан сидел, глядя на неё во все глаза.

— Всё хорошо. Просто понимаешь, не часто удаётся встретить человека, который думает так же, как ты… — Он с громким шуршанием разорвал пакет чипсов. — Кстати, я тут ходил, наблюдал за туманом, где мы с тобой встретились…

— И… — начала было Ри, но тут же замолчала.

— И он отступил! Не на много, на полметра где-то, может, чуть-чуть больше, но отступил. Я вот думаю, надо туда завтра с ребятами прийти, попробовать ещё раз. Хочешь с нами?

— Ты ещё спрашиваешь! — Ри уже расправилась со своими чипсами и теперь не знала, что делать с жирными руками.

Она полезла в карман в поисках салфетки и нащупала какие-то смятые листки. Вытащила их, положила на стол, чтобы понять, откуда они, и только тогда вспомнила про то, что собиралась рассказать про «Заблудившийся трамвай».

«Не умеешь пить — и не берись», — подумала она и тут же быстро выложила Дану всё, что успела узнать от Ички.

По Новоторжской они прошли до Детского мира. Ри долго смотрела на его разбитые витрины и стены, покрытые зеркальными граффити и вспоминала, как сидела здесь в ожидании свидания, а рядом тусовались худые парнишки с длинными косыми чёлками. Где-то теперь они, кем стали?

— Меня сюда бабушка водила. До сих пор помню, как мы тут купили пластиковую ёлку. Махонькую такую… — Дан показал размеры руками. — Ещё игрушки к ней прилагались, тоже маленькие. Я их все быстро перебил…

Ри кивнула. До Квадрата оставались считанные шаги, и ей было немного страшно.

— А мы всегда живую ставили. У меня ещё долго старые шарики оставались. А потом надо было сделать амулет на счастье, и я их растолкла в ступке.

— И как, сработал амулет?

— Не знаю. Хозяйка давно уехала. Три банки кукурузы мне за него дала…

Она посмотрела на небо. Полная луна вынырнула из полыньи в облаках, намекая, что неплохо бы поторопиться.

Они прошли вдоль проспекта, свергали на Радищева. Ри начинало ощутимо потряхивать.

— А если вдруг не получится? — сказала она, проверяя листки в кармане.

— Значит, будем считать, что мы просто неплохо погуляли.

Ри сильнее прижалась к Дану.

— Значит, нам надо ровно в полночь прочитать, потом бумажки сжечь… — сказал Дан. Чувствовалось, что он тоже нервничает.

— А у тебя зажигалка с собой? Или пойдём, стрельнем, пока время есть? — Ри похлопала себя по джинсам.

— Зачем? Можно и так. — Дан щёлкнул пальцами, и над ними загорелось холодное голубое пламя.

Часы показывали без пяти двенадцать.

— А жечь как будем, по очереди или все сразу, как дочитаем?

— Не знаю. Мне Ичка не сказала. Давай по очереди. Прочитали — сожгли. Прочитали — сожгли.

— А если вдруг запнёшься?

— Попробуем завтра. — Ри посмотрела на циферблат: без трёх минут полночь. — Ладно, уговорил, подпалим всё в конце.

Они стояли молча, гипнотизируя минутную стрелку. Наконец Дан тихо сказал:

— Пора.

Ри развернула листок и начала:

— Шёл я по улице незнакомой…

Читать было тяжело — у неё дрожали руки, строчки прыгали перед глазами, будто слова играли в чехарду. Да ещё и почерк! Ри тогда очень хотелось побыстрее закончить с переписыванием и лечь спать, и теперь приходилось мучаться, разбирая загадочные закорючки. Это М или Ш, Ли или Н?

Дойдя до финала, Ри смахнула со лба пот и отдала первый листок Дану. Впереди было ещё два.

С последними словами стихотворения небеса не разверзлись, не подул потусторонний ветер, не засияла огнями ночь — короче, не было никаких спецэффектов.

— Может, всё-таки сожжём его,а? — предложила Ри. Сейчас она была страшно разочарована.

Дан вместо ответа приложил палец к губам, старательно вслушиваясь в ночные звуки. Ри смотрела на него с недоумением. Чужие голоса, гитара, стеклянная бутылка разбилась о плитку… И за всем за этим откуда-то издалека донёсся скрип и скрежет трамвая, делающего поворот на кольце. Звук давний, почти забытый, из тех ещё, до тумана, времён.

Дан улыбнулся.

Ри взялась за второй листок. Второй раз одолеть стихотворение оказалось ещё сложнее. Буквы сливались в одну тонкую линию, слова в голове менялись местами, руки затряслись ещё сильнее, но тут Дан осторожно погладил её по плечу, и Ри расслабилась. Приближающийся звон и скрежет говорили, что старается она не зря.

На словах: 'Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон!' — синим сполохом первый раз мелькнули на асфальте трамвайные рельсы. Вспыхнули — и тут же погасли, растворились во мраке. Ри ойкнула и продолжила читать.

С каждым новым четверостишием рельсы проявлялись всё отчётливее, вытягиваясь в длину двумя сияющими лентами.

Когда Ри закончила, у неё зуб на зуб не попадал и подкашивались ноги, но она отдала Дану и второй листок. Рельсы больше не мерцали, то проявляясь, то исчезая, но было понятно: если она сейчас не поторопится, все её труды быстро пойдут насмарку. Квадрат со всех четырех сторон был освещён фонарями. Кроме Дана и Ри под большими квадратными часами не было никого, но из сумрака со стороны Трёхсвятской доносились голоса и мелодичное треньканье гитары.

Дан обнял её, погладил по спине, шепнул что-то ободряющее на ухо, но Ри его не услышала из-за грохота крови в ушах.

На третий раз стук колёс, звон сигнала, лязгаете, скрежет и визг тормозов звучали совсем отчётливо, но самого трамвая ещё не было видно. Слова плясали, сжимались и растягивались, и Ри читала медленно, разбирая букву за буквой, всё время боясь ошибиться в какой-нибудь мелочи, из-за которой придётся начинать всё сначала. Дан держал её за руку, словно боялся, что её сейчас унесёт то ли ветром, то ли течением.

На секунду оторвав взгляд от листка, Ри заметила, что к ним, рассыпая снопы голубых искр, приближается полупрозрачный вагон. Он сиял, как новогодняя ёлка, и ей казалось, что она не видела в жизни ничего прекраснее.

Видение придало ей силы для финального рывка, и последние строки: «Машенька, я никогда не думал, Что можно так любить и грустить!» — Ри почти пропела. Дан выхватил у неё из рук последний листок, щёлкнул пальцами и поджёг.

Трамвай приближался. От горящих бумаг повалил густой чёрный, пахнущий креозотом дым. Он заполнил собой всю улицу, будто горели не три жалких тетрадных листка, а что-то огромное.

Войдя в дымовую завесу, вагон преобразился. Он больше не был призрачным, прозрачно-голубым, обрёл стальные рёбра, стеклянные глаза и горячее электрическое сердце.

— Ты готова? — спросил Дан. Ри смотрела на превращение, произошедшее с трамваем, боясь моргнуть. Дан повторил вопрос.

— Готова! — наконец сообразила Ри.

— Тогда по моей команде на счёт три прыгаем на подножку.

Трамвай толкнулся, качнулся и, набирая скорость, помчал по сияющим рельсам.

Ри поднялась с пола, потирая ушибленный бок. В отличие от Дана она не удержалась на ногах и приложилась о деревянную скамейку.

— Мог бы и руку подать, — мрачно заметила она. Дан виновато улыбнулся и перехватил кожаную петлю, свисавшую с высокого поручня.

За окном мелькали фонари, чернели силуэты деревьев, поблескивали стёкла витрин. Ничего необычного. Просто Трёха.

Ри села, похлопала по скамейке, приглашая Дана устроиться рядом. Тот растерянно огляделся и остался стоять.

— Не могу сидеть в общественном транспорте. Привычка. Меня научили, что мальчикам не положено.

— Ну, как хочешь. — Ри развела руками.

— Сильно ушиблась? Болит?

— Да не особо. Почти прошло.

Трамвай громко зазвенел, заскрежетал и начал поворачивать. Дан качнулся, ударился коленкой, но удержал равновесие.

В окнах на мгновение мелькнуло небо, такое голубое, как бывает только на детских рисунках — и тут же скрылось в толще белого густого тумана. Ри схватила Дана за руку.

— Мы что, там, внутри?

— Похоже на то. — Дан зябко поёжился. — Надо проверить.

Ри вопросительно посмотрела на него. Вместо ответа Дан освободил руку, вытащил из кармана пакетик от чипсов и направился к дверям трамвая. Ри встала и, держась за спинку сиденья, приставными шагами пошла следом.

Широко расставив ноги, Дан стоял в дверях. Одной рукой он цеплялся за петлю, свисающую с поручня, другую вытянул перед собой.

Трамвай мчался сквозь туман с необычайной скоростью, но воздух внутри вагона не шевелился. Когда Дан разжал пальцы, пакетик от чипсов просто упал на пол и застыл неподвижно. Дан попробовал осторожно спихнуть его носком ботинка, но не слишком преуспел. Пакетик слетел на подножку и застыл там, как приклеенный.

— Может, хватит? — спросила Ри дрогнувшим голосом.

Дан опустился на четвереньки, высунул руку наружу и стал медленно сдвигать пакетик дальше к краю.

— Слушай, не дури! Залезай обратно!

Дан ещё немного протолкнул пакетик вперёд, и уголок свесился с подножки.

Вагон дрогнул и качнулся вбок. Ри вскрикнула и тут же закрыла рот руками. Дан на полном ходу вылетел из дверей вместе со злополучным пакетиком.

Трамвай зазвенел, заскрипел тормозами и остановился.

Ри всхлипнула и громко завыла, уткнувшись в рукав разноцветного кардигана.

— Идиот! Идиот чёртов!

Трамвай никуда не двигался.

Она подняла голову, пошарила по карманам в поисках платка, ничего не нашла, вытерла лицо рукавом. Надо было что-то делать. Может, это вовсе и не туман был, а что-то другое? И надо идти, искать Дана, может, даже спасать…

Ри встала в дверях, пытаясь понять, куда попала. Её окружала ровная непроглядная белизна. Она не клубилась, не волновалась, не тянула к ней щупальца. Просто была.

Ри шагнула на подножку. В вагоне было тепло, а тут ладони, ноги и голову моментально сковало холодом. Всё остальное надёжно защищал дырявый кардиган. Она расстегнула пуговицы, накинула его на голову, сунула руки в карманы, закуталась поплотнее, вся сжалась и решительно прыгнула вниз.

Мир преобразился мгновенно. Непроглядная белизна обернулась покрытой снегом железнодорожной насыпью с гребнем жёлтой решётки наверху. Чуть выше на фоне серого зимнего неба темнели макушки сосен. Ри огляделась. Слева из ниоткуда возникла металлическая лестница с перилами, обведённая по боку нахоженной народной тропой.

Она обернулась, уже понимая, что увидит. Переход через пути, такую же лестницу по другую сторону от них, тропинку, идущую между сосен. Не хватает только…

Ри не успела закончить мысль, как услышала предупреждающий гудок «Сапсана», а через несколько секунд волна воздуха чуть не сбила её с ног: серебряная стрела скоростного поезда насквозь прошила заблудившийся трамвай, не причинив ему ни малейшего вреда, и полетела дальше.

«Интересно, пассажиры там что-нибудь почувствовали? — подумала Ри и тут же себя одёрнула: — А они там вообще были?»

Промокшие до колена ноги пощипывал мороз. Пора было выбираться из сугроба и думать, где искать Дана. Она прошептала согревающее заклинание и двинулась в сторону лесенки, напоследок сказав трамваю:

— Ты уж дождись нас, ладно?

— Обещали чудесные места и удивительные страны, а привезли в Комсомольскую рощу, — ворчала Ри, поднимаясь по лесенке. Впрочем, Комсомольская роща теперь тоже проходила скорее по разряду «удивительных стран»: год назад туман добрался и до неё, так что прогуляться по заасфальтированным дорожкам и покормить синичек теперь можно было разве что во сне.

— А может, никуда мы и не поехали, а просто спим на лавочке на Трёхе, — продолжала она. — И Дан никуда не падал, просто он уже проснулся, а я всё ещё сплю.

Издалека большая круглая поляна казалась безлюдной. А может, на ней и правда никого не было, и первые нечёткие силуэты возникли на ней из пустоты, как только Ри задумалась о них, как это случилось со скоростным поездом?

Мимо, быстро отталкиваясь палками, промелькнул вдоль по насыпи лыжник в жёлтой куртке. Где-то залаяли, давясь и хрипя, две собаки. Явственно запахло шашлыками. Комсомольская роща наполнилась жизнью.

Вот на футбольном поле в мгновение ока воздвиглась снежная крепость, и две команды мальчишек-подростков принялись кидаться снежками. Один крепко слепленный снаряд пролетел над головой Ри. Ей захотелось ответить наглецу и запустить в него снежком пополам с заговорённой солью, но она ограничилась только громким возмущением.

Надо было поторопиться с поисками Дана. Воображение подкидывало картины, одну хуже другой: вот Дан ударился обо что-то головой, лежит в отключке и замерзает в сугробе; вот он сломал ногу и не может выбраться к людям… А если не ногу, а спину?

Между тем, людей на поляне становилось всё больше: чинно гуляющие семейства с детьми, бодрые спортивные старушки, компании с мангалами. Вот по широкой дороге с конной базы привели запряжённого в сани белого коня в яблоках, и мужчина в костюме Деда Мороза зазывал детишек покататься. Ри смотрела на него, как зачарованная, боясь и одновременно ожидая то, что должно быть дальше.

Она поняла, куда и когда попала, и в сердце воткнулся раскалённый гвоздь, едва Ри узнала её: зелёное пальто, павлопосадский платок, трость и потёртая индийская сумка в руках. Тот самый поворот головы, те самые согнутые под тяжестью прожитых лет плечи…

Ри захотелось бросить всё, подбежать к ней, окликнуть, обнять и тут же, на месте, превратиться в десятилетнюю девочку в белой кроличьей шапке. Забыть про туман, про амулеты, про всю свою взрослую жизнь, просто кинуться на шею к бабушке, да так и остаться здесь навсегда.

Она вспомнила этот день в мельчайших подробностях. Зимние каникулы. Бабушка с утра напекла оладьев (от мысли об оладьях со сметаной Ри сглотнула слюну), они с дедом посмотрели «Морозко» на чёрно-белом телевизоре, и как раз пришло время для прогулки. От их дома до Комсомольской рощи было рукой подать, и погода была такая чудесная: лёгкий мороз, солнце играет на увитых белым кружевом ветвях, снег скрипит под новенькими скидами. Они с бабушкой идут вдоль железнодорожных путей, бабушка рассказывает про своё детство в деревне, Ри слушает, и всё это кажется ей продолжением утренней сказки.

На поляне они обычно долго не задерживались, сразу шли на Синичкино место кормить птиц. Если насыпать в ладошку зёрен и стоять неподвижно, то синица прилетит к тебе прямо в руки, царапнет палец острыми коготками, клюнет ласково — и тут же упорхнёт. А если прийти пораньше и подождать, можно увидеть играющих на ветвях белок. Ри в тот день загадала, что непременно их дождётся.

Но до Синичкиного места они тогда не добрались — встретили Деда Мороза с конно-спортивной базы, и Ри сама не понимала, как вместе с кучей детей оказалась в его санях. Она запомнила только, что от белого коня в яблоках пахло потом и навозом, но это было ничего, потому что они летели по зимнему лесу как в новогодней сказке, и деревья мелькали, и колокольчик под дугой громко звенел.

Ри помотала головой. Она много раз, когда ей было плохо, возвращалась мыслями в этот день, делала передышку и снова бросалась в бой. Он согревал её, давал поддержку, но всё равно оставался только давно прожитым прошлым. А у неё оставались дела в настоящем.

Она судорожно вздохнула, вытерла глаза полой кардигана, чувствуя, как на морозе слёзы превращаются в льдинки прямо на ресницах, и пошла прочь от толпы детишек, забирающихся в сани к Деду Морозу. Надо было сосредоточиться и подумать, где сейчас находился Дан. Радиус поисков был довольно широк. Если заблудившийся трамвай ехал по рельсам, Дан мог выпасть из дверей хоть в Брянцеве. А если нет? Если надо прочесать весь район с заходом в Юность, и сделать крюк на Дорошиху?

От отчаянья Ри захотелось завыть. Сама не понимая, что делает, она пошла в сторону Синичкина места, и лишь тогда заметила главную странность этих мест. Лес, дорога, прохожие с детьми и собаками возникали перед ней постепенно, словно проявлялись на фотобумаге. Только что впереди никого и ничего не было, а вот уже она нос к носу столкнулась со стариком в шапке-петушке и синей олимпийке. Ри остановилась, резко обернулась. Поляна и сани с белым конём в яблоках виделись отсюда смутно, подрагивали и мерцали, готовые исчезнуть.

«Этот мир существует, пока я на него смотрю, — подумала Ри. — А что, если Дан провалился в какой-то другой, свой мир? Что, если его здесь нет, и я ищу зря?»

Внутри у неё всё похолодело. Ри сжалась ещё сильнее. Ей очень хотелось позвать кого-то на помощь. Кого-то близкого, родного, как в детстве… Она едва не крикнула:

— Бабушка, — но вовремя остановилась, поправила себя: — Дан! Дан! Ты где?

Ри прислушалась. Тихо. Только ветер качает высокие кроны сосен, и снег падает с ветвей. Люди пропали, растворились в воздухе. Исчезли и запахи.

Она побежала обратно, на поляну. Может, всё, что окружало её сейчас, и оказалось иллюзией, но вот мороз был самым настоящим и кусал за колени даже через плотную джинсу. Действие согревающего заклинания закончилось, но Ри боялась остановиться даже на несколько секунд.

С непривычки перехватило дыхание, и она пообещала себе, что начнёт бегать по утрам, если вообще выберется отсюда.

Поляна была пуста, жёлтая решётка ограды скорее мерещилась, чем виднелась в нескольких сотнях метров от Ри. Она остановилась, хватая ртом ледяной воздух, немного пришла в себя и вновь позвала:

— Дан! Дан! Я здесь!

Прислушалась. На этот раз она различила звон трамвая и слабый знакомый голос, идущий откуда-то со стороны насыпи. Ри собралась с силами и рванула к переходу, представляя, как за спиной, словно свиток, сворачивается пространство.

У перехода она остановилась и, держась за холодные прутья решётки, замерла, собираясь с силами. В глазах потемнело, где-то в горле бухало сердце, а во рту всё пересохло. Она хотела опять окликнуть Дана, но тут услышала его голос:

— Стой! Я иду к тебе!

Ри подняла голову и увидела, как прямо по лыжне, то и дело проваливаясь в сугроб по колено, к ней спешит Дан. Помятый, растрёпанный, но живой.