Идзуми-сикибу, Мурасаки-сикубу, Сарасина - Дневники придворных дам древней Японии (Библиотека восточной литературы) - 2002

И£2Ж

Поэтому я могу поехать только в храм Киёмидзу. Меня всегда принле- , кала романтика путешествий, поэтому я не могла сосредоточиться на религиозных мыслях, как следовало бы. Ч

В неделю, на которую приходится равноденствие, проводился большой праздник. Царило такое ожив- I ление, что мне было даже страшновато. Однажды мне приснился сон. Монах в синих парчовых одеждах стоял позади алтаря. Он показался / мне настоятелем храма.

— Обуреваемые тщетными надеждами, люди не молятся о прише- , ствии счастья в мир, — с этими словами монах скрылся за занавесью. Я проснулась удивленная, но не расска- । зала никому о своем сне, да, по правде, и не задумалась о нем особо.

У моей матери было два бронзовых зеркала, и она решила принести их в дар храму Хацусё. Мать попросила монаха помолиться два или три дня в храме о том, чтобы ему при- । снился пророческий сон об ожида- II

гтггг; , .

должна была строго соблюдать религиозную чистоту²⁶.

Священник вернулся из храма и сказал:

— Я не хотел приходить обратно, пока мне не приснится сон, поэтому я стал отбивать поклоны и выполнять разные церемонии, после чего пошел спать. Во сне ко мне пришла из-за занавеси прекрасная дама в красивых одеждах. Она приняла зеркала и спросила, не прилагалось ли к ним какого-нибудь послания. Я почтительно ответил, что никаких писем не прилагалось и что мне было поручено лишь передать зеркала. «Странно! — сказала она. — Обычно полагается прилагать послания. Посмотри на отражение в одном из зеркал — смотреть на него так грустно». Я увидел, что она горько плачет и, кажется, видел в зеркале тени горестно стенающих людей. «Кому-то грустно видеть эти тени, но меня они почему-то радуют», — сказала

она и взяла другое зеркало. В нем была видна зеленая бамбуковая занавеска, которая немного не доходила до пола, так что были видны ноги людей в развевающихся одеждах разных цветов. Потом в зеркале стали видны цветущие сливы и вишни, а с дерева на дерево перелетали поющие соловьи.

Я не слушала его рассказ и не расспрашивала о том, что еще и как он видел во сне. Кто-то сказал, что мне надо помолиться Освещающей Небеса благородной Богине, а мне в голову закралась непочтительная мысль: «Где же она, эта богиня? И богиня ли она, или, может быть, это Будда?» Сперва я так и сказала вслух, но потом стала более осторожной и спросила у других их мнение. Мне ответили, что это действительно была богиня, которая обитает в святилище в Исэ, которую очень почитает наместник провинции Кии и которой поклоняются в святилище предков при дворе государя.

Я никак не могла ехать в Исэ,

ч.

Лью слезы умиления При мысли о горной деревушке, Где злобятся метели.

не говоря уже о том, чтобы помолиться богине в святилище самох _ государя — туда меня точно не пустили бы. Тогда я решила помолиться Божественному Свету.

Одна из моих родственниц стала монахиней и ушла в храм Сугаку. Зимой я написала ей письмо:

Она прислала мне ответ

Кажется, ваш образ крстпш меня через глубины леса, Принес воспоминания о летних днях.

Отец наконец-то вернулся обратно²⁷. Он поселился в Нисияма, и все мы поехали туда. Все были очень счастливы. Однажды лунной ночью наш разговор с отцом длился до рассвета.

Ж2ИЖизнь обретает краски и веселье, А ведь была 1юлна тоски и грусти.

Бывают же такие ночи!

Как будто в Вечность расставалась я с тобой —

Грустна была та осень.

При этих словах у отца на глаза навернулись слезы, и он ответил мне

Итак, мы встретились с отцом, и моя радость не знала границ, хотя отец и сказал:

— Светская жизнь становится все более смешной с возрастом. Я чувствовал это, когда прежде видел стариков, но теперь настал и мой черед, так что я теперь буду меньше бывать в обществе.

Отец лишился своей жизнерадостности, и я вдруг почувствовала себя очень одинокой.

К востоку от города простиралась широкая равнина, и я могла ясно видеть все пространство от горы Хийё

Забыта всеми в горной деревне.В редких тростниках поет осенний ветер.

сновый лес Нарабигаока. Дом, где мы

жили, стоял на возвышенности; на ее щ\ / склонах были разбиты террасы, па которых рос рис и откуда порой доносился птичий гомон. Я чувствовала себя дома.

Одним лунным вечером мне пришло письмо от старой знакомой, и я написала ей ответ.

В Десятом месяце²⁸ мы вернулись в столицу. Мать стала монахиней, и хотя она жила в одном доме с нами, она постоянно закрывалась в своей комнате. Отец обращался со мной не как с ребенком, а скорее как со взрослой женщиной. Мне было грустно видеть, как он всячески избегает общества и старается держаться в тени.

Принцесса Юко, дочь государя Тосёку, услышав обо мне от моих

дальних родственников, пригласила меня во дворец, сказав, что мне будет лучше служить ей, нежели проводить дни в одиночестве.

Мои старомодные родители думали, что жизнь при дворе будет не слишком приятной, и хотели оставить меня дома, но все стали говорить им, что в наши дни девушки, служащие при дворе, имеют гораздо больше шансов удачно выйти замуж, ведь там женихов хоть пруд пруди. Мне между тем исполнилось уже двадцать шесть лет, но ко двору меня послали против моей воли.

На первый раз я должна была остаться там лишь на один день. На мне были одежды с восемью обшлагами оттенков хризантемы; поверх их я одела широкую шелковую накидку темно-малинового цвета.

Как я уже говорила, у меня не было никаких высокопоставленных родственников, у которых я могла бы узнать о придворных обычаях и нравах, поэтому мне оставалось надеяться лишь на те знания, которые я

почерпнула из романов. Мои родители были очень старомодны, поэтому я выходила из дому разве чтобы полюбоваться луной и цветами. Поэтому, когда я оказалась за стенами своего дома, мир показался мне каким-то нереальным. Я приехала во дворец ранним утром. До того, по своему провинциальному разумению, я часто мечтала о том, что при дворе я услышу и узнаю массу интересного — такого, о чем я никогда бы не узнала в родительском доме.

Я чувствовала себя неуклюжей, и мне это не слишком нравилось, но жаловаться не имело смысла. Я с грустью вспомнила своих племянниц, мать которых умерла, после чего вся забота о девочках легла на меня — мы даже спали вместе в одной постели.

Дни проходили в праздных размышлениях. Я чувствовала беспокой-

Видя меня выходящей из паланкина, племянницы сказали:

— Когда ты была дома, к нам приходили гости, но сейчас в доме тихо, и никто к нам не заглядывает. Нам так грустно.

Тут они заплакали. На следующее утро они сказали, что им стало гораздо веселее, потому что, узнав, что я снова дома, в дом потянулись гости. Слезы навернулись на глаза при мысли о том, как любят меня мои бедные девочки.

Даже святым едва ли снятся сны об их прошлых жизнях, но когда я молилась перед алтарем в храме Ки-ёмидзу, мне привиделся то ли во сне, то ли наяву человек, который, судя по всему, был настоятелем храма. Он подошел и сказал мне:

— Когда-то вы были здесь монахом, и ваше воплощение было удачным, потому что вы были художником, который создавал статуи Будды.

на троне у восточной стены, сваяли именно вы. Вы умерли, когда покрывали статую золотой фольгой.

— О, значит, мне надо закончить работу! — сказала я.

— Когда вы умерли, другой человек доделал работу и совершил церемонию приношения, — ответил монах.

В Двенадцатом месяце я снова отправилась ко двору. Там мне уже выделили комнату.

Каждую ночь я приходила в покои принцессы и ложилась среди незнакомых мне людей, поэтому совершенно не могла спать. Я была очень робкой и много плакала тайком ото всех. Утром я ушла, еще когда было совсем темно. Целыми днями я тосковала по дому, где мои старые и немощные родители так надеялись на меня, хотя я совершенно этого не заслуживала. Я грустила о них и чувствовала себя очень одиноко. Несчастная, грустная и беспомощная — эта мысль без конца вертелась в моей голове, хотя я и старалась исполнять

gEsaa

свои придворные обязанности как можно лучше. Принцесса, казалось, не подозревала о том, что творится у меня в душе, и приписывала особенности моего поведения лишь скромности и застенчивости, благоволя ко мне и часто выделяя из числа прочих дам.

Те, кто были знакомы с придворной жизнью, чувствовали себя здесь как дома, но я, хотя уже и не была молоденькой девушкой, не желала числиться среди взрослых дам и держалась особняком. Впрочем, я и не ожидала многого от придворной жизни и нс испытывала никакой зависти к дамам более изящным, чем я. Напротив, это придавало мне непринужденности, и я время от времени приглашалась к принцессе. У меня были и друзья, и только с ними я говорила на действительно интересные и приятные темы. Даже в веселых и интересных компаниях, где людям нравилось то, что я говорю, я внутренне сжималась и спустя некоторое

ли крики и хлопанье крыльев птиц, плававших в водоеме.

Как и мы, птицы плавают ночью во сне, Кажется, будто они устали Стряхивать иней с перьев.

Мои компаньонки проводили свободное время, открывая двери комнат и обсуждая романы. Они часто звали присоединиться к компании одну даму, которая проводила почти все время в покоях принцессы. Однажды она ответила на приглашение словами: «Приду, если должна». Она имела в виду; что если мы так настаиваем, то она придег.

₁к_глинные листья тростника легко согнуть, Но не делай этого силой, Оставь это ветру.

Так, сочиняя стихи, мы проводили свободное время. Впоследствии

Той безлунной бесцветной зимней ночью Меня обуревала мысль: Почему все так?

Стихотворение тронуло меня, потому что я тоже вспомнила ту ночь.

В моих снах слезы той холодной ночи все еще не оттаяли.

Но их я выплачу украдкой.

Принцесса по-прежнему называла мою мачеху женой наместника провинции Кадзуса. Отец был рассержен тем, что принцесса называет ее все так же, хотя она уже стала женой другого человека. Он заставил меня написать принцессе письмо и напомнить ей об этом.

Есть место в далекой стране, которое называется Ксакура.

При дворе поют песню, которая называется «ксакура».

Мое имя тоже когда-нибудь кто-нибудь услышит...

Однажды вечером, когда ярко светила луна, я сопровождала принцессу в императорский дворец и вдруг вспомнила, что во дворце есть святилище Освещающей Небеса благородной Богини. Я решила воспользоваться случаем и преклонить колени перед ее алтарем. Тихонько я прошла в святилище (я была знакома с госпожой Хакасе, которая смотрела за ним). Бесконечная череда огней перед алтарем сливалась в одно туманное пятно. Госпожа Хакасе вдруг показалась мне невероятно старой — казалось, она была сама святость. В этот момент она походила не на смертную, но, скорее, на воплощение божества, которое говорило со мной, тем не менее очень любезно.

Следующей ночью ярко светила луна, и придворные дамы лениво переговаривались, любуясь ею. По-

зависть. «Если бы была жива покойная императрица, то и она не смогла бы пройти так величественно», — сказал кто-то. Я сочинила стихотворение:

Она подобна Куне, которая, открывая небесные ворота, Идет по облакам.

Мы, сидя в том же самом небесном дворце, проводим ночь В воспоминаниях о шагах из прошлого.

Дамы, в обязанности которых входило представление новичков обществу, казалось, были слишком заняты другими делами, поэтому никто не замечал существования при дворе такой простой деревенской девушки, как я. Очень темным вечером в начале Десятого месяца, когда сладкоголосые чтецы должны были начинать свою вечернюю службу, я вместе с другой дамой пошла послу-