Художник, что рисует…

Глава 28

До этого момента, мы как-то не касались того, в чем состоит дар Яны. То есть она еще в один из первых дней упомянула о том, что кое-какие способности, едва дотягивающие до необходимого минимума, у нее имеются, но на этом все и завершилось. Я не настаивал, считая излишним лезть в душу девочки, а она, казалось, забыла об этом. Впрочем, тогда действительно не было особенной возможности, да и желания вспоминать о том. Первые дни она переживала о том, что произошло с нею, в приюте, затем отправившись на курсы английского, большую часть времени отдавала ему. Да и в том доме не было ничего, к чему она могла бы приложить свои таланты. К тому же, мне не хотелось настаивать на том, чтобы она раскрылась передо мною. Рано или поздно это наверняка должно было произойти, и лучше, если бы первый шаг в этом направлении исходил именно от нее.

Выйдя из снятого нами номера, мы спустились к берегу моря. Здесь ближе к постройкам, была проложена пешеходная дорожка, собранная из небольших прямоугольных плиток. Вдоль нее находились лавочки для отдыха, имелось несколько небольших кафе или ресторанчиков, большей частью расположенных на открытых площадках и снабженных большими пестрыми зонтиками, укрывающими скорее от солнца, чем от дождя. Разговор, касающийся дальнейших планов на жизнь, как-то сам собой перешел на мои способности. Ну и я решил показать, в чем они заключаются.

Сойдя с облагороженной пешеходной дорожки, мы отправились ближе к морю. Почему-то именно сейчас, здесь не было ни единого отдыхающего, и потому мы прогуливались по кромке прибоя, в совершенном одиночестве. Это было мне только на руку, и потому переключившись на особое зрение, я тут же обнаружил в песке, довольно крупную золотую цепь с каким-то камешком, похожим на вытянутую каплю. Вообще, пляж, на котором мы сейчас гуляли был достаточно чистым. Например я не вообще не видел у поверхности песка ни единого осколка стекла, да и пробки от бутылок, буквально усеивающие пляжи Оаху, здесь встречались очень редко. Все это говорило о том, что пляжи регулярно очищают от мелкого мусора оставляемого туристами. И я даже как-то видел, как подобное происходит.

На пляж загоняется небольшой тракторок, снабженный довольно большим захватом, похожим на картофелекопалку, и с ее помощью просеивается песок, примерно на глубину десяти-пятнадцати сантиметров, удаляя с поверхности весь оставленный на побережье мусор. Но опять же, если этот агрегат и убирает часть мусора, то это касается только поверхности пляжа. Песок же имеет такую способность, что вещи попавшие на него, под действием собственной массы, и каких-то внешних факторов, со временем уходят достаточно глубоко от поверхности. И если вовремя их оттуда не убрать, то уже через несколько дней, они могут оказаться недосягаемыми для пляжного уборщика. Поэтому, даже сейчас, вроде бы чистый, и избавленный от посторонних включений у поверхности песок, на более глубоких уровнях представлял для меня настоящий Клондайк, заполненный всем, чего только может пожелать душа искателя кладов.

Остановившись, над находкой, я привлек внимание Яны, и вскоре в моей руке оказалась довольно занимательная вещица, состоящая из довольно крупных золотых звеньев цепи и блестящего ярко красного камешка размером с большой палец взрослого мужчины.

Яна с удивлением рассматривала переданную ей цепочку, удивляясь моей находке, я же шагнув в сторону, не особенно напрягаясь вытащил из-под поверхности песка с десяток монеток разного достоинства собранных в округе и подойдя назад показал ей их своей подружке.

— А можно… — Яна на мгновение замешкалась, путаясь в подоборе слова, чтобы не ослаблять знания полученные в Австралии, мы старались объясняться именно на английском. Я поняв, что она хочет сказать, покачал головой в отрицательном жесте, и увидев наворачивающуюся обиду, постарался разъяснить причину.

— Понимаешь, дело в том, что эта цепь даже на первый взгляд довольно ценное изделие. Следовательно, о ее потере, скорее всего, было указано в ближайшем полицейском участке. При этом далеко не факт, что это заявление было оформлено именно как потеря. Вполне возможно, что было заявлено о краже изделия. Тут скорее сработала надежда на то, что если потерянную вещь искать никто не будет, то на украденную обратят большее внимание. Другими словами, если кто-то увидит эту цепочку у тебя на шее, вполне могут назвать воровкой, и доказать что это не так, будет довольно сложно. Поэтому, лучше не использовать найденные вещи для собственного употребления, как бы этого не хотелось. Я обычно сдаю их скупщикам. Есть люди, которые принимают золото, пусть и не давая за него полную цену, но и не спрашивая где я его взял. Меня это вполне устраивает. А камни, если таковые попадаются, можно вполне официально продать в торговый дом «Картье» представительства, которого есть практически во всех крупных городах. Там, как раз скупают по вполне приличной цене, опять же не спрашивая документов владельца.

— Я поняла. Конечно жаль терять такую красоту, но свобода дороже. Я тоже хочу тебе кое-что показать. Правда, мои способности совсем небольшие, но я просто хочу, чтобы ты о них знал. Я могу поддерживать жизнь растений, давать им чуточку энергии для большего роста, или сохранять их свежесть на более долгое время. После седьмого класса, я летом работала в цветочном павильоне, Подпитка букетов, давала возможность того, что они казались только что срезанными несколько дней, в то время, как без подпитки их хватало на сутки. Только благодаря этому, наш магазин перевыполнил план и нам дали за это большую премию. В этом году я тоже хотела поработать в магазине, но то, что произошло потом…

Девочка, видимо вспомнив недавние события, присела на корточки, а затем и вовсе на песок пляжа и, закрыв руками лицо расплакалась. Приобняв ее за плечи я постарался успокоить ее и сам того не ожидая услышал ее историю.

— Все началось со смерти мамы. Как же я уговаривала ее бросить эту работу, и найти что-то, чтобы было полегче. В конце концов, я уже не маленькая девочка, и вполне могу тоже устроиться на работу, тем более, что мне уже предлагали место в цветочном павильоне, где я работала прошлым летом. Пусть я не слишком сильна магически, но способности-то у меня есть, и только из-за них, в прошлом году, цветочный магазин перевыполнил план. Но мама была против. Хотела, чтобы я закончила десятилетку и поступила в институт.

Отец? Да кто его знает, где этот отец. Пока я была маленькой, мама рассказывала сказки о том, что тот погиб на войне. А когда чуть выросла, и случайно увидела в мамином паспорте печать о расторжении брака, то сразу стало понятно, что если война и была, то она привела именно к разводу. Но я не жалею. Вернее жалею, конечно, но не то, что у меня нет отца, а именно маму. Потому что ей трудно одной. Правда в последнее время, я почувствовала, что у мамы кто-то появился. Мы женщины, всегда это чувствуем. И я была совсем не против этих отношений. Главное, чтобы он нравился маме, а я даже была согласна называть его папой, если конечно он захочет этого. Впрочем, все это уже в прошлом.

В этом году, экзамены в школе проходили, по какому-то эксперименту. То есть в конце года, вместо четырёх экзаменов, как это было для восьмых классов в прошлом году, мы сдавали два. Да и те были больше похожи на обычные контрольные. То есть это был диктант по русскому языку, и письменная математика. Ничего сложного. А вот после сдачи было весело. Оказывается, об этом всех родителей предупреждали под роспись еще вначале года. Предупреждали о том, что если учащиеся не набирали среднего балла по всем предметам в 4,5, то продолжение учебы в девятом классе именно в нашей школе, будет ограничено. Именно поэтому было сокращено количество экзаменов. Решили, что ученики будут больше времени отдавать учебе, стремясь получить полное среднее образование. Разумеется, в начале учебного года на это мало обратили внимания, решив, что за год все изменится. Однако же все осталось по-прежнему, и как итог из трех классов по более тридцати учащихся в каждом, были сформированы всего два по двадцать четыре человека. Остальным было предложено поступать в ПТУ, техникумы, или попытать счастье в других школах, потому что в эксперименте участвовали всего три школы нашего города. И как бы я не отбрыкивалась от этого, ничего не изменилось. Наоборот, мама даже радовалась тому, что я иду в девятый класс, и самостоятельно заработала право продолжить учебу в нашей школе.

Впрочем, в итоге я согласилась, но надеялась, что хотя бы месяц смогу поработать в цветочном магазине. Но и здесь меня ждал облом. Вначале, сразу же после экзаменов, тех кто прошел по конкурсу и был зачислен в девятый класс отправили на практику, в СадВинСовхоз «Алмазар». Есть тут у нас такой, выращивающий яблоки и перерабатывающий их в соки и вино. Вино так и называется «Алмазар», говорят жуткая кислятина, но шибает хорошо. Стоит один рубль четыре копейки, и разбирается моментально местными алкоголиками. На практике мы в основном и занимались тем, что собирали падалицу и отправляли ее на винзавод. Через две недели, к концу месяца вернулись обратно в город, и тут мама огорошила меня заявлением, что ей удалось достать путевку в пионерский лагерь «Солнечный». В принципе место неплохое, в горах, километрах в двадцати от города. Но подобное было интересно в двенадцать-тринадцать лет, но никак не сейчас, когда мне уже пятнадцать. Но в принципе, увидев некоторые изменения в доме, я согласилась с мамой. Похоже, она налаживала отношения со своим сердечным другом, и потому решила, что в мое отсутствие сделать это будет гораздо легче. И я поехала в лагерь.

Обычно мама, в прошлые разы, когда я отдыхала в пионерских лагерях, приезжала каждую неделю. В этот раз первая суббота была пропущена. Впрочем, я вполне готова была ее понять, и потому особенно не обиделась на ее отсутствие. Но когда то же самое произошло и на следующей неделе, я обеспокоилась тем, что же могло произойти?

Кинувшись к начальнику лагеря, попросила у него разрешения позвонить домой, узнать все ли в порядке. Но как оказалось, моего появления уже ждали люди приехавшие сюда, чтобы сообщить горестную весть. По словам женщины, которая находилась в кабинете начальника лагеря, произошла трагедия.

Это сейчас, когда прошло уже три месяца, я все это воспринимаю как-то если и не спокойно, то осознавая, что уже ничего исправить нельзя. А тогда, я просто не верила ничьим словам, и готова была перегрызть любому глотку, или разорвать на куски, только из-за неосторожного слова, отпущенного в мою сторону.

Как оказалось, на заводе, где моя мама работала сменным мастером, произошла разгерметизация пятидесятитонной цистерны с серной кислотой. И мама, а с нею еще около десятка человек, просто исчезли растворившись от хлынувшей в цех кислоты. И хотя меня уверяли, что их смерть была мгновенной, и они ничего не успели почувствовать, я этому мало верила. Да и по большому счету, для меня это было слабым утешением. Еще более худшим известием, стало то, что, так как я пока еще несовершеннолетняя, то до восемнадцати лет, мне придется жить в Детском Приюте №**, расположенном на левом берегу нашего города. Можно сказать прямо напротив моего дома. Оказалось, что иметь способности, еще не основание для того, чтобы тебя определили в Детский дом, предназначенный для одаренных. А я, увы, не проходила по нижней планке, и одаренной не считалась. С другой стороны, кто знает, какие порядки той организации. Хотя и говорят, что об одаренных заботятся гораздо лучше, чем о простых детях, но, тут наверное большую роль играют сами воспитанники, в чем я убедилась с первого дня.

Самым обидным для меня стало то, что родная сестра матери, всю жизнь, рассказывающая о том, что очень бы мечтала иметь такую дочь как я, тут же нашла причину, и отказалась от моего удочерения. В итоге, после недели проведенной в нашей квартире, меня отправили в детский дом. Тетушка, нагрузившись всем, до чего только смогла дотянуться в нашей квартире, уехала в Ташкент, сетуя на то, что ее муж инвалид, сын женат и с семьей живет вместе с ними, и для меня там места просто не находится. Для меня не нашлось, а вот для вещей взятых из нашей с мамой квартиры, которая, к моему удивлению, оказалась всего лишь служебной, то есть принадлежащей заводу, на котором трудилась моя мама, место, разумеется, нашлось.

Квартира тут же была сдана в пользование очередному претенденту на жилье, а меня уверили в том, что по выпуску из детского дома, по достижении мною восемнадцати лет, меня, по закону, обязаны обеспечить жильем.

Первая неделя, называемая карантином, была, пожалуй, самой легкой из всех, что я провела в приюте. Повезло еще в том, что я попала сюда летом, и потому большинство обитателей разъехалось до пионерским лагерям, санаториям, а некоторые воспитанники из профтехучилищ находились на практике. Я же проходила медицинскую комиссию, как-то вживалась в распорядок дня, под руководством нескольких знакомых девчонок, с которыми когда-то училась в одной школе, а с одной даже в одном классе, и привыкала к местным особенностям.

А еще, меня старательно, но ненавязчиво подводили к тому, что в приюте нет девственниц, и что рано или поздно, и мне придется с этим распрощаться. И тут ничего не поделаешь. Если не захочешь пойти на это добровольно, то все равно пройдешь через это, но уже принудительно. Вначале, я воспринимала все это как местные страшилки, ведь по сути здесь постоянно присутствовал кто-то из взрослых. Даже по ночам делались обходы. Воспитатели могли наведаться в спальню в любое время, включить свет, проверить, чем занимаются воспитанники. В общем, контроль был, как мне казалось постоянным, и я просто не представляла себе, как подобная мерзость была вообще возможна в этом месте.

И, тем не менее, это произошло. И самым ужасным во всем этом оказалось то, что одним из моих насильников, оказался один из воспитателей, участие которого в этом я не могла даже себе представить. В отличие от остальных, он был всегда безукоризненно одет, отглажен, причесан, очень культурен в разговорах. От него никогда нельзя было услышать грубого слова и уж тем более мата. В общем, во всех сторон это был образец мужчины. Ровно до того момента, как однажды ночью, в спальне не зажегся свет, а меня подхватив за руки и за ноги, не распяли на круглом столе, стоящем в нашей спальне, накинули на мне на голову ночную рубашку, а Равшан Нургалиевич, в это время уже пристраивался у моих ног. Стоило мне только закричать, как именно он посоветовал прикрыть мое лицо подушкой, чтобы не создавать лишней паники.

Он пережил мой позор недолго. Уже на следующий день, во время утреннего построения в спортивном зале, на него упал тяжелый светильник, оторвавшийся от крепления на потолке, и угодивший ему прямо в голову, разумеется не без моей помощи. Следующей была одна из тех сучек, что держала меня за руки, и нашептывала скабрезности, в то время, как воспитатель занимался своим делом. Я просто сделала так, чтобы один из проводов, упал на душевую лейку, под которой она принимала душ. Ее вой продолжающийся целую вечность, слышал, наверное, весь приют. А электрик, который так любил закрывать электрощит на замок, находился в это время уже дома. Так что пока что-то сумели предпринять, было уже поздно. Последним был один из приютских, года на два старше меня. Я просто подловила его в подвале, куда скидывали старую мебель, огрела табуретом по голове, а затем связала и отрезала его поганый отросток. Он очнулся как раз в тот момент, когда я запихивала его ему в рот. Остальные четверо избежали своей участи, потому что разъехались по летним лагерям, и добраться до них не получалось.

Разобравшись с тем, кого нашла, выскочила из подвала, и помыв руки в дворовой колонке, просто вышла за пределы приюта, добежала до железнодорожной станции и сев на электричку уехала в Ташкент. Была небольшая надежда на то, что тетка, пусть не приютит, но хотя бы снабдит деньгами на первое время. Или хотя бы подскажет, что же мне делать дальше. Все же родная сестра матери, и я прекрасно ее понимаю. Ютиться в двухкомнатной квартире двумя семьями та еще война, а тут еще я со своими проблемами.

Увы, надежды не оправдались. Во-первых, меня ссадили с поезда уже в Пулат-Куювчи, то есть я успела отъехать всего на десять километров от Чирчика. Не денег, ни документов у меня не было, и потому остальной путь пришлось идти на своих двоих. Хорошо, хоть был август, и можно было не опасаться замерзнуть или остаться голодной. Разумеется, из еды, были доступны в основном фрукты, и овощи, но и это было огромным плюсом. В Ташкент, я добралась к вечеру третьего дня. Но тут же была изгнана, с угрозами вызова милиции, стоило мне только постучать в дверь.

Как оказалось, последний из моих насильников выжил, и уже дал показания против меня, разумеется не упомянув, что именно он до этого принимал участие в надругательстве надо мной. В итоге, милиция, тут же объявила меня в розыск, а тетушка была первой, кого предупредили о том, что я преступница, и что меня разыскивают за покушение на убийство. И я встала перед выбором. Либо сдаваться на милость органам правопорядка, или, покончить с этим раз и навсегда. Тем более, что другого выхода я не видела. Это сейчас, можно переночевать на улице, и съесть сорванное яблоко, а что делать зимой? Сдаваться в милицию и добровольно садиться в тюрьму? Уж лучше так…