Идеализм-2005

Путин

НБП никогда близко не стояла рядом с героями прошлых эпох, с «Народной волей» или эсерами. Нацболы не бросали бомб и не убивали даже тех, кто очевидно заслужил смерти. Разные вещи совсем, одним словом.

Ликвидировать физически кремлевского самодержца мы не планировали. И не факт, что справились бы с этой задачей, даже если бы захотели. Но акциям в присутствии Путина мы придавали особое значение. Российская власть тоже, видимо, считала их особо важными. Позже, когда НБП запретили в 2007 году, в первой десятке членов «экстремистской запрещенной организации» оказались те, кто накрывал президента. В том числе и я.

Какой-нибудь продвинутый интеллектуал назвал бы нацбольскую охоту за Путиным «постмодернистской». Вред ВВП если и наносился, то символического характера, не совсем по-настоящему. Но это с одной стороны. А с другой, смыслом этих акций было народное восстание, революция. Наших товарищей это государство убивало.

В апреле 2006 года нацболы накрыли Путина в Томске. В этом сибирском городе Путин проводил совместную конференцию с Ангелой Меркель. Группа партийного спецназа отправилась из Москвы в поход на восток. Автостопом.

— Да ничего особенного, — рассказывала потом Лена на исполкоме, — когда Путин вместе с Меркель выходили из здания, разбросали листовки, флаг развернули. Фаера зажгли. Журналисты все сняли. Текст к Меркель попал.

— С флага она, наверное, охуела, — засмеялся Рома, — тень прошлого, блин.

— Как из ментовки выпустили, — продолжила заместитель командира отделения, — целый день по городу «хвосты» были. Вечером прыгнули пять человек. В масках. На машине подъехали. Все с арматурой. ФСБшники или бандиты их ручные. Кирилла Борисовича пытались в машину затащить. Отбились, блин. Не отбились бы, все. Кирилла не увидели бы больше. Сибирь, закон — тайга.

Чугун сидел рядом и молча улыбался своей белозубой улыбкой.

Обратно партийцы летели на самолете в сопровождении журналистов. Сибирские лоханувшиеся чекисты могли действительно пойти на убийство.

Меньше чем через два месяца после Томска нацболы встретили Путина на Всемирном газетном конгрессе в Москве.

Лена и я встретились рядом с метро «Китай-город» где-то через неделю после ареста Ромы и остальных.

Когда я подошел, Лена сидела на скамейке и курила. Я сел на скамейку рядом. На улице было по-летнему тепло и солнечно.

После ареста Ромы к Лене перешло командование Московским отделением.

— Никакого уныния, морального упада от всего этого быть не должно, — сказала она довольно хмуро, — и нацболы, и враги должны понять. Акций меньше не будет.

— Да, Лена.

— Хорошо, что ты понимаешь. Ладно, к теме. 6 июня открывается Всемирный газетный конгресс в Москве. В Кремлевском дворце. Соберется несколько тысяч журналистов. Свободу слова будут, блин, обсуждать. Резолюции всякие примут. Диссидент из Ирана приедет, из тюрьмы только освободился. Но самое главное — там будет Путин. Тоже типа за свободу слова.

— Понятно.

— Надо туда попасть. Регистрируем газеты, получаем аккредитации. ФСО несколько тысяч журналистов пробить не успеет. Так что тема может получиться.

— Может конечно.

— Нужны надежные ребята к акции, сам понимаешь, дело серьезное.

— Да.

— Ты сам как?

— Всегда готов, конечно!

— Дарвин?

— Он тоже.

— Кого-нибудь третьего надо. Ладно, пара дней есть еще, поищем. Иди уже на этой недели аккредитацию получать. И Дарвин. Ты ведь знаешь, как это делать?

— Ага, знаю.

— А Дарвин?

— Я с ним встречусь, объясню.

— Хорошо. У меня все пока. Давай через полторы недели увидимся, расскажешь, как прошло. В пятницу.

— Давай.

— На «Бауманской» на выходе?

— Как бы там на румоловцев не наткнуться. Нас-то они в лицо признают.

— Ну, на выходе из метро найдемся быстро, а там во двор куда-нибудь свернем.

— Пойдет, наверное.

— Тогда увидимся.

— Увидимся, Лена.

Через день я одел свой костюм с выпускного вечера и пошел в Кремль. Заявки на аккредитацию подавались в Кремлевском дворце.

Стояли рамки металлоискателей, простых смертных на входе шмонали.

— Здравствуйте, я корреспондент газеты …, хочу попасть на конгресс, — обратился я к сотруднику ФСО в черном пиджаке.

Тот посмотрел на меня изучающе.

— Заполняй анкету, редакция получит ответ. Вот бланк.

Я сел за журнальный столик и за десять минут оформил все письменные формальности.

По указанному адресу довольно быстро пришло разрешение.

Дарвин и девушка из Северной бригады подали свои заявки с таким же результатом. Это была просто сумасшедшая удача. Наши планы срастались.

Мы все трое вышли из вагона на «Боровицкой». Я достал из кармана журналистский бейджик, повесил его на шею.

— Че, ребят, пошел я. Выдвигайтесь после меня с пятиминутным интервалом. В Кремлевском дворце помните, где встречаться? Сразу за металлоискателями. Но так тоже, чтобы еблами поменьше торговать.

— Да, это помним, — ответил Дарвин.

Наша соратница только головой кивнула.

— Аккуратно давайте только. Тут мусора Центрального округа повсюду. На нацболов они натасканы.

— Да ладно, Леха, проскочим как-нибудь, — махнул рукой Дарвин.

— Думаю да, проскочим. Но все равно. Тут тоже не светитесь, подозрительно как-то.

Я сделал шаг в сторону, и толпа пешеходов сразу же оттеснила меня от товарищей. «Хорошо, что час пик», — подумал.

Выход из подземки, Александровский сад.

Вокруг пояса у меня черный транспарант с надписью «Путин — палач Беслана». Волосы покрашены в черный цвет — Лена настояла. В целях конспирации, так сказать. Волосы я сам красить раньше не пробовал. И в это раз пробовать не стал. Даша, нацболка из Мурманска красила.

Троицкие ворота, Кремлевский дворец.

Рамки металлоискателей. Перед ними очередь. Английская, немецкая речь, еще какая-то. Конгресс-то всемирный.

ФСОшники шмонали, но поверхностно. Не станут же они мировую журналистскую элиту догола раздевать и заставлять приседания делать, в самом деле. Никаких проблем не возникло. Так, по карманам все того же черного пиджака с выпускного посмотрели.

Я встал в фойе. Через десять минут рядом улыбался Дарвин.

— Нормально все? — спросил у него.

— Вообще отлично.

У Дарвина были листовки. У нашей соратницы — флаг.

— Бля, а где подруга? — сказал я, когда прошло минут пятнадцать ожидания.

— Не знаю, мы разделились, как по плану.

— Вот началась хуйня-то. Искать придется. Может она тут уже. Точнее, надеюсь что тут. Давай вместе, а то и друг друга потеряем.

— А где искать-то? Народу смотри сколько.

— По другим этажам пробьем для начала.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж. К счастью, здесь же отыскалась соратница. Она стояла, прислонившись к колонне.

— Блин, что за фигня? — навис я над ней строго.

— Да я забыла… Нервы.

— Ладно, ничего страшного. Главное, нашлись. Погнали в зал, места пиздатые самые займем.

Как только мы спокойно прошли мимо ФСОшников на входе в зал, я понял, что акция точно получится.

Свободным был второй ряд задней части партера. Тридцать-сорок метров от сцены. Впереди нас стоял еще один ряд кресел, а за ним — широкий проход. Второй ряд имел очевидные преимущества. ФСОшники, которые стояли по периметру зала, не могли видеть наших действий за спинами находящихся впереди, Но и к сцене близко. А еще ближе мы с нашими простыми, не-виповыми аккредитациями все равно сесть не могли.

Через минуту вокруг нас разместились японские или корейские журналисты.

Погас свет. Заиграла музыка. Началось.

Точнее началась новая фаза ожидания. Отыграла специально написанная к открытию конгресса увертюра, потом наградили иранского журналиста, вышедшего из казематов аятолл.

Опять музыка, классика. А гвоздя программы, Путина, все не было.

— Ебать, где он уже, — шепнул сидевший справа от меня Дарвин.

— Все хорошо, ждем. Приедет.

И мы молча ждали. Прошел еще час. Потом свет опять осветил весь зал. Зашевелились телевизионщики с камерами.

Первым делом я толкнул локтями товарищей, что сидели по сторонам.

Достал чистую трубку и быстро набрал кодовое сообщение Лене: «Напишу репортаж». Разобрал трубку, сломал симку.

Приподнял пиджак и аккуратно потянул за баннер. Положил его на колени.

И в условиях нашей полной боевой готовности на сцене показался улыбающийся царь. Он вышел из-за кулис с левой от нас стороны.

Зал встал. Раздались бурные овации. Наши соседи-азиаты истошно хлопали в ладоши, не хуже соотечественников. И закрывали нас. В это время я спокойно передал правый конец баннера Дарвину, левый — соратнице. Товарищи достали флаг и листовки.

Аплодисменты продолжались минут пять. Мы ждали.

Зрители расселись по креслам. В наступившей тишине стоять остались только мы трое.

Напротив царственной особы красовался растянутый баннер «Путин — палач Беслана».

Я сделал глубокий вдох. И выдохнул:

— Путин — палач свободы!

— Путин — палач свободы! — повторили мы несколько раз.

Со всех сторон уже бежали ФСОшники в черных костюмах.

— Путин, уйди сам!

— Путин, уйди сам! — все вместе.

В следующую секунду меня дернули несколько крепких рук, подняли в воздух. Ноги оторвались от земли. Я проделал какое-то невероятное сальто, перелетел через первый ряд кресел. Жесткая посадка в проходе. В десяти сантиметрах в пол смотрела голова Дарвина.

Вокруг щелкали журналистские фотокамеры.

Нас подняли на ноги, повели с заломленными за спину руками к выходу. И дальше, через первый этаж, по каким-то потайным кремлевским ходам.

В комнате, где несколько сотрудников ФСО глазели в мониторы компьютеров, нас уложили лицом в пол.

— Руки за голову, блять! Не двигаться! Убьем нахуй!

Лакированный ботинок приземлился на мой затылок.

Так мы пролежали часа полтора. ФСОшники периодически принимались энергично пиздить нас ногами. Меня это не расстраивало совершенно: дело-то сделано, похуй теперь.

— Главный хочет с вами говорить, — с такими словами меня и Дарвина кремлевские охранники подняли с пола.

Слово «Главный» ФСОшники произнесли с испуганным придыханием, и стало понятно, что насчет титула они не шутят. Главный в самом деле был где-то рядом.

На нас надели наручники.

— В пол, блять, смотри! — удар по затылку.

Я понял, что ФСОшники не хотели показывать лица: «Ни хуя себе, боятся».

С заломленными руками мы прошли метров двадцать по кремлевским лабиринтам. Остановились перед кабинетом.

Меня затолкали внутрь, а Дарвина оставили в коридоре.

Обстановка в помещении Главного буквально ослепляла, там все было позолоченным, а может быть золотым. Султанский дворец, не иначе. В черном кресле сидело огромное, напоминающее медведя тело. «Ебать, это воевода XVII века какой-то», — в голове как-то невольно возникла историческая аналогия.

Главный (нынешний командующий российской национальной гвардией Золотов) посмотрел пристально на меня. Потом не спеша поднялся. Внушительного размера кулак проехался по скуле. В глазах потемнело на секунду.

А Главный понес сущий бред.

— Я тебя всего насквозь вижу, — начал он свой монолог с осуждающей, немного обиженной интонацией. — Вижу, у тебя в груди злоба на нашего президента. Но мы тебя от такого отучим. Я пошлю своих ребят, они твоим родителям дверь яйцами закидают. Мы с тобой еще и не так поговорим. Вот будет тебе.

От этих слов несло откровенным слабоумием. Отвечать я не собирался, но даже если бы захотел, что бы я сказал? Не кидайте ваши яйца? Или же спросил: «Вы тут совсем, в Кремле вашем, ебанулись?»

В общем, я молчал. Смотрел в пол.

— Как в Кремлевский дворец попал? — задал, наконец, Золотов более-менее адекватный вопрос.

Молчание.

— Вот ты как! Мразь ты такая, — удар, удар, бах, бах.

Я упал на пол. Золотов при двухметровом росте весил килограмм сто тридцать, не меньше. Удары чувствовались.

— Забирайте его нахуй отсюда, — рявкнул Главный в коридор подчиненным, — пока я его не убил. Мы до тебя еще доберемся, — сказал он мне, — ты у нас еще попляшешь.

Меня привели обратно в ФСОшный кабинет, опять уложили лицом вниз.

Минут через десять кремлевская охрана вывела нас всех троих на улицу и усадила в мусорскую «газель». Мы сразу узнали ментов из ОВД «Китай-город».

В китай-городской мусарне нас заперли в обезьяннике.

Приехал Чечен с приближенными. На ФСБшнике были в этот раз белые брюки, зеленая гавайская рубашка и солнцезащитные очки.

— Ну вы, Леша, навели сегодня шороху, — с притворным добродушием начал он, подойдя к клетке, — по всему миру про вас говорят.

Я отошел от решетки, отвернулся в другую сторону.

— Дарвин, Дарвин, иди сюда, — теперь Чечен обращался к моему другу, — смотри, какой у меня котик.

Он показал изображение с мобильного телефона. Там красовался котенок с пририсованным в фотошопе автоматом в лапах.

— Ну его, — сказал я тихо, — стой тут.

— Да понятно, — ответил мне Дарвин.

— Заебал ты нас, Леша, — продолжил Чечен громче, — закроем мы скоро тебя. Сегодня не поговорим. Шуму от вас сегодня много. В другой раз, — он отвернулся и пошел к выходу. — Пока, скоро увидимся.

— Вроде свалил, — произнес Дарвин, когда ФСБшник скрылся из виду.

— Да, походу. Мразь ебаная…

— Допросов с ним не было, уже хорошо…

Договорить нам не дали.

— Макаров, ты? — обратился ко мне дежурный мусор.

— Да.

— К инспектору по делам несовершеннолетних. Вам никому восемнадцати ведь нет. Так что всех инспектор будет допрашивать.

— Вот, блять, охуенно, — прокомментировал я для Дарвина. — Ладно, инспекторша не Чечен.

— Все равно приятного мало.

— На хуй ее легче по красоте послать, по крайней мере…

— Это да.

— Так ты идешь там? — торопил мусор.

— Иду. Давайте потише, я никуда не спешу.

— Ты с кем разговариваешь? Совсем охуели, нацболы ебаные.

— С вами, с вами разговариваю. Куда идти там?

От будки дежурного мы свернули направо.

— Сюда, — указал мент на дверь.

Я открыл.

— Здравствуйте, — поздоровался вежливо.

— Здравствуй, — ответила инспекторша по делам несовершеннолетних, нестарая еще женщина. Вид у нее был откровенно растерянный. — Ну что, это вы там, в Кремле?

— Не могу точно сказать.

— Макаров! Я тут посмотрела список задержаний. Тебя в который раз уже задерживают! Пора за ум взяться. Тебе восемнадцать скоро. Тебя посадят!

— Началось, блять, — думаю про себя, — мне это сегодня уже говорили, — отвечаю вслух.

— Давай объяснение. Я записываю.

— Ничем не могу помочь.

— Как это так?

— Вот так.

— Все дают объяснения, кто сюда попадает! Ты один такой умный, что ли?

— Не знаю. Я не даю.

— Нет, ты обязан! Ты несовершеннолетний задержанный!

— И что?

— Ты обязан поэтому!

— Нет.

— Я вызову твоих родителей и скажу им!

— Что объяснение не даю? А если будете голос повышать, я вообще буду молча сидеть и вы ни одного слова не добьетесь. И родители мои за мной не приедут. Вы сами сказали, мне восемнадцать скоро. И они то же самое скажут.

Родителей она не вызвала. В мусарню названивали корреспонденты СМИ с мировым именем и спрашивали о нашей судьбе. Об акции говорили и писали в Лондоне, Нью-Йорке, Париже. Китай-городские менты с таким вниманием дел иметь не желали. Поэтому нас вежливо выпроводили из райотдела без всяких гадских формальностей.

На улице нас встречала толпа партийцев. Стояли журналисты с камерами.

— Слава героям! — загремело, когда мы выходили из узкого двора китай-городского ОВД.

Героем я себя не чувствовал. Просто легкое чувство, которое приходит после качественно сделанной работы. И на улице было тепло, солнечно. Казалось, все лучшее, все самое яркое еще впереди.