Инженер и Постапокалипсис

Глава одиннадцатая. Сломленные души.

В небольшой комнатке ютились различные приборы, компьютеры и прочий хлам из проводов, панелек и экранчиков. Длинные пальцы порхали над клавиатурой, вбивая в строку различные наборы символов, понятных лишь ему. Маленькая лампочка периодически мигала насыщенным синим светом, вызывая раздражение вместо спокойствия.

— Как говорил старый добрый Гете про синий: «Как цвет это — энергия: однако он стоит на отрицательной стороне и в своей величайшей чистоте представляет из себя как бы волнующее ничто». — Процитировал немецкого писателя парень.

Запустив ладонь в копну волос, он немного их взъерошил, от чего те превратились в хаос. Хотя, его прическа никогда не отличалась идеальной укладкой или аккуратной стрижкой. Голубые глаза уставились в экран, а в голове скрипели шестеренки, пытаясь найти верное решение.

— Что же тут прописать?.. — перед Коулом Мартином стояла трудная задача — вывести их личную частоту, на которой он связывается с друзьями, на более высокий уровень, позволяющий быстрее подключаться к ней и улучшающий качество звука.

За окном стояла довольно ветреная погода. Кроны деревьев раскачивались так, что, казалось, следующий порыв вырвет ствол и отбросит его на пару метров, как тряпичную куклу. Некоторых зомби действительно уносило от силы ветра, а те, кто находился за укрытием — неподвижно ждали, словно понимали — сделай они хоть шаг и их тут же откинет к ближайшей стене.

Парень устало прикрыл глаза, втягивая носом сухой воздух. Провести за компьютером около девяти часов без передышки — его дурная привычка, которую тот никак не мог побороть. ПК одновременно его счастье и проклятие, ведь не случись катастрофы в мире, Коул мог бы стать выдающимся программистом или же киберспортсменом. Но теперь он вынужден сидеть здесь, в четырех стенах заброшенного здания, копаться в проводах и программах и усердно пытаться бороться с желанием пустить пулю в лоб.

В эту самую секунду он очень хотел бы оказаться в старом добром «Chez Soul» в Фэйрфилде, который всегда принимал их компанию с душой, но не стоит забывать за «G V Cellars». Эти кафе и винодельня были их излюбленными местами, где они могли выложить свою душу под бокальчик красного или же посмеяться от души в одной из закрытых кабинок, жуя еду, добытую в уцелевшем супермаркете, что находился неподалеку.

Вспоминая друзей, Мартин неосознанно улыбнулся, но улыбка вышла измученная, сочилась болью. Страдая от депрессии, длящейся около восьми месяцев, он усердно игнорирует недуг, ссылаясь на то, что это последствия шока от эпидемии. Его поддержка на данный момент находится в разных штатах: от Бенишии до Вакавиля. Но ни один из близких ему людей и не догадывается о том, что парень болен, он слишком хорошо это маскирует.

— А-ало… Кевин! Ты меня слышишь? — Коул напрягся прежде, чем услышал знакомый голос.

— Э-э. Да, я тебя слышу… Коул? — Хоть передаваемый звук был и не лучшего качества, но Задрот смог уловить нотку сомнения в этом вопросе.

— Кто же еще! Я связывался с Уиллоу, она согласна на встречу. Что скажешь ты? — взгляд парня застыл на лампочке, которая не прекращала мигать синим цветом.

— Как обычно? Я согласен. Когда? — быстро и четко. Кевин всегда был таким, не любил пустой треп.

— Да. Через пять дней. Тогда до встречи. — Протяжный писк оповестил Мартина, что связь оборвалась и его приятель вышел из сети. Осталось «дозвониться» до остальных.

Самым проблемным из них был Алестер Уилсон, смазливый негодяй, волк в овечьей шкуре. Безумно любит внимание, особенно женское, хотя старается этого не показывать. До сих пор не раскрыл тайны своей прошлой жизни, хотя близок к этому лишь в присутствии Уиллоу. К ней относится весьма трепетно, со стороны можно подумать, что они брат и сестра, но это далеко не так. Парень любит хвастаться, старается выбиться в лидеры, если уверен в своей победе или правоте на сто десять процентов, но делает это из-за спины, словно боится, что кто-то раскроет его истинные мотивы или лицо. Одевается в худи или бомберы, старается придерживаться молодежного стиля. По наблюдениям Коула, он похож на эстонца, но опять же — Уилсон скрывает и это, забавно отшучиваясь, что он «просто человек и все». Единственное, что они знают точно — это его возраст, двадцать лет. Джилл нашла в кармане его куртки водительское удостоверение, когда мистер Инкогнито благополучно забыл на скамье документ.

Иногда, при посиделках, Алестер рассказывает какие-то истории, якобы из жизни, но Джилл и Ноа ему не верят, аргументируя это тем, что Уилсон хитрый лис, вещающий свои сказочки и втягивающий остальных в свои сети, как паук беспомощных и обреченных мошек. Но зачем ему это надо никто не знает, да и разбираться с этим вопросом желания нет — парень вроде безобидный.

Ребята вспоминают день, когда к их компании присоединились сразу двое человек — Алестер и Кевин. Изначально их приняли за зомбированных, ведь парни были в оборванных и вымазанных в крови, блевотине и гное вещах, жутко воняли дохлятиной и еле передвигались, прекрасно имитируя ковыляния живых мертвецов. Как только увидели, что перепуганный до чертиков Коул направил на тех два пистолета, то остановились, как вкопанные, подняли руки вверх и едва ли не заорали «Свои!», как Уиллоу махнула рукой Киберспортсмену и направилась к новеньким. В тот вечер они долго отмывали этих пахучих мальчиков, а клички «вонючки», данные им Джилл, еще долго следовали за ними по пятам.

«Чертов шут». Именно таким прозвищем окрестил Коул Уилсона. Это было нечто внутреннее, ведь как таковых оснований ненавидеть этого парня не было, но и любить тоже. Мартин переживал за Уиллоу, так как она была его лучшей подругой и той, с кем плохой мальчик проводил больше всего времени. Джилл он тоже любил, но та нашла коннект с Ноа и по наблюдениям он ей даже нравится.

Джилл Моррис родом из Флориды, скорее всего имеет латиноамериканские корни, но по словам самой девушки в ее крови множество отголосков национальностей и ей это нравится, чувствовать принадлежность одновременно к десятку, а то и больше наций, быть своей. С самого детства девочка была общительной и очень доброй, а также с трепетом относилась к животным. Ее мечтой было — стать медиком, неважно в какой сфере, но помогать другим — ее стезя. На момент начала эпидемии ей было всего семнадцать лет, но по прошествии полугода и ее дня рождения она стала совершеннолетней.

Кудрявые волосы и безумно красивые светло-голубые глаза — ее достоинство и отличие одновременно, ведь все из семьи девушки были либо брюнетами либо шатенами с прямыми волосами и зеленоглазые, но ее цвет достался ей от бабушки по линии матери. Также, Моррис была единственным ребенком у своих родителей, ведь те хоть и планировали родить еще два раза, но ни одна из попыток не увенчалась успехом — выкидыш на нервной почве. Вспоминать об этом ей слишком больно до сих пор, да и навряд ли это чувство когда-то исчезнет из ее души, ведь детская боль куда страшнее и ощутимее взрослой.

Когда ты самостоятельный, зрелый и мудрый — тебе легче справить со страданиями, ведь всегда можно обратиться за помощью к специалисту, провести самоанализ и найти верный путь или же просто отставить мучения на задний план, закрывая это работой, повседневными делами, жизнью… Но когда ты маленький и неопытный, а на твоих глазах розово-радужные очки, решать какие-то серьезные проблемы — это непосильный труд. Уж тем более справиться с болью, которая сродни кошкам дерет тебя изнутри, выжирая счастье, детство и тебя самого. Ты не можешь сообщить об этом дорогим тебе людям — зачастую не подобрать нужных слов, ведь в силу возраста их не знаешь; не заткнешь этот гомон чувств — попросту нечем. Ты остаешься один на один с этим кошмаром, именуемым болью, на долгие годы, пока не сможешь помочь себе сам. Но. Всегда есть но. Успеешь ли ты?

Чертовы игры дьявола, сродни игре наперегонки. Только никто этого не видит, все внутри тебя, и ты проигрываешь день за днем, глотая пыль и слезы, а желание бороться угасает, как свеча в лампаде. От былого ребенка не остается ни следа, на его месте появляется израненный, замкнутый и сломанный подросток, который может и не дожить до светлых дней свей жизни.

Джилл старалась затолкнуть ее куда подальше, чтобы та даже не смела подавать голос и как-то очернить и омрачить ее светлые дни, которые она проживала на все сто. Словно выжимала фрукт в соковыжималке, стараясь собрать каждую каплю, ничего не упустить. Она не знала сколько еще сможет продержаться и не сдаться в объятия апокалипсиса. Это не связано с заражением, она имеет иммунитет, есть риск, что она сдастся и погрязнет в этом новом и отвратительном мире. Забиться в угол и ждать своей смерти, как крыса, всегда легче, чем бороться и девушка это понимает.

С недавних пор ее поддержкой стал Ноа — лучик света в кромешной тьме. По ночам девушку тревожат кошмары-воспоминания о нелегких днях ее существования. В первые месяцы после пришествия вируса на планету, она просыпалась с диким воплем, вся в холодном поту и слезах. После такой выходки приходилось хватать свои вещи и бежать в укрытие, ибо через считанные минуты к эпицентру криков сбегались разного рода твари, а если среди тех оказывались особо дотошные и опасные — начиналась охота на Джилл. Заперевшись изнутри в небольшую комнатку, ее и тварей разделяли лишь плотная стальная дверь. Следующие пару часов обычно слышались истошные крики различных Зараженных, пошкрябывание и звуки драки. Видимо, они пытались найти источник аромата еды, но те были слишком недальновидны и понятия не имели, что девушка прячется за дверь.

Потом она научилась глушить крик, который только зарождался в горле, тем самым облегчая свою жизнь. Но вот от истерики избавиться не удалось, иногда лицо Джилл немного опухало на утро, но блуждая одной иногда она этого даже не знала.

Но все кардинально изменилось, когда она встретилась с Ноа, ее передруг-недопарень. Моррис пришла в компанию Уиллоу и Коула, когда те нашли ее спящей на чердаке одного из заброшенных домов Франклина. Поначалу кудрявая очень испугалась и едва не грохнулась в обморок при виде двух человек в черных балдахинах, стоящих над ее душой. Но брюнетка быстро опомнилась и кинулась ее успокаивать, показывая, что они обычные люди и не желают ей зла. После часовой беседы и нескольких мини-истерик, Моррис таки оттаяла к ним и вела себя менее враждебно, но на предложения о совместном уходе из этой дыры даже и не думала соглашаться. В глазах парочки, что ее обнаружила, читалось удивление и непонимание, ведь любой другой при таком предложении уже давно висел бы на их шеях и радостно напевал «everybody loves somebody».

Но девушка поняла свою ошибку, когда, оставшись одна на всей улице, услышала противный смех Лакея, который рыскал по всяким закоулкам и вынюхивал себе пропитание. Казалось, что в тот момент весь мир опустел и остались лишь Джилл и Прыгун. По позвоночнику пробежал холодок леденящего ужаса, а ком в горле уже начал душить девочку. Мозг лихорадочно пытался продумать ходы отступления, но тут в памяти всплыли те двое, предлагающие свою помощь и Моррис подорвалась, как подстреленная, схватила свои пожитки и ринулась на улицу, не заботясь о той мелкой мрази, скачущей на спинах. В голове звучало лишь «Хоть бы они не ушли далеко! Пожалуйста!».

Тот день запомнился ей навсегда, но вот к каким он относится: хорошим или плохим — неизвестно, ведь нервов ушло тогда вагон и маленькая тележка. Догнала своих спасителей Моррис уже на выходе из города, едва ли не свалившись перед ними от усталости и глотая воздух, словно воду.

»… Уиллоу и Коул молча брели домой, в Риверсайд. На тот момент эти двое частенько там оставались, когда не бродили по окрестностям в поисках других Выживших. Их красноречивые взгляды, адресованные друг другу, говорили сами за себя. Расстроенные тем, что девушка, которую они могли бы спасти, нагло прогнала их и сама обрекла себя на одинокое существование, ребята было напоминали скисший кефир.

— Нет, ну ты видела? — не выдержал парень и негромким, но весьма эмоциональным тоном спросил у подруги.

— Ну, конечно, видела, Коул. Не понимаю… почему она отказалась. Мы ведь не похожи на Мародеров, чего шарахаться нас, словно мы не люди, а бешенные Танкеры? А ведь могли и сдружиться… — пнув камень, что валялся у ее ног, девушка свесила голову и брела, словно на заклание.

— Не понимаю вас, девушек. Вот они мы, чуть ли не на блюдечке с голубой каёмочкой, но нет, вы не вы, если не включите упертого барана. — За этими разговорами ребята не заметили, как позади, чертыхаясь бежала Джилл, у которой глаза напоминали два маленьких аквариума.

Уиллоу была сама не своя, ведь переживала за кого-то больше, чем за себя. Это было ее слабой стороной, одной из многих. На душе скребли кошки, а сердце, казалось, вот-вот и выпрыгнет наружу, чтобы самому пуститься к той бедолаге и вызволить ее из того дома. Ее тонкие пальцы рук всегда немного дрожали, последствия катастрофы, но в моменты, когда она жутко переживала или уровень адреналина повышался хоть на грамм, ее руки начинало трясти, словно она заводила моторный двигатель.

Услышав шум позади себя, парочка резко дернулись, а после на автомате обернулись хватаясь за холодное оружие, покоившееся под балдахинами. Тела уже были готовы к схватке, но при обнаружении бегущей Выжившей к ним, как к Ною во время потопа, немного успокоились. Расстояние стремительно сокращалось и, казалось, еще мгновение и кудрявая налетит на них, сбивая с ног от радости. Но Джилл словно преследовал злой рок — за ней по пятам несся Лакей, противно хохоча и подпрыгивая. По лицу девушки можно было понять, что она в курсе этого, поэтому права на передышку у нее не было, так же, как и у Уиллоу с Коулом на ожидание. Рванув ей навстречу, они таки вытащили два ножа, которые поблескивали на солнце, и молились, чтобы не опоздать.

Все произошло почти мгновенно: один прыжок и кудрявая с грохотом и сдавленным хрипом свалилась наземь, ударяясь подбородком об асфальт, а Прыгун начал драть на месте девушку, что истекала кровью и слезами, не в силах встать. Нож парня со свистом полетел в Зараженного и попал в цель. Торча меж лопаток, он, видимо, задел какой-то нерв, не позволяющий правой руке наносить царапающие удары. Уиллоу просто по инерции бежала рядом с другом — это все на что она была способна на данный момент.

— Сдохни-и-и! — зарычал Мартин и влетел в маленького вредителя двумя ногами, сшибая их обоих куда-то в кювет.

Джилл так и лежала на том месте, иногда похлипывая, а под ней уже образовалась маленькая лужица, которая ручейком переливалась в расщелина в дороге. Брюнетка упала перед ней на колени, понимая что должна помочь, но тошнота подкатила к горлу при крови и разодранной спины. Побледнев еще больше, она терпела и умоляла свое тело двигаться, протянуть руки к лежащей Моррис, привести ее в чувства и прижать, как мать прижимает свое дитя, даря ему тепло и чувство защищенности. Слезы катились градом, картина, что развернулась здесь, пробирала до мурашек.

Крепко зажмурив глаза, девушка с миловидной внешностью вцепилась в одежку будущей подруги, словно боялась, что та растворится в воздухе, пачкая руки кровью, а после убрала упавшие волосы на лицо, чтобы той стало легче дышать. Признаки жизни были, но из-за стресса и потери крови они стремительно таяли, как зажженная свеча.

— Э-эй… — негромко позвала ее Уиллоу, немного заикаясь. — Ты жива? Если ты меня слышишь, то подожди немного, мы тебе поможем. — Она успокаивала и ее и себя.

Времени было в обрез, ведь запах крови и звуки борьбы всегда привлекали непрошеных гостей. Сняв свой балдахин, она отложила его в сторону и принялась приводить Моррис в чувства, попутно помогая ей встать. В это время Коул уже расправился с Лакеем, забив его до смерти близлежащим камнем. Зрелище не для слабонервных, но оно того стоило. Измазанный гнойной кровью и грязью, да в придачу с отвратительным запахом, парень поднялся на ноги, немного пошатываясь и переводя дух, а после направился к двум бедолагам, сидящим в обнимку на окровавленном асфальте.

— Девочки, сопли оставим на потом, сейчас время выживать. Вперед-вперед! — подбадривание пошло всем на пользу и уже через несколько минут, троица, ковыляя, двигалась в ближайшее убежище залатать раны».

С тех самых пор, Уиллоу и Джилл неразлучные подружки, словно волнистые попугайчики, а Коул время от времени подшучивает над кудрявой «лежачий полицейский».

Ноа Янг всегда был примером для своих братьев и сестер: образованный, культурный, умный и спортивный парень. Гордость родителей, как любили говорить соседи или знакомые. В голове парня рождались великие идеи, которые он хотел воплотить в жизнь, показать всему миру, что это он их хозяин. Полностью зацикленные на учебе и саморазвитии, он впитывал как губка знания и учился на своих ошибках. По мере того, как мальчик рос, в нем боролись две мечты: карьера футболиста или же посвятить жизнь медицине. Оба направления его привлекали и манили, заставляя путаться в себе, останавливаться и обдумывать. В подростковом возрасте гормоны играли свое и Ноа частенько ошивался в каких-то подворотнях с такими же как и он, но держался подальше от травки или чего похуже. Его жизнь не отличалась какими-то яркими событиями, как у других ребят, разве что выезды на соревнования или же различные курсы у специалистов той или иной сферы. Его братья и сестры смотрели на него с обожанием, видя над его головой выдуманный нимб, так они его любили. Родители днями пропадали на работе, поэтому Ноа взял на себя еще и воспитание подрастающего поколения их семьи. Девочек он водил на различные кружки, будь то танцы или плавание, а мальчики дружно ходили на баскетбол.

— Хей, Ноа, а у тебя есть девушка? — уминая хлопья с молоком, спросила его сестра Дана.

— Во время приема пищи все молчат и работают: прибором, рукой и ртом, который слишком много болтает. — В ответ на это парень услышал заливистый смех девочки.

В их семье было пять детей: он, два близнеца Итан и Эйдан, Дана и малютка Оливия, которой было всего четыре. Каждый из них был разный, но при этом они все так похожи. Казалось, выстрои их всех в ряд и пробегись глазами с одного конца ряда до другого, и сложиться впечатление, что лица не менялись. Когда они был помладше, то родители частенько путали маленьких озорников и шкодниц.

Когда вся семья Янг собиралась за ужином, то дом, в котором они проживали, казалось оживал. Комнаты заполнялись чудесными запахами приготовленной еды, а также ароматизированных свеч, которые так любила Оливия. Дочурки помогали маме накрывать на стол, а непослушные мальчуганы беззаботно носились по всему дому, пока их не окрикнет отец, вальяжно раскинувшийся на кресле. После тяжелого дня мистер Барни по привычке усаживался куда-нибудь на предмет мягкой мебели, доставал газетку и умиротворенно почитывал свежие новости с пестрящими заголовками, окутанный детским гомоном и шумом от задорных игр.

— Матушка! Матушка! — Ноа со всего маху влетел на кухню, где испуганная от таких криков женщина пекла пирог с ежевикой.

— Господи, Ноа, что случилось? Чего кричишь? — схватившись за сердце женщина попыталась скрыть волну паники, но это плохо получилось.

Мари, так звали хозяйку очага, была добрейшим человеком, который отдавал всего себя мужу и детям, видя в них смысл своего существования. Постоянно в хлопотах и вечно занята семьей — такую ее видели соседи, от чего время от времени в женщину устремлялись косые, а нередко и жалостливые взгляды.

— Бедняжка… всю себя им… не жалея. — Охали одни.

— Это же надо было так себя угробить, женщину! Да ради кого? — причитали вторые.

— Жизнь, которой я боюсь… — молвили третьи, молодые и неопытные, науськанные старшим поколением, которое пропитано злобой, завистью, корыстью и всевозможными пороками.

— Быстрее, ма, там это!.. Быстрее! — из-за обилия эмоций, которые лились через край, парень едва ли не забыл как произносить слова.

Обескураженная женщина с полотенцем на плече поспешила за старшим ребенком, пытаясь понять — что же могло случиться такое, что сын оставил ненедавно родившегося ребенка одного. Но все догадки треснули и осыпались где-то внутри с громким звуком битого хрусталя. Малышка Оли стояла на своих маленьких ножках, вцепившись мертвой хваткой за край стола, и усердно старалась остаться в этом же положении. Для нее это было в новинку, видеть мир чуть выше, наконец-то встать с четверенек и почувствовать напряжение в хрупких ножках.

Истинные слезы счастья засверкали в карих глазах женщины, а внутри разлилось, словно пролитый горячий чай, тепло, накрывающее собой все те осколки ужаса, сметая их восвояси.

Ноа осторожно обошел кофейный столик, сделанный из ольхи в красно-бурых оттенках, немного пригнулся, чтобы не нависать над сестренкой, а после аккуратно присел рядом с ней. Если бы можно записать этот момент в голове, то они бы так и сделали, ведь не успеваешь и обернуться, как дети вырастают и такие моменты забываются, стираются из памяти, к сожалению, безвозвратно.

— Ты такая умничка, дочка! — прошептала восторженная и тронутая Мари, прижав к трясущимся губам кулак, и все никак не могла успокоиться и перестать плакать. Соленые капельки стекали сами по себе, словно обязаны.

Когда Оливии исполнилось пять, то атмосфера их дома словно изменилась. Первым на себе ощутил Ноа. Его выезды на соревнования становились редкими событиями, пока в одночасье не исчезли вовсе, а все из-за злосчастного ослабления организма. Пустяковое дело, подумает кто-то, пропить таблетки, прокапаться и будешь, как новый. Семья Янг тоже так думала, впрочем, врачи тоже. Но последние лишь разводили руками в очередной раз, когда приходили результаты анализов. Парень, можно сказать, переехал жить в больницу, так как болезнь никак не хотела отступать, притягивая все новые и новые виды мутации вирусов. Он страшно исхудал, под когда-то жизнерадостными глазами засели мешки и темные круги, словно клеймо. Улыбаться мальчик перестал когда в девятый раз сдавал одни и те же анализы, проходил те же курсы лечения, глотал горсть таблеток на завтрак, обед и ужин, но толку от этого все равно не было никакого — в лаборатории находили новые болячки, которые постепенно разрушали не только его тело, но и жизнь в целом.

Его лечащий врач — Джастин Мур, стал для него третьим родителем, ведь ту любовь, заботу и тепло, которого Ноа лишился, он вновь мог получать, но уже от другого человека.

— Здравствуй, парень. Как ты себя чувствуешь? — аккуратно присаживаясь на край больничной койки, поинтересовался доктор.

Откинув плед с головы, больной глянул на вопрошающего и немигающим взглядом уставился на него. Узнав утром, какой диагноз ему могут поставить, он, казалось, окончательно потерял весь красочный смысл жизни.

Их гляделки продолжались с полминуты, до тех пор, пока Джастин не прекратить строить из себя непонимающего святого мученика, а просто тяжело выдохнул, похлопал его, так по отцовски, по ноге, укутанной в одеялах, и просто молчал вместе с ним, смотря в белую стену. Обстановка была настолько гнетущей, что щемило в сердце, так непростительно и беспощадно, как кольца удава, сжимающиеся над жертвой. Слова в этой ситуации были бесполезными, впрочем, как и все, что делали по отношению к парню. Ни один курс лечения ему не помог, на на грамм, капельницы, таблетки, уколы, все коту под хвост — ему становилось только хуже с каждым днем. Но что было самым отвратительным — никто, даже самые квалифицированные врачи, не могли сказать что с ним. Казалось бы простой вопрос. Просто возьми и найди ответ, сложи два плюс два, приди к логическому заключению. Ведь это всего лишь ослабление организма, которое должно быть чем-то вызвано. Наследственное? Инородным телом? Вирусом? Наказанием? Но чьим — Божьим или Дьяволом. Перед кем мальчишка успел провиниться и насколько сильно?

— Кхм… Послушай, все будет хорошо ладно? Раз ты слышал утренние новости, то позволь мне все разъяснить, — Мур прокашлялся, пытаясь проглотить противный ком в горле, но у него никак не получалось. — Мальчик мой, был созван консилиум, где врачи очень долго советовались, выдвигали и опровергали диагнозы, но в конце концов мы все сошлись на крайне скептическом, но хотя бы каком-то мнении. Я… кхм, Господи, как же сложно… Ноа, мы думаем, у тебя новая и неизученная, абсолютно неизвестная форма ВИЧ-инфекции или же СПИДа. Но ты не отчаивайся, понятно, это всего лишь первый выдвинутый диагноз, который явно окажется неправильным. У всех же бывает право на ошибку, даже у врачей. Как бы ужасно и отвратительно это не звучало. Мы не знаем как это появилось у тебя, передается ли оно и как, сколько люди с этим живут и каковы шансы на излечение… Столько вопросов и ответов… их просто нет. Но это пока что. Уверен, современные технологии смогут ответить на них все. Ну, а пока просто держись, мой мальчик, мы все поможем тебе, если ты не сдашься и поможешь сам себе, ладно? — Казалось, Джастину самому нужен был этот монолог, успокоить его душу, мечущуюся в клетке ребер. Не глядя на парня, он молча вышел из палаты, в которой почти становилась жизнь.

Вкус собственной крови — это все, что чувствовал Ноа. Его глаза горели от непролитых слез, а глаза напоминали выемки в камне, доверху наполненные водой, такой соленой и горькой. В голове эхом бились слова его лечащего врача, сводя подростка с ума. Он ведь даже не знал, какую именно часть его тела ненавидеть, где засела эта треклятая болезнь и почему конкретно он слег от недуга.

Крепко сжав одеяло, да так, что костяшки на руках побелели, а кожа натянулась до пределами, он сдерживал свой крик беспомощности и безысходности, ведь прекрасно понимал, если сама медицина бессильна перед этим, то что ему еще оставалось делать? Молиться? Верить в лучшее? В чудо? Нет, это была пустая трата времени, впрочем и его жизнь — обличие бесполезности и дно людской слабости, худший из пороков, который только мог существовать.

Проходит около трех месяцев, трех долгих и мучительно больных месяца, прежде чем врачи наконец-то находят то, что может помощь парню. За это время его тело подверглось не только истощению, но и различного рода повреждениям. Его кости стали настолько хрупкие и слабые, что могли сломаться при ударе средней силы, а кровеносная система потихоньку выходила из строя: его капилляры то и дело лопались, а вены в руках периодически рвались, вызывая телеангиэктазию. Поэтому, дабы избежать еще больших проблем, Ноа передвигался на инвалидной коляске, с мешочком, наполненным необходимым раствором, прикрепленным к нему трубками.

Ловить косые, но полные сожаления, взгляды для него стало обычным делом, ведь сам того не желая стал легендарной личностью в этой больнице, известный печальным недугом. В очередной раз катаясь на инвалидной коляске, с помощью своей медсестры, его окрикнул один из главврачей. Белоснежный халат колыхался от того, как стремительно мужчина двигался в сторону больного. Его напряженное выражение лица не предвещало ничего хорошего, поэтому парнишка морально уже был готов к чему-то страшному, что сможет причинить боль еще раз.

Среднего роста мужчины, с завязанными в хвостик волосами и медицинской маской на лице, тихонько прокашлялся, давая понять медсестре, что покатит пациента сам, а после взялся за ручки коляски и они направились в ближайшую свободную палату.

Все внутри Ноа замерло, оттаяло и вновь замерзло, ведь ожидание чего-то плохого порождает противные мандраж и рябь страха. В ушах стоял тихий звон, а губы онемели; тело обдало холодным жаром, вызывая смешанные чувства.

«Черт… Нет, нельзя думать о плохом, просто запрещено…» — Как только парень подумал об этом, то на глаза навернулись предательские слезы, а на душе стало так гадко от того, что ты врешь самому себе о том, что ты сильный и стойкий. На деле ты слабее последнего труса, который даже не может толком прожить свою жизнь так, как следует.

— Ноа, у меня есть хорошая и плохая новость. Но, думаю, хорошая для нас, врачей, а для тебя уже решишь сам. — Присев на край подоконника, он внимательно посмотрел на парня своими темно-карими глазами, словно пытался передать ему толику той храбрости и сил.

— Не тяни, док. Выкладывай. — На выходе произнес Янг и словно забыл как дышать. Он делал вдох, но воздух не хотел поступать в легкие, даря ему живительный кислород.

— Как ты знаешь, мы все время проводим исследования, пытаясь найти ответы на вопросы. До этого дня все было считай без толку. Благодаря ВОЗ мы все-таки добились кое-чего. Тебе это не понравится, даю гарантию, но, надеюсь, хотя бы немного успокоит бурю в твоей душе, — Джордж глянул на молодого человека, оценивая его состояние услышать диагноз, а после этого продолжил. — Так вот, не буду больше тянуть, поэтому внимательно слушай. Мы сначала не могли в это поверить и несколько раз перепроверяли все, но результат был одним и тем же. Как выяснилось, у тебя настолько редкое заболевание, что на данный момент известно только о твоем случае. Мы назвали его «Псориатический вирус, утяжелённый формой комбинированного иммунодефицита человека, осложненный столбняковой инфекцией», но если коротко, то ПВИ-7. Знаю, звучит, как заклинание или набор слов, но это наиболее точное описание той заразы, что сидит в тебе. Но все же есть нерешенные проблемы, например, где ты умудрился это подцепить? Как?.. — его голос становился все тише, пока и вовсе не перешел на шепот.

Парень, в адрес которого были сказаны эти слова, сидел, словно пустой сосуд: ни мыслей, ни чувств, ни эмоций. Любой бы человек на его месте сначала был бы озадачен, но секундой позже поддался буре эмоций, что неминуемо на него обрушатся. Но Ноа попытался взять себя в руки, проглотить тот ком, что сдавливал его горло, царапая нежную плоть, а после процедил сквозь зубы:

— И каковы шансы?.. — ответ он слышать не хотел, но придется.

— Сейчас говорить рано, так как мы не знаем с чего начать… Сегодня же фармакологи со всего мира, которые наслышаны о твоем недуге, начали разработку лекарственного препарата. Клянусь, будто лекарство бессмертия создают, — по палате раздался нервный смешок медика. — Поэтому, друг мой юный, не время вешать нос, матрос, у тебя все еще впереди. Скажу тебе по секрету, молился за тебя каждый вечер, дома и в церкви, и я искренне верю, что сам Господь Бог услышал эти мольбы и помог разобрать начало этого тернистого пути… хоть я… и врач. — Джордж запустил пятерню в волосы, нарушив тем самым натяжение волос в хвостике, от чего пару прядей выбились из него и теперь спадали на глаза.

Подмигнув парню, он тихо спрыгнул с подоконника, а после вышел за дверь. Мальчик слышал краем уха, как за дверью разговаривали главврач и та медсестра, что катала его по больнице.

«Надо позвонить маме… Обрадуется». — Одинокая мысль проскользнула в его голове, но даже та не смогла колыхнуть его изрубленные душу и сердце.

По прошествии 4,5 месяцев, Ноа Янг стал абсолютно другим человеком — его руки все были исколоты от постоянных капельниц и нескончаемых уколов всякими веществами, которые, как говорили врачи, должны были облегчить его страдания, но те никогда не помогали. Но парень, в ком был тот самый стержень, продолжал каждую ночь ложиться в больничную койку, а утром открывать глаза, смотря в белоснежный потолок, с мыслью «Может… сегодня все изменится?». Его родня каждый божий день звонила ему, но в моменты, когда он почти падал духом, Ноа полностью уходил от этого мира, дабы вновь и вновь раскапывать себя изнутри, пытаясь отыскать то, что не дает ему наложить на себя руки, перестать глотать таблетки горстями, сдаться…

За окном медленно кружились хлопья пушистого снега, ведь первые числа февраля рисовались на календаре эти дни. Мари вместе с младшей дочкой стояли у ресепшена, мило болтая с работником больницы, молоденькой девушкой, недавно устроившейся тут работать. Они здесь частые гости, поэтому вся больница знает семью Янг.

— Мари, скоро Ноа освободиться, у него последняя капельница сейчас. Буквально минут двадцать. — Положив трубку, произнесла Катрин.

— Хорошо, мы подождем, да, Оли? — повернувшись к дочке, что сидела у нее на руках, она с улыбкой погладила ее по ручке, а после вновь перевела внимание к ресепшену.

Казалось бы, день был самым обычным, ничего не предвещало суматохи. Врачи то и дело сновались по больничным коридорам, монотонно повторяя одни и те же движения: обменивались бумажками, заглядывали в палаты, а после рассеивались по закоулкам больницы. Самый обыкновенный день, можно было подумать взглянув на эту картину, но застой растряс непонятный хаос, который зародился, по всей видимости, в одном из кабинетов. Белые халаты замелькали все чаще и чаще, а гомон усилился, заставляя выворачивать шею в попытках уследить куда же несутся эти врачи.

— Что-что? Нашли?.. — удалось выцепить из общего шума.

— Быстрее!.. Да, сегодня… Неужели это слу… — пробегающая по первому этажу хирург обменивалась какими-то новостями с коллегой по телефону. «Белый» поток двинулся в сторону процедурного корпуса, где Ноа проходил последнюю капельницу.

Женщина неосознанно схватилась за сердце, а в ее голове слышался громкий стук сердца, напоминающий звук маятника. При чем он казался таким оглушающим, что, казалось бы, мог перекрыть весь этот шум. Мари позволила леденящему душу страху схватить свое ментальное тело в его цепкие и крепкие руки, который также породил в ее животе судороги. И вот стучавшее с диким грохотом сердце сорвалось с тросов и полетело вниз, в пустоту, когда по оповещателю, находившемуся в уголке этого коридора, быстро затараторила женщина:

— Весь главный медперсонал срочно пройти в процедурный корпус, в палату под номером «F42-3»! Немедля! — а после последовал шорох, означающий, что диспетчер завершила объявление.

— Это же палата твоего сына, Мари! Что же могло случится, что такая огромная больница встала на уши? — Эмоции девушки, что стояла у ресепшена, были через край и она на мгновение забылась, что своими криками могла довести женщину до сердечного приступа.

Парень уже начал привыкать к тому, что с каждой секундой в его палату, где сейчас проходят процедуры, заваливается все больше и больше врачей. Жаль, комната не резиновая и не сможет растянуться настолько, чтобы вместить в себя весь персонал, так как воздух здесь уже стал теплым и стремительно движется к нулю.

— Ноа! Ноа Янг! — где-то из толпы вырвался громкий мужской голос, ищущий пациента. — Расступитесь, живо! Парень, ты будешь плакать от счастье, если прежде не умрешь от него же!

В кабинет ввалился, по всей видимости какой-то главный врач, а после с улыбкой подбежал к парню, держа в руках какой-то контейнер и бумажки. Немного ослабленный Ноа абсолютно безразлично повел головой, в ответ на действия этого человека. Плакать он уже разучился, а вот умереть он успеет всегда, даже если это «всегда» случится через минуту. Он готов.

Не видя особой реакции, мужчина сунул ему бумажки с коротким «Читай», а после принялся за контейнер. Карие глаза подростка вяло начали бегать по строкам, пока его взгляд не зацепился на довольно-таки интересные и интригующие слова.

«… проведя ряд исследований, ВОЗ с уверенностью может сказать, что нашел лекарство от ПВИ-7. Эксперименты проводились на животных с различными заболеваниями, а также на человеке, который по симптомам болезни близок в пациенту Ноа Янг… Ампулы пустили в малое производство, в большей степени для единственного зараженного, а также для складов… Рекомендуем начать лечение незамедлительно!.. Примерный период адаптации к лекарству — неделя… Осложнений наблюдаться не должно при должном соблюдении всех предписаний, инструкций и своевременного осмотра лечащего врача…»

Остальное парень попросту не смог прочитать из-за скопившихся слез, которые вот вот градом обрушатся на несколько листов «А-Четыре». Руки внезапно начало трясти, а пальцы своевольно сжали края бумаги.

«Они нашли!.. Смогли». — Горло сдавил ком, раздирающий и обжигающий. Делать вдох было слишком тяжело, приходилось прикладывать немало усилий.

В это время тот врач, что внезапно явился с хорошей новостью, уже закончил свои приготовления. Парень почувствовал, как тяжелая рука давит ему на грудную клетку, пытаясь заставить его лечь. Затуманенный рассудок не понимал, что от него требуют, поэтому даже не пытался спокойно уложить тело. Искаженная, неправильная, тлеющая эйфория затопила его натерпевшуюся душу, заставляя забыться и позволяющая всего на миг подумать, что у него может быть шанс на излечение. Это была словно капля воды для умирающего от жажды и, как только она оказалась на его языке, он забылся в ней, в этом крошечном блаженстве, напрочь забыв, что все еще умирает от нехватки влаги.

Ноа лежал на процедурной койке, но это не помешало врачу начать дезинфицировать изгиб локтя парнишки. В нос ударил едкий запах спирта, а обработанный участок кожи обдало холодком. Мужские руки в перчатках держали в руках шприц, наполненный красноватой жидкостью.

Все находящиеся в комнате и вне ее задержали дыхание, будто вот-вот случится что-то такое, что сможет пошатнуть привычный расклад вещей, некую трясину застоя. Когда игла коснулась кожного покрова, Ноа облегченно вздохнул и расслабился, а врач, что намеревался ввести препарат в его тело приступил к задаче.

Спустя некоторое время…

Ноа выписывался из больницы с улыбкой на лице, держа в руках сумки с вещами. Сестры и братья радостно бегали вокруг него, словно пытались закружить в волшебном хороводе, а мама держала сына под руку, боясь, что он может исчезнуть, раствориться в воздухе. Некоторая часть медперсонала, которая была тесно знакома с этой семьей, провожала людей со слезами на глазах и с возгласами о пожелании крепкого здоровья и скорейшего выздоровления.

— Сыночек, вот и все. Нашелся выход, указанный Господом Богом, и теперь мы скоро будем дома. Ничто не сможет разлучить нашу крепкую семью. — Мари, сияющая от надежды и веры, вместе с детьми вышли из дверей больницы, с надеждой больше сюда не возвращаться.

— Матушка, ты забыла врачей. Наверно, сам Господь им шептал инструкцию по созданию препарата. — Он тихонько хмыкнул, когда почувствовал легкий толчок в бок.

«Все закончилось… Наконец-то». — Ноа вдохнул полной грудью свежего городского воздуха, с уверенностью на то, что жизнь началась с чистого листа.

Кевин Ли-Хван. Лиен Сок. Это все был один человек, точнее изначально он был Кевином, а после стал Лиеном на несколько лет. Жизнь парня была далека от идеала, точнее находилась в параллельной Вселенной от него. Сейчас Кевин, пятнадцатилетний подросток, закрыт, необщителен, полон боли и мук, которые ему довелось пережить за столь короткий срок жизни и, возможно, страдает от психологических проблем. Это не подтверждено специалистами, но, по взглядам со стороны, можно было предположить, что у него социопатия (диссоциальное расстройство).

Все началось чуть-ли не с рождения. Родители парня были самыми обычными людьми, без крупных сумм в карманах или с высокими должностями за спиной, поэтому Кевин не был рожден с серебряной ложкой во рту. Как только ребёнок в семье Ли-Хван вошел в этот мир, они все вместе отправились в дальнее путешествие в другой город, туда, где они смогут зажить нормально и дать сыну все самое лучшее.

Объездив почти пол Южной Кореи, молодая семья решает остановиться в небольшом городке, Бангчук-Ри, в городе Ансон провинции Кенгино. Это место показалось родителям мальчика замечательным, словно глоток свежего воздуха, некий старт в новую жизнь. Не медля, они сразу нашли небольшой домик, по очень большой скидке из-за его немного потрепанного состояния, но пара лишь отмахнулась, зарекшись в будущем приобрести достойное жилье, где места хватит всем.

Кевин был довольно спокойным малышом, что не могло не радовать его мать, которая подрабатывала у соседей, когда ее чадо засыпало. Кормилец семьи своим упорством и настойчивостью таки добился работы, хоть и не официально, официально, но зарплаты должно было хватать на элементарные нужды.

Так прошли четыре года. За это время малыш уже вовсю болтал, бег и озорничал, изредка пугая родителей своими шалостями. Его матушка, Ким, за это время неплохо освоила домашнюю выпечку и теперь соседи и даже соседи соседей обращались к ней с просьбами приготовить гостинцы на праздник или другое мероприятие, естественно — с оплатой труда. Хоть женщина и не брала большие суммы, но деньги лишними не бывают, а мужу нужно помогать. Что же касается мистера Пак Кону, так его называли знакомые или коллеги по работе, то он медленно, но верно шагал вперед по жизни, при этом ведя за собой любимых жену и сыночка.

— Дорогая, я дома! У меня для тебя есть новости. Ты не поверишь, что я узнал и нашел. — Сияющий мужчина вошел на их небольшую кухоньку, которая впитала в себя ароматы свежей выпечки, домашнего уюта и семейного тепла, который с каждым днем, казалось, становится лишь сильнее.

— Что случилось?.. Неужели… Неужели ты нашел их? — Карие глаза женщины засверкали, словно два небольших бриллианта.

— Да и скажу тебе больше! — ее муж довольно хмыкнул. — Мы поедем за ними сегодня вечером, как раз к тому времени, когда нужный человек сможет все решить с нашим делом.

Ким набросилась на мужа с приглушенными визгами радости, граничащими с истерикой. Наконец-то они нашли лекарства для их сына, который уже который день лежит в постели с бронхитом. Местный врач лишь разводил руками со словами «Сейчас поставки этих лекарств задерживаются и никто не знает, когда они поступят. Остается только ждать». Но ждать нельзя было, маленький организм рано или поздно не сможет бороться и тогда на смену бронхита может прийти новая хворь, пострашнее прежней. Поэтому отец взял все на себя и с помощью знакомых, которыми успел обзавестись за четыре года смог таки разузнать о нужных лекарствах.

Проблема была лишь в том, чтобы их доставить к ним домой. Человек, который их готовит, а точнее целитель, как его прозвали местные, не покидает свой дом-храм никогда от слова совсем. Вокруг него вьются помощники, но те могут лишь вынести пакетик со снадобьем к воротами, а там поступай как знаешь.

После часового совещания с супругой было принято решение оставить на некоторое время малыша с их соседкой-старушкой, которая уж очень любила нянчиться с Кевином, а самим отправиться в путь, авось к утру уже будут дома.

Включив старенький телевизор, мужчина устало опустился на видавший жизнь диван и уткнулся в коробку. На экране ухоженная девушка рассказывала о предстоящей погоде в Южной Корее, а когда дело дошло до их провинции и городка, то между мужскими бровями залегла глубокая морщинка, да не одна. С улыбкой на лице, телеведущая сообщала, что в ближайшие несколько суток, включая сегодняшнюю ночь, через из район пройдет циклон, а с ним довольно сильный дождь. После этих слов поступила рекомендация отложить прогулки, поездки или проведение отдыха на свежем воздухе, дабы избежать серьезных проблем.

«Может и стороной обойдет. Медлить нельзя, ребенку плохо, а другой такой возможности может попросту не быть». — Словно утешая себя, мужчина прокручивал эти мысли в своей голове.

Настало время выдвигаться в путь. Старушка уже пришла к ним, чтобы посидеть с Кевином, а родители малыша по очереди целовали его в макушку и лобик, повторяя, что скоро вернуться и он даже не успеет соскучиться по ним, а через пару дней он сможет даже вновь пойти в детский сад, потому что станет здоровым, как и прежде.

Спустя часа два, соседка уложила ребенка спать, при этом сделав ему компресс, потому что искренне желала помочь маленькому человеку одолеть недуг, а после зажгла свечу и принялась вязать тому полосатый свитерок, чтобы он больше не болел.

Кевин проспал пол ночи, даже не подозревая, что могло случиться. Та поездка оказалась последней в жизни его родителей, ведь сильные дожди все-таки пошли, а путь, пролегающий к дому целителя, пролегал через холмистую, а местами гористую, местность.

От сильнейших ливней дорогу размыло, а старое дорожное покрытие и без того доживало свои последние года. Немудрено, что оно отошло, когда потоки воды хлестало по асфальту со всех сторон, вперемешку с грязью. Не справившись с управлением, Пак Кону попытался закрыть жену, когда машину понесло потоком с трассы в кювет. Они оба знали, что не переживут эту ночь, ведь машина несколько раз перевернулась, а после осталась лежать на крыше. Стекла давно выбило и теперь салон был заполнен грязной ледяной водой, а пристегнутые супруги так и не смогли выбраться из ловушки железного коня.

Спустя несколько месяцев…

Маленького Кевина забрала частный детский дом, но все называли это место «приютом». После того, как ему сказали, что мама и папа больше не придут никогда, он абсолютно закрылся в себе, погряз в своем детском кошмаре, проживая эту боль маленькой душой раз за разом, день за днем, ночами, днями. Она не утихала, не становилась меньше или не уходила не задний фон, как посторонний шум. Нет, она преследовала его, сидела на спине, шее сердце. Давила, душила и мучила маленького мальчика, который отвернулся от всего мира, лишь бы остаться наедине с самим собой. И и у него это вышло. Он перестал говорить, испытывать эмоции и проявлять их, стал маленьким камешком в человеческом теле.

Сам же детский дом никак не помогал мальчишке справиться с его внутренней агонией, наоборот, всем было абсолютно наплевать. Частный приют представлял из себя захолустье, сарай, барак. Отсутствие условий жизни для взрослого человека не то, что для группы детей-сирот, как Кевин. Воспитатели были хуже надзирателей: злые, жестокие, циничные и продажные. Брали детей в свою мини-коллекцию сироток ради государственной помощи ради такого «благого дела», как воспитание брошенок.

Побои, голодовка, лечение ремнем от всех болезней — вот, что видели дети, находившиеся здесь. Зашуганные, грязные, озлобленные маленькие волчата, которые мысленно сердечно ненавидели своих мучителей, но Кевин немного отличался от них. Бесспорно, он не был мазохистом с малых лет или ему было по вкусу все, что с ним вытворяли эти взрослые, но он попросту не мог почувствовать всепоглощающей ненависти, от которой перед глазами вставала пелена. Не мог. Хотя даже не пытался.

Являясь эдаким ребенком-маугли который не может не вымолвить ни слова, ни звука, замкнутый и одинокий, он не доставлял воспитателям особый забот. О нем вспоминали лишь, когда надо было съесть не первой свежести пресный недоваренный рис с каким-нибудь месивом, которое взрослые с усмешкой называли «мясо-соевой кашей», или же если он по их мнению давно не получал профилактические воспитательные работы «воспитатель-ребенок». Если в первом случае его могли так и не позвать, то второе не обходилось без внимания никогда.

Так вышло, что малыш так до сих пор и не оправился от той болезни, его всего лишь немного подлечили чтобы не «подох», как выразилась супруга хозяина этого места, являющейся одной из воспитательниц, а после отправили к остальным детям в общую комнату.

Дружбы он не водил ни с кем, чего уж там, он даже не знал, как кого зовут, ему это было попросту не интересно. Все свое свободное время он сидел в каком-нибудь дальнем углу и потихоньку чах на глазах, захваченный в плен собственным отравленным болью разумом. Другие дети поначалу глазели на него, как на диковинную зверушку, а когда поняли, что он ничем не отличается от овоща, потеряли к нему всякий интерес. Оно и к лучшему — его никто не трогал, кроме тех мучителей.

В один из дней, когда воспитательница с особой жестокостью порола Кевина просто потому что ей показалось, что он недостаточно хорошо смахивал на ребенка-сироту, она вдруг резко осознала, что ни разу не слышала, как он плачет в голос, закатывается в жуткой истерики от боли, не просил ее остановится охрипшим от рева голосом, и взбесилась сильнее, словно разъяренная бестия.

— Сученыш, ты почему не разговариваешь? Не мычишь, как скотина? А?! — женская рука схватила шестилетнего за взъерошенные волосы, жестко оттягивая их назад, так что голова Кевина запрокинулась до боли в шее, а в цепких руках остались несколько клочков волос.

В маленьких глазках скопились непроизвольные слезы, грозясь вылиться. Поджав губы до болевых ощущений, будто кто-то воткнул в них сотни иголок, Кевин глядел невидящим взглядом в потолок позади своей насильницы и терпеливо ждал, когда его отпустят и он вновь сможет побыть один.

— Сейчас ты завопишь, как свинья на бойне, понял меня?! — воспитатель схватила ребенка ладонью за лицо и заставила взглянуть в свои глаза, полные ненависти и холодной, ледяной ярости. — Ты все еще горюешь по своим родителям, да? Бедные, несчастные ублюдки, которые выплодили такое ничтожество, как ты. А знаешь что? Как хорошо, что они сдохли, и теперь смогу вдолбить в твою маленькую пустую голову свои нравоучения, которые являются праведными. — Она наклонилась ближе, обдавая лицо Кевина несвежим дыханием и брызжа слюной. — Буду каждую ночь благословить Дьявола за то, что он забрал их к себе в ад, и молить его, чтобы он наказывал их самыми изощренными способами, на которые он способен. Ты меня понял? Они будут гореть в аду, а ты будешь вариться в своем личном котле здесь, на земле, который сама тебе создам. Твои родители просто у-ро-ды. И ты такой же, как и они. — Наконец, она отпрянула от него, грубо швырнув Кевина назад так, что он упал на задницу.

Малыша трясло от плача и злости, которую он наконец смог ощутить. Говоря о его недавно погибших родителях, эта стерва неспроста разворошила еще незажившую рану на его сердце и в душе. Она специально выводила его на эмоции, чтобы добиться желаемого, а после пользоваться этим как и когда ей будет угодно. Разлепив сомкнутые и прилипшие губы, из глотки Кевина послышался протяжный полу-рык полу-стон, а из глазок все-таки хлынули соленые слезы обиды и бессилия. Что он, шестилетний мальчик, сможет сделать взрослой женщине? Ничего, разве что, как и остальные в сердцах ненавидеть ее, желая ей самой ужасной смерти. Ничего, лишь уподобиться другим и сдаться в битве, которой предначертано было не начаться.

Опустив смиренно голову, он лишь сжал кулачки, да посильнее, до белых костяшек. Победно усмехнувшись, воспитательница крутанула дитя на месте и с подзатыльником молча отправила его восвояси.

Спустя год…

— Эй, ты! Да! Ты чего удумал? — девятилетняя девочка, которая жила в этом приюте, окликнула Кевина, когда заметила, что тот начал одеваться посреди ночи.

Мальчик лишь мимолетно взглянул на вопрошающую, оставив ее без ответа. Натянул поношенный и старый ботиночек, а после подошел к окошку. Нужно все сделать быстро и тихо, но была лишь одна проблема — попытка всего лишь одна. Если у него не получится, то с большой долей вероятности, все оставшееся время он проведет в подвале с крысами, сыростью и холодом, где рано или поздно умрет либо от болезни, либо от голода, либо от крыс. Перспектива не радовала, но и оставаться здесь, продолжая терпеть это все насилие, у него не осталось сил.

К семи годам он немного изменился, точнее его заставили. Теперь ему изредка приходилось говорить, хотя это действие давалось ему с трудом, словно ему нужно было пробежать кросс, а не сказать пару слов или издать несколько звуков. Также, он стал более внимательный. Если раньше он мог не обращать внимания на какие-то детали в поведении, разговоре или в самом человеке, то сейчас он мог угадать по звуку шагов кто идет и с какой целью, мог увидеть на лице намерения обидчиков и других людей, по интонации угадать, что с ним сделают в этот раз.

Стараясь особо не шуметь, он пытался сдвинуть в сторону засов на окне, чтобы можно было его открыть, но из-за ржавчины на железе, он никак не поддавался.

— А если тебя поймают? Что тогда будет? — не унималась девочка, продолжая смотреть на его тщетные попытки выбраться из этой клетки.

— Заткнись. — Раздраженно рявкнул тот, все еще прикладывая усилия к открытия засова.

Насупившись, девчонка надула губы и отвернулась от него, показывая всем видом, что обижена. Жаль, что Ли-Хвану было абсолютно все равно.

— Лиен! Ты чего удумал? — парнишка его возраста, которые изредка пытался с ним поиграть, вдруг проснулся и теперь тоже уставился на Кевина.

Тело прошибло током от имени, которое дал ему приют. Лиен Сок. В первое время он вообще не реагировал, когда его так называли, но после многочисленных избиений и наказаний все-таки начал отзываться, хотя все его естество кричало, что он Кевин Ли-Хван.

— Заткнись. — Снова короткий ответ и возвращение к попыткам убежать. От напряжения в руках его тело начало сильно потеть, а конечности подрагивать.

Парнишка, что недавно проснулся, молча встал с имитации постели и подошел к окну. Встав рядом с мальчиком, он глянул на него, а после молча схватился за засов вместе с ним и начал тянуть. Послышался скрип, который оглушил комнату детей, и, казалось, разбудил весь город, не говоря уже об их мучителях. Прислушавшись, они пытались унять колотящееся о ребра сердце, но когда в здании никто не побежал к их комнате, продолжили бороться со ржавчиной.

— Еще немного! — Шепотом огласил помощник и они вновь принялись тянуть засов.

Наконец-то все сдвинулось с мертвой точки и теперь, он мог подняться вверх, позволяя открыть ставни. Взглянув друг другу в глаза, они мысленно похвалили друг друга о проделанной работе, а после кивнули, как бы прощаясь. Слова здесь не нужны, да и всего один из них смог бы их сказать.

Придерживаясь за карниз, Кевин сел на подоконник и свесил ноги. Благо, они жили на первом этаже и окна находились на так высоко над землей, но все же было страшновато спрыгивать в темноту. Послышался тихий глухой стук, когда ноги мальчика коснулись земли, обдавая ступни резкой пронзающей болью. Он на свободе. Осталось только выбраться за забор и бежать, куда глаза глядят так долго, как только сможет. Он так и сделал. Темнота поглотила маленькое тело, когда тот пошел к ограждению. На ощупь отыскав брешь в нем, Кевин пролез сквозь нее и огляделся. В темноте мало что можно различить, но привыкшие к ней глаза могли различить здания и очертания предметов. Двинувшись по тропинке, он вышел к трассе, которая плохо освещалась старыми фонарными столбами, расставленными достаточно далеко друг от друга.

Невооруженным взглядом можно было заметить, что это далеко не процветающий район, поэтому здесь так тихо и скверно. В квартирах не горел свет, даже звуков работающей техники слышно не было, ввиду ее отсутствия. А также, вполне вероятно, что за каким-нибудь углом поджидает бездомный, у которого может быть не все в порядке с головой.

Мальчик съежился от липкого страха, охватившего его, словно темень вокруг, и ночной прохлады. Назад дороги нет, остается только идти вперед и положиться на самого себя, больше не на кого. Повернувшись на свой уже бывший ад, он не заметил детей, они решили остаться там. Это их судьба и их выбор, пусть делают что хотят, а ему нужно было делать ноги отсюда, как можно быстрее. Кевин перебежками двинулся к одинокому фонарному столбу, который еле-еле освещал пустую улицу. Так, он стал бездомным ребенком-маугли.

По прошествии полутора лет…

За все то, время, что он провел на улице, ему не хило так пришлось повзрослеть. Пытаясь из мусорных баков или же списанными испортившимися товарами, парень заставил привыкнуть свой желудок к такой пище, больше не отвергая ее. Спя под открытым небом, когда этого позволяла погода, мальчишка привык к уличному ветру и воздуху, но иногда перебирался в старые заброшенные здания, долгое время не знавшие присутствие человека на своей территории.

Не мытый, оборванный и вечно голодный, он шарился по улицам, скитался по закоулкам и отсиживался в местах, которые называли «дыры». Абсолютно антисоциальный, неразговорчивый и озлобленный человеческий детеныш. Видя группу детей или подростков возле себя, Ли-Хван как можно быстрее делал ноги с того места, лишь бы его не заметили и, упаси Ктулху, не окликнули.

Его укромным местечком служил подвальчик в разваленном домике на окраине района. Раньше здесь жили старушка и ее внук, который сидел у той на шее, не работая и не заводя семью. Пропив последнюю пенсию матери, его угораздило вляпаться в долги из-за азартных игр. Старческое сердце не выдержало после оглашения приговора о каторжных работах на три года и остановилось, а ее непутевый сын пустился в бега, оставив их непригодную для жизни хижину догнивать.

Этим и воспользовался маленький Кевин. Долгое время он следил за этим домом, пытался выяснить забредает сюда кто-то помимо него или же он пустует. В конечном итоге, рискнув, мальчик несколько ночей пробыл там, но так и не заметил ничего подозрительного. Теперь, когда район орошал прохладный дождь, он прятался за стенами хаты, которая лишь помогала ему оставаться сухим, но не справлялась с защитой от холода. В прорехи в стенах просачивалась прохлада, а ветер завывал в разбитых окнах и в пустом проеме без двери. Но это было лучше, чем ничего.

Спустя 3,5 года…

Смеркалось. Еще и в небе были слышны раскаты грома, грозившиеся излиться на землю. Кевин натянул капюшон и молча побрел меж старых зданий. В воздухе уже чувствовался озоновый запах грядущего дождя, доставляя кому-то радость почти наступившей свежести, а кого-то гнался искать ближайший укромный уголок, чтобы не вымокнуть до последней нитки.

Вихрь подхватил мелкий мусор и принялся крутить в подобии смерча, а после исчез, оставив веточки, да листики в покое.

«Погодка, конечно, что надо». — Выругался про себя Ли-Хван, спеша дойти к тому самому заброшенному дому, который вот-вот развалится, до того, как первые капли сорвутся с грозовых туч.

Под ногами пронеслось черное нечто, с протяжным ревом, едва не сбивая парня с ног. Отшатнувшись, он проследил взглядом куда понеслась черная тень и сумел разглядеть животное, вроде как кошку. Хотя чем черт не шутит, может и не кошка вовсе была. Но ему дела нет до проблем окружающих, у него и своих хоть отбавляй. Не ел со вчерашнего утра, желудок уже колом стоит, скоро к позвоночнику прирастет и поделом ему будет. Можно ведь было поднять свою задницу ночью и выбраться на улицу, да поискать чем поживиться. Но нет, его видите ли одолевала слабость и лень со сном.

«Чёрт!» — пнув небольшой камешек, парень поморщился от боли, прострелившей палец, но все еще негодовал на свое поведение.

Теперь придется снова какое-то время провести в своей норе, изредка постанывая от колющей боли в желудке. Ему не привыкать, и не такое приходилось терпеть. Первые капли летнего дождя все-таки сорвались со свинцового неба, облаченного теменью сумерек, от этого казалось, что пространство стало черным сгустком, напоминающем кисель с привкусом горечи.

Тонкая ветровка впитывала в себя падающие капли воды, промокая насквозь, заставляя кожу покрыться мурашками. Парень завернул за угол и почти сразу же остановился, потому что в проулке, метрах в десяти, он услышал странные звуки и голоса, но слов было на разобрать из-за того, что те находились на расстоянии и говорили полушёпотом. Спрятавшись за угол, он прислушался к суматохе и пытался определить в чем дело. Грозит ли ему опасность или это очередная стычка молодых ребят, не поделивших какую-то мелочь.

Кевин долго не решался подойти ближе, жаление обойти эту местность десятой дорогой так и подмывало, но по какой-то причине в нем проснулось еще и любопытство. Присев на корточки, парень медленно двинулся из-за угла в противоположную сторону, дабы мог издалека увидеть все происходящее. Темень одновременно играла ему на руку, скрывая от посторонних глаз, но так же была как никогда некстати — чтобы увидеть хотя бы силуэты нужно было подойти не менее, чем на метров пять.

Холодные капли дождя стекали с волос прямо на лицо, противно щекоча кожу, от чего периодически приходилось протирать лицо ладонью. Легче не становилось, ведь на руках была грязь и пыль, а растирать это по своей физиономии не доставляло никакого кайфа.

Маленькими шажками, Ли-Хван двинулся к голосам, все еще подумывая над тем, чтобы по тихому свалить, пока он оставался анонимным третьим лицом. Нахмурив брови, он придвинулся еще ближе и теперь наконец-то начал различать отрывки фраз.

— … вы думали мы не ответим, а? — послышался глухой звук, как от удара, а за ним жалобный писк. — Теперь тот сукин сын будет выискивать тебя по канализационным ямам, с крысами и дерьмом. Да, именно так и будет. — Говоривший хохотнул, а после зашелся в булькающем кашле, словно ему мешала мокрота.

— Ф-фиг вам! Ай! Тс-с-с… — зашипел от новой оплеухи, прилетевшей от другого человека, который пока не подавал голос.

«Все понятно. Уличные задиры поймали мальца и что-то требуют от него, а кто-то из его окружения видимо должен им. Или обидел. А черт его, пусть сами и разбираются». — Хотел было махнуть на них рукой и уйти восвояси, Кевин вдруг застыл на месте, словно его ноги приросли к этому клочку земли.

А ведь он сам когда-то был в похожей ситуации. Маленький, беззащитный, одинокий ребенок один на один со всем миром и своими обидчиками в лице воспитателей. Рядом были лишь такие же, как он, помощи было ждать неоткуда, а он и не ждал. Но что-то подсказывало, что тот, кого сейчас обижают, в сердцах молит о спасителе, хоть и не показывает этого.

Парень невидящим взглядом уставился на маленький закоулок между зданиями, где разворачивалась привычная для этих мест потасовка, если это можно было так назвать. Ему убудет, если он вмешается и спасет жизнь мальца? Нет. Но если у кого-то из обидчиков окажется нож и вместо помощи, он сляжет рядом? Вот это было неизвестно. И это пугает, черт возьми. Пацан, конечно, знал, что на улице ты вряд-ли дотянешь до счастливой старости, но скоротать время настолько, что умереть в двенадцать лет… перспектива так себе. Да и бедолагу он не знал, ну, по крайней мере не видел, а значить и возможности узнать не было. Похоже на то, что парнишка искал себе оправдание, пытался заранее откупиться за муки в аду, раз бросил другого в беде.

«Ай, была не была!» — пронеслось в голове и Ли-Хван мягкой поступью выдвинулся из засады.

Чем ближе он подходил, тем быстрее крепчала его уверенность в правильности своего поступка. Оба хулигана стояли к нему спиной и были слишком увлечены своей жертвой, что не заметили, как третье лицо вторглось на их «закрытую вечеринку». Подняв с земли первое, что попалось под руку, кусок доски, он сжал поудобнее имитацию оружия и занес его над головой одного из обидчиков. Удар и тот покачнулся, а после схватился за поврежденный затылок, заваливаясь набок. Его напарник тут же просек в чем дело и мигом отшатнулся, впечатываясь в кирпичную стену здания. Кевин снова занес доску и последовал новых смачный удар древесины о человеческое лицо, вперемешку с хрустом. Оба бывших охотников теперь корчились от боли в ногах у Кевина и охваченного страхом мальца.

— Вон! — защитник старался сделать так, чтобы его голос прозвучал устрашающе и не дрожал и вроде как у него получилось.

Царапая вымоченную дождем землю, лежавшие на полу пытались как можно скорее унести отсюда ноги, не желая распрощаться с жизнью от неизвестного нападающего, оставившего раны на их телах и раздутом эго. Когда же все стихло и вокруг не осталось ни души, кроме их двоих, Кевин вышел из узенького проулка к более широкой дорожке. Позади послышалось шуршание одежды, а после несколько шагов к нему. Все еще сжимая небольшую доску, парень пытался унять сердце, которое нещадно отбивало ее ребра изнутри, грозясь проломить их вовсе. Все таки подобные вещи не для него, он не боец, он лишь наблюдатель в режиме инкогнито. Спасти жизнь, конечно, дело великое, но какие риски? А если бы они его услышали и были бы готовы к нападению? Или еще хуже, впали бы в ярость после его атаки и наваляли бы ему таких тумаков, что от него осталась бы мокрая лужица. Быть может, парень зря спа-…

— Я Винт… — Подросток вытащил из ступора тонкий, совсем еще мальчишеский голосок, принадлежавший спасенному. — Кхм, спасибо, что… что… Выручил! Да, именно так.

По явному смущению в голосе было видно, что благодарить кого-то за помощь пацану приходилось не часто, а уж тем более признавать, что был в полном дерьме, из которого не смог бы выбраться без постороннего вмешательства.

Кивнув, парень хотел было уйти восвояси, уже на торопясь, ибо вымок до трусов, но осознал, что в темноте и из-под капюшона малой не увидит его «не за что», он таки решился обмолвиться фразой.

— Ага. — Наконец-то это чувство защитника насытилось сегодняшней храбростью и можно было уходить к «себе» домой.

— А ты типо это, из крутых да? — в предъяве слышались нотки обиды.

— Нет. — Бросил парень и неспешно двинулся дальше.

Малец топтался на месте, не решаясь на какое-то действие, и через пару десятков секунд все-таки выпалил:

— Слушай, это… Тут такое дело, — когда Ли-Хван остановился, малыш затараторил, как пулемет. — У нас не принято в долгу оставаться, брат говорит. И это, давай со мной пойдешь и вместе растолкуем ему, что к чему. Ты меня спас, помог и хочу попытаться помочь тебе. Давай пойдем к нему, а? — Винт вился вокруг него, как щенок, которого забрали из приюта.

— Зачем? — парень действительно недоумевал для чего тот отчаянно хотел его потащить куда-то за собой.

— Э-э-э… Не хочу оставаться в долгу! Так не правильно. Да, я уличный, но понятия имею и… не могу вернуться к брату один, когда обязан жизнью тебе! — даже в темноте, казалось, можно было увидеть, как маленькие крылья ноздрей раздуваются от важности его намерений.

— Я Кевин. Если пойду — отстанешь от меня? — скучающим тоном спросил паренек.

— Да! Да, только поговори с братом, а там решите между собой кому что и кто куда. — Воодушевленный малец чуть ли не засиял от счастья.

Когда они оба подходили к обшарпанному сарайчику, то по спине Кевина прокатилась капля холодного пота. Мало ли, может это хитроумная уловка от мальца, а те двое «обидчиков» лишь актеры этого спектакля? А он, как дурак, повелся на это и теперь придется расплачиваться за свою ошибку.

В окне, которое залатали плотной полупрозрачной пленкой, виднелся слабый свет, словно от огня. На улице уже вовсю разыгрался дождь и по ощущениям, скоро поднимется ветер. Под ногами шуршали камешки, разбавляя монотонный стук капель о поверхности.

— Мы сейчас зайдем и надо сразу пойти к брату, а то он будет недоволен. — Сообщил мальчик перед тем, как пролез в дыру в стене, которую закрывала фанера.

Вздохнув, Ли-Хван повторил его же действия, только не учел, что малец проскочил в имитированную дверь достаточно легко из-за его небольшого тела, а вот ему пришлось повозиться, чтобы попасть внутрь. Когда дело было сделано, он в спешке начал стряхивать с мокрой одежды пыль от той дыры, но лишь больше навел грязи на вещах. Когда же парень поднял голову, то немного смутился, ведь около восьми человек уставились на него, словно на диковинного зверя.

Из-за угла высунулась голова Винта, которой он кивнул в сторону, приглашая проследовать за ним. Его спаситель так и сделал, игнорируя зрителей. В другой комнате, немного обжитой полуразвалившейся мебелью, на стуле в уголке сидел парень, может быть ровесник Кевина.

Черные растрепанные волосы, немного сплющенный нос, который покрывали веснушки, поджатые губы, а подбородок был рассечен белесым шрамом, тянувшимся до шеи. Когда Ли-Хван посмотрел в его глаза, то напоролся на ледяной, проникающий в душу взгляд. От такого становилось не по себе, но сирота прошел через слишком большое количество ужасов, чтобы прятаться по углам от зрительного контакта.

— Винт, кого это ты притащил к нам? — немного сипловатый голос для подростка лет тринадцати-четырнадцати.

— Брат, этот паренёк меня от негодяев спас. Соседская банда решила до тебя добраться через меня, но Кевин их отп… кхм, уложил на лопатки! — малец опустил голову, скрывая свои полыхающие от стыда щеки. Видимо ему нельзя было использовать нецензурную брань.

— Я-я-ясно. Ступай к остальным, там тебе Цветочек гостинцев оставила. — Черноволосый перевел взгляд обратно на Кевина, когда закончил беседу с братом.

Винт послушно кивнул и вернулся в первую комнату, где находились его знакомые, скорее всего.

— Итак, Кевин, чей будешь?

Ли-Хван немного опешил от такого вопроса, но виду не подал, лишь ответил с невозмутимым видом:

— В смысле? Своим, кем же еще. — Он знал, что существуют некие группы или банды, где скапливается некоторое количество человек, а после они толпами кошмарят людей на улице или такое же сборище, как они.

— Ты куришь что-ли? — густые брови сошлись на переносице, а между ними залегла глубокая складка, совсем не как у подростка.

Кевин также нахмурился, откровенно не понимая, что за странный диалог с ним ведут. При чем тут курение и чей он. Быть может, его собеседник просто не в себе или у него протекла крыша, а Винт не замечает того или ему кажется это привычным.

— У тебя голос сиплый, будто куришь уже лет пять. — Чуть позже последовало объяснение от собеседника.

А ведь и правда его голос казался другим. Он не разговаривал продолжительное время и сейчас его голосовые связки немного в шоке от такой нагрузки. Прокашлявшись, парень почувствовал небольшое першение в глотке.

— Я не разговариваю. Обычно. — Лучше не стало, не, но что есть, то есть.

— Понял. Меня Чоном звать, но в своих кругах и не только кличут Ворон. Скоро поймешь почему. Насколько понял, ты бездомный и уличный. Мы тоже. Поэтому предлагаю тебе крышу над головой за спасение моего братца.

Предложение было интересным, спора нет, но надо ли Кевину это? Жить вместе с другими, незнакомыми ему людьми, которые явно захотят с ним сблизиться, узнать его. Логично, он вступит в их «банду», потом так просто из нее не выйдет, это знали все беспризорные, которые жили на улице. Также он не знал их порядков и принципов. А вдруг они убивают людей? Или воруют у кого-то, а потом оставляют одного из своих, козла отпущения, чтобы тот взял вину на себя, пока другие пожинают лавры промыслов? В этом деле нужно быть предельно осторожным, конкретно в отказах, потому что чуйка подсказывала, что это ни к чему хорошему не приведет.

Чон внимательно следил за ним, хотя полумрак в комнате не позволял полноценно осмотреть его эмоции и выражение лица, но казалось, что в тишине помещения можно было услышать как работают шестеренки в его мозгах. Делом главаря было предложить, а вот ответ его не особо волновал, он также не доверял этому закрытому незнакомцу.

— Согласен. — Неожиданно сорвалось с губ Кевина, что оказалось неожиданным для них обоих.

Новый член банды тут же почувствовал мандраж и неприятное скручивание тугой спирали внутри живота, будто на подсознательном уровне ощущал, что последует что-то новое, неизведанное и нетронутое для него прежде. Послышался шумный вдох, это Ворон, казалось, смаковал его эмоции, питался ими, чтобы поддерживать ту чернь, что пряталась в нем, но была скрыта от посторонних глаз. Молчаливое принятие. Теперь в эту игру вступила новая душа, которая обязательно чем-то замарает себя, будь то кровь или что-то еще.

Ободранные бетонные стены, зияющие дыры в них, все это стало настолько привычным, что Кевин уже и не обращал на такое внимание. Этот сарайчик, в котором жили он и его банда, представлял собой почти тоже, что и его бывшая «нора». В здании было 2,5 комнаты, а точнее большая гостиная, небольшая комнатка для переговоров и что-то вроде склада. Иногда все-таки удавалось спереть продуктов про запас и приходилось складировать их в той маленькой, холодной комнатушке, но это даже удобно. Света, как и всего остального оборудования здесь не было. Разгоняли мрак самодельными свечами или в крайнем случае подобием факела, которые жутко коптили и воняли паленым дерьмом. Спали ребята на старых покрывалась, теплых куртках, имелся даже один матрац, правда он был настолько потрепан жизнью, что его едва ли можно было отличить от обычного одеяла.

Но вот комната переговоров или «личная Ворона», как ее называли приближенные к нему, отличалась неким убранством. Видимо, прошлые хозяева хаты оставили какую-то мебель в виде стульев, стола, потрепанного комода, но вишенкой на торте служил макет чайника. Именно макет. Увидев его впервые, Кевин уж было подумал, что вот они, беззаботные дни с кружечкой горячего напитка в руках, но после попытки его открыть или включить, парня облаяли смехом эти шакалы, которые даже не удосужились объяснить тому, что это не настоящая посудина.

За те пару лет, что Ли-Хван провел у Чона и его «братвы», он многому научился и теперь не мог представить свою жизнь без этих двоих. Винт оказался довольно смышленым малым, активный и живой. Даже не смотря на ужасные условия, в которых проходит его жизнь, он брал от нее все, не упуская ни крупицы своего детского счастья.

Его звали Джей, но парнишка отрекся от этого имени, ведь его ему дали родители, которые бросили их с Вороном.

Чон же в свою очередь предстал перед сиротой верным и готовым защищать своих людей человеком, что не могла не сыграть свою роль в их взаимоотношениях, которые по началу развивались довольно плохо, почти стояли застряли на мертвой точки, но чем больше они проводили время вместе, тем сильнее проникались друг к другу. Ворон порой брал Кевина с собой на вылазки или на встречи с его знакомыми или врагами, вводя его в курс дел. К слову, нового члена банды они прозвали Филином, ибо тот был довольно аккуратный и бесшумный в делах, а если и говорил, то отрывисто и по делу. Всем такое было по душе, потому что роль болтушки взяла на себя девица лет тринадцати, которая без умолку могла трещать обо всем на свете и крайне редко сбивалась с мысли. А еще она питала нежные чувства к их главарю, аргументируя это его «мужеством и красотой Аполлона».

Начало эпидемии…

Этот эпизод своей жизни Кевин вспоминает с содроганием, ведь не смотря на весь откровенный ужас в его жизни, конкретно приход неизвестного науке вируса нанес ему больше боли, чем все вместе взятое.

На дворе стоял сентябрь, самое начало осени. Человечество нехотя оторвалось от летних забот и отдыха и теперь все возвращалось на круги своя, в рутину. Филин, как и Ворон, лазали по району, высматривая что-нибудь интересное или вкусное. Ветер все еще ласкал в своих невидимых лапах запахи мороженого, цветов, зеленой травы, а также присутствовали нотки влаги с водоемов. Последние деньки, в которых можно максимально насладиться солнечными ваннами, теплыми вечерами и замечательной погодой, пока на смену всему этому земному раю не придут дожди, пронизывающие и завывающие ветра, опадающие листья. Невозможно не вспомнить про осеннюю хандру и апатию, которая напрочь затмевала собой воспоминания о жизнерадостности и веселье, что присутствовали в твоей жизни всего-то месяц назад.

Сидя на крыше чьего-то дома, Кевин глядел в лазурное небо, в котором то и дело мелькали силуэты птиц. Разве могло что-то растоптать такие прекрасные моменты? Он искренне верил, что нет, что наконец-то сможет долгое время прожить в какой ни какой стабильности, в окружении «семьи», хотя по настоящему близок был лишь с двумя.

Солнце медленно, но верно клонилось к закату и в ближайшее время небосвод окрасится в багрово-красное марево, словно какой-то небожитель пал от рук врага и теперь заливает кровью все вокруг. Хоть и представлять такое жутко, но не любоваться этим просто невозможно. Каждый раз, как первый. Никогда не надоест эта волшебная картина, которую хочется отпечатать у себя в памяти, чтобы в любой момент можно было выудить это из омута воспоминаний и наслаждаться.

Ветер стал немного холоднее, от чего парень слегка съежился и плотнее закутался в ветровку. Нужно было возвращаться и придумать какую-нибудь отмазку перед Вороном и ребятами, ведь уже в который раз он возвращается с пустыми руками.

«Выкручусь, не впервой». — Решил для себя Ли-Хван.

Поднявшись на ноги, тот медленно двинулся к краю крыши, дабы спуститься на карниз окна и оттуда без проблем спрыгнуть наземь. В этом доме сейчас никого не было, поэтому можно не опасаться быть замеченным. Единственный плюс этого района в том, что большая часть его жителей заядлые трудоголики и почти жили на своих работах. Этого не мог понять Кевин, привыкший к свободе и полному контролю своему времени.

Оказавшись на твердой поверхности, тот развернулся в направлении нужного переулка и медленно зашагал домой. Спешить было некуда. Лишь успевай обходить ямки да трещины.

Внимание привлекло странное шуршание под ногами и ощущение, будто что-то цепляется за ботинок. Опустив взор ниже, Кевин заприметил свеженькую газетку, на которую едва не наступил, марая пылью. Обычно он не питал интереса к подобным вещам, но эта бумажка его заинтересовала красочным оформлением и пестрящим заголовком.

Страницу расчерчивали аккуратные, но дерзкие линии, рамки, кое-где проглядывались рисунки, правда маленькие, но довольно интересные. Подцепив ее с пола, он пробежался глазами по статейкам, каким-то новостям, а после заприметил в уголке стрелочку, в которое напечатано было что-то вроде «Смотрите страницу три». Он так и сделал, переворачивая листок. Его взору предстала довольно обширная статья, на первый взгляд невзрачная, такая же, как и десятки других в этой газете, но стоит лишь прочесть первое предложение, как сердце пропускает удар и ты жадно впитываешь каждую фразу и знак препинания, лишь бы узнать что следует дальше.

В ней рассказывалось о исследованиях какого-то ученого, нашедшего предвестники глобального, по его мнению, вируса, который вот-вот нагрянет на Землю, унеся с собой человечество. Конечно, слушать или читать такие новости интересно, ведь ученый не просто так это придумал славы ради, а предостерегает нас всех, подготавливает к будущей катастрофе. Вот и Кевин не мог оторваться от статьи, читая ее прямо посреди улочки. В голове было пусто, хотя обычно он раздумывал прямо во время какого-либо действа. По телу пробежался мандраж, словно этот «апокалипсис» уже наступил, а он запоздалый участник этого движения узнает об опасности.

«Еще ничего не доказано, спокуха. Сколько подобных заявлений было и все мимо. Считай, тот самый конец света в двенадцатом году». — Вышвырнув газету куда-то в сторону, тот побрел дальше, но мыслями остался в плену тех строк, прокручивая их еще и еще в голове.

Спустя несколько дней города охватила какая-то чума, косившая людей направо и налево. Новостные каналы разрывались от сообщений о «зомби-апокалипсисе», «конце человечества» и рекомендаций от властей насчет бункеров. Везде царил хаос и банда не была исключением. Ворон нервничал и напоминал умалишенного, а остальные дрожали от страха в хилом здании, которое по сути никак не могло защитить их от угрозы. Винт рвался на улицу, его раздирал интересен к происходящему, но его чуть ли не всей «семьей» запирали в четырех стенах, чтобы он всегда был на виду. Чон переживал за него, ведь младший и представить не мог, что сейчас разворачивается в городах, да и вообще по всему миру.

За провизией всегда выходили двое и постоянно находились вместе, в одиночку разгуливать сейчас слишком опасно. После очередной ходки ребята пришли с пустыми руками, но поведали, что животные, что обитают на улицах или просто сбежали из дома, валяются там, где подохли. Половину города будто перенеслось в какую-то пространственную аномалию с разбитыми ландшафтом, оставленными машинами, разбросанным мусором и личными вещами, но самым жутким было — это кровь. Ее было уйма. Багровые реки тянулись по асфальту, плитке и земле, привлекая… людей? Внешне это были они, но повадки напоминали животных… нет, скорее зверей. Грязные, оборванные, все в ссадинах, язвах и гное с кровью, но настораживали еще и звуки, которые те издавали.

Скрыться от них можно было, полагаясь на базовые знания о самосохранении — не издавать лишних звуков, не шуметь, не привлекать внимание, а самое главное обойти их десятой дорогой и никогда больше не встречаться. Единственное создание, что могло нагло нарушить твои планы и подвергнуть твою жизнь смертельной, в прямом смысле слова, опасности — вороны. Эти некогда надоедливые птицы («Летуны») стали сродни собакам, что безбоязненно кидались на человека, заприметив его всей стаей. Все в банде с опаской относились к жути, что поджидала их вне стен дома, и не важно что именно это было, они шарахались всего.

Одним вечером, который окажется впоследствии роковым, Винт со слезами на глазах вбежал в их дом, переполошив всех и вся. Зажимая перевязанную грязной тряпкой руку, тот ринулся в комнату Чона, где он и несколько ребят обсуждали последние новости. В комнате повисла гробовая тишина, но та продлилась всего пару секунд, пока ее не разорвали плачь Джея, ухающего вниз сердца его брата и шокированные вздохи ребят. Не нужно быть гением, чтобы понять откуда прибежал маленький член «семьи», что случилось с его рукой и кто стал виновником сего деяния. Следующие мгновения, казалось, растянулись на сотни лет, если не тысячи, пока Ворон не подорвался со стула, на котором сидел, и не подлетел к брату, а остальные ребята, разве что с вытаращенными глазами уставились на сокрытую от глаз рану. Никто не посмел отпрыгнуть от зараженного, скрыться, осудить или как-то затравить его за проступок, это ведь был для всех них маленький ребенок, так полюбившийся всем, поэтому каждый остался на своем месте, не сдвинувшись ни на сантиметр.

— Винт, что с тобой, братец? — Обхватив лицо мальчика ледяными ладонями спросил старший, внимательно заглядывая в голубизну глаз.

Тот лишь промычал что-то несуразное, скривив губы в очередной волне плача. Тогда Ворон коснулся пальцами краешка тряпочки, которую детские ручонки прижимали к кровоточащей ране. Внутри его раздирали всеразличные чувства, начиная от стыда на самого себя, потому что не уследил за Джеем, заканчивая злостью на весь белый свет. Перед глазами образовалась пеленка горьких слез, хотя те и были соленые. Чон знал, что увидит там рану, оставленную зомбированным, через которую обязательно передалась инфекция. Процесс необратим, конец всегда был одинаковым, но эта глупая, дурацкая надежда, что «может все будет по другому, а вдруг у него сильный иммунитет или организм? Он обязательно справиться и не обратиться в ближайший час, а может и раньше».

Ворон презирал таких людей, называя их «слепыми глупцами», ведь питать подобное в таких ситуациях являлось собой абсолютным бредом, ничего не исправить, остается только смириться. Но сейчас стал одним их них, не способным принять очевидное, ибо лишиться дорогого тебе человека, а тем более родного брата, ударит по тебе так, что ты будешь скулить и выть от невыносимой боли, злости не себя, обиды на умершего, при этом неспособным сделать ничего.

Они оба дрожали и были на грани истерики и нервного срыва; один боялся увидеть, а второй показать. Все-таки отодвинув один из уголков куска ткани, Чон заметил рваный след от укуса, почерневшую кожу, сгустки свернувшейся крови и какой-то слизи, а также нельзя было скрыть зловонный запах тухлятины, которая исходила от раны. Зажмурив глаза до белых мушек, а челюсть сжав до хруста зубов, Ворон сгреб в охапку братика и тихонько зарыдал, проглатывая крик вместе со слюной, давя вопли в груди и хватая ртом воздух, который горел в легких. В голове взрывались сотни тысяч мыслей, но при этом он ощущал затягивающую и немую пустоту, куда проваливался с каждым мгновением.

— Я… брат, прости меня! Я знаю, что н-не долж-е-ен был идти туда-а! — рыдал в грудь черноволосому, сотрясаясь, словно его бьют розгами.

— Ш-ш-ш, — ласково погладил ладонью по взъерошенным волосам мальца, прилагая усилия, чтобы его голос почти не дрожал и казался спокойным. — Все хорошо, не волнуйся. Мы промоем рану, а потом перевяжем ее, ладно? Не думай ни о чем, доверься мне. — Чон отпустил брата, опустился перед ним на колени и улыбнулся, пытаясь успокоить родного человека. Хотя его глаза не только не тронула улыбка, они вновь покрылись пеленой слез, которые казались такими горячими и обжигающими, что на секунду можно было подумать, что они лишат зрения.

Получив кивок в ответ, Ворон развернул Винта и они оба покинули комнату, оставив молчаливых членов банды. Те, в свою очередь, переглянулись и зашептались, напоминая шумные деревья в рощице на ветру. В конечном итоге кто-то решил оставить «свою семью» и уйти, пока зараза не подкосила и их, а другие все-таки остались, не сумев истребить в себе узы, что связывают их. Зашуршало одеяние, когда все поднялись со своих мест и разбрелись по дому. В уголке, возле окошка стояли Чон и Джей, обрабатывая руку, которая начала гнить, хотя укусили парнишку относительно недавно. Все, кто наблюдали за ними жались в углах, замотавшись в тряпки, будто это были их щиты.

Каждый понимал, что случится с Винтом в ближайшее время, но ничего не делал. Ли-Хван же в свою очередь наблюдал за каждым в сторонке, склонив голову набок, зная, что любый попытки спасти мальца станут безуспешны, ведь тот на глазах превращался в то ужасное создание, что его и заразило, просто он, скорее всего, сопротивляется, но в конечном итоге все сведется к печальному концу.

«У него минут десять от силы, если не меньше. Мелкий ведь еще, ни иммунной системы, ничего… Хотя и они ничего не смогут сделать, черт знает, какая фигня поражает его клетки». — Пришел к выводу Кевин, когда мальчишка содрогнулся в рвотном позыве и из него фонтаном полилось месиво, заставляющее отвести взгляд, иначе невозможно было сдержаться самому.

Ворон поддерживал братика за плечики, такие крохотные, худые, но сильные, без сомнения. Джей был бойцом, всегда рвался вперед и пытался прыгнуть выше головы Чона. Но видать судьба у него такая, которая с печальны итогом, потому что зубов у ребенка уже почти не осталось, они обломались, когда его мышцы свело спазмами и тело заколотило, как во время приступа эпилепсии. Из-за дребезжащей челюсти тот не мог ни вымолвить ни одного связного слова, чтобы попрощаться с частичкой своей настоящей семьи. Хребет то ли крошился, то ли ломался, но звук стоял мерзкий. Плач в углах наконец-то оглушил всех присутствующих — у ребят не осталось сил больше сдерживаться. Кевин весь собрался, запаниковал, ведь ни разу не видел, как из живого человека получается это… Гниющее, воняющее, измазанное и опасное чудовище, которое заткнет любое из детских сказочек.

— Винт! Маленький мой!.. — закричал старший брат, когда у зараженного изо рта густым потоком потекла багряно-желтая пена, капающая на пол, мешаясь в блевотине.

Хлюпающие и булькающие звуки вырывались из его груди, не позволяя вдохнуть кислород. Не удержав колотящееся тело, Ворон отшатнулся к стене, ведь то, что вытворял его брат было похоже на сеанс экзорцизма. Его конечности выкручивались из суставов, спина выгибалась неестественным образом, а глаза закатились, открывая вид на полопавшиеся капилляры. Сжимая рот ладонью, Чон с ужасом наблюдал за новым Джеем, который менялся с каждой секундой.

— Что нам делать?! — завопила девчушка из их банды, глотая слезы и плотнее вжимаясь в бетонную стенку, наверно, желая стать с ней единым целым.

Ответа не последовало, ведь парень находился в шоковом состоянии, как и все находящиеся в этой комнате.

— Что нам дела-а-ать?! — голос сорвался на истерические рыдания, а под конец и вовсе сломался, переходя на режущий писк.

— Ждать! Что еще? Или ты знаешь, как ему помочь?! Вперед, давай! — не выдержал парень, один из тех, кто все-таки принял решение остаться.

Атмосфера мгновенно стала тяжелой, напряженной и опасно-мрачной. Все были на пределе и никто из них не имел ни малейшего понятия что же им всё-таки делать. Они просто продолжали смотреть, как тело ребенка бьется в конвульсиях, но при этом жизнь из него не уходит. Если это можно назвать жизнью… Души в нем явно не осталось, а вот что-то, что позволяет его истерзанному вирусом телу двигаться и вроде как делать вдохи, зарождалось и становилось все сильнее. Хотя, если приглядеться, то движения груди больше походят на сокращение мышц, как последствия неврологического перевозбуждения.

Наконец-то через несколько минут это все закончилось и теперь оставалось лишь наблюдать за тем, в кого превратился малыш Винт. Теперь это был ребенок-зомби-монстр. По другому его не назовешь. Кожу покрывали множественные надрывы, язвы и гнойники, она приобрела багрово-зеленый оттенок. а в некоторых местах и вовсе была черной. Глаза заволокла белесая пелена, а радужка и зрачок, казалось, теперь отражают любой свет, который в них попадал. Зрелище жуткое, особенно, если лицо закрывала тень, а его взор был уставлен на тебя и горел. Волос на голове не осталось, лишь клочки, которые еще как-то зацепились за куски мяса, а некоторые прилипли к крови.

Ворон так и не вымолвил ничего, лишь слезы капали с его вытаращенных глаз, а тело подрагивало, будто через него пускают разряды тока. Джей поднялся с пола, кряхтя и шатаясь, а после, стоя на не особо крепких ногах, вскинул голову и осмотрел комнату, а, заприметив в ней людей, раскрыл пасть и громко взревел. Гортанное, хриплое и басовое рычание оглушило всех стоящих рядом с парнишкой, немного дезориентируя их, что сыграло на руку зараженному. Пока ребята держались за уши, пытаясь прийти в себя, Винт кинулся на брата, валя того с ног, не ожидая нападения, Чон вскрикнул, больно ударившись головой о пол. Зомби вцепился крючковатыми пальцами тому в щеку и глотку и попытался впиться в последнюю остатками зубов, но наткнулся на выставленные руки. Как бы Ворон не любил своего брата, но инстинкт самосохранения сработал сразу.

Никто из банды не рискнул вмешаться, боясь, что зараженный переключится на другого и потом придется отбиваться самому. Кевин сообразил быстро, но мешкался — все-таки свою жизнь подставлять не очень то и хотелось, но с другой стороны Ворон был ему дорог, да и Джею надо бы помочь. Оглядевшись, он заприметил одиноко стоящий стул у окошка, а на нем были повисшие тряпки, которые Чон называл «личный шмот». Нырнув в темную комнату, тот не теряя времени за несколько шагов подлетел к предмету мебели и махом скинут одежку на пол, а сам стул крепко ухватил ладонью и занес руку назад, чтобы поместиться в дверной проем. Влетев в их гостиную, парень в несколько шагов преодолел расстояние до двух сцепившихся и с размаху ударил Джея по спине так, что стул разлетелся на части, а мальчик отлетел от брата на несколько добрых метров.

Руки горели от силы удара, а в мышцах ощущалось напряжение, волнами струящееся по всему телу. Затаив дыхание, Кевин пригнулся и откинул кусок дерева, что остался в его руке, а после развернулся всем корпусом к телу мальца, которое не шевелилось. Гусиным шагом, но довольно быстро Ли-Хван приблизился к зомби, аккуратно поднимаясь на ноги, чтобы Винт полностью был в его поле зрения и ни одно микродвижение не скрылось от него.

— Он не дышит. — Шепотом, но так, чтобы остальные его услышали, крикнул Кевин.

— Он итак не дышал, кретин! — недовольный «беглец» выплюнул ругательство, будто азиат был ученым, всю жизнь посвятивший изучению этих полусгнивших тварей.

Чувственно показав средний палец, Кевин отвернулся от задиры и вновь оглядел малыша. Признаков жизни, если они вообще есть у зомбированных, не наблюдалось, оставалась лишь надежда, что он засадил стулом не так сильно, как хотелось бы. Внутри парень все-таки хотел его убить — инстинкт самосохранение, это опасное существо, хоть и маленькое, но способное убить.

Винт лежал лицом в бетонный и грязный пол, собирая влажным от крови лицом мелкий мусор, который беспрепятственно лип на кожу. Конечности были выгнуты странным образом, не так, как в обычном положении. Дышать в таком положении было не то что сложно — это попросту невозможно, поэтому испугавшись, что тот все-таки задохнется, Кевин оперся руками в пол и пинком сдвинул тело, заодно переворачивая его. Реакции от зараженного не последовало никакой, зато Ли-Хван еле сдерживался, чтобы не вывернуться наизнанку. Комок блевотины уже подкатил к горлу, был у самых гланд, душил его, тело било мелкой-мелкой дрожью, а ладони покрыла испарина. Глотка словно онемела, желудок свел спазм, а то, что находилось внутри него грозилось фонтаном выплеснуться на пол перед Кевином.

От зрелища, что находилось перед ним, действительно можно было зайтись в рвотных позывах. Закатившиеся под веки глаза, раскуроченный нос, а губы напоминали пазлы — кое-где лопнули, а где-то не хватало плоти. И до этого бездыханное тельце мальчика теперь всем своим видом молило похоронить его в закрытом гробу, иначе всех, кто увидит его нынешнее состояние, будет ждать одна и та же участь — вывернутый наизнанку желудок и «крокодильи» слезы жалости.

— Твою мать! — пискнул один из присутствующих, а после ринулся к ближайшему углу.

Как по команде, остальные ребята подорвались с мест и породили хаос. Кто-то старался захватить побольше одежды и каких-то личных вещей, некоторые лишь создавали имитацию, что что-то ищут, но лишь бесцельно бегали от одного угла в другой. Через некоторое время их дом опустел, в нем остались лишь Кевин, Чон и тело Джея. Окончательно осиротевший Ворон сидел на полу, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону, смотря невидящими глазами на брата.

«Умом тронулся видать…» — Пронеслось в голове Ли-Хвана.

Помочь бедолаге попросту нечем, разве что избавить от мучений и уложить подле Винта, но сегодня он итак геройствовал, так что теперь он со спокойной душой может отправиться на все четыре стороны.

Оглядевшись в последний раз, он шумно выдохнул, морально готовясь к новому этапу его жизни, а точнее к совершеннолетию, которое наступит через годик, другой, если парнишка сможет выжить. Выбравшись из дома, он прислушался. Тихо, словно несколько минут назад здесь не было своры подростков, которые ломились из помещения, как умалишенные. Как будто вокруг не царит мировая катастрофа, а лишь вечер, каких было уйма некоторое время назад.

Пройдя метров сто от дома, Кевин решил было не спеша двинуться по заученным углам и улицам, но тут за спиной раздался звук выстрела. Тот вышел довольно громким, ведь вне здания царила полнейшая тишина, а это могло означать только одно — бежать! Так быстро, как только можешь, забраться в самую отдаленную яму и не высовываться оттуда, ведь на громкие звуки обычно сбегаются зомби. Но никогда не можешь знать наверняка будет ли там особый Зараженный или же нет. Встреча с таким — смерть. И никак иначе. Пятнадцатилетний мальчуган мало что может сделать Удильщику или еще хуже Танкеру, а уповать на чудо или удачу было бы большой глупостью.

И Кевин побежал, словно гонимый невидимыми гончими, что чуят его повсюду, где бы тот не скрылся. Вопли и топот пронеслись по соседней улице, нагоняя страха и впрыскивая адреналин прямиком в сердце. Парень успел юркнуть в пустую оконную раму, до того как несколько обезумевших зомби пронеслись прямо под ним к дому. Ли-Хвану осталось лишь полностью слиться с тьмой, что давно поселилась в этом месте, усмирить колотящееся сердце и придумать, как теперь ему жить дальше.

Страшные воспоминания, но Кевин и его друзья обязательно будут живы в жутком мире постапокалипсиса.