Идеализм-2005

Первомай в Смоленске

Абеля я встретил в армянском кафе рядом с метро «Рязанский проспект». Место стрелы сказала мне Лена накануне.

Товарищ Палеонтолог, охранник Абеля, стоял на улице за дверью. Молча кивнул ему.

Политического руководителя Партии заметить было нетрудно. Народу в кафе почти не было. Абель сидел за столом в дальнем углу.

— Здорово, Леха, — он протянул мне руку, — садись. Чай будешь? Или кока-колу какую-нибудь?

— Здравствуйте, Владимир Ильич. Чаю? Чего бы нет.

— Сиди тут, сейчас принесу.

Абель пошел к кассе и вернулся с двумя чашками, из которых торчали пакетики «Липтона».

— Как дела-то вообще? — спросил он меня.

— Дела… Да как обычно. Бригада наша Восточная растет, развивается, это главное дело.

— Рома мне говорил, что самая большая сейчас в Москве бригада у вас.

— Да.

— Молодец ты.

— Да все молодцы, не я один.

— Я слышал про друга твоего, как его там, Дарвин.

— Дарвин отличный боец, да.

— Это хорошо, — Абель улыбнулся. — В общем, сейчас такая тема. Ты ведь в Смоленске был?

— Да. Полгода назад. На смоленский марш «Антикапитализм‑2005» по поручения Фомича ездил. В сентябре.

— Замечательно. Город представляешь?

— Ну, совсем в общих чертах.

— А гауляйтера смоленского знаешь? Саню?

— Нет. Слышал только про него. В сентябре не довелось встретиться. Его в городе не оказалось тогда.

— Ну ладно, это мелочь, в общем, — Абель замолчал. Потом посмотрел пристально на меня. — В общем, смотри. Есть тема на Первомай акцию в Смоленске устроить. Что тебе в Москве делать? Ты ведь сборища эти традиционные все равно не любишь.

— Нет, Владимир Ильич, не люблю. А на акцию я всегда готов, вы ж знает.

— Да. Леха, знаю, — Абель улыбнулся.

— На демонстрациях этих все равно ничего толком не происходи, ни драк, ни прорывов. Только Харчиков, уебан этот, поет.

— Ну, с Карликовым подожди, его может и в Смоленске слушать придется, — усмехнулся Абель. — Смотри, какая тема. Под смоленской областной администрацией первого мая будет митинг коммунистов и профсоюзников. Понятно, там красные бонзы всем рулят. Но народ-то все равно недовольный. Надо захватить администрацию и призвать типа всех этих людей поддержать захват, присоединиться. Если они в само здание пойдут, это прямо почти восстание получается. Человек сто хотя бы, а?

— Круто, да.

— Мы таких вариантов с массовыми захватами не пробовали, а надо попробовать.

— Надо, — я кивнул.

— Губернатор в Смоленске тоже объект подходящий. ФСБшник. Разруха в области полная. Отопления зимой нет. Менты торговлю паленой водкой крышуют. А Маслов, губернатор этот, устраивает спектакли ебаные единороссовские. «Народный собор» называется, или как-то так. То есть политический смысл у акции огромный.

— Понятно.

— Смоляне сами не справятся. Так говорят, по крайней мере.

— Ну, значит мы справимся.

— Да, Леха, об этом и речь. Ты на разведку сможешь туда сгонять? На пару дней. Потом уже с группой из Москвы надо ехать.

— Смогу. Когда?

— В идеале завтра утром там надо быть.

— Значит завтра и буду.

— Отлично, Леха. Тогда мы по электронной почте Сане, гауляйтеру, маякнем. Вписка там есть. Местных тоже по разведке напряги, нечего им совсем расслабляться.

— Понял. А как встретимся там с Саней этим?

— Как встретитесь? Давай в руках у тебя «Московский комсомолец» будет, пополам сложенный. Рядом с автовокзалом есть вроде контора «Сбербанка», Фомич говорил. Давай вы там, рядом с этой конторой, найдетесь. В девять утра. Автобус раньше приедет, у тебя будет время насчет «хвостов» посмотреть.

— Да, очень хорошо.

— Близко к автовокзалу стрела. Вариант поэтому так себе. Но внимания очевидного к Смоленску мы тут, в Москве, не проявляли. Так что чисто все, наверное.

— Понятно.

— Деньги вот на все дела, — Абель достал кошелек из нагрудного кармана своей светлой рубашки.

— Ага.

— Хватит?

— Должно хватить, — сказал я, быстро пересчитав, — еще сверху останется.

— Хорошо. Вопросы есть по теме еще?

— Нет, понятно все.

— Отлично, Леха. Удачи там тебе.

— Спасибо, Владимир Ильич.

Ночью я садился в автобус на белорусском вокзале.

Смоленск я любил. Это была любовь с первого взгляда. Еще осенью мне очень понравились его крепостные стены, не слишком широкие улицы. Простецкое настроение провинции и какая-то затаившаяся сила неуловимо сочетались на берегах совсем еще маленького в этих местах Днепра. Куда приятнее, чем пестрая, вонючая, давящая суетным эгоизмом Москва. «Акция в первый день мая в Смоленске, когда тепло, когда все цветет, зеленеет, когда солнечно, — это политическое действие класса люкс. Даже несмотря на неизбежный прием ментами, допросы, возможный срок», — думал я, когда по ночной автостраде автобус нес меня из запад.

Без десяти девять я стоял около того самого «Сбербанка», что рядом с вокзалом. Дверь под зеленой вывеской была все еще закрыта. Неподалеку ярко отражало восходящее солнце светлое здание вокзала. А так довольно серо было, серые бабки с сумками, серые мусора. Достал газету. С лавочки поднялся коренастый, плечистый парень, быстрой походкой подошел ко мне. С виду — типичный гопник, серая куртка Nike, джинсы.

— Здорово!

— Привет!

— Саня меня зовут!

— Леха.

— Пойдем, Леха. Чего, тут, на вокзале, ворон считать.

— Да, погнали.

— Как доехал?

— Отлично. А у вас тут как дела?

— Да тоже хорошо. Ты надолго?

— На два дня.

— Ну мы так как раз и рассчитали.

Когда мы отошли немного от вокзала, смолянин неожиданно начал оправдываться:

— Леха, смотри, с разведкой помочь никак не могу. Работаю по десять часов каждый день.

— Да ничего страшного. Объект я сам посмотрю. Мне только внутрь здания вряд ли попасть удастся. Может, вы с этим как-нибудь поможете?

— Подумаем чего-нибудь.

— А что со впиской?

— Да есть тут у нас инженер один. Парень новый, не засвеченный.

Но надежный абсолютно. Женя зовут. Он про твой приезд в курсе. Давай сейчас к нему, он тебя ждет. Ему на работу потом.

— Да, давай.

Следующие два дня я провел в комнате коммунальной квартиры. Коммуналка была ветхой, захламленной. Но жилище свое инженер обставил опрятно, даже со вкусом. Этот приветливый парень лет тридцати пяти выделил мне раскладушку, кормил вкусными щами и по вечерам знакомил с классикой британского ска 1970‑х годов.

Днем он работал, а я осматривал объект.

Здание смоленской областной администрации возвышалось посреди центральной городской площади. Напротив фасада, через площадь был небольшой сквер. Серое каменное чудовище с колоннами было настоящим олицетворением власти, имперской мощи. Контраст со смоленскими покосившими двухэтажными домами делал его еще более уродливым.

Техническая сторона захвата была крайне сложной. Коммунистический митинг означал присутствие мусоров и прочих силовиков. На главном входе турникет-вертушка за двумя тяжелыми дверями охранялся несколькими ментами. Двери и окна с боковых сторон — закрыты. Если разбить стекло и залезть, то неизвестно, где окажешься. Внутреннего устройства здания я не знал. Под каким выдуманным предлогом попасть туда мне, студенту из Москвы, я так и не придумал. Те варианты, что приходили мне в голову, выглядели одинаково стремно и палевно.

Перед отъездом я поделился моими опасениями с Саней. Мы сидели вдвоем на скамейке во дворе дома инженера. Смоленский гауляйтер курил «Тройку».

— Саня, попробуй кого-нибудь по красоте в администрацию послать, — говорил я, — надо хотя бы знать куда бежать, если через мусоров прорвемся. Кабинеты, их количество, размер. Особенно на губернаторский стоит внимание обратить. Это сложно, но посмотри, может, получится. Я не знаю, какие у вас в области расклады. Попробуйте придумать байку, типа экскурсия от университета или что-то вроде того.

— Не переживай, Леха, — смолянин махнул рукой, — сделаем. Как-нибудь проберемся.

— Это замечательно просто!

— Все в лучшем виде вам обставим. Только с людьми на акцию вряд ли поможем, я Фомичу писал об этом.

— Люди есть.

— Ну вот и Слава Богу! — смолянин даже вздохнул облегченно.

— Насчет разведки, Саня. В крайнем случае на месте будем импровизировать. Но знать всегда лучше, сам понимаешь.

— Придумаем!

— Ладно, мне на автобус пора, — я протянул Сане руку, — 30‑го тогда встретимся. В сквере том, около вокзала. В девять.

— Помню все, — смоленский командир выкинул бычок. — В Москве всем привет, особенно Фомичу. Наш земляк, как никак.

— Ага, передам. Ну все, погнал я. Пока!

— Пока!

Я быстрым шагом направился в сторону вокзала.

Вечером 29 апреля, без пятнадцати семь, я сел на скамейку рядом с Макдоналдсом на «Проспекте Мира». Я сел, как водится, не на сиденье, а на его спинку. Так принято, что ли.

Было тепло, дул слабый приятный ветер и пахло одуванчиками. На Москву медленно надвигались сумерки.

Я ждал группу захвата. Всего девять человек вместе со мной. Мы выдвигались в Смоленск.

Через пять минут подошла Алина из моего звена. Джинсы, опрятная черная полувоенная рубашка, рюкзак за плечами. Все, как надо. Мы молча обменялись рукопожатием. Она села рядом.

Эта красивая девушка лет двадцати пяти работала переводчицей в довольно серьезной компании. Раньше ей неоднократно приходилось драться с кремлевцами, но на акцию с неизбежным приемом и всеми возможными последствиями она ехала в первый раз.

Двумя днями ранее, после обычного сбора бригады, я отвел Алину в сторону и спросил:

— Есть тема поехать на акцию прямого действия в другой город. Чем все может закончиться, сама понимаешь. Ты как?

— Еду, — просто и решительно ответила она.

— Отлично. Детали тогда перед выездом объясню, 29‑го числа. Стрела рядом с Макдоналдс на «Проспекте Мира». Оттуда выдвигаемся.

— Понятно.

— Тогда там увидимся.

— Хорошо.

— Ну все, пошли к остальным.

— Да, пошли.

Она даже не спросила, куда мы едем. Хотя я бы и не сказал.

А теперь мы сидели на одной скамейке в теплых весенних сумерках.

Быстрой походкой подошли Дарвин и Молдован.

— Здорово, здорово, Леха! Здорово, Алина, — затараторил скороговоркой Дарвин, — как дела?

— Привет, — ответил я, — да отлично все. Ждем вот.

— Инструктажа не было ведь еще?

— Нет, Дарвин.

— Окей.

— Ебать, тебя трясет, что ли, Дарвин? Нервы?

— Хватит тебе, Леха, меня не трясет.

— Да где там не трясет, ты бы себя видел.

— Ага, Дарвин, Леха прав, — улыбнулась Алина.

— Что вы доебались-то, — Дарвин возмущался, — все нормально со мной, готов к хорошим делам.

— Да ну уж конечно, готов он.

— Готов, как и всегда!

— Ладно, ладно, шутим, больше не будем, — я успокоил друга.

По одному, по двое подтягивались остальные нацболы.

«Пора начинать», — решил я.

— Нацболы, телефоны все дома оставили?

— Да, — кивнула Алина.

— Оставили, оставили, Леха, — Дарвин опять начал скороговоркой, — рассказывай давай, что за движ, интересно же.

— На самый крайний случай у меня одна разобранная чистая трубка есть. Но она нам вряд ли понадобится. Не должна понадобиться, во всяком случае. А тема такая. Едем в Смоленск. Объект — областная администрация. Акция — послезавтра, на Первомай. Утром будем в Смоленске, там — сутки на вписке. Потом движуха. Это понятно?

— Понятно, — ответ.

— Сейчас по парам выдвигаемся на «Белорусскую». Там рядом с выходом из метро — автобус, который в Смоленск едет. Отправляется в пол-одиннадцатого.

— А что с билетами? — спросил Дарвин.

— Сейчас объясню, подожди. Разбирайте карты Смоленска, — я достал из рюкзака стопку очень подробных карт, которые купил еще во время первой поездки, — там найдете памятник князю Владимиру. Смотрите на карте. От автовокзала, почти прямо вниз, через Днепр только перейти надо. Там в девять утра нас встречают смоляне. То есть, к девяти там всем надо быть. Только осторожно. Ясно?

— Автобус тяжело на «Белорусской» найти? — спросил нацбол из Северного звена.

— Нет, он стоит прямо рядом с выходом из метро. Увидите. Там народ еще наверняка будет толпиться, с баулами, со всей хуйней.

— Ясно.

— Теперь еще детали. Но самые важные. Едем-то мы как?

— На автобусе, — по-простецки ответил Молдован.

— Да понятно, что на автобусе. В общем, такие дела. Сейчас делимся на пары. Кто-то в тройке поедет. Да, вот вы трое, — я указал на ребят из Северной бригады, двух парней и одну девушку. — Начинаем выдвигаться сразу после инструктажа. Гуляем, катаемся на метро. Смотрим «хвосты». В пятнадцать минут одиннадцатого начинаем загружаться в автобус. Билеты можно у водилы купить. Он спросит фамилию, но не паспорт. Свои фамилии называть, конечно, не надо. Водиле похуй, он в бумажку запишет то, что скажете. Но бумажку эту мусорам потом отдать может, поэтому и не надо представляться, как в паспорте написано. Билет триста рублей стоит, бабло после инструктажа раздам. Все вместе не садимся, лучше на расстоянии как можно большем. Ведем себя тихо. «Да, Смерть!.» не кричим, панковских песен уебанских никаких не поем…

— А «Коловрат» можно? — Дарвин засмеялся. — Или Федора Волкова[19], вот это вот «День рождения художника, день рождения артиста».

— …Нет, нельзя. Автобус будет уже в Смоленске часов в семь-полвосьмого. До самого автовокзала не едем. Бабки с баулами раньше начнут выходить. И мы с ними. Но опять-таки, не все вместе. Одни с одной бабкой, другие с другой. Там несколько остановок в городской черте точно будет. Потом уже в городе стрела, та, что в девять. Карты города под рукой держите, по ним ориентируйтесь. Всем все понятно? Проходки в метро у всех есть? У кого нет?

— У меня, — сказал Молдован.

— Денег дам на проходку, — я достал кошелек из кармана, — ты и Дарвин выдвигаетесь первыми. Прямо вот уже.

— Как всегда я первый, — заворчал Дарвин с притворным недовольством.

— Настоящие герои, которые ко всему готовы, всегда идут первыми, так то.

— Ну раз так…

— Алина, мы с тобой едем, — сказал я, когда Дарвин и Молдован тронулись в сторону метро. — Пойдем последними. Часок можно тут погулять, времени все равно много.

— Хорошо.

Через два с половиной часа мы загружались в автобус.

— Петров, — назвал я фамилию на вопрос водителя.

— Краснова, — сказала Алина.

Так нас и записали. Все было чисто, никакого присутствия оперов не наблюдалось.

— Давай ближе к началу автобуса сядем, — предложил я, — потому что в конце Молдован и Дарвин разместились, их отсюда слышно. Рядом с ними тусоваться — палева больше.

— Да, ты прав, — Алина улыбнулась.

— Ты у окна поедешь? — спросил я нацболку.

— Да мне без разницы.

— Ну, если совсем без разницы, тогда я около окна сяду. Мне так всегда нравилось.

— Окей, — Алина тепло и внимательно посмотрела мне в глаза.

Автобус тронулся. Ночная Москва переливалась огнями.

— Да все классно будет, — сказал я, чтобы сказать что-нибудь.

— Я не сомневаюсь нисколько, — последовал ответ.

По интонации было понятно, что Алина говорит чистую правду.

Потом я натянул капюшон на голову: «Все, часов пять поспать. День впереди тяжелый».

Где-то на другом конце автобуса Молдован громко рассказывал очередной совсем уж неприличный анекдот, а Дарвин заливался смехом как буйнопомешанный.

Первомай. Краснеют флаги и несет нафталином. Идет коммунистический митинг.

— Народ негодует, и мы негодуем вместе с ним, — распинается с трибуны оратор с ярко розовым зюгановским шарфом, откормленный, лоснящийся боров.

С десяти утра мы на исходных позициях в сквере. Опять — по парам. Но так, чтобы видеть друг друга.

Коммунист заканчивает свой монолог. Играет Харчиков. Правильно все Абель предрекал.

Обычный спектакль для отчаянных, ополоумевших людей, я такое в свои семнадцать лет десятки раз видел. А электронные дешевые часы показывают двадцать минут одиннадцатого. Нам пора.

— Алина, выдвигаемся.

— Да.

Паша как-то шутил, что такие часы, китайский ширпотреб, боевики в Чечне используют для подрыва фугасов. Мы фугасов только вот не взрываем… Часы мы сверили заранее. Значит и остальные тронулись. Я оглядываюсь. Да, так и есть.

Внутреннего устройства администрации мы по-прежнему не знаем.

— Вы были в здании? — спросил я смоленского командира накануне.

— Нет, Леха, извини, так и не получилось, — ответил Саня.

— Ну что ж вы так. Ладно, хрен с ними, сами разберемся.

До этой импровизации остается какая-нибудь минута. Хрен с ним, не в первый раз.

Метров тридцать до входа. Нацболы подтягиваются.

— Теперь быстро идем.

Из здания нас девятерых видно, как на ладони. И выглядим мы не то чтобы очень хорошо.

Тяну на себя обитую деревом ручку тяжелой высокой двери. Поворачиваю налево, толкаю от себя такую же тяжелую дверь с табличкой «вход».

В государственных учреждениях с двумя дверями первая всегда открывалась на себя, а вторая, расположенная не сразу за первой, а чуть левее — от себя. Успел выучить.

Менты в форме. Четверо. Четверо против девятерых — плохая комбинация для быстрого прорыва. Но враги нас не ждут. Один развалился на стуле, ноги на турникете лежат.

Он же спрашивает удивленно:

— Кто такие? Чего надо?

Я не отвечаю ничего. И шаг не сбавляю, а наоборот, ускоряюсь. Прыжок через турникет.

— Стоять, блять! Стоять!

Мы бежим по лестнице. Второй этаж. Сворачиваем в коридор. Здесь, по моим расчетам, губернаторский кабинет.

Лакированный паркет, пестрая ковровая дорожка, картины. Посередине коридора — огромная, с резными какими-то узорами, дверь.

Толкаю ее рукой.

— Сука, закрыто! Закрыто, блять!

Слышны близкие крики мусоров.

— Давайте к окнам! Быстро!

В конце губернаторского коридора светлеют оконные рамы. Они выходят на площадь, где коммунисты собрались.

Пробегаем эти метров двадцать. Время еще есть.

Окна открыты. Летят вниз листовки. Загораются фаера. Нас видят с коммунистического митинга. С трибуны раздается что-то про провокаторов.

А по ковровой дорожке уже несутся мусора. Не те, четверо, а целая орда. Против нас, девятерых.

Меня сбивают с ног, начинают пиздить. Прикрываясь руками, вижу, как двое мусоров хреначат ногами и дубинками Молдована.

Мы лежим в одной куче. На нас по одному надевают наручники. Я осматриваюсь — как там с остальными. У молодого парня из Северной бригады под глазом внушительный синяк. Пересчитываю партийцев. Все тут? Нет, кого-то не хватает.

— Дарвин, а где Алина? — тихо спрашиваю друга, который, как всегда, рядом.

— Блин, а где она, в самом деле?

— Ее мусора никуда не дели?

— Да нет вроде.

Но мусора и сами что-то подозревают.

— Их девять было, — говорит один из тех, что сидели внизу, — а теперь восемь.

— Эй, вы, где еще один? — орет плотный мусор с капитанскими погонами.

Мы молча смотрим в пол.

— Вас, блять, спрашиваю, ебанутые.

— Ты, сука, говори, — капитан бьет Молдована ногой.

— Какого хуя ты делаешь? Это вы считать не умеете.

— Не пизди! Где еще один?

— Мы все в райотделе вскроемся, если ты эту хуйню продолжишь, — говорю капитану.

— Су-у-ука, — ворчит тот.

Но попускается.

В коридоре появляются ФСБшники в штатском.

— Так, так, НБП, значит, — оглядывает нас один.

— Тут это вот, как бы потеряли одного вроде, — отчитывается капитан.

— Что? Так ищите давайте. Организуйте тут все это дело и ищите.

— Да ОМОН вызвали уже.

— ОМОН, блять. Одного сами найти не можете?

Мусора в брониках и с Калашниковыми отправляются зачищать губернаторское логово.

— Ебанаты, — смеется Дарвин.

Ему сразу же прилетает удар дубинкой:

— Заткнись, блять!

Приводят Алину. В наручниках. Она улыбается.

— Давайте их вниз. По одному, — распоряжается ФСБшник, — в райотделе везите.

Смоленская мусарня ничем не отличалась от тысяч таких же заведений по всей стране. Серые менты с обывательскими премудростями «зачем оно вам надо», «сидели бы дома».

ФСБшники сразу увели меня на допрос в отдельный кабинет.

— Мы знаем, что ты организатор, — сказал тот, что осматривал нас в губернаторской администрации.

Я сижу молча, смотрю в пол: «Ничего, скоро закончится».

— На, сука! — сильный удар коленом по лицу отвлекает от ленивых размышлений.

«Ну что вам, бляди? Мы-то дело свое сделали, а вы — нет», — думаю про себя.

На ночь нас закрыли в КПЗ. Камеры находились в подвале райотдела.

Моим соседом оказался молодой еще бич. Поговорить не удалось, как и поспать толком: у сокамерника началась белка.

— Пантеры, они тут, лежат, — повторял бич, мечась из угла в угол.

Охота на пантер продолжалась всю ночь. Только утром этот болезный вырубился. Прямо на полу, с пантерами.

А еще через полчаса пришли мусора:

— Собирайся на суд.

Так я понял, что уголовного дела нет. Обвинений ведь не предъявляли.

Рядом с будкой дежурного в окружении ментов стояли остальные.

Я подошел к Дарвину.

— Такое дело, смотри, — начал я тихо, чтобы мусора не услышали, — у тебя паспорта нет?

— Нет.

— И показаний ты не давал?

— Нет, не давал.

— Отлично. Такая тема. Сейчас нас мусора отправят в контору для несовершеннолетних, как в Нижнем. Там можно месяцами сидеть, сам знаешь.

— Знаю, да.

— Но не все потеряно, в общем. Если приписать год, и сказать, что мы не 88 года рождения, а 87, то нам по восемнадцать лет выходит, понимаешь?

— Понимаю.

— А если нам по восемнадцать, то самое худшее, это пятнадцать суток. Лучше, чем приемник для малолетних.

— Лучше, конечно.

— Я думаю, короче, назвать судье 87 год рождения. Хуже ведь не будет. Мы ничего от этого не проигрываем. В Москве они пробили бы, конечно, а тут не Москва. Может, сработает.

— Толково придумано. Давай попробуем.

— В машину пиздуйте, — прервал наш разговор мусор.

План действительно сработал.

— Макаров Алексей Борисович, 1987 («хуй тебе, мразь, а не 88 год», — думаю про себя) года рождения, — так я представился рыхлой крашеной судье.

— Пять суток административного ареста, — сказала та, не поднимая голову от стола.

Так и в постановлении своем записала, и печать с подписью на нем поставила.

Пятью сутками окрестили и Дарвина, и всех остальных. Систему мы провели. В общем, обманывайте мусоров и судей как можно чаще, оно того стоит.

Во второй половине дня мы уже были в приемнике для отбывания административного ареста. Здание находилось в самом центре города. Его дверь выходила на одну из главных смоленских улиц.

Меня и Дарвина посадили в одну камеру. Ни матрасов, ни одеял, ни кроватей. Темно. На стенах — «шуба». В дальнем от входа конце камеры находилось возвышение, напоминавшее сцену, там предполагалось спать.

— Хуйня, пять суток на одной ноге простоять можно, — вынес я свое заключение, — всяко лучше, чем детский спецприемник.

— Мусора на работу погонят, наверное.

— Хуй им, а не работа. Будем вон там, — я показал на «сцену», — прохлаждаться вместо работы.

— Да, я тоже так думаю.

— Дарвин, ты видел табличку перед дверью сюда? — спросил я нацбола.

— Нет, не обратил внимания.

— Ну, там типа памятная доска такая. Написано, в память о смоленских НКВДшниках, которые в июле 41‑го в боях за город погибли. Походу укатали немцы всю смоленскую мусорню тогда.

— Прикольно, да.

— Вот я думаю, главное, что поголовье тогда их мусорское сократилось.

Так радует это.

— И путинские мусора того же заслуживают.

— Безусловно…

Дарвин замолчал ненадолго. Потом сказал:

— Вот выйдем, купим водки и «Ягуара», будем хуярить всю дорогу до Москвы.

— Да, дружище, давай именно так и сделаем.

Я лег на «сцену», снял бундесверовку, накрылся ей.

— Сидел прошлую ночь с ебанашкой, к которому белка пришла. Пантер, блять, всю ночь ловил. Не спал почти, а день тяжелый выдался. Прилягу ненадолго. Если смоляне дачку с колбасой принесут — буди. Колбаса сейчас вообще в тему была бы.

— Ага. Пантеры — прикольно. Я с дедом каким-то вонючим сидел…