Инженер и Постапокалипсис

Глава восьмая. Доктор и психушка.

(!) Второе и последнее по счету сюжетное ответвление от основной истории (арка с Буббу и эта). Является одной большой отсылкой на хоррор-игру, но, несмотря на вышесказанное, здешний главный герой ещё сыграют свою роль в следующих книгах серии, но не скоро. Приятного чтения... дорогая.

За неизвестное количество дней до крушения вертолета инженера…

Я подопытный.

Как описать словами мою боль, мое страдание? Да и разве есть в человеческом языке слова, способные передать это невыносимое мучение, эту безысходность и обреченность? Я больше не принадлежу себе. Моя жизнь перестала называться жизнью: теперь это существование, состоящее исключительно из страха перед моими мучителями и ожидания новых истязаний. Таков итог моего пути.

Я, Дэвид Аннапурна, в прошлом врач мужского отделения клиники, теперь всего лишь один из сотен ее пациентов, забытых и обреченных до конца своих недолгих дней выносить побои и унижения, оскорбления и насмешки. Был ли психически больным? Нет. Меня поместили сюда в назидание остальным, чтобы никто более не осмелился проявлять человечность в этом бесчеловечном мире. Моим единственным преступлением явилось сострадание и желание помочь тем несчастным, кого жестокая судьба обрекла на существование в этом аду. Делал ли это осознанно? Да. Но безжалостность руководства компании оказалась куда хуже, чем мог предположить. Слишком поздно раскрыл глаза.

Теперь я здесь, и больше никогда не увижу белого света, не пройдусь по земле и не вдохну свежий воздух. У меня не осталось ничего, кроме моего сознания, которое тоже вскоре отберут. Мой новый мир — это крохотная камера, где нет ничего, кроме металлической койки с жестким матрасом, к которой прикован цепями. Даже это они превратили в пытку. Стремясь ухудшить мои страдания, они приковывают одну руку мне на уровне головы, а другую — на уровне бедер, приковывают так жестко, что любое, даже самое незначительное движение сопровождается болью в вывернутых суставах. И вынужден лежать часами, не двигаясь и чувствуя, как жидкий огонь растекается по моему телу, превращаясь в жгучую боль, которую невозможно преодолеть. Кричу и молю их ослабить замки, дать мне хотя бы пару мгновений без боли, но они не слышат меня. Не хотят слышать.

Да разве знал, что причинять человеку страдания можно столькими изощренными способами? Испытал на себе их все. Не осталось такого места на моем теле, которого не касалась бы полицейская дубинка. Жестокие побои стали ежедневным ритуалом для меня: куда бы меня ни вели, чтобы со мной ни делали — все сопровождается ими. Меня били руками, били ногами, били дубинками и мокрыми полотенцами, били по лицу, били в пах, прикованного к койке или к решетке, вжавшегося в угол или лежащего на полу. Брали за руки и ноги и с силой бросали в пол. От боли забывался, переставал понимать, где и что со мной. Не знал, что может быть так больно…

Когда одни уходили, приходили другие, одетые в лабораторные халаты и костюмы химзащиты. Они обращались со мной, не как с человеком, равным себе, но как с неодушевленной вещью, оставляя подолгу смотреть жуткие непередаваемые образы, после просмотра которых меня била мелкая дрожь нечеловеческого ужаса. Закрывал глаза и продолжал видеть эти отвратительные кошмары, самые мерзкие вещи, какие могли родиться в затуманенном сознании. Кричал от ужаса, пытался отвернуться, но это было за гранью моих возможностей. Морфогенетический двигатель всегда был сильнее меня.

Приходивший на смену измождению сон тоже превращался в ужасную пытку. Стоило только мне сбежать из этого мира кошмаров, как попадал в другой, где меня похоронили заживо, сжигали и освежевывали. Просыпался в ледяном поту, порой крича, на глаза мне против воли наворачивались слезы. Не знал, сколько не видел солнца, не знал, когда прекратятся мои страдания. Знал лишь, что сбегу от них только после смерти. И много раз, обращая обреченный взгляд к давившему на меня потолку, молил бога забрать меня отсюда или хотя бы лишить чувств, дабы эти нечеловеческие мучения закончились, но молил и сохранить мне рассудок, потому что только он не давал мне забыть, кто таков и по чьей вине страдаю.

Мертвецы существуют! Существуют! Самолично застал восставшего из могилы нежить с красными глазами! Это правда! Клянусь вам! Клянусь!

Так и тянулось для меня это безмерное ужасное время. Но в этот раз… В этот раз все пошло иначе…

«…»

В этот раз все пошло по-другому.

Зачем вы привели меня сюда? Что вы собрались делать?

Чувствуя, как разум заволакивает пелена страха, испуганно оглядел процедурный кабинет, в который меня завели два человека, одетых в лабораторные костюмы. В кабинете было слишком много мелких деталей, чтобы охваченное ужасом сознание могло воспринять их, но мое внимание сразу привлекло расположенное в центре хирургическое кресло, снабженное широкими кожаными ремнями. Спустя несколько мгновений оказался в нем, а приведшие меня люди уже профессионально стягивали мои запястья и лодыжки.

— Что вы будете делать? — повторил вопрос, озираясь по сторонам, но еще сохраняя остатки самообладания.

Мои руки затряслись от непонимания происходящего, начал бросать взгляд на аппаратуру, установленную возле кресла, пытаясь понять, для чего она может быть предназначена, но мысли путались в голове от предчувствия нового страдания. Это — рентген-аппарат? Тогда зачем рядом заготовлена стереотаксическая рамка? Меня начало мутить.

— Объясните мне хотя бы что-то! Пожалуйста! — поочередно переводя взгляд на лица моих конвоиров, в ужасе проговорил.

Они молча зашли мне за спину, где уже не мог видеть, что со мной делают. Мне показалось, что все вокруг в один момент утратило реальность, остался наедине со своим неестественно громким дыханием. В моей голове одна за другой неслись жуткие мысли: «Они собираются меня убить? Будут оперировать? Будут проводить трепанацию даже без местной анестезии? Зачем им это делать? Как вынесу такую нечеловеческую боль? Может быть, отключусь и умру сразу от травматического шока, а что, если нет? Что, если буду чувствовать, как острая сталь вонзается в мое тело, как отдается в ногах отвратительной вибрацией распиливание костей?» Да разве человек может осознать, что такова его судьба, таков бессердечный приговор, вынесенный судьями, которые также являются и обвинителями, и палачами?

Из оцепенения меня вывел скачок напряжения, от которого в процедурном кабинете на какое-то мгновение погас свет, пока не включился резервный генератор.

— Что у них там опять случилось? — услышал недовольный голос одного из тех, кто привел меня сюда.

— Сбой в морфогенетическом двигателе, — пояснил другой, — второй раз за две недели! Еще пара таких аварий — и у нас вся проводка погорит!

— Если так, то думаю, там мы сейчас будем нужнее. Оставь пациента, никуда он не денется, — раздраженно заявил тот, и по звуку хлопнувшей двери понял, что остался в кабинете один.

Первым моим побуждением стал побег: даже не раздумывая над тем, куда побегу и как спрячусь, начал пытаться просунуть руки через тугие ремни, державшие меня в кресле. Но опытные сотрудники компании хорошо позаботились о том, чтобы не сбежал: они затянули ремни так крепко, что всех моих усилий не хватало для того, чтобы хоть немного ослабить их хватку. Вытащить ноги тем более не представлялось возможным. Потратив пару минут на бесплодные попытки освободиться, осознал, что у меня нет ни единого шанса спастись. Да и как мог сделать это? В коридорах повсюду были камеры видеонаблюдения, мне не дали бы даже выйти из этого кабинета.

Отчаявшись окончательно, в бессилии опустил голову на грудь. Знал, что пройдет какое-то время, и они опять вернутся, чтобы продолжить задуманное, потому предчувствие близких страданий не покидало меня ни на секунду. Это ожидание всегда гораздо мучительнее самой боли, за последние дни убедился в этом неоднократно.

Из коридора стали доноситься странные звуки, похожие на отдаленные крики и ругань. Закрыв глаза, выдохнул, обессилев от бесплодной борьбы: боялся, что люди, оставившие меня, вернутся злые и недовольные, желая выместить накопившуюся злобу на мне. Но крики и грохот за моей спиной становились все отчетливее, в коридоре явно что-то происходило. Неизвестность пугала меня еще сильнее, попытался выгнуться, чтобы посмотреть хотя бы, оставили ли они дверь открытой, но даже это было мне не под силу. Стал заложником ситуации.

В какой-то момент странные звуки совсем стихли, потом опять возобновились. Потерял возможность адекватно оценивать время, мне казалось, что сидел в ненавистном мне кресле целую вечность. Когда уже окончательно потерял счет времени, дверь позади меня с шумом распахнулась, заставив меня вздрогнуть.

— А… Смотри-ка, кто у нас тут, — услышал незнакомый ехидный голос, а затем у меня из-за спины вынырнули двое.

Это были явно не те люди, кто привел меня сюда, это были даже не сотрудники компании, сразу догадался, кто стоял передо мной. Это были пациенты. От неожиданности и страха лишился дара речи, все, что мог сейчас — водить глазами, рассматривая пришедших ко мне. И чем дольше смотрел, тем быстрее нарастал мой ужас. Оба они были настолько изуродованными, что мне никогда ранее не доводилось за всю жизнь видеть что-либо подобное: лицо одного было местами покрыто ужасными трофическими язвами, другой же был весь словно изрезан. Перевел взгляд на их одежду, и мне сразу бросились в глаза яркие пятна чьей-то крови. Чьей-то чужой крови… В руке покрытого шрамами пациента был зажат огромный нож… Мое сердце забилось чаще, почти что выпрыгивая из груди.

Вооруженный пациент жестоко рассмеялся:

— Доктора оставили тебя без присмотра? Как непрофессионально! Мало ли, что может случиться… — с этими словами он направил острие ножа на меня, отчего в ужасе вжался в кресло.

— Не надо, прошу… — с трудом выговорил.

Пациент снова мерзко рассмеялся, несильно нажимая ножом на мою грудь. Мой дикий страх доставлял ему особенное удовольствие.

— Пожалуйста… — через дрожь продолжил.

В ответ опять услышал неприятный безжалостный смех. Лезвие ножа медленно пошло вверх, пока не уткнулось в мое горло.

— Сделаем пару надрезов здесь, здесь и здесь, — облизав сухие губы, прокомментировал пациент, смотря прямо мне в глаза и ловя мой трепет на грани обморока.

— Пожалуйста… не… не убивайте меня, — обомлев, шепотом произнес.

Жестокий пациент в очередной раз рассмеялся с болезненным наслаждением. Не мог уже смотреть ни на что, кроме блестящего ножа, острый конец которого касался моей шеи, натягивая кожу. Не был готов умереть, даже к боли готов не был. Да разве можно подготовить себя к такому?

— Подожди, — серьезным тоном сказал вдруг другой пациент, доселе хранивший молчание, внимательно рассматривая мое искаженное ужасом лицо, — я знаю этого человека. Это — Аннапурна, — медленно протянул он, продолжая изучать меня взглядом, — врач мужского отделения.

Его спутник, приставивший к моей шее нож и обезумевший в своем кровавом помешательстве, скривился в еще более мерзкой ухмылке, отчетливо разглядел в его глазах ненависть.

— Врач? Очень люблю врачей, — с придыханием произнес он и приставил нож уже к моему лицу, направив его острие на мой глаз.

— Не надо… — взмолился, не помня себя от дикого ужаса, — не убивайте меня, пожалуйста… Никому не сделал зла…

— А я не стану тебя убивать, — пялясь мне в глаза, как одержимый, отозвался тот, — мы просто с тобой поиграем, — он медленно повел нож в сторону моего глаза, — отрежем тебе ушки, пальчики, выколем глазки…

Мне казалось, что мое сердце остановилось. Казалось, это просто очередной кошмар, который они силой засунули мне в голову. Но был тут, и это была моя реальность.

— Подожди, — опять заявил другой пациент уже более грозным и настойчивым тоном, — успеешь, — он наклонился ближе ко мне, отчего сам, не в силах унять дрожь, перевел немой взгляд на него, — лежал в том отделении, когда он только приехал. Он приносил мне печенье из буфета и гулял со мной на улице. Один раз отвязал меня ночью, когда мои ноги затекли, и позволил походить в коридоре, пока другие не видели.

— Какой заботливый. Очень люблю таких, — безумно проговорил его спутник, но тот грубо оттолкнул его в сторону, сам встав передо мной.

Уже не знал, что и думать. За это недолгое время, которое для меня тянулось бесконечно, уже смирился с тем, что моя жизнь находится в чужих руках. Знал, могу умереть в любой момент. Но к этому нельзя подготовиться. Сколько бы раз смерть не заглядывала мне в лицо, каждый из них все равно был бы подобен первому. Стоявший передо мной пациент склонился ко мне вплотную, отчего еще сильнее вжался в кресло, настолько, насколько вообще мог.

— Как же ты оказался здесь, врач? — медленно задал вопрос он, и сам же ответил на него, вперив взгляд прямо мне в глаза. — Продали тебя за милую душу. Уничтожили, надругались над тобой. Что ты чувствуешь теперь?

— Не убивайте меня, прошу вас, — только и смог сказать.

— Посмотри мне в глаза, — железным тоном потребовал пациент, — что ты видишь в них?

Не знал, как ответить ему: не мог думать ни о чем, кроме поглотившего меня ужаса скорой смерти. Да и как мог знать, какой ответ он ждет от меня? Вообще не мог вспомнить этого человека, хоть он и говорил, что мы были знакомы, должно быть, от страха потерял способность мыслить, как разумное существо.

— Говори, или убью тебя, — жестко повторил пациент, — что ты видишь?

Затрясся уже весь. Человек, стоявший передо мной, был готов меня убить… Но он все еще оставался человеком, таким же, как сам, человеком, которым двигал тот же животный ужас, желание защитить себя, оградить от страданий и тех, кто причинял их.

Смотрел на него несколько секунд, а затем, сорвавшись, с трудом сказал:

— … не знаю.

В этот момент до меня дошло, что на этом моя жизнь и подошла к концу. Едва сдерживая слезы, закрыл глаза, будучи не в силах больше выносить это напряжение, а когда открыл их спустя несколько мгновений, пациент все еще по-прежнему стоял надо мной. Помедлив еще какое-то время, он опустился на корточки. Даже не сразу смог понять, что он, собственно, собирается сделать, только молча, в полном шоке от происходящего со мной, смотрел, как он расстегивает ремни, державшие меня в кресле. Даже когда он освободил мне и руки, и ноги, так и остался сидеть, не веря в то, что вижу. Только когда пациент отступил на пару шагов назад, неуверенно поднялся.

Не знал, что делать теперь. Все, что мое изможденное сознание могло воспринять на тот момент, это то, что меня освободил пациент, который до этого собирался убить, не колеблясь. По сути он спас мне жизнь. На «ватных», что называется, ногах, попятился к выходу, смотря то на одного пациента, то на другого.

— Отдал тебе долг, Аннапурна, — ледяным тоном произнес тот, что спас меня от смерти, — теперь — каждый за себя.

Даже не найдя в себе силы отблагодарить его, вместо этого просто поспешил покинуть процедурный кабинет, едва не ставший местом моего упокоения.

Выйдя в коридор и все еще не понимая, что вообще случилось, пошатываясь и касаясь рукой стены, бесцельно побрел вперед, пытаясь осознать произошедшее…

Отойдя на какое-то расстояние от процедурного кабинета, остановился, чтобы немного отдышаться и просто подумать над тем, что вообще могло произойти. Только сейчас, когда ощущение неминуемой гибели постепенно начало сходить на нет, ко мне вернулась способность концентрировать внимание и анализировать, что вижу. В измождении прислонившись к стене, вытер проступивший пот со лба и огляделся по сторонам.

В обычно многолюдном коридоре никого, кроме меня, не было, но отчаянно вывшая сирена сообщала, что случилось что-то очень серьезное. Откуда-то издалека доносились непонятные звуки, похожие на невнятные крики, грохот и треск. Только сейчас обратил внимание на то, что кое-где на полу лежали брошенные кем-то впопыхах документы. Не успел ничего сообразить, потому что прямо за стеной, к которой прислонился, раздался чей-то истошный крик и последовавшие за ним звуки выстрелов. Встрепенувшись, опомнился и поспешил убраться оттуда, даже уже не пытаясь понять происходящее.

Отбежав подальше, опять остановился. Здесь творилось просто что-то невообразимое: мебель была вышвырнута из кабинетов в коридор, все было перевернуто вверх дном, сломано и разбросано, даже одна из дверей, ведущая в какой-то кабинет, была сорвана с петель. Поблизости опять были слышны чьи-то переходившие в визг крики. Пытаясь собрать все, что мне довелось увидеть, воедино, осторожно двинулся в сторону выбитой двери и заглянул в комнату.

Под столом посреди перевернутой мебели, сжавшись и надеясь, судя по всему, на то, что его не было заметно, сидел некий человек, одетый в лабораторный халат, по-видимому, один из бывших коллег, который при этом трясся в ужасе так же, как сам до него несколько минут назад. Сделал всего пару шагов в его сторону, и он, не справившись с подступившей паникой, закричал и закрыл голову руками. Не успел даже ничего предпринять, так как в комнату, оттолкнув меня в сторону, ворвались трое и, заметив сжавшегося под столом доктора, вытянули его за волосы в центр. Даже если бы они были одеты в обычную одежду, не надо было бы обладать каким-то специальным опытом, чтобы понять, что это — психиатрические пациенты.

— Пощадите! Пощадите! — истерично прокричал доктор, когда один из пациентов силой поставил его на колени, удерживая за горло.

Прежде чем успел опомниться, другой со страшной силой ударил несчастного ногой прямо по лицу, отчего тот упал навзничь. А дальше они начали избивать его с нечеловеческой жестокостью уже все втроем, не обращая внимания на мое присутствие.

— Что вы… Остановитесь! Прекратите! — закричал, делая инстинктивное движение вперед, но осекся и замер, когда увидел направленный на себя нож одного из пациентов.

— Пошел нахрен отсюда, — коротко бросил он мне.

Перевел взгляд на истекающее кровью лицо доктора, лежавшего на полу. Он был уже без сознания, но озверевшие пациенты продолжали в исступлении избивать его, специально стараясь бить по голове и в живот. Вне себя от ужаса, оценив взвешенно свои силы, попятился к выходу. Не смог бы помочь ему: их было трое, а я — один, кроме того, они были вооружены, в отличие от меня. Мог бы попытаться оглушить с удара одного из пациентов, когда он отвернется, и потом попробовать разобраться с остальными, но это вполне могло стоить мне жизни, а доктору уже ничем не помогло бы. Стараясь не думать о моральной стороне своего поступка, кинулся бежать из этой комнаты.

Отбежав на, как мне хотелось верить, безопасное расстояние, в очередной раз остановился, чтобы отдышаться. Происходящее не укладывалось у меня в голове: пока что всеми, кто мне встретились, были только эти разъяренные, как медведь, разбуженный посреди зимы, пациенты и один запуганный до состояния истерики доктор. Все еще пошатываясь из-за мощного выброса страха и действия нейролептиков, которые мне насильно вводили все это время, завернул за угол, но то, что там увидел, заставило меня моментально отпрянуть назад.

Весь коридор был буквально залит кровью, а в его конце лежали несколько убитых охранников. Да и как убитых! Их тела были просто разорваны на части, можно сказать, размазаны по полу… Сталкивался с разными вещами за свою жизнь, но это… да, видел мертвых, но… это было не так… В глазах у меня потемнело, с трудом подавил подступивший приступ тошноты. Какое-то время просто стоял, взявшись за угол стены одной рукой и зажимая рот другой. Голова одного из охранников была повернута прямо ко мне, его открытые, но уже пустые глаза были устремлены на меня. Он был живым еще совсем недавно… Стараясь больше не смотреть на разорванные тела, развернулся, еле держась на ногах, и побрел в противоположную сторону. Такая жестокость казалась мне нереальной, не мог понять, кем надо было быть, чтобы сотворить такое. Видел, как обезумевшие в конец пациенты избивали не успевшего спрятаться доктора, но они просто били его, пусть и крайне жестоко. Мог представить, как можно ударить человека в порыве гнева, даже забить насмерть, но разрывать тела на части… Не знал, что люди могут быть способны на такое. Тут-то до меня и дошло, что же случилось на самом деле.

«Боже мой… О, боже мой…» — пронеслось у меня в голове, когда осознал масштаб происшествия — пациенты каким-то образом выбрались на свободу и начали нападать на персонал.

Сначала не мог понять, как им удалось это сделать, но потом, когда, немного поразмыслив, вспомнил хронологию предшествующих событий, мне все стало предельно ясно: из-за скачка напряжения и сбоя системы электропитания автоматические двери камер, в которых здесь содержали пациентов, аварийно открылись, и все эти доведенные нескончаемыми издевательствами до звериного состояния люди вырвались. Персонал оказался не готов к такому, потому, даже никак не координируя свои действия, пациенты без труда расправились с теми, кто не успел вовремя скрыться. Меня спасало только то, что сам уже был по сути одним из них.

Теперь… Теперь мог попытаться сбежать. За эти дни надежда на спасение не покидала меня ни на мгновение, хотя умом понимал, что это — лишь жалкая иллюзия, спасительная веревка, которая не дает мне сойти с ума от боли и издевательств — мой разум избрал самообман в качестве защитного механизма. Попав в нечеловеческие условия, человек всегда задает себе вопрос: «Смогу ли выжить?» Отрицательный ответ на этот вопрос, даже если он неверен, всегда ведет к отчаянию и нравственной гибели. Всегда говорил себе «да», даже когда все мое измученное естество кричало в ответ «нет». И вот теперь, впервые за последнее время, моя жизнь была, наконец, в моих собственных руках, но знал, борьба за выживание только начинается.

Единственным правильным выходом из той ужасающей ситуации, в которой оказался, было — взять себя в руки, сконцентрировать остатки сил и бросить их все на спасение. Знал, больше мне никто не поможет. «Каждый за себя», как сказал спасший меня пациент. Совсем не знал эту часть комплекса, но кое-какой план у меня появился. Несколько раз, когда меня проводили мимо, мне доводилось видеть эту ужасающую в своей мощи машину — морфогенетический двигатель. В том терминале, где она располагалась, замечал указатели, даже план эвакуации: если бы добрался до этого места, стало бы ясно, в каком направлении нужно двигаться, чтобы покинуть клинику. Проблема заключалась в том, что не знал, как попасть к этому двигателю, но, поскольку выбора у меня не было, просто пошел вперед, прислушиваясь к леденящим душу крикам за стенами. Мне даже не хотелось думать о том, что там происходило…

По дороге мне встретились еще несколько пациентов клиники, один из них, молодой щуплый паренек, стоял в углу, уткнувшись носом в стену, двое других промчались мимо меня со скоростью вихря, задев кушетку, находившуюся возле входа в какой-то очередной кабинет. Еще один пациент, тихо сидевший на полу, вскочил, когда посмотрел на него, и гневно проорал:

— Чего ты уставился? Чего уставился, я тебя спрашиваю!

Но он был один, к тому же, безоружен, потому сам прикрикнул на него:

— А ну успокоился!

От моих слов пациент вздрогнул и бросился бежать прочь. В следующем коридоре целая толпа людей в остервенении избивала посиневшее, уже, скорее всего, мертвое тело еще одного охранника. То, что это был охранник, понял только по его окровавленной голубой рубашке. Пациентам не хватало разума даже для того, чтобы понять, что их жертва уже была мертва, на меня они вообще никак не реагировали. Осторожно, стараясь не привлекать внимания этих людей, поднял электронный пропуск, лежавший поодаль от тела охранника, он мог мне пригодиться. Машинально прочитал имя и фамилию этого человека. С фотографии на меня смотрело улыбающееся лицо мужчины средних лет.

Бросив взгляд на то, что осталось от этого лица теперь, невольно подумал о том, что он когда-то с такой же улыбкой сам избивал других. А может и нет. Узнать это мне было не дано. Поежившись, пошел дальше.

Смотрел на встречавшихся мне пациентов и чувствовал, как сжимается сердце от странной смеси страха по отношению к этим людям и сожаления о том, что их судьбы сложились подобным образом. Многие из них были изуродованы так, что было даже сложно сказать, как они выглядели раньше. Не понимал, как это все могло с ними случиться. Порезы наверняка им наносили садисты, работавшие здесь, но откуда брались язвы и опухоли, и представить не мог. Многие были совсем без одежды, и с ужасом отмечал, что у некоторых напрочь отсутствуют гениталии… Кто и зачем мог сделать такое? Это ведь даже были не какие-то сомнительные эксперименты, это был просто неприкрытый немыслимый садизм.

Никто из пациентов практически не проявлял агрессии в мой адрес — был одет так же, как они, и они принимали меня за своего. Но в отношении сотрудников компании все они были безжалостны и непоколебимы.

В какой-то момент окончательно потерял счет времени, мне даже показалось, что брожу кругами: все коридоры и кабинеты, через которые проходил, были как две капли воды похожи друг на друга. Повсюду были зверски убитые. Никогда за свою жизнь не видел столько мертвых тел… От монотонного завывания сирены в ушах начинало звенеть, а в глазах все немного расплывалось.

Когда в очередной раз остановился, чтобы передохнуть, среди всеобщего грохота и криков услышал чей-то истошный вопль:

— ПОЛТЕРГЕЙСТ! Он здесь! Он идет! ОН ИДЕТ!

Из-за поворота в панике выбежали несколько человек, столкнувшись со мной и сбив меня с ног. Не оглядываясь и продолжая в ужасе кричать, они побежали дальше.

Полтергейст… Даже сейчас, после всего они продолжали верить в него. Поднялся, измождено вздохнул и двинулся дальше, как раз в ту сторону, откуда и прибежали сбившие меня пациенты. Повернув за угол, увидел два крупных указателя, прикрепленных над дверьми: «Терминал морфогенетического двигателя» и «Выход снабжения». Не веря в свою удачу, бросился к массивным створчатым дверям и прислонил к считывающему устройству чип пропуска, который подобрал возле тела забитого насмерть охранника. С шумом створки разъехались, и, не желая больше терять времени, побежал вперед, в открывшийся для меня узкий коридор, уже зная, куда попаду дальше…

Пробежав по пустому коридору, который оглашала пронзительная сирена, добрался до лестницы, ведущей куда-то вниз. Но когда подбежал к ней, стало ясно, что изначально разглядел далеко не все, передо мной возникло еще одно непредвиденное препятствие: часть лестницы была обрушена, а до нижнего этажа было не так-то и близко — приблизительно метра три с половиной. Остановившись в замешательстве, посмотрел вниз. Мне и представить было сложно, что тут вообще могло случиться, чтобы прочный металл так покорежило, тем более что следов взрыва поблизости видно не было. Немного поразмыслив, пришел к выводу: все-таки нужно было попробовать спрыгнуть, поскольку позади меня не было ничего, кроме истерзанных тел сотрудников и потерявших остатки человечности пациентов.

Прыгать наобум было опасно, потому, чтобы хоть немного сократить расстояние, опустился и, схватившись руками за край того, что осталось от лестницы, повис между верхним уровнем и полом. Ситуация осложнялась тем, что был без обуви. Посмотрев вниз и вспомнив, что приземляться нужно всегда на носки (спасибо, медуниверситет), плавно перемещая вес на пятки и сгибая ноги в коленях, чтобы не повредить позвоночник, собрался и разжал руки. Падение получилось гораздо неприятнее и жестче, чем ожидал, но после него, по крайней мере, ничего не сломал и не вывихнул.

Отряхнувшись и посмотрев в последний раз наверх, куда мне было уже точно никак не попасть, побежал дальше, не думая уже ни о чем, кроме близости выхода. Но добежав до автоматических дверей, с ужасом осознал, что они заперты. Считывающего устройства рядом не было. Все еще не теряя надежды, вернулся и посмотрел в сторону длинного широкого коридора, заставленного всякими запакованными коробками и цистернами с неизвестными химикатами. «Блок А» — гласила надпись на стене. Складывалось такое впечатление, что люди, работавшие здесь, просто в спешке побросали свои дела и убежали. Пройдя еще несколько метров, повернул голову вправо и замер. Передо мной было окно. Всего лишь окно, за которым меня ждала долгожданная свобода, видно почти ничего не было — день выдался на редкость туманным.

От вида дневного света почувствовал, как невольно учащается сердцебиение и ускоряется дыхание, к горлу подступил ком. Все время повторял себе, что выберусь отсюда, но только сейчас понял, что в действительности даже не надеялся больше увидеть землю и небо. Схватив первое, что попалось под руку, брошенную кем-то монтировку, начал с силой бить по стеклу, но от моих ударов на нем не появилось даже мелкой трещины — стекло было бронированным. Бросив бесплодные попытки разбить его, пошел дальше, в сердцах отшвырнув бесполезную монтировку.

Проходя мимо какой-то двери со странной надписью, услышал негромкое всхлипывание, доносившееся оттуда. Заглянув внутрь, оказался в некой небольшой комнате, заставленной неизвестным оборудованием, из которого мне были знакомые рефрижераторы. Всхлипывание доносилось из-за них. Сделав пару шагов вперед, увидел сжавшегося на полу человека, вероятно, пациента, лежавшего около доски, на которой маркером была выведена сложная система уравнений и надпись над ней «Морфогенетический двигатель». Не обращая на доску внимания, присел перед пациентом, мягко положив ему руку на спину.

— Что с тобой? — негромко, чтобы не пугать его, спросил, и несчастный обернулся, посмотрев на меня.

— Полтергейст… — сквозь слезы проговорил он.

— Что «Полтергейст»? — переспросил я.

— Он здесь, — всхлипнул тот.

— Не бойся, — немного успокоившись, отозвался, — нет никакого Полтергейста, его не существует. Это просто легенда лечебницы. Пойдем со мной, нам не стоит задерживаться тут.

Пациент даже слушать меня не хотел, вместо этого он отполз еще дальше, буквально вжавшись в стену.

— Ну, чего ты испугался? — поинтересовался. — Здесь нет никого, кроме нас с тобой. Пойдем. Думаю, там дальше должен быть выход.

— Там Блэкмор, — с трудом разобрал невнятные слова доведенного до ужаса пациента.

— Кто такой Блэкмор? — задал вопрос.

— Блэкмор его хозяин, — прошептал мне пациент в ответ.

— Чей хозяин? — терпеливо произнес.

— Полтергейст... Он дал ему больше всего. Больше нас всех. Мы все старались, но у него всегда получалось лучше. Доктора его хвалили. Ставили в пример нам. А я не мог дойти до его уровня! Но хотел! Я, правда, очень хотел! Старался-я-я! — тот начал рыдать уже в голос.

Почти ничего не понял из его бессвязных слов, но сейчас это было не важно, мне нужно было как-то успокоить бедного пациента.

— Не надо бояться. Давай найдем его, — предложил, — он увидит, что мы с тобой не желаем ему зла, и тоже пойдет с нами — будем искать выход вместе. Ты знаешь, где этот Блэкмор?

— Он у морфогенетического двигателя, — всхлипнул тот, и поднялся на ноги, переведя взгляд на доску с системой уравнений.

— … что вообще такое этот двигатель? — машинально проговорил, рассматривая неизвестные мне константы и значения.

По большому счету, не рассчитывал получить какой-то ответ на свой вопрос, даже не обращался к свернувшемуся в углу несчастному человеку, но он неожиданно ответил мне:

— Это — алтарь, на котором нас приносили в жертву Полтергейсту. Ему был нужен наш страх. Он создан из него, — с недоумением покосился на него, — это была не наука, это — колдовство…

Бессмысленно было интересоваться, что он имел в виду, но долго ломать голову и оставаться на одном месте тоже было неразумно.

— Пойдем, — снова сказал пациенту, — нам нужно уходить отсюда.

Но затравленный измученный человек вдруг отмахнулся от меня и уже с определенной злостью в голосе закричал:

— Отстань от меня!

— Хочу тебе помочь, вдвоем у нас будет… — начал было, но он не дал мне договорить, принявшись истерично вопить, только чтобы не слышать меня.

Не было смысла уговаривать его. С горечью посмотрев на него в последний раз и вспомнив снова слова «каждый за себя», которые сказал мне тот пациент, что спас меня, развернулся и вышел из комнаты.

Двинувшись дальше по широкому коридору, принял решение просто идти по указателям, которые встречались тут периодически. В моей голове совсем не осталось мыслей, был настолько истощен за последние дни, что мне просто хотелось поскорее сбежать из этого ада. Не задумывался над тем, что сказал этот последний пациент и над тем, куда иду. Уже ничего не знал.

Пройдя еще какое-то расстояние, остановился, не веря своим глазам: посреди коридора в инвалидном кресле на электроприводе спиной ко мне сидел какой-то человек.

Сразу понял, это — не пациент, хотя не видел ни его лица, ни даже одежды. Он не знал, что стоял позади него. Осторожно, все еще не понимая, действительно ли вижу его, сделал несколько шагов вперед, остановившись на уровне его плеча.

Этот человек был совсем дряхлым стариком, когда посмотрел на него, у меня невольно возник вопрос: как жизнь вообще в нем держится? Его сморщенное старостью лицо было перекошено, обнажив нижний ряд зубов, к заостренному носу вели трубки, при помощи которых этот старый больной человек получал питание, в шее у него была установлена трахеостома, через которую из баллона подавался кислород. Он был парализован, даже его прикрытые наполовину глаза не моргали: все, чем он мог двигать, — был средний палец на правой руке, которым он крутил колесико, управляющее электроприводом кресла. Ему должно было быть лет девяносто-сто, не меньше. Вообще не понимал, как он оказался посреди этого коридора, здесь, в подземной лаборатории.

— Вы кто? — не придумав ничего умнее, спросил, заглядывая в лицо старику.

— На этот вопрос нет однозначного ответа, — механическим голосом синтезатора речи ответил мне он, ничуть не испугавшись моего внезапного появления, — кто-то назовет меня отцом, а кто-то — просто активом. Истина состоит в том, что ныне лишь тень своего прошлого.

Обошел его, встав перед ним, чуть в стороне.

— Что вы делаете здесь? Как вы тут оказались? — пораженно спросил.

— Если начну отвечать, уйдет слишком много времени, а его у меня нет. Знаю, о чем ты думаешь в данный момент, — отозвался старик, не отвечая, тем не менее, на мой вопрос, — прожил непростую жизнь, не каждому отведено такое. Не жалею ни о чем, бесполезно жалеть о том, что уже невозможно изменить. Сейчас чувства мертвы во мне, но так было не всегда: пил эту жизнь, словно воду из горного ручья — жадно, ненасытно, стараясь взять столько, сколько смогу вынести. Моя душа пылала страстью, мне было даровано великое благо — испытать всю полноту чувств в их многообразии: экстаз, очарование, ненависть, гнев. Но нет. Сейчас от этого не осталось ничего, кроме тени: у меня больше нет стремлений или желаний, мечтаю только об одном. Устал. Хочу уйти. Теперь просто жду, когда мое время истечет.

Оглядел его слабое, почти безжизненное тело, исхудавшее от отсутствия движения. Но он не вызывал во мне сострадания, даже уважения. Все, что чувствовал в отношении этого беспомощного дряхлого человека, каким-то образом застрявшего против своей воли в этом мире, — это отвращение. Он был одним из докторов, возможно даже, одним из главных. Иначе его не стали бы держать тут в таком состоянии.

— Это вы делали это все… эксперименты, — коротко проговорил и сжал зубы.

Вот он сидел передо мной, несчастный, брошенный всеми посреди огромной лаборатории… Он был повинен во всех страданиях, что они причиняли мне и другим людям. Мог бы с легкостью задушить его одной рукой… Смотря на него с редкостным презрением и ненавистью, резко взял его за высохший подбородок и повернул его голову к себе, чтобы можно было заглянуть в эти стеклянные глаза. Некоторое время просто молча всматривался в его исхудавшее старческое лицо. Почему-то на ум сразу пришли престарелые нацистские преступники, которые каким-то одному дьяволу известным образом умудрялись всю жизнь скрываться от преследования и которые доходили до суда только в таком возрасте. Да, все они теперь тоже были «тенью своего прошлого», но есть вещи, преступления, у которых нет срока давности.

— Сколько человек вы загубили? — выдавил из себя.

— Всю жизнь занимался любимым делом, — равнодушным механическим голосом отозвался старик.

— Как Йозеф Менгеле, коллега, — кивнул, продолжая смотреть на него, — он тоже занимался любимым делом. А потом прожил долгую и счастливую жизнь, умерев на старости лет быстрой и безболезненной смертью, купаясь в океане и захлебнувшись в результате инсульта.

— Я ни о чем не жалею, — повторил тот, и отпустил его.

Внутри меня разгорелось стойкое побуждение избить его, как пациенты избивали персонал в лаборатории. Но не мог представить себе ситуацию, в которой я, относительно молодой и крепкий мужчина, поднял бы руку на еле живого старика. Даже такого. Даже при таких обстоятельствах.

— Многие без всяких угрызений совести убили бы вас сейчас. Исполнили бы ваше последнее желание. Но не собираюсь марать о вас руки. Может быть, кто-то найдет вас здесь и проявит к вам снисхождение, которое вы сами не проявляли ни к кому, — развернулся и быстро зашагал прочь, бросив ему напоследок с крайней степенью отвращения, — подонок!

По дороге, кроме доведенного до истерики пациента и этого старого выродка, мне не встретилась ни одна живая душа, но эта безмолвность и пустота казались еще страшнее того, что творилось до этого. Заглядывал в пустые кабинеты, но внутри не было никого. Только брошенные документы, пробирки и медицинские инструменты.

В одной комнате к моему дикому ужасу опять обнаружил растерзанное в клочья тело какого-то человека. В глазах мутнело от такого зрелища. Здесь уже не было пациентов, и даже предположить не мог, кто совершил это… Стараясь больше не думать над этим, чувствуя, как гремит в висках кровь, на ватных ногах поплелся дальше. Но чем дольше шел, тем больше крови и разорванных человеческих останков мне попадалось… Вскоре их стало так много, что мне приходилось уже, в прямом смысле, выбирать, куда ставить ноги, чтобы не наступать на них. Это было… худшее, что видел… Когда мои нервы сдали, просто в ужасе закричал и бросился бежать, не разбирая, куда и зачем — мне просто хотелось поскорее сбежать от этого, не видеть этих оторванных голов, рук, ног, вывернутых наизнанку тел… В голове гремело одно: «Кто?.. Как!..» Не представлял, какой силой надо было обладать, чтобы так разорвать человека. Уже вообще ничего не представлял…

Наконец, сбежав подальше от жуткой картины, добрался до просто огромных створчатых дверей, которые медленно разъехались в стороны передо мной. Тяжело дыша, выбежал вперед и остановился, будучи не в силах оторвать взгляд от того, что предстало передо мной. Сразу понял, куда попал. Это был сам терминал морфогенетического двигателя…

Мне уже доводилось видеть эту жуткую машину раньше, но тогда у меня не было возможности рассмотреть ее полностью: одно только пребывание в этом месте вкупе со страхом перед тем, что меня самого могут отправить на эту пытку, затмевало мой разум и способность оценивать что-либо трезво. Теперь стоял перед ней один, без конвоя, и только сейчас ужас понимания происходящего обрушился на меня со всей разрушительной силой. Пройдя мимо всевозможного оборудования на диспетчерском посту,, уже не контролируя частоту своего дыхания, спустился к самому морфогенетическому двигателю. Мне захотелось упасть на колени и закричать.

Передо мной был установлен огромный шар, состоящий из множества соединенных между собой микропроцессоров, к которому отовсюду тянулись толстые кабели и трубки. Под ним были натянуты большие экраны, на которые транслировались образы, ставшие моим проклятьем за то время, что был одним из подопытных. Но самое ужасное поджидало чуть в стороне. Перевел взгляд на капсулы, внутрь которых эти мерзавцы засовывали живых людей, одна из них была заполнена чем-то ярко-красным, похоже, кровью, остальные были пусты на данный момент, все, кроме одной…

Еле справляясь с дрожью, заставил себя подобраться поближе, не отрывая одичавший взгляд от чудовищного зрелища. Внутри капсулы был закреплен изувеченный человек, тело которого было истыкано толстыми трубками, гнавшими кровь из него внутрь огромного шара, что и представлял собой дьявольский морфогенетический двигатель. По другим трубкам уже прошедшая через машину кровь возвращалась обратно в его сосуды. Этот человек был бледным, как мертвец, на его лице, испещренном морщинами, застыла недвижимая маска глубокого страдания, кое-где на теле, в местах, куда были введены трубки, проступили скрюченные вены. Жесткие крепления удерживали его в неподвижном состоянии, заставляя, не отрываясь, пялиться на жуткие образы. Все системы его жизнедеятельности поддерживала бездушная техника, даже кислород ему подавался через толстую трубку, введенную в рот. Стараясь почти не дышать, медленно подошел к нему вплотную — мне казалось, что если задену что-то ненароком, нарушится какое-то хрупкое равновесие, и он погибнет.

Обойдя шар, замер перед лицом несчастного пациента, посмотрев прямо в его блеклые стеклянные глаза. Все это время, несмотря на все перенесенные и встреченные ужасы, держался, но тут мои нервы окончательно сдали.

Дотронувшись обеими ладонями до стекла, за которым в жидком растворе находился мученик, уже не смог сдержать накатившиеся на глаза слезы, взвыв от безысходности.

От вида нечеловеческих страданий, которые переносил этот истощенный пациент, прильнул лбом к холодному стеклу, разрыдавшись, как ребенок. Мне сложно было даже представить, что мог испытывать человек, помещенный внутрь такой капсулы, был уверен только в одном — все мои страдания, перенесенные за последние дни, не могли даже сравниться с тем, что должен был выносить он. И ведь он был такой не один… Видел людей в капсулах и раньше… Морфогенетическое кондиционирование было рутинной процедурой… Но если из других капсул людей еще вытаскивали изредка, эта была занята всегда.

— Почему?.. Почему это все происходит с нами!.. — в горести прокричал, смотря, как мои слезы стекают по стеклу и будучи не в силах остановить свои рыдания. — За что они так обошлись с тобой! Почему!.. Ведь мы все люди! Люди-и-и!

Человек за стеклом никак не отзывался, даже не двигался, хотя был всего в десяти сантиметрах от него. Его глаза выглядели мертвыми, словно кукольными, он не видел и не слышал меня, отчего мне начинало казаться, что еще лучше чувствую его непередаваемую боль. Прислушиваясь к его шумному механическому дыханию, понял, кто он такой. Пациент, лежавший на полу в маленькой комнате, говорил именно о нем.

— Блэкмор… — не отрываясь от его слепых глаз, проговорил, — ты Блэкмор… — тихо покачал головой, не находя слов, чтобы выразить свои чувства. — Несчастный Блэкмор…

Бедный, измученный Блэкмор… Почему мы встретились с тобой именно тут, именно так? Почему? Кем ты был в своей прежней жизни?

Охватившая меня волна отчаяния снова заставила разрыдаться пуще прежнего. Смотрел на каменное лицо этого человека, и мое сердце рвалось на части. Зачем? Зачем, Господи, если ты существуешь, зачем ты допускаешь это! Если ты любишь нас, если называешь своими детьми, зачем ты шлешь нам такие страдания? Зачем испытываешь так жестоко? Что может оправдать такое?

Только теперь все понял. Все понял, все, что не понимал целых три месяца. Это же так просто, так… ясно…

— Они поклоняются тебе… Ты пробыл здесь дольше остальных, страдал больше всех, взвалив на себя это мучение… и пациенты обожествили тебя. Ты страдаешь за всех, как Иисус в свое время…

Отступил от капсулы, по-прежнему не отходя от захвативших меня чувств. Человек по имени Блэкмор застыл в своей неестественной позе, никак не реагируя на мое присутствие.

— Я вытащу тебя отсюда… — как одержимый, сказал, — найду способ. Потерпи еще немного, пожалуйста. Я все сделаю!

Оббежав капсулу, склонился над небольшой панелью управления, лихорадочно соображая, что нужно сделать, чтобы освободить пациента Блэкмора. Но чем больше смотрел на изображение томограммы мозга последнего и на мерцающие показатели на небольшом экране, тем сильнее становилось мое глубокое отчаяние — надо было действовать с максимальной осторожностью. Нажимать на кнопки наобум боялся, сказывается незнание в обращении с техникой — это могло навредить и без того изувеченному человеку. К тому же почти не представлял, как его, собственно, вытащить из капсулы, даже если мне удастся отключить сам морфогенетический двигатель.

— Потерпи, потерпи, сейчас что-то придумаю! — не зная, слышит ли меня Блэкмор, сказал и подбежал к главному пульту управления уже под основным шаром.

Перед моими глазами располагалась сенсорная панель, с которой можно было отключить двигатель, нажал на нее несколько раз, но ничего не последовало. Приметив рядом некий документ, а именно инструкцию по эксплуатации, схватил его трясущимися руками в надежде отыскать подсказку, как можно прервать кондиционирование без вреда для пациента. Постоянно сбиваясь от неимоверного волнения, прочитал:

«Психиатрические исследования.

Правила эксплуатации палаты морфогенетического кондиционирования.

Чтобы избежать причинения пациентам вреда, блок жизнеобеспечения морфогенетического кондиционирования требует ежедневного осмотра всех жизненно важных систем…»

Грязно выругавшись, в гневе швырнул листы себе под ноги. «Чтобы избежать причинения пациентам вреда»? Такой бесчеловечный цинизм буквально взбесил меня, довел до белого каления. Пациента поместили в стеклянную капсулу, заполненную жидким раствором, утыкали его тело трубками, заставили смотреть противоестественные образы, вызывающие жуткие кошмары и панику — и они пишут «чтобы избежать причинения пациентам вреда»!

Понимая, что сейчас помочь может только трезвый разум, и взяв себя в руки, собрал с пола все разлетевшиеся листы и продолжил читать:

«…Система жизнеобеспечения номер один: обогащенный кислородом перфторуглерод из резервуара жидкости для поддержки жизнедеятельности необходимо полностью сливать и замещать на протяжении терапевтического курса. (Обратите внимание, что вещество содержит обезболивающий препарат, и перерыв в его подаче может причинить пациенту сильную боль, что способно нарушить весь ход эксперимента)...»

Опустил руки и посмотрел влево, на застывшего неподвижно Блэкмора. Он и так испытывал нечеловеческие страдания, отключить ему анестезию — означало обречь его на еще худшие мучения, возможно, на медленную и мучительную смерть. Хотел ему помочь, а не сделать его пребывание в капсуле еще невыносимее, это точно никак не приблизило бы меня к его освобождению.

Со злостью опять отметил, что все, что их волновало — это ход эксперимента: даже снижение боли пациента было им необходимо только для эффективности результата. Напряженно выдохнув, опять перевел мечущийся взгляд на листы бумаги.

«…Система жизнеобеспечения номер 2: электропитание продублировано и обеспечивается генератором. Надлежащая заправка горючим и проверка состояния генератора должны проводиться ежечасно.

Система жизнеобеспечения номер 3: в случае аварийного отказа систем номер один и номер два включится бесперебойное питание блока поддержания жизни, обеспечивающего его на минимальном уровне до прибытия технического персонала. Отключение блока бесперебойного питания приведет к немедленной смерти пациента».

Почувствовал, как от отчаяния начинают подкашиваться ноги: все, что было указано данной инструкции, предостерегало от действий, способных навредить пациенту, но ничего из того, что могло бы помочь безопасно вытащить его из капсулы, там упомянуто не было. Боялся даже притронуться к кнопкам на пульте управления. Как помочь несчастному, не знал. Отложив инструкцию на место в надежде, что ее найдет кто-нибудь, кто сможет в ней разобраться, запустил руки в волосы.

Подбежав к пациенту Блэкмор вновь, еле сдерживаясь и смотря в его стеклянные глаза, безнадежно проговорил:

— Ну как же мне помочь тебе?..

В ответ мне раздавалось только его искусственное механическое дыхание. Он не слышал меня, даже не видел. Опять прильнул к холодному стеклу.

— Ну ответь мне как-то! — прокричал, теряя остатки самообладания. — Если ты меня слышишь, моргни! Подвигай пальцами хотя бы! Ну почему ты не реагируешь!

Блэкмор не двигался. Он стал единым целым с ужасной машиной, поддерживающей в нем жизнь, весь его организм в тот момент работал под ее жестким контролем, и, похоже, даже его сознание было подчинено ей. Со стоном отчаяния обернулся к натянутому напротив экрану, на который транслировались образы, вызывавшие в мозгу самые потаенные и омерзительные кошмары. Меня самого заставляли смотреть их, знал, именно они — корень всего зла, именно из-за них состояние пациентов так усугублялось.

— Нет! Не смотри на это! Не смотри! — закричал, пытаясь закрыть ладонями обзор замерзшему Блэкмору. — От этого тебе становится хуже! Не смотри на это, смотри на меня!

Но кем был в сравнении с чудовищным в своей мощи морфогенетическим двигателем? Не мог побороть его, и Блэкмор тоже не мог.

— Не смотри-и-и! — безумно прокричал, чувствуя, что внутри меня не осталось ничего, кроме ненависти по отношению к сотрудникам. — Выродки... Выродки! Подонки! Вы ответите! Ответите за все!.. Блэкмор! Друг мой! Не смотри, пожалуйста! Это разрушает твой разум! Не надо!

Не справляясь с подступившими рыданиями, попытался закрыть руками лампу проектора, установленного над капсулой, но тут увидел, как открывается дверь диспетчерской позади Блэкмора, и в терминал вбегают четверо вооруженных оперативников, направивших дула своих автоматов на меня…

Широко распахнув от животного ужаса глаза, поднял руки вверх и истошно закричал:

— НЕ СТРЕЛЯЙТЕ! НЕ СТРЕЛЯЙТЕ! Я не пациент, я сотрудник!

— НА ПОЛ! ЛИЦОМ ВНИЗ! РУКИ ЗА ГОЛОВУ! — проорал мне один из оперативников, и, не помня себя от страха близкой смерти, моментально подчинился.

Почувствовал, как кто-то грубо садится на меня сверху, придавливая своим весом, и резко заламывает мне руки за спину. На запястьях защелкнулись наручники, и в следующую секунду моего затылка коснулось дуло автомата.

— Не стреляйте! Прошу вас, не стреляйте! — сбиваясь, взмолился. — Я сотрудник! Клянусь вам!

— Кто такой! Отвечай, живо! — услышал гневный окрик над ухом.

— Дэвид Аннапурна! — поспешил ответить. — Я врач! Работал… работаю в отделен-...

— Как по мне, больше похож на пациента, — сухо прокомментировал другой голос, — все вены исколоты.

— Нет! Не пациент! Просто взял эту одежду! Пожалуйста, поверьте мне! Не лгу вам! Я здесь работаю! — испуганно отозвался.

— Отделение на той стороне, — сказал кто-то третий, — что он делает здесь?

— По громкой связи было объявлено об эвакуации! И ты, сукин сын, вместо этого побежал в лабораторию! Ты нас за идиотов держишь? — проорал первый.

— Нет! Я испугался, просто побежал, куда глаза глядят! Не помню даже, как забежал сюда! Пожалуйста! — умоляюще протянул, чувствуя, как сердце буквально выпрыгивает из груди.

— Даже если он действительно врач, в чем сомневаюсь, в этой зоне ему находиться запрещено, — спокойно заметил еще один, — прикончи его — и дело с концом. Тут и так уже столько человек подохло, что разбираться никто не станет.

— Господи! Пожалуйста! — закричал в панике, мне казалось, что это просто продолжение очередного кошмара, которые стали привычными для меня за эти дни.

— Для психа он вроде тоже слишком адекватно говорит, — задумчиво произнес сидевший на мне, — знаешь, у меня нет проблем с тем, чтобы пристрелить психопата-убийцу, но убивать безвинного человека не собираюсь.

Остальные рассмеялись, хотя в их смехе явно ощущалось нервное напряжение.

— Плохо ты знаешь местный контингент, — бросил кто-то со стороны.

Прежде чем успел что-то еще осознать, меня одним рывком поставили на ноги, и увидел перед собой закрытые масками лица и наведенные на меня автоматы.

— Ладно, делаем так, — сообщил один из этих людей, пристально смотря на меня, хотя его глаз видеть не мог, — тебе почти поверил, так что сейчас ты пойдешь с нами, отвезем тебя в головной офис, а там уже разберутся, кто ты такой. Если ты действительно врач, наверно, проблем не будет, но если нет… ты понимаешь, что тебя ждет. И да, можешь проверить, что окажется быстрее: ты или наши пули.

Это было равносильно смерти. Прекрасно понимал, меня, скорее всего, занесли во все внутренние списки, и циничным мерзавцам из этого головного офиса не составит труда вычислить, что уволили меня не просто так. А значит, оттуда меня попросту переведут в другую клинику, подконтрольную дочерней компанией, где, возможно, будет еще ужаснее, чем здесь. И надо мной продолжат проводить бесчеловечные эксперименты… Но сделать уже ничего не мог.

Один из оперативников крепко взял меня под руку, и все мы двинулись прочь от морфогенетического двигателя. Только один раз успел обернуться, посмотрев напоследок на брошенного всеми и обреченного на медленную смерть пациента Блэкмора.

Захватившие меня люди даже не удостоили капсулу секундным вниманием. И не сомневался, им было отлично известно, чем на самом деле тут занималась компания.

Отметил, несмотря на серьезное вооружение и экипировку, мои конвоиры очень нервничали, озираясь по сторонам и все время держа оружие наготове. Не понимал, чего они так опасаются: при таком оснащении бояться местных пациентов было просто бессмысленно. Но уже совсем скоро из их разговоров мне стало ясно, что они боятся вовсе не пациентов, которых в этом месте даже не было, а чего-то иного… Давно уже утратил контроль над своим страхом, но теперь он начинал приобретать поистине опасные формы, сказываясь уже на моем физическом состоянии. Слышал в ушах странное, но уже ставшее привычным жужжание, а перед глазами что-то мелькало. Как скоро оказалось, оперативники тоже ощущали это все… Ничего понять не мог.

— Вы тоже слышите это? Этот гребанный звон в ушах? — встревоженно прошептал один из них остальным, и все они замерли, прицеливаясь по сторонам.

— Включите приборы ночного видения... Эта хрень где-то рядом… — тихо проговорил другой, по-видимому, и отдававший приказы остальным, — всем смотреть в оба! Сразу открывать огонь на поражение!

От их тревоги мне стало еще больше не по себе. Приборы ночного видения? Но тут и так все было прекрасно освещено… Не мог понять, чего они так сильно боятся. И хотя находился в окружении четырех вооруженных до зубов людей, этот страх перед неизвестностью передавался и мне.

— О чем вы говорите? — напряженно спросил, но меня резко оборвали.

— Заткнись! Просто закрой свой рот!

Мы повернули за очередной угол, и застыл в немом ужасе омерзения: весь коридор был залит кровью, повсюду лежали разорванные в клочья тела сотрудников в лабораторных халатах или голубой униформе охраны. Разум отказывался воспринимать происходящее, хотя уже видел такую картину и до этого. Меня грубо толкнули в спину, и, стараясь даже не смотреть на куски тел на полу и дрожа, как осиновый лист, неуверенно пошел дальше.

— Матерь божья… Да кто это все делает? — услышал испуганный голос одного из оперативников позади себя.

Замедлил шаг, пытаясь пропустить их вперед, но меня опять толкнули с криком: «Пошел!» Только тут до меня дошло страшное осознание того, что они взяли меня с собой не из сострадания и желания помочь, а в качестве «живого щита»…

— Объясните, что происходит, — вне себя от жути, продолжая озираться по сторонам, произнес.

— Еще одно слово — и тебя пристрелю! — в спину мне уткнулась уже не рука, а дуло автомата.

— Вот дерьмо! — выругался другой оперативник, обходя чье-то вывернутое наизнанку тело. — Я не подписывался на такое!

— Люди не могли сделать это… — мрачно отозвался третий. — Это что-то другое…

Внезапно они все замерли, направив автоматы в одну сторону, отчего я попятился, зайдя им за спины. В глазах у меня помутилось.

— Это Полтергейст! — истерично завопил один из солдат.

— ОГОНЬ! ОГОНЬ!

Они открыли беспорядочную стрельбу в пустоту, при этом крича от страха, сам же отступил на пару шагов назад, потеряв контроль над своим разумом и телом. Прямо у меня на глазах странный прозрачный(?) туман окутал одного из моих конвоиров, подняв его, словно пушинку, над полом, после чего его тело с чудовищной силой буквально отбросило в стену. Он не успел даже подняться, как темный туман снова обвил его ноги и швырнул уже в потолок, оставляя вмятину и кровавое пятно на месте удара. Оказавшись на полу, его тело начало неестественно выгибаться, хрустя ломающимися костями.

— Назад! Отступаем! — срывая голос, прокричал кто-то из оперативников.

Не помня себя от дикого ужаса, бросился бежать со всех ног, истошно крича и не разбирая дороги. Позади меня раздалась стрельба, сопровождавшаяся жуткими криками. Мне уже было неважно, куда попаду — столкнувшись с противоестественным, потерял голову. Не знал, куда бегу, даже не оборачивался, чтобы посмотреть, где находятся оперативники, просто мчался, бросаясь на двери плечом — руки мои были в наручниках. Сзади меня преследовали безумные вопли невыносимой боли, заставлявшие бежать еще быстрее, невзирая на истощение.

Завернув за угол, поскользнулся на крови и упал на пол. Повернувшись назад, увидел расстилающийся над полом, в нескольких метрах от меня яркий туман. Подскочив в неистовом ужасе, рыдая и крича, побежал дальше. Не знал, с чем столкнулся, весь мой привычный материалистический мир разом перевернулся. В него вторглось противоестественное…

Бежал, пока силы не оставили меня, лаборатория казалась мне бесконечной. Упал, забившись в угол, подобно пациенту в комнате с доской, где была написана система уравнений. Втянув голову в плечи, начал безумно выть от неконтролируемой жути, которая охватила мое измученное сознание. Неизвестно, сколько времени так сидел.

«Я умру… умру здесь… умру…» — неслось в моей голове.

Наконец, все же обвел затравленным взглядом помещение, в котором оказался. Даже не знал, как забежал сюда. Поблизости никого не было, темный туман тоже куда-то исчез, хотя все еще отчетливо слышал отвратительное жужжание внутри своей головы. Даже несмотря на шок, что-то подсказывало мне, что оно было связано напрямую с появлением этого жуткого нечто. Жужжание было мне хорошо знакомо, услышал его впервые в маленькой комнате административного блока, когда решился посмотреть на помехи в телевизоре, которые мне хотел показать местный священнослужитель. Потом, после того, как меня сделали подопытным, сталкивался с ним постоянно, когда меня заставляли смотреть на образы морфогенетического кондиционирования. Но теперь оно заиграло оркестром, заполняя меня изнутри.

Не знал, что делать дальше. Не знал, куда бежать, где прятаться… Перед глазами стояла мерзкая незабываемая картина смерти бедного оперативника, которого неведомая сила разорвала, как кусок ваты. Эта же сила разорвала всех предыдущих мертвых людей, тела которых встречал до этого. Был беспомощен, даже руки мои были закованы в наручники за спиной. Лишившись остатков самообладания, лишь горько рыдал, вжимаясь в стену.

— Господи… Забери меня отсюда! Забери меня, прошу тебя… — дрожащими губами начал шептать.

— Аннапурна! — громкий возглас заставил меня распахнуть глаза.

В противоположном конце терминала, в котором оказался, стоял один из оперативников, весь испачканный в крови.

— Быстро сюда! — закричал он, и я, ничего не соображая, вскочил и понесся к нему.

— Снимите наручники! Пожалуйста! — в панике взмолился.

Он резко развернул меня и, прежде чем что-то успел осмыслить, освободил мои руки.

— За мной! Сваливаем отсюда! — скомандовал он и, не оглядываясь, кинулся бежать.

Погнался за ним, тяжело дыша. От психотропных препаратов, которые мне тут кололи эти бесчеловечные мерзавцы, и перенесенного ужаса мне было трудно держаться на ногах, но даже несмотря на поглотившую меня панику, понимал, если останусь на месте, смерть настигнет меня.

Но не успел толком отойти от шока, как прямо перед нами вынырнул тот самый туман, который убил на моих глазах одного оперативника. Мой спутник, закричав, как и я, открыл огонь из своего оружия, но пули просто пролетали сквозь туман, не причиняя ему ни малейшего вреда. Споткнувшись, пополз назад, пытаясь встать так быстро, как было возможно. Едва поднявшись на ослабшие ноги, снова бросился бежать, черпая силы из какого-то скрытого внутреннего резерва, из-за моей спины донеслись безумные крики, переходящие в визг.

Обернувшись, но не прекращая бежать, увидел, как, оставив растерзанное тело еще пару секунд назад живого оперативника, прозрачный туман устремляется за своей последней уцелевшей жертвой. За мной…

Побежал вперед, больше не оглядываясь, поскольку понимал, что темному туману, с легкостью разрывавшему людей, как тряпичные куклы, гнаться больше не за кем, кроме меня. Мной уже управляли только инстинкты, те самые, что помогают животным спасаться от хищников: бежал, ничего не соображая, с трудом огибая расплывавшиеся в глазах от шока стены, перепрыгивая на бегу через возникающие словно из ниоткуда препятствия и не сбавляя скорости даже на поворотах. Для меня перестало существовать что-либо, кроме пола и дверей, которые едва успевал открывать, уже даже не замечал, куда бегу.

Толкнув плечом очередную дверь, опять поскользнулся на огромной луже крови и упал на пол. Спешно поднимаясь, обернулся, но того самого тумана за мной не было, он уже куда-то исчез, несмотря на то, что жужжание в ушах не прекращалось ни на секунду. Понимая, что опасность далеко не миновала, стараясь не сбавлять темп, кинулся бежать дальше.

Бежал, пока окончательно не выдохся, но даже когда сил не осталось, не остановился, а перешел на шаг, то и дело оборачиваясь и прислушиваясь к оглушительному биению своего сердца. Не знал, с чем столкнулся. В какой-то момент, даже решил, что просто начинаю сходить с ума, и все это — только галлюцинации, делирий, но окончательно убедиться в этом мне не давали встречавшиеся повсюду разорванные тела оперативников. Если мой измученный разум еще мог выдумать этот светлый туман, то встречавшиеся повсюду трупы точно были реальностью, мог коснуться их… За этот час стал свидетелем стольких немыслимых в своем омерзении вещей, что даже вид оторванных конечностей и выпотрошенных тел уже казался мне чем-то обыденным, даже привычным. Тяжело дыша и иногда вздрагивая, переступал через них и постоянно оглядывался назад. Наконец, сил идти не осталось совсем. Остановился рядом с телом какого-то убитого солдата, дыша открытым ртом. Только сейчас ко мне вернулась способность мыслить.

«Господи… — вытирая пот и кровь со лба, подумал. — Господи, что же это?» Мне вспомнились оперативники, которые собирались сдать меня обратно в руки палачей. Они были вооружены по последнему слову военной техники, но это не уберегло их от мучительной смерти: их оружие оказалось просто бессильно против того, что напало на нас. Вспомнил их разговоры, предшествовавшие появлению жуткого прозрачного тумана: они полагались на приборы ночного видения, хотя в лаборатории не было недостатка в освещении. Посмотрев на то, что осталось от человека передо мной, пересилив отвращение, нагнулся и трясущимися руками снял с его лежавшей отдельно от тела головы нашлемные очки ночного видения. Вытерев кровь, кое-как нацепил их на свой лоб, надвинув окуляры на глаза.

Все предстало передо мной в неприятном, «режущем» глаз зеленом цвете, на деле, этот прибор ночного видения не был рассчитан на использование при таком ярком освещении — с ним видел значительно хуже, чем без него. И все же, был уверен, у оперативников имелась серьезная причина использовать его. Подняв окуляры прибора вверх, опять огляделся по сторонам. Пока все было чисто. Двинувшись дальше, принялся перебирать в голове события последних двадцати минут.

Почему они взяли меня с собой как «живой щит»? Значит, они знали, их огнестрельное оружие не причинит особого вреда неведомому противнику? Недаром, они толкнули меня вперед, заставив идти первым, когда мы попали в полный разорванных тел коридор. А потом все разом направили автоматы в одну сторону. При помощи своих приборов ночного видения они сумели разглядеть то, что укрылось от моего взгляда. И один из них закричал в ужасе что-то про «Полтергейста»…

Полтергейст?

Остановился — меня обдало леденящим холодом, словно сверху мне на голову вылили ведро ледяной воды. Почувствовал, что пол, будто уходит из-под ног, становясь похожим на мягкую вату или облако.

— Это невозможно… Невозможно… — прошептал, вперив одичавший от страха взгляд стену. — Его не существует. Просто схожу с ума, они этого и добивались…

А кто тогда разорвал тела сотрудников компании, работавших в лаборатории! Правильно отмечал один из погибших оперативников, человек не может сделать такое…

И сам же видел это своими глазами! И так уже поплатился сто раз за неумение различать очевидные факты! Мне уже было все равно, болен или нет, но на сомнения не оставалось ни сил, ни времени. Было бесполезно и даже глупо отрицать то, что Полтергейст все же существовал. Но он не был пациентом Блэкмора, как решил вначале, он был тем самым прозрачным туманом…

Пациенты не выдумали его, как всегда считал, они видели его взаправду, и я тоже видел. Видел этот светлый туман еще в свою бытность врачом мужского отделения, он висел перед дверью в мою комнату, тогда еще принял его за простое помутнение в глазах, вызванное усталостью. Это о нем все время говорил тот священнослужитель…

Внезапно рядом со мной оглушительно завыла сирена, дернулся, обернувшись и чувствуя, как ускоряется и без того бешеный темп моего сердцебиения, а затем заметил стелющийся по полу жуткий светлый туман. Спешно опустил окуляры прибора ночного видения, но от того, что предстало перед моими глазами, внутри у меня все сжалось в первобытном ужасе. В ярко-зеленом цвете, окрасившем стены и пол лаборатории, увидел страшную человеческую фигуру высокого роста, парившую над полом и летевшую по направлению ко мне, которую человеческий глаз различить был не в состоянии. Это и был Полтергейст. Таким его и рисовал священнослужитель. Завопив от ужаса, опять сорвался с места.

Не понимал, куда бегу, не замечал уже просто. Перепрыгивал через каталки, оставленные кем-то впопыхах посреди коридора, налетал плечом на незапертые двери, падал и вновь вставал, но Полтергейст не отставал, упорно преследуя меня. У него не было физического тела, ему была неведома усталость и истощение. А сам, измотанный бесконечными погонями и предшествовавшими им ежедневными побоями, уже еле передвигал ноги, держась из последних остатков сил. Знал, меня настигнет ужасная смерть, самая худшая, какую только возможно представить, если замешкаюсь. Но вместе с моим ужасом нарастало и мое отчаяние: не мог оторваться от Полтергейста, хотя забежал уже неведомо куда, поднимаясь по лестницам и едва успевая прислонять чудом уцелевший пропуск мертвого охранника к считывающим устройствам возле дверей. Вскоре автоматические двери сменились обычными, протискивался в разломы в стенах, не разбирая, куда меня несет ужас.

Это уже была даже не лаборатория, а какой-то заброшенный подвал, где большая часть дверей была закрыта на огромные металлические замки. Тратил бесценное время еще и на то, чтобы проверять, какие из них не заперты, прекрасно понимая, даже невзирая на гнавший меня ужас близкой смерти, что однажды просто забегу в тупик. Полтергейст не отставал ни на секунду, просачиваясь через мельчайшие щели под дверьми, если закрывал их в тщетных попытках спастись.

Оказавшись в тупике, приметил вдали небольшую вентиляционную шахту и, уже шумно дыша открытым ртом, помчался к ней, подпрыгнул и, подтянувшись на руках, забрался внутрь. Внутри было очень тесно, с трудом помещался там, согнувшись в три погибели, но все равно продолжал протискиваться дальше, потому как знал: Полтергейст сзади. Он идет, и его не остановить!

Выбравшись из шахты, почему-то уже оказался не под землей, а на первом уровне: коридор освещался тусклым светом из немытых зарешеченных окон. Падая и натыкаясь на препятствия, побежал дальше. Полтергейст все еще был за мной…

Завернув в очередной коридор, промчался до его конца, налетев на дверь плечом, но она не поддалась. Подергал ее, но все было тщетно, случилось то, что рано и поздно должно было случиться — забежал в тупик…

В ужасе развернувшись, понял, пропал: коридор был узким, все было наглухо заперто, а единственный путь к отступлению мне перекрыл Полтергейст, светлым туманом подбиравшийся ближе. В отчаянии снова обратился к двери, принявшись колотить по ней руками и ногами, пытаясь выбить ее, но все было тщетно. Был бессилен.

Повернувшись лицом к коридору, увидел светлый туман почти возле себя. Со стоном ужаса и отчаяния, съехал по твердой поверхности двери вниз, закрыв голову руками и крепко зажмурив глаза, дабы не видеть приближения своей смерти. Мое измученное сознание лишилось всего в один миг, внутри осталось место только для всепоглощающего страха, но странно было то, что остался способен мыслить. Редко задумывался о своей смерти в прежней жизни, но в одном был твердо уверен всегда: хотел уйти, будучи в ясном уме, понимая, что со мной происходит. Хотел познать этот момент, прочувствовать его, если можно так выразиться. И вот теперь мне предстояло узнать это, но только оказавшись перед лицом своей смерти, понял, как заблуждался: мне стоило желать неосознанной смерти, быстрой и внезапной, такой, при которой ничего не понял бы. Боже, как же ошибался…

Теперь сжимался от нечеловеческого страха в ожидании ужасной боли, которая выдернет жизнь из моего тела. Помнил, как кричали оперативники, срывая голос. На моих глазах никогда до этого не погибал человек, даже когда умирал мой отец, находился далеко. В этом не было моей вины, но даже так никогда не мог простить себя за это.

Ждал, что воспоминания начнут проноситься у меня перед глазами, как обычно описывают последние моменты жизни, но этого не происходило. Видел только черную пустоту перед собой, слышал оглушительное жужжание и свои всхлипы.

— Не убивай… Не убивай меня, пожалуйста… — вжимаясь в угол и не открывая глаз, взмолился.

Смерть все не приходила, а ждать ее было невыносимо.

— Пощади меня, умоляю… — закрываясь еще плотнее, обреченно протянул. Чувствовал, как воздух вокруг меня стал настолько густым, что вдыхать его становилось трудно. Распахнув глаза, воя от жути, робко повернул голову — Полтергейст жутким туманом стелился прямо передо мной, он почти касался меня, замерев в нескольких сантиметрах от моего лица. От этого сжался, как мог, то закрывая, то открывая глаза от ужаса противоестественного.

— Не убивай… — прошептал, отворачивая голову. Но мне было известно, что он убьет. Убьет.

— Ну чего ты ждешь?.. — вновь начиная рыдать, выдавил из себя, ожидание стало уже непосильной мукой.

Ничего не происходило. Опять открыл глаза и посмотрел вперед. Светлый туман окружал все вокруг, от одного взгляда на него перед глазами возникали пятна, похожие на тест Роршаха. Полтергейст все еще был передо мной. Трясущейся рукой опустил вниз окуляры прибора ночного видения, не веря своим глазам.

Передо мной, вытянувшись во весь рост, над полом зависла страшная фигура, теперь, в условиях слабого освещения, ее было видно очень хорошо. Полтергейст. Он был в точности таким, как его рисовал священнослужитель, в точности… Вытянутая голова, длинные руки и ноги с едва различимыми ступнями. Его жуткое нечеловеческое лицо было направлено прямо на меня, жалкого, сжавшегося у его ног. Понял, почему они поклонялись ему — он был выше нас, во всех смыслах этого слова.

— Полтергейст… — тихо протянул, не сводя с него глаз, — ты Полтергейст… Не убивай меня… у меня нет вины перед тобой… никому не сделал зла…

Неожиданно Полтергейст поддался вперед, медленно склоняясь надо мной, отчего опять, вскрикнув, закрылся руками, как будто это могло защитить меня. Почувствовал легкое покалывание, какое бывает от статического электричества, а затем неведомая сила подхватила меня за локти, с неимоверной легкостью подняв с пола. Даже не успел осознать, смерть ли это, просто в следующее мгновение мои босые ноги коснулись деревянного пола.

Уже совсем ничего не понимая, открыл глаза, посмотрев через прибор ночного видения на зависшего передо мной Полтергейста. До меня дошло, уже не сидел, а стоял на ногах. Полтергейст все еще был здесь, он замер неподвижно, смотря в упор своим пронзающим взглядом на меня. Понял, это именно он поднял меня с пола, поставив на ноги.

— Ты… не убьешь меня? — запинаясь, спросил, в конец обомлев от происходящего.

Полтергейст не двигался. Мне казалось, что окончательно спятил от всего, что случилось со мной за последние дни.

— Но… почему? — прошептал, смотря на него. — Ты же убил всех тех людей… А меня — нет…

Постарался вспомнить все, что знал о нем, что слышал от пациентов. В основном, все их слова представляли собой заученные и бездумно повторяемые речи священнослужителя, в них абсолютно не было никакого смысла, но один пациент сегодня все же сказал мне важную вещь. Тихо покачал головой, начиная постепенно осознавать целостную картину происходящего. Это было полное безумие, но меня не могло удивить уже ничего.

— Ты Блэкмор… — уставившись на Полтергейста, ошарашено проговорил, — ты — это он… Ты и есть Полтергейст. Ты сейчас там, перед двигателем, но одновременно и здесь… Ты меня видел, да? Когда был рядом с капсулой? Видел и слышал… Просто ответить ничего не мог… Боже мой…

Только сейчас начал все понимать: озлобленный и доведенный до крайности постоянными издевательствами пациент Блэкмор с ненавистью расправился с сотрудниками, учеными и оперативниками, но он видел, что не желаю ему зла, потому не стал убивать меня. Он преследовал меня вовсе не для того, чтобы убить. Ком подступил к горлу, еле подавив парализующее волнение, вздрагивая и пошатываясь, улыбнулся, впервые за все это время. Даже в самом ужасном и доведенном до безумия человеке всегда остается что-то человеческое…

Не веря в происходящее, медленно и неуверенно протянул руку вперед, желая дотронуться до Полтергейста. Но это оказалось невозможно, моя рука прошла сквозь него, ощутил уже знакомое легкое покалывание. Воздух был густым, даже вязким, это было нечто невообразимое. И страх почти исчез.

— Как же они сделали это с тобой? — отрешенно проговорил.

Полтергейст не отвечал. У него не было рта, чтоб ответить. Мне было больно смотреть на него, на то, что осталось от некогда такого же человека, как сам. Блэкмор… Бедный Блэкмор. За что тебе была уготована такая судьба?

Повисев в воздухе передо мной еще какое-то время, Полтергейст развернулся и улетел, просочившись в небольшую трещину в стене. Вместе с ним исчезло и жужжание.

Остался стоять один, опустошенный и обессилевший. Подняв окуляры прибора ночного видения, обвел уставшим взглядом старые обшарпанные стены. Мне было неизвестно, где оказался — здесь все выглядело таким заброшенным — но нужно было двигаться дальше.

Подняв глаза вверх в последний раз, негромко сказал: «Спасибо» — после чего, пошатываясь и нервно посмеиваясь, бесцельно побрел вперед…

Место, в котором оказался, было мне совершенно незнакомо, не мог сказать даже примерно, где нахожусь относительно административного блока. Ясно было только одно: здесь все было заброшено и покрыто толстым слоем пыли, даже то ужасное отделение, где работал, пребывало в лучшем состоянии. Все еще не мог отойти от пережитого шока, мой разум был занят размышлениями о Полтергейсте и причине, по которой он сохранил мне жизнь — брел абсолютно бесцельно, касаясь рукой потертых стен. Но ко мне постепенно пришло понимание того, что просто сойду с ума, если буду постоянно прокручивать в голове произошедшее, потому усилием воли заставил себя оставить эти все мысли в том коридоре и пойти дальше, не задумываясь больше о Полтергейсте. Он не желал мне зла, и это было главное.

На полу были разбросаны какие-то старые куски ткани, щепки, картон. Утомившись, опустился на пол, прислонившись спиной к стене, затем, немного отдышавшись и придя в себя, еще раз осмотрелся.

«Ладно, — сказал себе, — тут уже никого нет, значит, скоро выберусь».

Теперь у меня был не только электронный пропуск мертвого охранника, но и прибор ночного видения, что значительно упрощало мои проблемы. Встав на ноги, пошел дальше.

Первая же незапертая комната, в которую заглянул, представляла собой то ли раздевалку, то ли уборную. На самом деле она походила на примерочную в ателье, но знал, в психиатрической клинике попросту незачем было оборудовать ее. Когда зашел внутрь, мой взгляд упал на огромное старое напольное зеркало, мутное и треснувшее. Смотреться в разбитое зеркало — плохая примета, но что значат приметы для подопытного, для того, над кем проводили бесчеловечные эксперименты? Подойдя ближе, уставился на свое отражение. Как же горько мне стало, эти дни постоянных побоев и издевательств явно не пошли мне на пользу: осунулся, похудел, оброс щетиной, под глазами у меня появились синяки. Да и сам взгляд стал таким нервным, затравленным, точь-в-точь как у пациентов. Ясно было, посттравматического расстройства мне не избежать… Хорошо хоть, знал, как оно проявляется и как с ним можно было бороться.

От мрачных мыслей меня отвлек скрип металла в стороне, обернулся и увидел, что дверца ржавого металлического шкафчика, стоявшего в углу, приоткрыта, и через щель изнутри кто-то смотрит на меня. Невольно вспомнил, как мне самому пришлось однажды прятаться в таком. Оставив зеркало, подошел ближе.

— Не прячься, вижу тебя, — обратился к спрятавшемуся так неумело человеку, — не надо бояться, не причиню тебе вреда.

Он и не думал вылезать, из шкафчика донеслось только испуганное всхлипывание.

— Не бойся меня, — повторил и, желая ободрить его, добавил, — я врач.

С этими словами открыл дверцу, хотя он пытался удержать ее изнутри, но перепуганный пациент резко толкнул меня, сбив с ног, и с безумным криком бросился бежать прочь. Наверно, стоило лучше сказать ему, что сам уже был в таком же положении, как он. Медленно поднявшись, отряхнулся и выглянул в коридор — беглеца уже и след простыл.

«Значит, тут вовсе не один…» — без особой радости подумал, двинувшись дальше.

Откуда-то издалека доносились странные, едва различимые звуки, которые становились отчетливее по мере того, как приближался. Место, в котором оказался, было поистине необычным; чем дольше смотрел по сторонам, тем сильнее убеждался в том, что этой частью корпуса уже очень давно никто не пользовался. Повернув в очередной коридор, наткнулся на надпись, оставленную кем-то на стене:

Добро пожаловать домой…

Почерк был мягким, буквы имели округлую форму, легко читались. Сразу вспомнил того священнослужителя, который однажды исписал религиозными надписями о Полтергейсте дверь в мою комнату, но эта надпись была явно сделана другим человеком. Возле стены на полу были разбросаны чьи-то рисунки, поднял несколько и внимательно осмотрел. На всех были изображены эскизы подвенечных платьев разных фасонов, притом даже простому человеку, не обладающему образованием психолога, было ясно, что рисовались они с большой любовью, упоением и творческим подходом.

Из соседней комнаты доносилось чье-то пение и еще какие-то непонятные мерные звуки. Пройдя чуть дальше, осторожно приоткрыл дверь и зашел в комнату, откуда и было слышно пение. Это помещение представляло собой некий швейный цех, причем достаточно крупный, повсюду были расставлены столы с расположенными на них старыми швейными машинками, ржавыми и покрытыми слоем пыли, как и все вокруг. На полу валялись мотки ниток.

Тихо прошел между рядами и остановился в проходе в следующий цех. За одним из столов спиной ко мне сидел раздетый по пояс широкоплечий человек и строчил что-то на швейной машинке, приятным бархатным голосом напевая слова из известной песни:

— Gi-i-irl… You'll be a woman soon…

Меня он пока что не замечал, потому чувствовал себя абсолютно раскованно. Сразу узнал этого человека по его необычной прическе, которую он каким-то неведомым образом ухитрялся поддерживать тут — мне, к примеру, даже не разрешали самостоятельно бриться, опасаясь, видимо, того, что наложу на себя руки. Это был пациент Джозеф Морган, которого я хорошо знал.

Смотря на эту картину, невольно улыбнулся, впервые за все эти дни испытав именно радость от того, что вижу. Вот, что бывает, если человеку просто найти какое-то дело по душе: пациент спокойно шил, пел песни, пребывая в прекрасном расположении духа, не плакал, не ругался, не испытывал стресс. Мне как врачу было очень приятно даже просто видеть такое, стоял позади него, не смея его отвлекать, и просто с улыбкой разглядывал его незатейливое занятие. А Морган все пел и шил, иногда вытаскивая из-под лапки швейной машины ткань и поднимая ее на свет, чтобы рассмотреть строчку, при этом не зная, что все вижу: «Don't let them make up your mind. Don't you know: girl, you'll be a woman soon… please, come take my hand…»

Постояв так еще некоторое время, решил, что не стоит терять время — был очень рад тому, что встретил хоть кого-то знакомого, пусть этот пациент и выводил меня раньше из себя. Хуже всего было то, что он даже не понимал, что случилось в клинике, не подозревал о нависшей смертельной угрозе. Он не видел вооруженных до зубов оперативников, которые при этом совсем не были обременены излишним состраданием: знал, жизни пациентов тут не стоят ничего, и всех, кого они смогут найти, попросту убьют. Морган был болен, серьезно болен, и он должен был содержаться под ключом, но оставить его здесь — означало обречь на смерть. Решил, что мне нужно спасать его отсюда.

Стараясь не шуметь, чтобы не напугать его, подошел к нему со спины.

— Морган, — улыбнувшись и положив ему руку на плечо, сказал.

Он повернулся в неожиданности ко мне, и увидел ужасные кожные высыпания у него на лице, которые наверняка были вызваны воздействием морфогенетического двигателя. В том отделении, где работал, половина пациентов были такими, тогда еще не мог понять, почему. Сосуды в глазах бедного Моргана полопались, и теперь он смотрел на меня жутким налитым кровью взглядом. Конечно, не стал показывать ему свою реакцию.

— Как твои дела? — мягко продолжил, смотря ему в глаза. — Как ты чувствуешь себя?

— О боже, я не думал, что увижу тебя снова… — проговорил он, изучая меня взволнованным взглядом.

— Со мной все хорошо, не беспокойся, — вздыхая, ответил и покосился на темную ткань, зажатую лапкой швейной машинки, — чем ты здесь занимаешься? Шьешь себе жилетку? Молодец.

— Я надеялся, что ты вернешься, — вставая со своего места и словно не слыша меня, сказал Морган.

Чуть отступил, давая ему возможность выйти из-за стола. Как-то горько очень стало от того, что он так ждал меня, и это притом, что в отделении мы крепко поругались перед тем, как его перевели. Очевидно, даже так остался единственным, кто не мучил его.

— На самом деле случилось кое-что очень нехорошее, Джозеф, — стараясь подбирать слова с крайней осторожностью, чтобы не спровоцировать панику у него, сказал, — нам с тобой нужно уходить отсюда. Сейчас сюда могут прийти сотрудники службы безопасности компании, и нам нельзя попадаться им на глаза. Давай, оставь это все сейчас, и пойдем.

Отошел к стене, осматривая комнату на предмет каких-нибудь полезных вещей, которые могли пригодиться на пути к спасению, конечно, не поворачиваясь спиной к Моргану, не сводившему с меня глаз все это время.

— Я о тебе все время думал, — произнес он, — знаешь, мы очень нехорошо расстались с тобой в прошлый раз, был слишком груб с тобой. Просто злился на тебя. Но потом много думал над всем этим и понял одну очень важную вещь — нужно уметь прощать. Я тебя простил.

Как же приятно было мне слышать такое от пациента, нет, не то, что он простил меня, а то, что он вообще сменил злобу и агрессию на созидательное чувство.

— Очень рад тому, что мы с тобой помирились, а теперь давай, нам нужно идти, — ответил ему.

— Мне не нужно никуда идти, если ты рядом. Теперь нам никто не помешает, мы всегда будем вместе, — он сделал шаг по направлению ко мне и улыбнулся своей широкой улыбкой, — мы ведь созданы друг для друга. Я тебя никому не отдам, буду за тебя бороться до последнего своего вздоха. Теперь ты будешь только моей… дорогая!

— Так, ты опять начинаешь? — с недовольством спросил, но Морган не стал ничего отвечать, набросившись на меня.

Только моя реакция врача, выработанная с годами, помогла мне увернуться от него и схватить его вовремя за руки. Морган остановился, посмотрев мне в глаза.

— Не противься, дорогая, я знаю, как сделать тебя счастливой, — с вожделением, но и одновременно гневом проговорил он, — не бойся, помню, что ты еще ни разу не была с мужчиной. Я буду нежен с тобой. Но… кое-что все-таки должен буду сделать. Для тебя, для нас, — он опустил взгляд вниз, — убрать кое-что лишнее. Вульгарное для женщины.

С этими словами Морган с силой навалился на меня всем своим весом, но уже был готов к такому. Отпустив его руки, схватил его за голову, потянув на себя, затем сам ушел в сторону так, что теперь уже он оказался возле стены, да еще и спиной ко мне. Пользуясь его замешательством, выгнул ему руку за спину и, используя ее, как рычаг, заставил его лечь на пол лицом вниз.

— Ах ты… шлюха! — давясь от злобы, проревел Морган и попытался подняться, но крепко взял правой рукой его за левое запястье, а левой — за правое, уложив его на собственные сложенные крест-накрест руки и усевшись сверху для надежности.

В таком положении ему не было больно, но он был абсолютно беспомощен — мне же не составляло труда полностью контролировать все его движения.

— ШЛЮХА! — в исступлении от бессилия проорал он, дергаясь и безуспешно пытаясь вырваться.

— Ты кое-что забыл, Морган, — продолжая удерживать его и стараясь говорить ровным голосом, несмотря на сбившееся дыхание, сказал, склоняясь к его уху, — ты забыл, что я врач: успокаивать пациентов — это моя специальность. Зачем ты кидаешься на меня?

— Ты… просто дрянь! — кривясь, прорычал тот, все еще надеясь вырваться. — Ты предала меня… во второй раз! Все вы… одинаковые! Не верю… никому из вас! Предаете… Снова и снова!

— Ну давай поборемся, раз ты хочешь, — ответил, — позлись, покричи, ничего страшного.

В такой ситуации нужно было дать ему излить накатившую агрессию, знал, он успокоится, если выплеснет свой гнев в эти бесплодные попытки выбраться.

— Я тебя простил! Был готов принять тебя обратно! А ты… опять отвергла меня! Знаешь, что чувствует отвергнутый мужчина! Шлюха… отпусти меня! — продолжал орать, срывая голос, Морган.

— Могу тебя так держать очень долго, — спокойно сообщил ему.

Еще какое-то время Морган извивался и дергался, пытаясь выбраться из моей хватки, но ничего не получалось. Постепенно он начал уставать и вскоре, похоже, смирился с тем, что вырваться не удастся, устало растянувшись подо мной на полу.

— Ну что? Устал? — спросил. — Или еще поборемся?

— Отпусти меня! — потребовал Морган, тяжело дыша.

— Я тебя отпущу, когда увижу, что ты успокоился, — отозвался я.

— Я успокоился!

— Нет, ты не успокоился. Ты даже говоришь возбужденно, — посмотрел на его вспотевшее лицо, — ничего, полежи, отдохни немного, посмотри по сторонам.

— Ах, ты… — Морган принялся снова вырываться, но уже с куда меньшей силой — он утомился от таких активных действий.

Через еще несколько минут он окончательно сдался, затихнув и положив голову на пол.

— Все? — спросил и, вздохнув, добавил. — В этой жизни не будет все всегда по-твоему, Морган, нельзя руководствоваться одними только импульсами и внезапными побуждениями. Мы же живем в обществе, в котором установлены правила и нормы поведения: если ты хочешь, чтобы тебя принимали среди других людей, ты должен вести себя соответственно. Даже если тебе трудно сдерживать свои порывы, нужно делать это, как бы тяжело это ни казалось, потому что так принято в нашем обществе. Это правило стоит над тобой, над твоими желаниями, с ним нужно мириться и соблюдать его. Есть определенные рамки, и есть вещи, которые выше тебя и твоих возможностей. И с ними приходится мириться. Не будет все всегда по-твоему. Не будет. Даже сейчас ты не хотел, чтобы тебя держал, но все равно держу. Потому что сильнее тебя. И тебе приходиться мириться с этим. Ты согласен со мной?

Морган молчал, смотря злыми глазами куда-то в стену.

— Ну давай еще посидим так, — видя это, сказал.

Естественно, сидеть так с ним вечно не мог, нужно было двигаться дальше, потому что прекрасно понимал, что оперативники зачистки могут запросто прийти и сюда. Прошло еще немного времени, и Морган вроде бы успокоился и затих. Подождав еще какое-то время, склонился к нему и спросил:

— Ну что? Нормально себя чувствуешь?

— Да, — выдавил из себя он, — отпусти меня.

— Хорошо, — отозвался, — я тебя отпущу, но ты тогда сейчас пойдешь к тому стулу и посидишь там спокойно.

Сказав это, отпустил его руки и поднялся, давая Моргану возможность встать. Я ожидал, что он начнет опять выказывать свое недовольство, но, к моему удивлению, вместо этого он действительно поплелся туда, куда ему указал.

— Посиди тут, отдохни немного, а потом постарайся найти выход из этого помещения. Не доверяй никому из персонала, — предупредил его, собираясь уходить, в то время как он нагнулся за чем-то, лежавшим на полу, — не надо ни с кем разговаривать, просто отыщи выход и уходи подальше отсюда. На трассе тебе кто-нибудь поможет. Я тоже пойду… Прощай, желаю тебе удачи.

И в самом деле направился к двери, но Морган вдруг повернулся ко мне, ослепительно улыбнувшись.

— Дорогая! Куда же ты? Я же сказал, что мы с тобой будем вместе. И мы будем! — заявил он, бросившись ко мне.

Только тут заметил зажатый в его руке огромный нож…

Успел заскочить в коридор в последний момент: нож Моргана вонзился в деревянную дверь как раз в том месте, где за секунду до того находилась моя голова.

С безоружным пациентом еще мог справиться, но под нож и не думал подставляться: любая, даже самая незначительная ошибка могла стоить мне жизни, которую с таким трудом сохранил. Лихорадочно соображая, что делать, быстро побежал по коридору, понимая, что мне нужно любой ценой оторваться от преследователя и спрятаться где-то.

— Нет! Куда ты? Дорогая! Подожди меня! — услышал позади себя озлобленный голос Моргана.

Совсем не знал, куда бежать, к тому же все, что происходило со мной за последний час, настолько вымотало меня, что уже просто физически не мог бежать быстро. Забежав в очередную комнату, начал метаться по ней в поисках укрытия, но только потерял время: комната представляла собой склад, заполненный прогнившими досками, балками и всевозможной сломанной мебелью. Морган влетел в комнату спустя несколько мгновений. Успел схватить лежавшую на полу металлическую дверцу шкафчика и в последний момент закрылся ей, как щитом, от Моргана, набросившегося на меня с ножом. Нож скользнул по металлу, не сумев пробить его, но от удара потерял равновесие и не удержался на ногах, упав на спину.

Мне пришлось тотчас же закрыться дверцей, потому что Морган принялся неустанно, с остервенением наносить удар за ударом по ее металлической поверхности. С трудом успевал закрываться от его ударов, мое сердце колотилось в бешеном темпе. Странным было то, что и на этот раз все еще сохранял определенную трезвость мышления, понимая, что сейчас только она может помочь мне защититься от потерявшего контроль над своими действиями пациента. Не имел представления о том, как нужно защищаться при помощи щита, но в одном был уверен точно: нужно было держать его между собой и нападающим.

— Вот поэтому… ты и одна! — гневно прокричал Морган, тяжело дыша и продолжая наносить удары. — Поэтому… тебя никто не любит! Ты все равно… будешь моей!

Он отбросил нож и, обеими руками схватившись за металлическую дверцу, которой закрывался, все же вырвал ее у меня из рук. В следующее мгновение почувствовал хватку его влажных пальцев на своей шее. Нависнув надо мной, обезумевший в конец Морган расплылся в своей довольной ухмылке и, смотря прямо в мои перепуганные глаза, начал сжимать руки на моей шее. Помимо боли явно ощутил, как становится сложно вдыхать воздух.

— Женщина греховна по своей сути, — проговорил он в то время, как безуспешно пытался разжать его цепкую хватку, судорожно делая вдох открытым ртом, — она раскрывается только рядом с мужчиной. Я мог бы стать таким мужчиной для тебя… но ты сделала свой выбор!

Понял, что сейчас задохнусь, если он не даст мне сделать хотя бы один вдох. Дотянувшись кое-как правой рукой до какого-то деревянного бруска, с размаху ударил им Моргана по затылку. Бить мне было не с руки, потому не смог ударить его сильно, но этого хватило для того, чтобы он ослабил тиски, со стоном боли наклонившись в сторону. Столкнул его с себя и, хватая воздух открытым ртом, кинулся бежать обратно в коридор.

— Дорогая… Да стой ты, шлюха! — крикнул мне вслед взбесившийся Морган.

Отбежав на достаточное, как мне казалось, расстояние, обернулся и увидел, как он в конце коридора бежит по направлению ко мне, опять зажимая в руке нож.

— Морган! Если ты сейчас не успокоишься, я тебя свяжу! — охрипшим голосом прокричал ему, понимая, на самом деле, что мои слова звучат совсем неубедительно, особенно, если учитывать тот факт, что убегал от него.

Видя, что он не собирается останавливаться, опять бросился бежать, потеряв время во второй раз. Распахнув дверь в очередную комнату, увидел, что это была крупная уборная или даже, скорее, раздевалка. Здесь стояло множество вертикальных шкафчиков, точно таких же, как тот, в котором от меня пытался спрятаться пациент. Быстро, чтобы он не успел нагнать меня, заскочил в один из них, плотно закрыв дверцу изнутри, даже придерживая ее, чтобы она случайно не открылась. Морган показался в комнате через несколько секунд — увидел его через продолговатые отверстия в дверце своего укрытия.

Обведя уборную злым взглядом своих налитых кровью глаз и не увидев меня, он выдохнул — погоня измотала его не меньше, чем меня.

«Что я наделал? — промелькнуло у меня в голове, и ощутил неприятное покалывание в ногах. — Если он сейчас найдет меня и откроет дверцу, окажусь совершенно беззащитен — он попросту заколет меня своим ножом».

Один раз мне удалось укрыться в подобном шкафчике от одного буйного пациента, еще когда был сотрудником, а не подопытным. Но тогда ситуация была совсем иная: во-первых, тот пациент не знал, что вообще там нахожусь, в отличие от Моргана, который прекрасно видел, что забежал сюда, во-вторых, мой бывший администратор без своих очков дальше вытянутой руки точно ничего не различал, опять же, в отличие от Моргана, у которого проблем со зрением не наблюдалось. И все же теперь уже ничего не оставалось делать. Мое сердце колотилось, чуть ли не выскакивая из груди.

— Настоящее предназначение женщины — это материнство, — со злобой прорычал Морган, распахивая дверцу шкафчика, расположенного напротив того, где сидел я, — ты скоро поймешь это. Поймешь, дорогая, — он резко открыл соседнюю дверцу, отчего сжался, как мог, — обещаю тебе, милая, буду с тобой всегда, прочувствую всю эту боль вместе с тобой. Знаешь, какая ты будешь красивая… Ты даже не представляешь, — он с силой захлопнул дверцу, злясь, что меня внутри нет.

«Вообще невменяемый», — со страхом подумал, слушая его больные тирады.

Принял непростое решение: если он подойдет к этому шкафчику, резко открою дверь — может быть, получится ударить его.

Морган огляделся и пошел к тому ряду, в котором находилось мое укрытие, от чего мое сердце забилось еще чаще.

«Господи, только не это…» — начиная терять столь необходимый контроль над собой, подумал.

Он заглянул в один из соседних шкафчиков, после чего, грязно выругавшись и потеряв терпение, покинул комнату. Не решался покидать укрытие, изо всех сил стараясь не дышать громко. Наконец, через минуту, все же тихо приоткрыл дверцу, выглянув наружу — Моргана в комнате не было, потому нужно было как можно скорее спасаться отсюда.

Помимо той двери, через которую забежал, обнаружилась еще и другая. Не намереваясь больше терять времени, поспешил туда.

Эта часть здания была невероятно обширной, здесь все коридоры походили друг на друга, как две капли воды, планировка была невероятно запутанной, как, впрочем, и в других местах этой клиники. Мне с трудом верилось, что спасся от Моргана таким примитивном способом, но, к счастью, поблизости его нигде не было видно.

«Надо отыскать себе какое-то средство самозащиты, — подумал, обводя нервным взглядом старые стены. — Иначе с ним не справлюсь».

Как назло, ничего не попадалось. Совсем не знал, куда идти, заглядывая во все комнаты, попадавшиеся на пути, в надежде отыскать хоть какой-то выход. Мне также приходилось постоянно оборачиваться назад, чтобы проверить, нет ли за мной преследователей.

Открыв очередную дверь, не глядя, сделал шаг вперед, и тут чья-то крепкая рука зажала мне шею, притянув меня к чьему-то плечу. Через потемнение в глазах от нехватки кислорода разглядел заглянувшего мне в лицо ухмыляющегося Моргана.

— Тили-тили-тесто, жених и невеста, тесто упало — невеста пропала! Моя сбежавшая невеста. Мы с тобой будем так красивы, дорогая, — притворно нежным голосом протянул он мне на ухо.

А далее он с невиданной злобой начал душить меня, мне оставалось только судорожно вдыхать воздух открытым ртом, пытаясь освободиться из его хватки. Ноги начали подкашиваться, голова — кружиться… Но отчетливо понимал, в сложившейся ситуации мое единственное оружие — разум. Врачам, работающим в проблемных отделениях, часто приходится так или иначе улаживать конфликты между пациентами, часто они сами попадают под удар. И тут важно помнить, пациенты всегда действуют бездумно, на эмоциях, значит, человек в белом халате, мыслящий трезво и оценивающий ситуацию, имеет уже, как минимум, одно преимущество в схватке с ними. Это знал, как никто.

Собравшись и понимая, что если попробую отклониться назад, обезумевший Морган попросту повалит меня на пол, ударил кулаком его в пах, отчего он невольно чуть согнулся, правда, продолжая удерживать меня. Теперь уже мог дотянуться до его головы, потому, не теряя времени (оно и так уже было потеряно), ткнул своего противника пальцами правой руки прямо в глаза.

Со стоном Морган разжал хватку и схватился за лицо, а я, пользуясь моментом, кинулся бежать дальше, с шумом вдыхая обжигающий воздух.

— Агрх…! Тварь! — прорычал он мне вслед.

Забежав в очередную комнату — их здесь были десятки — уже не оглядываясь назад, захлопнул дверь. Это опять был склад. Среди всякого хлама, валявшегося на полу, приметил длинную крепкую веревку…

«Надо вязать», — подумал, прекрасно понимая, что просто так он от меня не отстанет.

Схватив веревку, спрятался за дверью в углу — хитрый Морган в прошлый раз подловил меня именно таким образом. Из коридора донеслись его шаги.

— А ты не так-то и невинна… — с разочарованием проговорил он, открывая дверь и заходя в комнату.

Толкнул его в спину, повалив на пол, и сразу же принялся заламывать ему руки назад.

— Уж поверь мне, — подтвердил его опасения, обвязывая веревкой его запястья и локти за спиной и стараясь действовать максимально быстро.

— Шлюха! Какая же ты… шлюха! Все вы! Грязные, бессовестные твари… Предаете и предаете! Что со мной не так! Почему вы все отвергаете меня! — орал от бессилия Морган, вырываясь, но свой бой он уже проиграл.

Связал его и только тогда, сидя на нем сверху, позволил себе немного успокоиться. Такого со мной еще точно не было, но за последние дни произошло столько всего ужасного, дикого и не поддающегося объяснению, что уже был готов ко всему…

— Вот чего ты добился? — наклонившись к нему, спросил, продолжая тяжело дышать. — Я же тебя предупреждал. Тебе даже предлагал пойти со мной, а ты что сделал? Бросился на меня с ножом? Зачем ты это сделал?

— Развяжи меня! — потребовал он, двигая плечами и косясь на меня.

— Нет, — твердо ответил, — чтобы ты потом снова накинулся на меня? Тебе еще повезло, что тут с тобой один: если бы ты попробовал учинить нечто подобное в отделении, тебе живо вкололи бы антипсихотик! Лежал бы в наблюдательной палате и даже не высовывался бы оттуда! В туалет за руку с санитаром ходил бы! Скажи «спасибо», что только этим ограничился!

Устало поднялся, еле держась на ногах, и поплелся к двери.

— Нет! Подожди! — испуганно закричал Морган, и обернулся, посмотрев на него, лежавшего беспомощно на полу. — Не оставляй меня так!

— Я тебя несильно завязал, — отозвался, — развяжешь руки, а дальше уже поймешь, что делать.

Больше на его крики и ругань не реагировал, стараясь уйти как можно дальше до того момента, когда он освободится. Теперь мне оставалось лишь надеяться, что хоть он мне больше не угрожает…