— Голову тебе оторвать мало! — громко сказала Ри, глядя на Дана. Их разделяли считанные метры, и она уже заметила и синяк под правым глазом, и что руку он держит странно, и что аж побелел от холода. — Я так за тебя боялась!
Дан улыбнулся широко и задорно, как вечером на концерте, и у неё отлегло от сердца.
— Давай, отрывай! Я готов!
— Дома, всё дома! Когда вернёмся.
Ри направилась к лесенке и потащила Дана за собой. Когда она взяла его за руку, Дан охнул:
— Пальцы! Осторожнее…
— Сломал? — спросила Ри, прикидывая, что делать в такой ситуации.
— Вроде нет. Вывихнул, наверно.
Ри не заметила, что наступила мимо ступеньки, и остаток пути до перехода проехала на заднице. Краем глаза она увидела, что Дан бросился её ловить и останавливать, но не успел.
— Тоже мне, блин, приключенцы нашлись, — пробормотала она, потирая ушибленную спину.
Трамвай ждал их на путях, как ни в чём не бывало. Никакие «Сапсаны» и другие хищные птицы его больше не беспокоили.
Едва они поднялись в салон, у Ри защипало лицо и колени, а снег, налипший на джинсы, растаял и растёкся лужицей по полу. Дан тут же устроился на скамейке и принялся здоровой рукой растирать щёки.
— Ты вывихи заговаривать умеешь?
Ри покачала головой. Дан вздохнул, мол, очень жаль.
— Я больше по амулетам. Нюсик умеет. Подруга моя.
— Хорошая подруга. Полезная.
Ри сначала хотела обидеться. Она никогда не делила близких людей по степени полезности, но, пожалуй, именно это определение больше всего подходило к Нюсик — сметливой, заботливой, как мамочка, и на удивление терпеливой. У неё всегда можно было стрельнуть банку консервов в долг и заговорить болячку, чтобы лишний раз не показываться в больнице. Покрутив эту мысль в голове, она решила, что на правду не обижаются.
— Я думала, ты в тумане пропал. Был — и нету. Думала, всё, капец, позвала человека с собой и угробила.
Дан пододвинулся поближе, даже приобнял её. Для тепла, не иначе. От его одежды до сих пор тянуло холодом.
— Я даже испугаться не успел. Раз — и уже в сугробе. Головой немного приложился, боком, пальцы вот только… А так ничего, бывало хуже.
Ри задумалась, прикинула, сколько лет её собеседнику, и кивнула, мол, всё понимает, точно бывало.
— Помню, в универе мне чуть башку не проломили за длинные волосы… Месяц в больнице проторчал. — в его голосе прозвучала даже некая гордость, мол, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя.
— А всё-таки зачем ты на подножку полез?
— Хотел убедиться, что это точно туман.
— И как?
— Убедился. А знаешь, что это значит?
Ри пожала плечами, Дан тяжело вздохнул. Видимо, она попала по ушибленному месту.
— Значит, мы можем попробовать вызвать трамвай и играть в нём, пока едем через туман, понимаешь? Мы будем прямо внутри тумана — и в полной безопасности. Жаль, я гитару ребятам оставил. Можно было бы прямо сейчас проверить. — Тут Дан махнул больной рукой и снова охнул.
«Вот только этого мне и не хватало, — пронеслось в голове у Ри. — Вот счастье-то привалило! Он везде будет лезть, не думая о последствиях, а я буду бегать и везде его искать и спасать». Потом она подумала и вспомнила, что сама рассказала ему про заблудившийся трамвай и сама же потом чуть не осталась на заколдованной поляне и металась по ней в ужасе. «Да мы просто созданы друг для друга! Два идиота, готовых залезть в какую-нибудь задницу и посмотреть, что из этого получится», — подумала Ри, но вслух говорить ничего не стала.
— Кстати, я так и не понял, куда мы попали. Ну, то есть, Комсомольскую рощу я узнал…
— В моё детство мы попали, — вздохнула Ри. — В один очень счастливый день…
— Учти, второй раз я за тобой не полезу! Выбираться будешь сам, — сказала она, прибавив для убедительности пару крепких словечек.
— И не понадобится, — спокойно ответил Дан. Он стоял в дверях, здоровой рукой держась за кожаную петлю, свисавшую с поручня, и широко расставив ноги. Отстукивая ногой ритм песни, он собирался с духом.
Ри все эти эксперименты не нравились, ей хотелось поскорее вернуться домой, к Котлеру и недоделанному заказу, да ещё и в горле начало першить после прогулок по зимнему лесу, но заблудившийся трамвай мчал сквозь туман и не собирался останавливаться.
— Я созрел душой для светлых, светлых и прозрачных дней, — начал Дан. Слова, не искажённые туманом, звучали отчётливо, и на этот раз Ри узнала мелодию. Она уже слышала эту песню в той, прошлой жизни, задолго до того, как встретила Дана у дома Васильчиковых.
— Стал взор мой бел, как монашеская постель… — на последних словах он дал петуха и закашлялся.
Впрочем, даже четырёх строчек хватило для того, чтобы с туманом начало происходить что-то странное. Сначала он забурлил, закрутился сильнее обычного, и вдруг замер. Вытянутые щупальца, заплетённые причудливыми узлами, застыли, как морозные кружева на окне. А сверху на несколько секунд мелькнуло голубое небо.
Дан всё никак не мог прокашляться, и Ри побоялась, что он снова не удержит равновесие и упадёт. Трамвай, меж тем, затрясло, заскрежетали тормоза, и сноп искр промелькнул в окне. Ри с силой дёрнула Дана за руку и втащила в салон.
— Работает! Ты видела? Работает! — голос у Дана сел, и он говорил драматическим шёпотом.
Ри молча кивнула.
— Этой ночью попробуем с инструментами!
— А голос?
— Разберусь. Первый раз, что ли?
Трамвай замедлил ход. Замелькали за окном фонарные столбы и решётки Восточного моста. Ри не могла усидеть на месте, всё вертелась, пытаясь ухватить взглядом давно забытую панораму — берега с купами деревьев, широкую реку, здание Мелькомбината, давно поглощённое туманом.
Светило солнце, но по лужам на асфальте, по уходящим свинцовым тучам можно было догадаться, что дождь прошёл совсем недавно. Зелень на деревьях была ещё молодая, чистая, яркая; в жёлтых одуванчиках совсем не было видно травы. Майский день, именины сердца…
Трамвай остановился.
— Кажется, я понял, когда мы попали, — мрачно сказал Дан, и Ри показалось, что он опять постарел — не так сильно, как после концерта, конечно, — но лет на пять точно. — Может, ты просто подождёшь меня здесь?
— С чего бы? Там что-то плохое? Что-то отвратительное?
Дан замотал головой.
— Там мой самый счастливый день.
Ри почувствовала острый укол обиды в груди. И ещё немного — ревности.
— Ничего такого, правда. Я тебе потом всё расскажу. — На последних словах голос у Дана опять сел, и последние слова были сказаны шёпотом.
«Точно дело в какой-то бабе», — подумала Ри и тут же одёрнула себя. Причём тут чужие женщины, если ей пока ничего не предложили? Вот предложат, тогда и стоит ревновать.
— Хорошо, буду тут.
Дан спрыгнул с подножки на потрескавшийся асфальт и побрёл к лестнице, спускавшейся по насыпи. Ри провожала его взглядом. Вот оно идёт, чьё-то счастье — тощее, помятое, с наметившимся брюшком и сединой в длинных посечённых волосах.
Она растянулась на скамейке и несколько минут бесцельно разглядывала потолок. В горле снова запершило, Ри закашлялась, с тоской представляя, как будет простуженная и разбитая корпеть над несчастным амулетом, когда вернётся домой.
Когда она встала, Дан уже скрылся из виду. Ей было очень любопытно, куда и зачем он пошёл, но и нарушать обещание не хотелось.
«Я только немного разомнусь и ничего больше, — убеждала она саму себя. — Только прогуляюсь по мосту, спускаться не буду».
Сперва Ри так и поступила: обошла кругом трамвай, пересекла проезжую часть, перешагнула через бордюр, отделявший её от пешеходной дорожки, прогулялась до середины моста. Из ниоткуда на проезжей части возникли автомобили, всё больше старенькие ВАЗы и «Жигули», но мелькнула и пара иномарок. На реке появилась гружёная песком баржа. Мужчина в бейсболке задел Ри плечом и принялся извиняться. Как и тогда на поляне, окружающий мир быстро заполнялся статистами. Ри стало не по себе.
«И всё-таки где он там?» — подумала она и быстро зашагала к лестнице. Она уже успела узнать места — спуск к старому кладбищу, которое среди неформалов называли не иначе, как «Сиреневый садик».
Налетевший порыв ветра принёс с собой знакомый аромат — тяжёлый, густой, приторный. Ри спускалась по ступеням, периодически останавливалась, чтобы полюбоваться разворачивающейся перед ней картиной — жёлтым, сияющим на фоне грозового неба полем одуванчиков, окружающим островок сиреневых кустов. Она надеялась разглядеть где-нибудь там Дана, просто удостовериться, что с ним всё в порядке, но никого не увидела.
Пока Ри шла по тропинке, она успела снова намочить и испачкать джинсы до самого колена. Солнце припекало, в кардигане становилось жарко, но в горле растопырил иголки средних размеров ёж, и она не решалась раздеться до футболки.
Дана всё ещё нигде не было. Ри подумала, что ошиблась, когда решила, что он отправился на кладбище, и стоит поискать его в коттеджном посёлке, но до островка сирени оставались считанные метры, а к посёлку надо было возвращаться, сделав немалый крюк…
Тропинка вела её в самую гущу мокрых кустов. Перед тем, как нырнуть туда, Ри вздохнула поглубже, как перед прыжком в ледяную воду, наклонила ближайшую ветку, тряхнула как следует, и решительно шагнула вперёд.
На голову ей тут же обрушился поток воды, волосы сразу отяжелели, по шее и лицу потекли за шиворот холодные ручейки. Капли, которые попадали на заколдованный кардиган, с шипением испарялись, едва успев коснуться поверхности.
«Надо будет попросить Нюсик связать к нему капюшон, — подумала Ри. — Или схему взять».
Миновав плотную стену кустов, она очутилась на небольшой полянке, заросшей молодой, ещё невысокой травой. В нескольких местах из земли выступали старинные поваленные надгробия. На одном из них сидела девушка в длинной чёрной юбке и чёрной блузке с широкими рукавами.
Ри посмотрела на неё, моргнула, протёрла глаза, снова посмотрела… И попыталась вспомнить, не бывала ли она в этих краях когда-то давно, ещё в прошлой жизни.
Дан стоял рядом с девушкой, спиной к Ри, и в его позе было что-то робкое, жалкое. При этом — Ри могла поклясться — он опять помолодел лет на двадцать. Это чувствовалось в осанке, в наклоне головы, в том, как оживлённо он размахивал руками. Голоса она не слышала, но по всему было похоже, что Дан пытается в чём-то убедить девушку, а она смотрит перед собой грустно и отстранённо.
Дан остановился, сел на край поваленного памятника рядом с ней, погладил по длинным тёмным волосам. Девушка повернулась к нему, тоже что-то тихо сказала, накрыла его руку своей. Дан, совсем молоденький, студент, наверно, склонился и осторожно поцеловал девушку.
Ри стиснула зубы и быстро, не обращая внимание на падающие ей на голову ледяные капли, стала выбираться из кустов. В груди всё горело огнём от обиды и ревности, и вместе с тем она ощущала ещё что-то. Та девушка была невероятно похожа на неё. Может, не как близнец, но как двоюродная сестра точно. И когда Дан говорил с ней, когда касался волос и целовал, Ри казалось, что всё это происходило не с незнакомкой, а с ней самой. И от этого было радостно и горько одновременно, будто её выбрали, позвали на концерт, будто с ней отправились на встречу приключениям не из-за того, какая она замечательная и привлекательная, а потому, что она походила на какую-то старую любовь, оставшуюся в «одном счастливом дне».
На обратном пути она уже не обращала внимание ни на сияющий ковёр из одуванчиков, ни на живописные облака, а густой приторный запах сирени теперь вызывал у Ри только тошноту.
«Может, надо было послушаться Дана и не ходить?» — подумала она, поднимаясь по разбитым ступенькам к заблудившемуся трамваю.
Оказавшись в салоне, Ри первым делом парой заклинаний высушила джинсы и обувь, и принялась отчищать грязь со штанин, не слишком, впрочем, успешно. Её клонило в сон, голова отяжелела, а по телу растеклась простудная слабость. Она снова растянулась на лавке.
Дан не возвращался.
«Что они там делают так долго? — вопрошала Ри в полудрёме. — Трахаются что ли? А, впрочем, плевать».
Ей хотелось, чтобы трамвай поскорее вернул её домой или хотя бы на Квадрат. А уж там она бы справилась и с простудой, и с неоправданными надеждами.
Ри провалилась в сон, а когда открыла глаза, Дана всё ещё не было. Она не знала, сколько спала — пять минут или пару часов, и от этого становилось страшно.
«Может, он решил остаться?» — размышляла она. Впрочем, ни Дан, ни та загадочная девица не показались ей особенно счастливыми, но что понимает в счастье одинокая женщина с призрачным котом?
Она снова задремала, а когда пришла в себя, заметила, что солнце стоит на месте, словно прибитое к небу. Ри вскочила, посмотрела в окно и увидела, как всё та же гружёная песком баржа ныряет под мост, а по тротуару идёт тот же самый мужчина в бейсболке.
Сердце бешено застучало, руки и ноги налились свинцом. Что, если она так и застрянет здесь вместе с трамваем навсегда, никогда не вернётся в свою заваленную хламом комнату, не увидит Нюсик, не поцапается с Ичкой?
Ри замерла, дожидаясь, пока перестанет кружиться голова, и наконец увидела Дана, спешащего к трамваю. Он всё ещё выглядел возмутительно молодо, и она даже обрадовалась, что встретила его взрослым мужчиной, а не в те времена, когда он был студентом. Впрочем, когда Дан был студентом, сама Ри, дай Бог, если перешла в шестой класс…
Едва войдя в салон, он обеспокоенным взглядом окинул её и тут же, в мгновение ока вновь из юноши превратился в сорокалетнего мужчину. И хотя таким он нравился Ри гораздо больше, ей стало обидно: для одних, значит, юношеский задор в глазах, а для неё — усталая тревожность?
Она громко чихнула.
— Похоже, ты совсем разболелась. Температуры нет?
Она пожала плечами. Не дождавшись более внятного ответа, Дан коснулся губами её лба.
— Пока вроде нет.
Ри так и подмывало прямо сейчас спросить, почему Дан пропадал так долго и что делал с той девицей, но роль простуженной страдалицы нравилась ей больше. Она грустно вздохнула, закашлялась и прикрыла глаза. Дан сел на лавку рядом с ней, предложил положить голову к нему на колени и поспать, что Ри не без удовольствия и сделала.
Она открыла глаза. Трамвай всё ещё летел сквозь туман, не сбавляя хода. Дан сидел, положив здоровую руку на горло, и то ли молился, то ли читал заговор. Слов было не разобрать, но по движениям губ было понятно, что это что-то короткое и повторяющееся. На Ри он не обращал никакого внимания.
Она прислушалась к своим ощущениям. Вроде бы в голове прояснилось, простудная слабость ушла, но это сейчас, пока она лежит на лавке. А что будет, когда придётся встать?
— Проснулась? — Голос Дана звучал звонко и даже молодо, будто ничего и не случилось. — Ты как? Получше?
— Вроде ничего, — ответила Ри и заметила про себя, что говорит сильно в нос. — Получше. Мы больше не останавливались?
Дан покачал головой.
— Тебе подруга ничего не говорила, не объясняла, как его остановить?
— Не-а. Ничего.
С «получше» Ри, конечно, погорячилась. Нос почти не дышал, и говорить что-то длинное и осмысленное не получалось. Она перебирала в памяти все знакомые заговоры, но не смогла найти ничего подходящего на случай простуды.
— Может, надо как в маршрутке, сказать, где нас высадить? — продолжал рассуждать вслух Дан.
Ри пожала плечами. Сколько она помнила, в кабине водителя никого не было, и просить было некого, разве что попытаться уговорить сам трамвай. Только как?
— Я пойду, попробую с ним договориться.
Она нехотя села, и простудная слабость тут же охватила её, и за тем, как Дан идёт к кабине, Ри наблюдала, словно через толщу воды. Вот он остановился и принялся что-то втолковывать пустоте, оживлённо жестикулируя здоровой рукой, а трамвай то замедлятся, то снова набирал ход в такт его движениям. Вот он пропел короткую фразу — с тем же результатом. Вот до Ри донеслись строчки из детского стишка:
— Глубокоуважаемый Вагоноуважатый! Вагоноуважаемый Глубокоуважатый! Во что бы то ни стал Мне надо выходить…
«Идиот! Что же он опять делает!» — подумала Ри и тут же поймала себя на мысли, что знает, как остановить трамвай в нужном месте.
— Стой, не так! Не те стихи! — крикнула она Дану. — Надо вот это! «Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон!»
Трамвай замер, прислушиваясь к её словам, и Ри оставалось только надеяться, что он не примет её прононс за издевательство и не умчит их к чёрту на рога.
— Отвези нас к Нюсик, пожалуйста!
Раздался звонок, заскрежетали невидимые рельсы, вагон качнулся, словно куда-то нырял, и через пару минут в окнах замелькали не белые щупальца тумана, а освещённые рассветным солнцем деревянные домики.
— Вот не думала, что ты до такого опустишься, — сказала Нюсик и взглядом показала на комнату, где, сидя за столом, дремал Дан. На кухне шипел чайник, сонная хозяйка дома доставала из буфета консервы и банки с травами. — Все бабы котов увечных подбирают да собак, а ты увечного мужика притащила!..
Ри пожала плечами. Во-первых, после того, как они в пять утра подняли Нюсик громким стуком в дверь и в окно, та имела полное право высказать вообще всё, что думает про своих подруг, их мужиков и ранние побудки. Во-вторых, у неё страшно першило в горле, и нос почти не дышал, так что ответить что-то разумное и аргументированное возможности не представлялось. Она гипнотизировала чайник в надежде, что под её взглядом он закипит быстрее.
— Ну вот на кой он тебе? Ещё и пьющий небось. Ты либо сама с ним бухать начнёшь, либо будешь той противной тёткой, которая ищет своё сокровище по кабакам и кидается на всех, кто подойдёт к нему ближе, чем на десять метров.
— Нюсик, ты всё не так поняла…
— Да куда уж мне! Вломились с утра, чуть свет не срамши, в обнимку. Оба помятые, мокрые, от обоих пивом несёт. И ещё просите поскорее разобраться с вывихнутыми пальцами, потому что этому раздолбаю, видите ли, они нужны здоровыми сегодня! Ну ты ж музыкант, ну ты и береги руки! Или сам заговаривать научись, а не буди порядочных людей…
Ри тяжело вздохнула и опустила плечи.
— Извини. Это была плохая идея — притащиться к тебе так рано… Просто понимаешь… — Ри закашлялась. — Понимаешь, это всё из-за меня…
— Он из-за тебя подрался что ли? Ещё лучше. Он ещё и дерётся! — Нюсик высыпала в заварочник две ложки зверобоя и замерла, видимо, прикидывая, что ещё надо добавить в чай.
— Ты правда всё не так понимаешь. Я обязательно всё расскажу, только не сейчас, попозже.
Из носика чайника вырвался густой клуб пара. Ри подхватила его и поставила на пробковую подставку для горячего.
— А теперь скажи, чем помочь. Может, чашки отнести?
— Она что, и правда ветеринар? — спросил Дан.
Они сидели на крыльце дома Нюсик. Дан баюкал замотанную руку.
— Правда, — грустно сказала Ри.
— Это многое объясняет.
С полчаса назад её подруга, вооружившись медными пятаками, куриной косточкой, посеревшим от времени бинтом и тетрадкой с заговорами, принялась вправлять Дану пальцы. Она даже честно предупредила, что будет больно, но действовала так жёстко, что Ри не выдержала, и ушла на кухню ставить чайник. Дан вивисекцию вытерпел молча, только опять постарел лет на десять.
Когда Ри вернулась, Нюсик уже заматывала ему руку, подкладывая между слоями бинта медные пятаки и приговаривала:
— Хоть один потеряешь, голову отгрызу.
Дан в ответ на это только болезненно морщился.
— Через два часа снимешь повязку.
— А играть когда можно будет?
Нюсик посмотрела в окно, потом на часы, что-то посчитала на пальцах и, наконец, ответила:
— После обеда можно.
Чай Ри всем разливала сама, боялась, что Нюсик плехнёт или насыплет им в чашки какую-нибудь гадость, отворотное зелье или что похуже. Она впервые видела подругу такой рассерженной, хотя не раз до этого вваливалась к ней под утро после очередных приключений.
И вот они прощались с Даном на улице. Он всё порывался проводить Ри до дома, а ей не хотелось, чтобы он знал, где она живёт. Пока они общались на нейтральной территории, Ри чувствовала себя в безопасности, а после того, как она увидела ту странную девушку в Сиреневом садике, она не могла решить, надо ли давать Дану шанс, или стоит ограничиться ещё одним полётом на заблудившемся трамвае. Да и предупреждения Нюсик казались ей не такими уж безосновательными.
Впрочем, извиниться за поведение подруги всё равно стоило.
— Слушай, я не знаю, что сегодня на неё нашло. Ну, на Нюсик. Она обычно грубая, конечно, но не настолько…
Дан погладил больную руку здоровой, улыбнулся своей фирменной беззаботной улыбкой и сказал:
— Она просто ревнует. Так бывает.
— Кого ревнует?
— Тебя. Ко мне. Вы же с ней близкие подруги?
— Ну да. Но причём здесь ревность?
— Вот, похоже, она и решила, что я как-то помешаю вашей дружбе.
— А ты помешаешь?
Дан пожал плечами, мол, зачем. Чаша весов, на которой Ри взвешивала их шансы на дальнейшие отношения, качнулась в его сторону.
— Так ты придёшь к нам на репетицию?
Ри тряхнула головой. Оказывается, пока она рассуждала про их с Даном совместное будущее, он её о чём-то спрашивал.
— Ты прослушала, да? Я говорил, мы в шесть договорились с ребятами про репетицию. Попробуем разогнать туман. Ты к нам придёшь? Или встретимся ближе к полуночи на Квадрате?
— Приду, обязательно.
— Тогда, — Дан поцеловал её в макушку, — до вечера. Буду ждать.