В Каргапольском районе эту семью знает каждый. О ней говорят на всех слетах и пленумах, о ней рассказывают пионерам и школьникам, и в рассказах — гордость за семью, уважение…
И вот я в гостях у них, и мы тихо беседуем. И беседа наша уже долгая, терпеливая. И мы все обсудили, даже поспорили. А спор вышел из-за семейного воспитания. Я сказал, что родители теперь очень заняты, — они то на ферме, то в поле, то на покосе, — и все обязанности сразу упали на школу. Она, мол, и детей наших учит, и профессию выдает, она и нравственно закаляет. Одним словом, школа, как мать родная. И даже лучше матери, лучше отца, потому что те на работе все время, а за ребенком нужен глаз да уход. Но хозяйка дома, Агния Ивановна Шитикова, была со мной не согласна. И чтоб не расстроить гостя и не обидеть, она то чаем угощает, то стряпню на стол ставит, то вдруг начинает опять вспоминать. И это, последнее, мне дороже всего.
— У человека все от семьи. Да, да, от родителей. Каковы корни — такое и дерево. И эти корни — школа наша, фундаменты. Что написано на роду, то и сбудется.
— А если разные обстоятельства?
— Они для слабых, а мы же — сильные. Да и отцовская кровь всегда пережмет. У нас отец был вечный колхозник: с утра до вечера все с коровками да с лошадками. Жаль — пожить не пришлось. Такую вынес войну и до дома вернулся, но потом осколки в теле зашевелились — беда. А один вышел в сердце, отнял дыхание. И мама наша — тоже сельская, деревенская. И я в колхозе навек прописалась. И муж со мной, Александр Максимович. И сыновья наши — тоже в родном колхозе. А куда ж им, коли родители… Вместе вили гнездо, так зачем разорять.
— Значит, сыновья в колхозе потому, что папа с мамой колхозники?
— Потому, потому? — Она смеется, отодвигает шторку и щурится. Глаза ее меня поразили. Они далеко под бровями упрятаны, а сами добрые, мягкие, с какой-то луговой синевой и лукавинкой. И голос тоже тихий, располагающий. Таким бы голосом с детьми разговаривать да больных людей утешать. И во всем доме — такая же тишина « размеренность. И везде слышится чуткая женская рука и порядок. Как хорошо здесь, как отдыхает душа! Как далеко отсюда до шумного тесного города. И как близко до леса, до неба, до весенних полей.
На полу у хозяйки — домотканые половики и мягкие коврики. Это — гордость ее, главное украшение. Она на них часто поглядывает. И вот вспыхнул в комнате солнечный луч, и узоры на полу тоже вспыхнули. Как будто встрепенула перьями какая-то южная птица. А может, цветы на пол бросили.
— Как горят-то, Агния Ивановна!
— Эти половички дорогие, фамильные. Да и муж мой Александр Максимович сильно уважает их, бережет. После свадьбы с ним заводили, потому и фамильные… Он был скотником у меня, а я — дояркой. И теперь тоже вместе работаем. У нас на центральной ферме десять семейных пар.
— Это хорошо, когда вместе муж и жена…
— Ну как же! Муж — за гуж, а жена — за другой, вот и телега поехала. Вначале, правда, удивлялись над нами — как это, Агния? И дома вместе и на работе вдвоем. Не надоело, мол? Нет, говорю, не надоело еще, и вам тоже советую…
— Ну и как, не послушались?
— Почему же, послушались!
— Я уж говорила, что семейных много у нас. Есть и передовики, знаменитые. На весь район знают Лидию Викторовну и Евстафия Корниловича Челпановых. Не отстают от них и Раиса Александровна и Александр Федорович Ленковы. Они, как и я, — на откорме телят. А семьей — хорошо! А мне и муж помогает, и сыновья. Вот видите: каковы корни, такое и дерево. — Она смеется и смотрит мне прямо в глаза по-матерински доверчиво и тепло.
— Значит, школа здесь ни при чем?
— Вы опять за свое? — Она смеется еще громче и заразительнее и сразу в комнате еще светлей, еще солнечней, у ней какой-то особенный смех. И вдруг делается серьезной, задумчивой.
— Я уверена, что крестьянское дело — потомственное. Что в крови у нас, то и сбудется. Лишь бы спокойней была душа.
— Но ведь бросают землю, уходят… А теперь и заработок, и жилье, и все удовольствия, а все равно бегут на асфальт.
— Бегут, бегут, да не все. И не надо плакать сильно да уговаривать. Вы видели, как хозяйки веют зерно?.. Наберут полный тазик, половичок в оградке расстелят и приподнимут тазик, а остальное все ветер сделает. Весь мусор, все легкое в сторону отдует, а налитое зерно упадет. Так и наше дело-то. Настоящий хлебороб на асфальт не поедет. Какие бы ветра его ни раскачивали. Он от земли — никуда… — и замолкает. А я опять перебираю ее дипломы и Почетные грамоты, подолгу разглядываю наградные значки и медали. Потом бережно перекладываю на ладонь орден Трудового Красного Знамени.
— Когда получили?
— Четыре года назад. Весной получила. Хороший был подарок к Первому мая! Наградили как передовую телятницу за полную сохранность да за привесы. И все возле меня собрались, а я разревелась… Вчера вот тоже расстроилась и даже ночью не спала. — А почему?
— Получилось дело печальное. Группу свою сдала — рассталась с питомцами. Было у меня шестьдесят телят четырехмесячного возраста. Шестьдесят набирала — шестьдесят и вернула. А привыкла к ним — прямо с болью рву. Как повели их от меня, они и замычали — уревелась я, прямо спасу нет. А зоотехник Банников Анатолий Трофимович поднял голову и хохочет: чего, мол, глупая, распустила себя. Другие будут телята — какая разница. А я ему: «Другие будут, да не такие. Легко тебе хохотать». — Агния Ивановна тяжело вздохнула и ушла в себя. Но не прошло и минуты, как вдруг засуетилась и заспешила на улицу.
— Пойду Марте брошу сенца да попою, попроведаю. А вы пока карточки посмотрите, полюбуйтесь на Шитиковых. Ох и не баские все, неприглядные. Да я шучу, я шутейно все. — Она смеется и подает мне большой конверт с фотографиями. И вот скрипнула дверь — я остался один. И опять поразила меня тишина. Она и в доме, она и на улице. И только солнце, уже теплое и апрельское, так и ходит по стенам, по окнам, по моим фотографиям. Оно и в глазах у меня, оно и на шторах, и мне опять хорошо, удивительно, как будто приехал домой, к родной матери. Наверно, так же хорошо здесь ее мужу и детям, и самой ей. А ведь пора бы ей и соскучиться и пора бы затосковать по каким-то дальним дорогам и большим городам, ведь мне рассказывали, что даже в отпуск не уезжает, — то в семье, то на ферме. Но почему? Отчего? Какую силу носит в себе эта женщина, какую уверенность? Какое терпение таится в душе у ней? Ведь выпадали же ей годы трудные и очень тяжелые. Она и сама мне рассказывала, как переживала первое время, как мучилась… А что сравнится с этим мучением, если каждый теленок для нее, как дитя… А началось это еще пятнадцать лет назад. Тогда вызвал к себе доярку Агнию Шитикову заведующий фермой Геннадий Ефимович Сазонов и сказал ей добрым, доверительным голосом: «Выручайте всех, Агния Ивановна. В профилактории у нас плохо — работать некому, сильный падеж. Давайте переучивайтесь на телятницу…» А легко сказать — переучивайся. Особенно тяжело, когда начинается массовый растел. Трудилась вместе с телятницей Зоей Мальковой. Та ей первое время все подсказывала и советовала, а потом ученица перегнала свою дорогую учительницу. За эти пятнадцать лет было только четыре несчастных случая, да и то не по ее вине — приняла больных и застуженных телят. Как она тогда переживала, как плакала! Поила их настоем из богородской травы, разные припарки делала, не помогло. Даже ветврач не помог. Вот и годы прошли, а она помнит те дни до каждой минуты. Большое горе не забывается… Но откуда в душе у ней столько жалости, сострадания?! И столько любви к семье своей и профессии?! Ее часто приглашают в Каргапольскую школу выступать перед старшеклассниками. И там она говорит о работе своей с таким же волнением, как будто о муже своем или детях. Да и сама работа для нее, точно продолженье семьи…
Да, муж — за гуж, а жена — за другой, а дети — за третий! И здесь, с детьми-то, совсем на высоте наша Агния Ивановна. Сейчас говорят в колхозе имени XXII съезда КПСС о целой династии Шитиковых. Слово-то какое большое — династия! А ведь все правильно, все о них…
Старший сын Геннадий еще мальчишкой ездил на тракторе. С пятого класса знал все автомашины. Даже отца подменял и работал самостоятельно. И комбайн водил хорошо, еще в школе получил права на вождение. Он и в армии был механик, водитель танка, благодарственное письмо за него высылало командование, а потом пришел из армии — и колхоз доверил ему мощный «Кировец»… А вот у среднего, Саши, вначале было училище. Зато два года назад он вернулся в родной колхоз с дипломом об окончании. Да, и вернулся по назначению выпускник Кособродского СПТУ-6 Саша Шитиков не один, вместе с другом Володей Осетровым. И сразу молодые окунулись в работу. Дали им новенький трактор ДТ-75 и закрепили за опытным наставником Николаем Степановичем Порциным. И не подвел Саша свою славную трудовую династию. А сейчас он в армии и часто пишет в письмах о том, что соскучился по своей бригаде, по своему трактору…
Скрипнула дверь — то вернулась хозяйка. Она пришла усталая, разрумянилась на ветру. Хозяйство у ней в ограде большое — корова Марта да телочка Майка — полуторница, да куриц табун, да две свиньи, два поросенка. Семья пообещала колхозу сдать на закуп три центнера мяса. А в 1980 году телочку сдали — она вытянула на пятьсот восемнадцать рублей. А за это колхоз им помогает сеном, кормами. А телочку ей дают каждый год как награду — за полную сохранность в группе, за большие привесы.
— Устала, Агния Ивановна?.. А я вот все сижу, о вас думаю. Как же вы детей так хорошо воспитали.
— А мы и не воспитывали. Просто жили честно да честно работали, вот они и повторили родителей… Сейчас уж старший у нас женился, отдельно живет. У Саши тоже невеста есть — наша дорогая Катя Неволина. Бог даст, поженятся, а наше дело со внуками. А у нас и младший, Андрейка, — тоже все время у трактора. Где-то к отцу убежал на ферму. Он сегодня силос подвозит на своем «Беларусе», а Андрейка — в кабине…
— Значит, будет колхозник?
— Ну как же — ожидаем. Будет тракторист у нас Андрей Шитиков. Правда, дожить еще надо да школу кончить. У нас и дочка есть и тоже рядом — в деревне. Работает лаборанткой на маслозаводе наша Зинаида Александровна. Она — комсомолка передовая, а Геннадий уже — член партии… Да вы смотрите на фотографиях — все видно, не скроешь… — И я опять смотрю на мужа ее Александра Максимовича, и на Сашу с Геннадием, и на Зину с Андрейкой — самых младших из Шитиковых. А хозяйка изучает меня глазами, и в них какой-то вопрос. Наконец, не выдерживает:
— Ну как — хорошо мы живем?
— Хорошо, замечательно!
— А будем еще лучше. Вот вернется Саша из армии и соберется вместе семья…
— А если в город уйдет?
— А зачем ему город-то? Зачем рушить наши крестьянские понятия. Да и зачем от своего счастья отказываться. Вот придет скоро, поженится, будет свое хозяйство — своя квартира, коровка да куры, да уточки — тогда зачем ему уезжать. Пусть сам город к нему приезжает, пусть сдут к нам за продуктами. Я вот так понимаю. Так учили родители…
— У вас и сейчас ученики есть?
Она поглядывает на меня и смущается. И на лице румянец — то ли от волнения, то ли от вопроса моего, то ли все еще от улицы.
— Есть, конечно, ученики. У меня ведь — тридцать два года колхозного стажу. И многих за эти годы выучила. А теперь у меня и Вера Ларюшкина, и Зоя Андреева, и Клава Осипова, и… Ну хватит, поди? Да какие они ученики. Они уж меня обгоняют. Им и за классность деньги дают, и за привесы сверх нормы. У нас ведь много за месяц выходит. В два раза больше, чем у любого городского токаря, слесаря…
— Вот и поздравляю вас!
— А с зарплатой нечего поздравлять. Мы вон — ферма наша — план первого квартала досрочно выполнили. В честь XXVI съезда партии так поработали! А теперь держим курс на то, чтобы получить сто телят на каждые сто коров. И ко всем животноводам области обратились с этим призывом. Правда, покоя не знаем. Слово надо держать…
А потом мы опять сидим друг против друга, и она вспоминает, а я все слушаю, слушаю. Приходит вечер, и поселок зажигает огни. И они горят, веселые, голубые, зеленые, и я выхожу на крыльцо, и мне опять не хочется уезжать отсюда, как будто я в родной семье побывал и вот сейчас стою и надо прощаться. И она тоже стоит, что-то шепчет губами, а я не слышу.
— Говорите громче, Агния Ивановна.
— А я и так говорю… Говорю, что поздравляю вас с Первомаем, с новыми делами, с успехами.
— И я поздравляю! И желаю вам много тепла, много радости! И чтоб всегда над вашей фермой горела звезда большой славы. И чтоб здоровы были дети у вас, и чтоб вы были здоровы…
— Спасибо на добром слове. Спасибо…
А потом я шагаю тихо и все время оглядываюсь. И она мне машет рукой и улыбается, а у меня стучит сердце, куда-то падает. Ну почему так печально мне, почему?! И мне снова хочется вернуться, обнять ее, а потом сказать что-то большое, высокое, что-то совсем-совсем настоящее. Как это небо, как эта весенняя улица, как эти теплые поля, которые где-то рядом. Стоит только открыть глаза.