Идеализм-2005

Бункер

«Станция — Каширская». Двери вагона распахнулись. Рому и Лену я разглядел сразу, они стояли посреди платформы. На командире Московского отделения был его обычный черный бомбер, на его заместителе — просторная серая куртка. Она могла завернуться в нее как минимум два раза.

Было пять часов вечера. У столичных обывал подходил к концу рабочий день.

— Привет! — сказал я.

— Привет, Леха! — ответила Лена, протягивая руку.

— Хайль, — Рома улыбался. — Как дела, как настроение?

— Отлично все.

— Это отлично, что отлично. Ладно, давайте выдвигаться. Леха, мы тебе по дороге все объясним.

— Ага.

— Елена Васильевна сегодня как Сонька Золотая Ручка, — кивнул Рома на просторную куртку Лены. — Dead Head, а ключи у тебя с собой? — спросил он ее. — Вдруг там никого нет.

— Да, с собой, — Лена достала из огромного бокового кармана связку ключей. — Там к тому же Абель должен быть с оренбуржцами.

— Хорошо, — Рома повернулся ко мне. — Смотри, Леха, какая тема. У Партии ведь нет Бункера…

— Нет, — я кивнул, — штурм Второго Бункера я сам видел. Спецназ ФСИН штурмовал. Те, что клетки в суде охраняют. Кирилл и еще ребята вскрылись тогда во время штурма. Классно было.

— Да, Кирилл Борисович как всегда на уровне оказался, — сказала Лена.

— … В общем, Бункера нет но теперь будет, — продолжал Рома. — Нашли тут один подвал подходящий. Там раньше офис какой-то был. Эстетическая составляющая так себе поэтому. Но для наших целей подвал подходит…

— Понятно.

— …Не то чтобы Бункер нам нужен сильно, на самом-то деле. ФСБшники жучков сразу понаставят, нашисты под выходом караулить будут. Разве что для привлечения панкоты всякой сгодится. Но Абель и Лимонов считают, что пусть будет. Только такой, чтоб представительно выглядел, как у серьезной организации. Без всякой арт-хуйни, с сухим законом. Кирилла Борисовича бункерфюрером поставим, он справится.

— Для регионалов вписка будет, — добавила закутанная в серую куртку Лена.

— Да…

Ноябрьский день давно погас. Под моими берцами хлюпали коричневые разбухшие листья. Пахло осенней гнилью и бензином. Хрущевки принимали в себя возвращавшихся с работы людей, изрыгали из себя собачников, парней и девчонок с баклажками пива в руках, пенсионеров. Мы подходили к Третьему Бункеру.

Десять ступенек вниз. Рома нажал кнопку звонка.

— Дверь хорошая, Елена Васильевна.

— Да, Андреич, дверь что надо.

— Хотя во Втором Бункере тоже дверь та еще стояла. Гопники Киллера все равно спилили.

— Роман Андреич, об обороне обязательно подумаем, как обустроимся.

— Да уж придется, — Рома усмехнулся, — а то за нас подумают.

За дверью послышалось движение. Потом щелкнул замок.

— Слава Паэтии! — на пороге перед нами стоял щуплый невысокий парень в синем бомбере. Он заметно картавил, поэтому получилось не «Партии», а «Паэтии».

Рома и Лена прошли внутрь.

Когда я поравнялся с парнем, он протянул мне руку.

— Скиф, — представился он.

— Леха.

— Хорошо, Леха, проходи.

Интонация моего нового знакомого была немного глумливой. Мне это не понравилось.

За дверью начинался длинный коридор. На стенах, покрытых обоями «под дерево», висели примитивные натюрморты в рамках. Пошлость и безвкусие российской буржуазии, как они есть.

— Совсем убого как-то, — Лена улыбалась и морщила лоб одновременно.

— Искусство висит. Пусть нацболы к культуре приобщаются, — засмеялся Рома. Он открыл дверь в зал. — Здравствуйте, Владимир Ильич.

— А, привет!

С черного дивана поднялся высокий человек средних лет с большими темными глазами. Черные волосы были слегка тронуты сединой. Всем своим видом он, Владимир Линдерман, или Абель, латвийский эмигрант и фактический политический руководитель Партии, напоминал революционера-подпольщика начала прошлого века. Кроме него в комнате находился короткий бритый качок в зеленом бундесверовском свитере. В тяжелых ботинках качка красовались отглаженные белые шнурки. Это было немного комично с учетом еврейского происхождения Абеля.

— Чай хотите? — спросил качок.

— Да, хорошо было бы, — ответил Рома.

Крепкий нацбол щелкнул электрочайником. Мы взяли стулья, сели вокруг стола.

— Какие впечатления от штаба? — спросил Абель.

— Второй Бункер эстетичнее, конечно, был, — Рома высказал общую точку зрения.

— С одной стороны — да. С другой, мы вроде как серьезная организация. Если уж штаб делаем, то пусть таким будет. Картины эти снимем нахуй, нормально будет выглядеть. Сюда и журналистов позвать не стыдно, и просто людей неполитических приглашать можно. А в остальном — жить тут можно.

— О безопасности надо будет подумать, — заметила Лена.

— Это да, подумайте, — Абель посмотрел на нее.

— От метро далеко, — сказал Рома, наливая кипяток в чашку. — Во дворах этих нас поубивать всех к хуям могут.

— Ну, так-то везде могут. Нападали и на старый Бункер, и на горком КПРФ, — Абель повернулся к командиру отделения, — а горком в двух минутах ходьбы от «Автозаводской». С этим просто жить приходилось и придется еще.

— Да заебались уже все, наверное, за прошедший год с этим жить, — Рома замолчал на секунду, — Бункерфюрером Кирилла Борисовича мы назначим, — продолжил он, — он тут устроит Ordnung. Чтобы бухие регионалы не валялись нигде.

— Это вам виднее, — Абель уставился с едва заметной улыбкой в стол, — тут вот пока только двое оренбуржцев живут.

Он и сам был бездомным, несмотря на пост в Партии. Вписывался у тогдашнего пресс-секретаря организации Аверина.

Мы обошли помещение. Несколько комнат, кухня, туалет и прочие бытовые удобства.

— Нормально, хоть и внешне убого, — Лена подвела итог наблюдениям.

— Ничего, Елена Васильевна, главное, нацбольский дух чтобы был.

— Это точно. Что скажешь, Леха?

— Да вообще отлично все, по-моему, — ответил я, почесав нос. — Революцию и тут можно делать. Мне все нравится.

— Не знаю, сколько мы продержимся, — сказал Рома. — Второй Бункер муcoрa пришли штурмовать через год, а нашисты еще раньше. Но пока мы тут, надо по максимуму помещение использовать. Может быть, действительно что-то толковое вокруг этого вырастет. Собрание через две недели проведем. Следующий исполком тут тоже во дворах надо бы собрать. Осмотримся, подумаем об обороне. В общем, у Московского отделения новый проект появился.

— Да. — Лена улыбнулась и кивнула.

Вера и радость светились в ее глазах, и в глазах Ромы. «Все хорошо и правильно». — думал я, глядя на них.

Дисплей моего «самсунга» загорелся: «Под Бункером менты, общая тревога. Сбор на "Каширской"». Сообщение пришло с номера Ромы. Такие смс, без всяких кодов, рассылались участникам исполкома только когда предполагалась срочная общая мобилизация и никакой секретности уже не требовалось.

Я был в универе. До конца пары по истории Древнего мира оставалось десять минут.

Быстро разослал сообщения нацболам моего звена. Минуты превратились в одно затянувшееся «на старт, внимание, марш». А потом — только вперед, к хорошим делам. Я бежал с пятого этажа первого гуманитарного корпуса вниз по прокуренной лестнице, на бегу натягивал бомбер поверх бундесверовки. Вокруг толпились студенты с моего потока, мои приятели и знакомые. Но их присутствие уже не имело значения. Как минимум двое из них неоднократно проявляли сочувствие к НБП. Но подошел бы я сейчас к ним, сказал бы: «Ребята, такие дела, у нас новый штаб, мы там не успели даже обустроиться, уже менты штурмуют. Надо делать что-то, погнали». И какой бы ответ я услышал?

— Не могу, домашнее задание, мама не пускает.

И взгляд, каким смотрят на абсолютно ебанутых. Так что идите уж вы на хуй, маловеры. Не для вас наши мистерии.

До метро я бежал. Бегал я хорошо, быстро. А уж по партийным делам, так тем более. Перед вестибюлем молодые москвичи жадно вдавливали в себя шаурму, обливались отвратительным коричневым жирным соком. Такое происходило каждый день в это время, и штурм Бункера никак на это не влиял. Но поскольку для меня этот день выдался особенным, привычные детали отпечатывались в памяти. Перебирая ногами ступеньки эскалатора, я нащупал в кармане бомбера «удар». Оружие было на месте. И запасные патроны еще в рюкзаке. «Пусть моя кровь вольется в кровь Партии…»[9]. Пусть! Открытая дверь вагона, поезд трогается. Есть мои товарищи и менты. Остальное — декорации.

На «Каширской» я был в четыре часа дня. В вестибюле станции, рядом с выходом, стояли пятнадцать-двадцать партийцев. В основном нацболы из Южной и Юго-Восточной бригад. Два младших брата несостоявшегося бункерфюрера, Кирилла по прозвищу Чугун, невысокие крепыши в очках. Тут же был Лазарь, нацбол из Южного звена. Из исполкома здесь была Ольга К. Тогда у нее была подписка о невыезде за вывешенный с гостиницы «Россия» баннер «Путин, уйди сам».

За стеклянными дверями первый осенний снег счищал грязь с потрескавшегося асфальта столичной окраины.

— Слава Партии! — я тихо поздоровался с Ольгой.

— Здорово, Леха.

Крепкая рука нацболки в зеленой куртке жмет мою ладонь. Мы, участники исполкома, отходим в сторону.

— Что известно, какие планы? — спросил я.

— В Бункере Рома и Лена, несколько регионалов. Снаружи менты и ФСБшники. Хотят зайти внутрь. Говорят, владелец помещения им разрешил.

— Но не зашли пока?

— Нет, конечно, кто их пустит. Наверное, штурмовать будут.

— Нам к Бункеру надо идти?

— Да, надо. Журналисты должны подтянуться. Можно попробовать с ментами толкучку устроить, сцепиться, на землю сесть. Кипиш, в общем, нужен.

— Ольга, тебе не надо в этом участвовать, у тебя подписка.

— Да понятно. Я и не буду, — нацболка усмехнулась, — а вот ты…

— Да я и не против… Как идти думаешь?

— На группы надо разделиться, наверное. Ты дорогу знаешь?

— Да. Но кроме нас двоих ее не знает никто. И потом, дорога минут пятнадцать-двадцать займет. Прыгнуть ведь могут… Если они и нашистов тоже напрягли. Одна группа не отмахается.

— Да, толково. Тогда давай выдвигаться двумя группами, и так, чтобы постоянно друг друга видеть. Пойдем так, а перед Бункером еще раз перегруппируемся.

— Ага. Сейчас пойдем?

— С твоей бригады надо кого-то ждать?

— Нет, сейчас никого не будет. Дарвин сказал, что позже подойдет.

— Тогда ждать некого. Тех, кто позже соберется, я встречу. Сейчас люди там нужны. Так что давайте выдвигаться.

— Да.

Ольга повернулась к нацболам.

— Поближе все подойдите, чтобы мне не орать на всю станцию. В общем, идем двумя группами. Я с первой пойду, Леха со второй. Держимся на расстоянии, но так, чтобы видеть друг друга. Полное внимание насчет нашистов. Все на «аргументах»?

— Да, все, — откликнулась пара голосов.

— Я сейчас выхожу. Лехина группа ждет немного. Ясно? Заебись.

Партийцы дисциплинированно кучкуются. Ольга уже держит открытой двери ждет, пока все ее нацболы выйдут. Илья, брат Чугуна, стоит рядом со мной.

Мы ждем минуту.

— Все, пошли.

Группа тронулась.

Мы сразу свернули во дворы. Снег таял на бомбере, ноги давили коричневое месиво из грязи и снега. В сумраке я старался не упустить из виду Ольгу и ее ребят. Правая рука сжимала в кармане бомбера «удар».

Первая группа остановилась метрах в ста от Бункера. Справа от товарищей светились витрины продуктового магазина.

Мы быстро подтянулись.

— Пришли, — Ольга коснулась рукой моего плеча, — теперь начинается, импровизация. Я по дороге Рому набрала. Он говорит идти к Бункеру. Если мусора вас не пустят, стойте под штабом, мешайте им начать штурм. Сцепляйтесь, на ступеньки под дверь садитесь. Сам, в общем, знаешь. Смотрите по ситуации, но, скорее всего, вас примут.

— Понятно.

— Я пойду обратно к метро, буду остальной народ ждать.

— Хорошо.

— Удачи там.

— Спасибо, Ольга.

Я посмотрел на нацболов. В глазах Лазаря горел фанатичный огонек, кто-то потирал лоб.

— Короче, народ! — сказал я. — Теперь идем очень быстро. Цель — подойти можно ближе к Бункеру. Да, Смерть!

— Да, Смерть! — сказал Лазарь и стиснул зубы.

Мы начали последний рывок.

Но нас опередили. Из-за рыжей хрущевки на нас неслась толпа в сером камуфляже, с дубинками в руках. На головах шлемы.

— Стоять, блять, не двигаться!

— Нацболы, разворачиваемся! Быстро!

Мы побежали в другую сторону. Грязные брызги из-под ног летели в глаза. Кто-то поскользнулся. Упавшего товарища подняли на ноги.

Вой сирен. Дорогу перекрыли две «газели», из них высыпали серые менты, у некоторых в руках автоматы.

«Ебать, вот хуйня», — подумал я.

— Че делаем? — спросил меня брат Чугуна, — прорываемся?

— Не прорвемся. Да и журналистов нет. Мы на «говне» все.

— У ментов может спросить, чего они хотят?

— Можно.

— Давай.

— Что это? — обратился я к мусорам, которые подошли вплотную. — Мы просто идем, никого не трогаем.

— Не пизди, просто идут они, — ответил мент с капитанскими погонами. — В райотделе разберемся.

— Почему в райотдел-то? Что мы нарушили?

— Профилактика терроризма.

«Сука, я бы тебе устроил терроризм», — думаю про себя.

И надежда, что когда-нибудь устроим.

Нас загружают в автобус. Но притворный пацифизм все-таки дал результат. Через час все были на свободе, без протоколов и обвинений. О нашем приеме сообщило «Эхо Москвы». Штурм Третьего Бункера не начался.

Мы пьем кофе из пластиковых стаканчиков. Я, Лазарь и Ольга. Снег продолжает падать, но теперь он не тает сразу, а ложится, заметает черный ночной асфальт. Мы стоим под навесом, почти вплотную друг к другу. Так теплее.

— Как в мусарне? — Ольга закуривает.

— Да ничего особенного. Паспорта посмотрели только. Родителей моих даже не грозились вызвать.

— Это хорошо. А то кто бы Бункер сейчас шел оборонять, — Ольга хохочет заливисто. — В общем, Рома пишет, мусоров не видно больше. Так что если идти хотите, то сейчас идите.

— Понятно. Сейчас, кофе только допьем.

— Завтра штурм будет, сто процентов. Смотрите, нормально так отпиздить могут.

— Да переживем, че.

— Если вены будешь резать, сухожилие не повреди.

— Кирилл не повредил, когда Второй Бункер штурмовали?

— Нет, он не повредил. Но помнить о таких вещах надо, короче. Я завтра в универ, но в курсе событий буду. Вечером вам передачку загоню, — Ольга продолжает смеяться. — Все, пора вам.

Мы бросаем пластиковые стаканчики в урну, жмем руки.

— Слава Партии!

— Слава Партии!

Через полчаса Лазарь и я были в Бункере.

В двенадцать часов дня я занял главный пост около главной двери. Рядом возвышалась баррикада из стульев и тумбочек, перетянутых веревками. Под ней валялась арматура — на случай атаки прокремлевских футбольных фанатов.

В полпервого раздался звонок в дверь. Пришло подкрепление — мой друг Дарвин, скуластый, вечно веселый мордвин родом из Саранска, и нацбол из Юго-Восточной бригады по прозвищу Ленин. Теперь в Бункере нас было человек пятнадцать.

— Спокойно все снаружи? — спросил я, когда партийцы миновали баррикаду.

— Пока да, с-совсем т-тихо, — ответил Ленин. Он сильно заикался.

— Это пока только. Поинтересуйтесь у Ромы и Лены насчет постов. Расписание вчера на собрании составили, но все равно может подменить кого надо.

— Д-думаешь, понадобятся п-посты еще с-сегодня?

— Ну, пока не штурмуют, а там видно будет.

Все началось в час. Перед нашим подвалом резко остановились сразу несколько автомобилей.

— Тревога! — мой сигнал.

Я смотрел в глазок, не отрываясь. Люди в форме МЧС несли к двери автоген. Рядом суетились типы в одинаковых черных куртках. Опасный сигнал. Когда «Гладиаторы» вместе со своим предводителем Васей Киллepом спилили дверь и ворвались во Второй Бункер в марте 2005 года, на них была черная форма частного охранного предприятия, а не обычные хулиганские шмотки.

— Что там, Леха? — рядом стоял командир Московского отделения.

— Рома, это не мусора.

Он сощурился, посмотрел в глазок.

— Нет.

И уже на весь штаб:

— Нацболы, строимся в коридоре. Арматуру разбираем.

Снаружи запахло жареным в самом прямом смысле — заработал автоген.

— С-сейчэс т-тебе с-слома-ают нос, — с тихим нацбольским стоицизмом предрек Ленин. Несмотря на злоупотребление коктейлем «Черный русский» в банках по пол-литра, он регулярно выигрывал локальные турниры по боксу. Его присутствие радовало. — Леха, к‑как настроение?

— Отлично, отлично! — за всех ответил Рома. На нем была его обычная камуфляжная бундесверовка. Его высокая худощавая фигура излучала прямо настоящую воинскую доблесть. Немецкий студент начала XIX века, которой идет в партизанский отряд…

Рядом морщила лоб и улыбалась Лена. Она часто так делала. И три ряда нацболов в узком коридоре.

Снаружи были враги, российское государство.

Когда автоген почти снес дверные петли, замелькали погоны.

— Там мусора.

— Так, ментов арматурой не бьем, — распорядился Рома, — отходим.

Хреначить их в Бункере действительно вариантов не было. Всем минимум по пять лет гарантировано, к тому же у мусоров огнестрел. Исход сражения с ментами был фактически предрешен, оставалось только проигрывать красиво, по-нацбольски.

— Идем в последнюю комнату по коридору, — скомандовал Рома, — там закрываемся.

Нацболы быстро и дисциплинированно выполняют маневр. Н. Н., высокий светловолосый партиец в черном пальто и костюме отступал последним. Перед тем, как мусора ворвались в Бункер, он разрядил свой «удар» в сторону оставленной баррикады — пусть надышатся.

Последний рубеж обороны. Мы ждем. Слышны шаги мусоров.

— Че-то быстро штурмовать пришли, — кто-то нарушил эту странную паузу. — Месяца не прошло.

— ФСБшники на владельца помещения вышли, — начала объяснять Лена, — они вчера не просто так заявляли, что собственник им разрешение на осмотр подвала дал. Те, в черных куртках, крыша бандитская владельца какая-то.

— Понятно. Уебки, блин…

И опять молчание.

У нацболов было особое отношение к пространству. Сначала мы врывались, захватывали кабинеты и офисы. А потом сидели там и ждали, когда нас примут. Закрепиться на нескольких квадратных метрах и потом там же получать дубинками по голове. Совершенно обычное для нас дело. Зачем? Потому что надо, потому что правильно. Так бы я тогда ответил.

Во время такого ожидания я был счастлив. Я находился там, где должен находиться. Это было очевидно, математически объективно, но и в то же время как откровение.

Там, в Бункере, на последнем рубеже, все происходило так, как должно. Если бы мусора тогда меня застрелили, я умер бы с чувством полнейшего счастья.

А по железной двери застучали какие-то кувалды. Она начала поддаваться.

— Нацболы, готовы? — Рома окидывает взглядом свое малочисленное войско. — Да. Смерть!

— Да. Смерть! — грянуло в подземелье.

— Леха, не хочешь приковаться? — Лена где-то нашла три пары наручников.

— Давай! Пусть мусора возятся, — я повернулся к нацболу из моей бригады. — Дарвин, наручники есть!

— Круто!

— Давай я батарее.

Третьим в нашей компании стал Лазарь. Остальные сели на пол в два ряда перед нами, сцепились руками.

— Слава Партии!

— Смерть врагам!

Дверь рухнула. За ней стояло толстое тело в кожаной куртке и с позолоченной цепочкой на шее.

— Что это, блять, за хуйня? — заревело тело.

— Да, Смерть! Да. Смерть!

— Вы че, блять? Охуели?

Менты были меньше настроены на переговоры, чем толстый бандит. Замелькали дубинки. Партийцев начали по одному вырывать из сцепки. На полу показалась первая кровь — кому-то разбили голову.

Жирный бандит ударил Рому по лицу.

— Сука, пидр, — я рванулся на помощь к командиру, — Мразь толстая.

— Ты чего, щегол, — дубинка мусора с силой приземлилась мне на колено, — ты как разговариваешь!

За пять минут менты всех скрутили. Остались только прикованные Лазарь, Дарвин и я. Усатый капитан изучил внимательно наручники.

— Ну и нахуя вы это сделали? Вам больше всех надо, что ли?

— Нам надо, чтобы вы свалили отсюда. Мы с вами разговаривать не собираемся.

— Ебанутые, — усач покачал головой. — Ну пизды значит еще раз получите. Мусора опять взялись за «демократизаторы».

Пришли спасатели, перепилили болгаркой железо. Потом с заломленными руками нас вывели наверх. Снаружи — нацболы, менты, чекисты в штатском, телевизионные камеры.

— Да, Смерть! — раздавалось среди хрущевок.

Короткая история Третьего Бункера была закончена. Мусорские «газели» везли нас в ОВД.