Интриганки

Зверь лютый

Книга 33. "Интриганки"

Часть 129 "На дальней, на сторонке одну меня...".

Глава 653

Э-эх, не любо тебе, красавица, ни про посевные площади, ни про процент всхожести. Не греет тебя температура плавления, не ласкает слух калькуляция себестоимости. Всё б тебе про прекрасных принцесс да благородных рыцарей. Что ж, "Вы хочите песен? - Их есть у меня". Вот, девочка, слушай ещё одну. Вполне принцескно-рыцарнутую.

Саксония, Ольденбург, май 1168 г.

Солнце садилось. Огромное, красное, оно медленно опускалось вниз. Куда-то в... в и без того низкие Нидерланды. Последние лучи косо просвечивали муть испарений над многочисленными на этой равнине болотами, пелену пыли, поднятую по всем дорогам в округе копытами тысяч коней, колёсами сотен повозок.

Юная женщина бездумно смотрела на уходящий красный шар сквозь узкое, похожее на бойницу, окно в бывшем графском замке. Вот и ещё один день закончился. День без смысла, без цели, без радости. Пора спать. Завтра будет такой же.

Бесцельно блуждающие мысли выдернули из памяти бессмысленные слова какого-то, однажды вспомненного "Зверем Лютым", миннезингера. Со странным именем Бурлюк:

"Он любил ужасно мух,

У которых жирный зад,

И об этом часто вслух

Пел с друзьями наугад".

А тут... даже глупость спеть не с кем.

Женщина тяжело вздохнула. И чего грустить? Сотни женщин в этом мире мечтают оказаться на её месте. Сотни тысяч - даже не смеют о таком мечтать. А ей... ей скучно. Всё хорошо, всё есть. Еда и одежда, слуги и украшения. Нет только... Смысла нет.

"У человека должна быть цель, он без цели не умеет, на то ему и разум дан. Если цели у него нет, он ее придумывает".

-- Гос-с-споди! Что ж мне придумать-то? Я ж не умею.

Она почти всю жизнь прожила без цели. Сначала маленькая была. Зачем придумывать? - Утро, день, вечер - сами по себе цели. Они всегда наполнены чем-то новым, интересным. А мамки-няньки непрерывно ставят свои цели: скушай кашки, не садись на землю, не вертись в церкви...

Потом её выдали замуж. В семь лет. Цели ставил муж. Нет, не так: положение, статус. Жены, княгини, госпожи. Надо выглядеть, соответствовать. Не прыгай на одной ножке, не играй с куклами, не вертись в церкви...

Потом муж умер, и она внезапно обрела цель. Отсюда! Подальше! Быстрее!

И тут же попалась в руки своей доброй матушки. А уж у той целей... И первая: оседлай Зверя Лютого.

Сумасшедшая. Разве можно оседлать степной пожар подгоняемый северным бураном?

Не замечая за собой женщина нежно улыбнулась.

-- Да уж. У Зверя целей... и все такие... с выподвывертом. Поток, потоп, ураган. Нового. Невиданного. Неизведанного. Вещей. Людей. Мыслей. И - чувств. От пучины отчаяния и смрада подземелья до восторга вознесения в царствие небесное.

Ведь взаправду летала! По поднебесью. Как птица! Наяву, а не во сне!

А теперь всё тогдашнее кажется сном. То ли было, то ли примерещилось.

Была. Была жизнь. Яркая, жаркая. Три месяца. И прошла. И пришло вот это.

Парко, жарко, бездумно.

Хоть и белый день, а... беспросветно.

А ведь он предупреждал. Затоскуешь, говорил. Не по прошлому, а по будущему. В бесцельно неизбежно грядущем.

"И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, как пир на празднике чужом".

Вот уж точно. Завтра праздник - открытие турнира. Будет и пир. На этом чужом празднике.

Отторжение всего здешнего за последние месяцы как-то притупилось. Перестали нестерпимо раздражать местная одежда и еда, обычаи и манеры. Люди... да, не такие. Но если держаться от них подальше, если не подпускать, то... то можно перетерпеть.

"Издали все люди неплохие".

А так-то... скучно.

Хотя есть куча нужных, вроде бы, дел.

Вон лежит "Саксонская правда". Карл Великий, 802 г. На латыни.

"Кто убил знатного, пусть внесет 1440 солидов".

А у нас только двойная вира в 80 гривен. Богатенькие... За причинение ущерба женщине вроде синяка или отсечения пальца - если она была девушка, возмещается в двукратном размере, а если уже рожавшая, то в однократном. У нас такого вообще нет. А вот вира за убийство женщины - половинная, как и у нас.

"Желающий взять себе жену пусть даст ее родителям 300 солидов; если же (кто) взял себе жену без воли (ее) родителей, но с согласия девушки, то пусть уплатит ее родителям дважды 300 солидов; а если ни родители, ни девушка не дали согласия, то есть если она похищена насильно, то пусть уплатит ее родителям 300 солидов, девушке - 240 солидов, и пусть возвратит ее родителям".

Забавно: украл, поигрался, вернул. Типа: а она - против. Дешевле выходит, чем "по согласию".

Дикие люди: продают своих дочерей за монеты. Будто мусульмане какие-то. Полный солид - стоимость шестнадцатимесячного быка. Три сотни быков... как же они тогда женились? Впрочем, это же почти три века назад. Да и латынь... Половина слов непонятна. Половина понятных... понятны неправильно. Ничего, разберусь. Но как-то... тоскливо.

Ей, герцогине Саксонской. Крещёной в католической церкви под именем Ромуальды, но продолжающей называться, чувствовать себя - Ростиславой. Дочери князя Суждальского Андрея, прозываемого Боголюбским, вдове князя Вщижского Святослава по прозвищу Магог, бывшей возлюбленной Огненного Змея, Зверя Лютого, Воеводы Всеволожского... Ванечки, ей - скучно.

" - Мне скучно, бес.

- Что делать, Фауст?

Таков вам положен удел".

А вот с Ванечкой, который такие беседы с бесами пересказывал, скучно не было. С ним, почему-то, и мне - другой "положен удел".

Прошлый год было столько... событий. Более всего - бед разных. Обернувшихся удивительным счастием.

Говорят, что "счастье есть отсутствие несчастий". Врут. Счастье - в преодолении несчастий. Уж ей-то, выданной семи лет замуж за постепенно, на её глазах, рядом с ней, за столом, в постели, постепенно превращающегося в монстра, великана, совершенно больного Магога, этого не знать.

Презрение окружающих, мучения, обиды, даже - обман родной матушки... Многое пришлось пережить. Чтобы судьба привела её к счастью. К удивительному замку на высоких горах над Окой, к волшебному полёту в лунном свете над Волгой. К единственному. К "Зверю Лютому".

Судьба - привела, судьба - и увела. За дремучие леса, за широкие моря. Только увела - уже другую. Узнавшую про себя и про мир вокруг много нового. Оказывается, она - может нравиться. Быть интересной. Сама по себе, а не привеском к мужу или отцу. Сама - может любить. Сильно, жарко, без... нет, не без-ответно, а беззаветно. Без-гранично. Не по воле родителей или церкви. Не ожидая окриков, наставлений или тычков. Без "выученной беспомощности".

Столько потрясений, заставлявших постоянно держать в кулаке свою душу, думать, чувствовать, ожидать, волноваться...

Первые месяцы здесь, в Саксонии, ещё что-то было. Её пытались убить, нужно было как-то защищать. Себя, матушку, своих людей. "Ставить на место" туземцев. А теперь... Ничего. Ничего, трогающего душу.

Она - может. Она это знает. И ничего не хочет.

"Прошедшее время похоже на пыль - к древности спрессовывается в камень.

Настоящее - острее всего чувствуется, когда глядишь на закат.

Будущее существует лишь в грамматике".

Настоящее - смотрю в окно и остро чувствую. А будущее...

Ich werde schlafen - я пойду спать. Лечь и отдохнуть для следующего идентичного дня...

Вот, солнце садится. Главное событие сегодня. Завтра будет такое же.

***

"Человек предполагает, а господь располагает" - русская народная мудрость.

И не то забавно, какую замысловатую ямку учудит господь на жизненном пути человека, а то, как очередной ГБешный фортель отзовётся в душе предполагателя.

Привыкшему жить в "выученной беспомощности" нет большой разницы бьют ли его током, жгут ли огнём или лупят палками. Убежать-то - всё едино нельзя. Но человеку, попробовавшему вкус своей воли, узнавшего, что "его мнение имеет значение", что он способен предвидеть опасности и избегать их, не следует пребывать в грусти.

Да, завтра вот это же солнце будет вот так же садиться за болотами и пустошами. Да только глаза, на него взирающие - могут стать иными.

"Никогда не говори никогда".

Или по-нашему: "Будь готов! - Всегда готов!".

***

Знаешь, девочка, многие люди, далекие от власти, почему-то полагают, что властитель сидит на высокой горе на сияющем троне и, окинув мир проницательным взглядом, повелевает: идти - туда. Им кажется, что власть свободно решает: куда, кому, когда идти, бежать, ломиться.

Я же сравниваю правителя с камнем в реке. Зима, лёд, холодно. И ты торчишь в этом во всём. Ни сдвинуться, ни согреться. Пришла весна и в тебя молотят льдины. Их несёт река, они лезут, крошатся сами и рвут камень. А ты стоишь. Не укрыться, ни спрятаться. Ледоход кончился, и половодье приносит к тебе ветки. Обломки, обрывки, дохлятину, всякий мусор. А ты просто стоишь. В этом во всём. Река наносит песок, ил, ветер заносит семена трав и деревьев. Мёртвое сгнивает, превращается в почву, живое растёт. На тебе, на твоей голове. Не то, что ты выбрал, а то, что принесла река.

Если ты хорошо попал, в правильное место - получается островок. Его не сносит на следующий год водой. Он растёт. Зеленеет. На него приезжают рыбаки и охотники. Заглядывают влюблённые парочки и философы. Они там, наверху. На зелёных лужайках, в берёзовых рощицах. Гуляют, смеются, купаются. Живут. На твоей спине. Живут - как умеют. Хорошо ли, плохо ли - по их соображению и усмотрению.

Живут на тебе. Но не знают про тебя, не видят, не думают о тебе. Ты там, внизу, в глубине, в начале. Под наносами мусора и ила. Под слоями добра и зла. Ставших, благодаря тебе, твоему присутствию в этом месте, твоей стойкости под речными струями, местом их обитания. Местом их жизни. Такой, какую они себе сами делают. Ты - только дал им место.

Правитель подобен камню в реке. Река времени приносит к нему всякое... разное. Если сойдётся много разных "если", то вокруг него возникнет островок. Который со временем станет местом жизни. Чьей-то. На костях кого-то. Кто устоял среди струй и льдин, кто собрал песок и мусор, кто стал основанием. Причиной возникновения места.

Место жизни - на костях основателя.

***

Софья и Ростислава попали в очень нехорошую струю - в Саксонию герцога Генриха Льва.

Вражда церквей, вражда народов.

"Римская блудница" переживает очередной кризис. Множество прихожан уходят в разные секты. Одни признают власть Рима и стремятся её усилить. Последователи Неистового Бернара захватили Престол Наместника Петра, сами стали церковью, папами. Другие мечтают об этом. Третьи отвергают власть пап, но принимают "народных" епископов, четвёртые вообще отказывают от церкви, ограничиваясь лишь "учителями". Есть ещё пятые, шестые, седьмые...

Они грызутся между собой, но все - враждебны православным. Потому что их в этом столетие воспитывали. Потому что все, кто возвращается из Святой Земли, рассказывают о тамошних богатствах, принадлежащих схизматам. Конечно, такое великолепие не может появиться иначе, чем по наущению "нечистого" - у нас же, добрых христиан, такого нет?

Ростиславе пришлось пройти процедуру принятия истинной веры. Но "доброй католичкой" её не считают. По общему мнению, выросшая и закосневшая в греческом суеверии, она крестилась ложно, на показ. Постоянно подозревают, ищут еретичность, обман. Чтобы с чувством глубокого удовлетворения произнести что-то типа: "чёрного кобеля - не отмоешь до бела", "горбатого только могила исправит", "мы же говорили!". Сходно с отношением к морискам в Испании тремя веками позже.

Княгини - русские, славянки. Времена, когда немцы разбегались от боевого клича лютичей или ободритов - прошли. Славян побили, окрестили, придавили. Но давний страх остался. И он даёт отдачу в ненависти. В презрении и опасении, в готовности ожидать от людей, говорящих на славянских наречиях, очередной гадости.

Давний страх и восторг избавления от него. Презрение и подозрительность.

Я уже сравнивал Всеволжск, Кауп и Гданьск. Все три двигались, примерно, в одну сторону. Но сколь же различно! Цели, условия, средства...

Княгини не могли ассимилироваться в Саксонии. И - не хотели. Они не могли войти в здешнее общество, занять в нём подобающее положение. "Подобающее" - по их мнению и по мнению общества - разное.

Во всех трёх городах "новый курс" обеспечивалась прямой воинской силой. Самборина в Гданьске могла позволять себе вольности. Под защитой мечей нурманов Сигурда, в отдалении от Кракова Болеславичей.

Воинская сила и удалённость от центров власти. Твоя сотня бойцов - самые сильные "на районе". А "пахан" далеко.

Княгини попали в другую ситуацию. "Пахан" - вот он, перед ними. Их свита в две сотни человек - далеко не все бойцы. Но и это неважно: всех могут в любой момент просто перерезать.

Если ты ничего не делаешь, если ты "рассасываешься" в здешнем социуме, "как все - так и мы", то ты теряешь своих людей. Одни погибнут, другие уйдут. Преданные слуги - главное достояние каждого феодала. Нет слуг - и ты никто.

Если ты отбиваешься, взбрыкиваешь, отстаиваешь право на самостоятельность, на непохожесть - тебя бьют. Потому что противников несоизмеримо больше. И ты снова теряешь своих людей. Кого убили, кто струсил и сбежал.

Софья и Ростислава - женщины. У них не было изначального, самцового подхода: стукну сильно кулаком - и все проблемы решены.

Хемингуэй, "По ком звонит колокол": "безопасность - это если знаешь, как увернуться от опасности".

Они были вынуждены и имели опыт, особенно Софья, добиваться своих целей без лобового столкновения. Ограниченные в людях, в деньгах, не имея изначально власти, они искали способы "увернуться".

Две структуры пронизывают общество: церковь и империя. Все значимые люди - католики и имперцы. Каждый занимает какое-то место в этих иерархиях. По счастью для княгинь системы находились в глубоком конфликте: спор об инвеститурах. Персонально в этот момент: император Фридриха I Гогенштауфен (Барбаросса) и Папа Римский Александр III (Орландо Бандинелли).

Короче: в империи кипит своя оживлённая политическая жизнь. Подчинение ободритов, захват датчанами Руяна, а уж вокняжение Боголюбского в Киеве... а где это?

В Саксонии знали об этих мелочах несколько больше. Но самое главное, самое интересное: так кто же победит - папа или император?

Конфликт не был конфликтом только между структурами - война шла внутри самих структур. Часть графов и баронов была за папу, часть епископов была за императора.

Пока в империи резались эти основные силы, у структур значительно меньших имелся шанс выжить. Не то, что бы два главных хищника не видели всякую мелочь, но... руки не доходят.

"Когда двое дерутся - выигрывает третий".

Что выигрывает? - По-разному. Иногда - жизнь. Иногда - даже свободу жить по-своему.

Попади княгини в сердцевину конфликта - их бы просто придавили. Но на окраине, в захолустье, каким являлась Саксония для империи, они могли существовать. Понимая, что ни в одну из этих мега-структур они никогда не войдут. Дело не в их личных свойствах и желаниях. Дело вообще не в них, а в "среде обитания". Где их считают "чужими". Какими бы они не были, как бы себя не вели.

Оставалось вести себя соответственно ожиданиям туземцев. "Чужеть". Собирать своё. Создавать, растить. Весомое. Из структурок малых, в обычное время ни на что не способных.

Осознание этого, сколько бы я не намекал им во Всеволжске, приходило постепенно. Осознание не желательности, возможности, но необходимости, неизбежности.

"Так жить нельзя. И мы так жить не будем" - никаких подобных изначальных планов у них не было.

И вот юная женщина сидит и смотрит на закат. Тоскует. Беспричинно. А свободно бесцельно перебирающая "свалку" "молотилка" вытаскивает разные разности. Типа:

"на предложение валить оптимист спрашивает "куда", пессимист - "откуда", а реалист - "кого".

Оптимизм - остался в детстве, пессимизм - погнал её из Вщижа после смерти первого мужа, а вот реализм... частенько звучал в разных вариантах у Ванечки.

***

Стукнула дверь в прихожей, негромкие голоса, звук открывающейся двери в спальню, лёгкие знакомые шаги.

Служанка. Фрида. Единственная близкая подруга из местных. Ну... типа.

"В нашем деле не может быть друзей наполовину. Друг наполовину - это всегда наполовину враг".

А в нашем деле - быть государыней - друзей вообще нет. Есть слуги. Верные и неверные. Эта, кажется, верная.

***

Нет, Ростислава не читала "Артхашастра" ("Наука о политике") древнего (3 в. до н.э.) Каутильи. Думаю, что его в этом мире никто не читал. Забыли кривого брахмана. Но я помню перевод. И кое-что вспоминаю и пересказываю тем, чьи уши попадаются.

Я ж - гейзер! И этого - тоже.

Каутилья предостерегал правителей от дружбы с подчиненными:

"Друзья знают ваши слабые или тайные стороны, и рано или поздно ими воспользуются. Кроме того, они будут пренебрежительно относиться к вам, игнорировать ваши распоряжения".

***

Фрида на два года старше, на полголовы выше. Уже вполне взрослая женщина, "всё при всём".

"Потрясающая фигура. Есть чем потрясти. А не погреметь".

Парни заглядываются. А на меня, если без свиты и не в парадной одежды - нет. Обидно. Хотя... может, и к лучшему. В феврале Фриду удалось спасти из лап епископского суда. С немалыми трудами и рисками. Даже свитские смотрят теперь с опаской, стараются... держать дистанцию.

Фрида вполне понимает, что её спасли от мучительной смерти. Спасли нагло, смело, рискованно. Искренне клялась в верности. Но... чужая душа - потёмки.

-- Где ты была?

-- Я... э... госпожа...

Ускользающий взгляд, лёгкая краска на миленьком личике, суета обязательных, типа, дел. Поставить кувшин с горячей водой, развернуть ширму, передвинуть лохань для вечернего купания...

-- Фрида. Я спросила.

-- В-ваше высочество... я тут не надолго... совсем чуть-чуть...

-- Я не буду велеть бить тебя плетями, я тебя просто выгоню.

Резной ларец с привезёнными издалека драгоценными мылами летит на пол, служанка падает на колени, припадает к стопам герцогини.

-- Нет! Пожалуйста нет! Не прогоняйте! Мне некуда идти! Я не могу жить без вас! Я лучше умру!

-- Где. Ты. Была.

Бессвязный лепет, слова и слёзы в колени юной герцогини. После небольшой паузы госпожа задумчиво кладёт руку на тонкую полоску белой кожи на шее служанки между головным платком и обрезом платья, согревая теплом ладони, успокаивая. Та замолкает. И вдруг кидается быстро, панически целовать другую руку своей хозяйки.

-- В-ваша... я же всегда... только вам... всей душой... вечным спасением...

-- Да, - размышляет герцогиня, - кажется, верна. Сильно я её испугала. Не я - епископские дознаватели. Э-эх, довести бы и остальных до такого уровня преданности. Всю Саксонию.

Она машинально поглаживает шейку своей наперсницы.

Одно из лучших моих приобретений в Саксонии. Смела, энергична, исполнительна. Но... Зверю - хорошо, ему сама Богородица дала дар чувствовать лжу. Ещё у него есть Агафья, которая просто видит лжецов. А мне, с моим слабым женским умишком...

Стоп.

Ваня не раз повторял: не думай, что твой ум слаб, он просто другой. Я смотрю левым глазом, ты - правым. Ну и смотри тем, что у тебя есть.

-- Успокойся. Давай уж мыться.

Радостная служанка - "гроза миновала!" - кинулась наполнять лохань водой, добавлять и взбалтывать масла, раскладывать мочалки и мыла. Помогая госпоже избавиться от дневного платья, непрерывно болтала:

-- Завтра же турнир. А у нас ленты только красные и синие. А зелёных и жёлтых совсем почти... А ежели ваша милость потребует? Я и побежала в лавку... А там...! Приказчики все в мыле! А цены...! Я в другую, в третью... Только выбрала - лезет какая-то. Прям из рук рвёт! Ну, думаю, сейчас я тебе...! Разворачиваюсь... Оп-па! Эмили!

Старательно воспроизводя своё недоумение от неожиданной встречи, Фрида широко открыла рот и похлопала глазами. Герцогиня рассмеялась и брызнула в служанку водой. Та, наконец успокоившись, принялась щебетать более связно. Продолжая совмещать в одном неразрывном потоке банно-прачечные реплики с фрагментами отчёта о сегодняшней встрече.

Ростислава откинулась на край лохани, предоставив своё тело рукам искусной служанки. Горячая ванна, запах лаванды и шалфея, умелые прикосновения - снимали напряжение и раздражение, накопившиеся за день. Произносимые слова проносились мимо слуха, не задевая сознания. Но знакомое словосочетание заставило вдруг напрячься:

-- Графиня Матильда? Какая Матильда?

Фрида отшатнулась от выплеснувшейся от резкого движения воды. Не понимая уставилась на госпожу:

-- Э... так я ж сказала... моя подруга с детства... Эмили... мы с ней на одной улице... потом они уехали... она служит Матильде. Портнихой. Графине... как же её... фон Шварцбург-Кефернбург. Фил айн! Точно! Дочь графа Сиццо. Вдова графа Адольфа. Который - Шауэнбург, Гольштейн и Штормарн.

Имя "Матильда" связывалось в сознание Ростиславы с Матильдой Плантагенеткой - заочной конкуренткой на место второй супруги герцога Саксонии Генриха Льва. Совершенно незнакомая девочка из Анжу превратилась в нечто безусловно враждебное, злобное, плетущее козни и кующее ковы. Множество людей в окружении герцога, строившие последние два года свои планы на предполагаемом брачном союзе между Вельфами и Плантагенетами, почувствовали себя обманутыми и всеми силами пытались устранить это досадное препятствие, эту вопиющую несуразность: русская княгиня на троне Саксонии. Имя Матильды постоянно звучало в разных сплетнях и интригах.

Впрочем, поскольку это не та Матильда, то можно не волноваться.

-- Да она ж из ваших, из вашего дома! Её мать - правнучка вашего... какой-то хромой у вас там был. Законы издавал. О! Рюрик! Или как-то иначе...

Ростислава постепенно успокаивалась - гребень в руках верной Фриды двигался мягко, равномерно, совершенно не связанно с её несколько импульсивными возгласами. Отросшие за последний год волосы были ещё коротки, но стали лучше, чем прежде, гуще и здоровее.

-- И что же эта дама делает в Ольденбурге?

Бессмысленный вопрос, и так понятно: приехала на турнир. Хотя она и вдова, но сыну уже восемь, надо вводить в общество. Именно так: ленная присяга маленьким Адольфом, третьим такого имени в Голштинии, принесена три года назад.

В памяти всплыло недавно читанное:

"Если после смерти отца сын будет жить так долго, что его голос будет слышен во всех четырех углах дома, то он приобретает лен отца".

Адольфик был слышен "во всех четырёх углах дома".

"После смерти отца сын должен в течение года и шести недель перед господином со сложенными руками признать себя вассалом по отцовскому лену и приблизиться к господину настолько, чтобы он мог взять его руку своими руками. Если, однако, господин будет восседать, то ленник должен преклонить колени перед ним, испрашивая [согласие на то, чтобы стать его вассалом].

Когда ленник просит господина о признании его вассалом, он не должен опустить следующие слова: господин, я хочу быть наделенным вами леном, как это надлежит по праву, вследствие чего я прошу признать меня вассалом по отношению к вам по первому, второму и третьему обязательству, как мне надлежит по праву; свидетелями этого я призываю всех стоящих вокруг [здесь] ваших вассалов".

Надлежащие слова были произнесены, руки пожаты и встряхнуты. Нынче маленький вассал приехал к господину на празднество. Приглашений было разослано множество. Наверное, и этому... Адольфу Тертиусу. Правда, ребёнок на турнире... Но там же мамаша - ей, поди, самой захотелось развеяться, пообщаться. Ну что она может увидеть у себя в Зигберге? Только дыры в земле. Говорят - карсты, их - засыпают. Даже возле самого замка.

А заодно объявить о своём совершеннолетии. Ей в этом году - 24. Важная дата: переход из юности во взрослость по ленному праву. Было или будет? Запоминать даты рождения всех вассалов и владетельных соседей - ещё одна головная боль. Надо бы в книжечку заглянуть, в "поминальник".

Однако такой простой вопрос вызвал у Фриды странное волнение: она выглянула из-за ширмы - нет ли кого в комнате, сбегала к дверям проверить - не подслушивает ли кто. Потом, слегка розовея щёчками и блестя своими ярко-голубыми глазами, наклонилась к уху госпожи и шёпотом произнесла:

-- Она - не одна.

-- Да, с сыном. Они были у герцога нынче утром.

-- Нет-нет! Вы не поняли! Она с... с милым другом. Вот.

И служанка, сообщившая такую, по её мнению сногсшибательную новость, победоносно посмотрела на госпожу.

Ростислава нахмурила лоб, пытаясь понять смысл столь выдающегося заявления.

-- С любовником?

Фрида немедленно зарделась от такой прямоты.

-- Ой, да ну что вы! Так же нельзя! Да. Я его видела. Он такой... красивый! Стройный, высокий. Чулки красные, котта зелёная, рукава жёлтые, на поясе тут и тут серебряные накладки... И котту подвязывает по-рейнски! Ужас! Но у него... вполне.

***

В последней трети 12 в. появляется мода носить котту (верхняя одежда, для мужчин - туника по колено с пристяжными/пришивными рукавами, разрезами спереди и сзади для верховой посадки) с пристёгнутыми/привязанными к поясу полами.

Шнур на уголке полы привязывают к поясу за спиной, открывая чулки-шоссы до самого верха и панталоны-бре. Что позволяет туземцам хвастать дорогими тканями нижней одежды, подобно разным формам разрезной одежды в более поздние времена. А специалисты, основываясь на сохранившихся изображениях, делают суждения о длине и способе крепления чулков у мужчин.

В русском фольке подобное называется "из под пятницы суббота" и оценивается негативно: как проявление неряшливости, бестолковости.

У этой моды есть развитие: к поясу привязывают не только передние полы котты, но и задние. Тогда на боках получаются "конверты". Нечто подобное видно у пехотинцев 18 в.

Во всех остальных местах-эпохах мужнина, который показывает панталоны или верх чулков - существо униженное, часто - казнимый в руках палачей. Или - модник. На грани или за гранью пристойности. Можно сравнить с женской подвязкой:

-- Ах! Она показала!

Напомню: в средневековье женский чулок подвязывается под коленом.

Здесь мужчины показывают выше. И больше.

Фраза из школьных сочинений: "Пьер Безухов носил панталоны с высоким жабо" - верна только наполовину: жабо ещё не изобрели.

***

-- Постой. Ты его видела? Где?

-- Так я ж про это и говорю! Я ж пошла искать ленты. Одна лавка, вторая, третья...

-- Фрида. Я прикажу отрезать тебе язык. Чтобы ты говорила короче.

-- Но... ваша милость... если без языка... то как же я вообще буду говорить?

-- Коротко и по делу.

Фрида встала в позу примерной ученицы: пятки вместе, носки врозь, спинка прямая, руки сложены на животе, глаза устремлены в потолок и принялась излагать "коротко и по делу". Так, как она это понимала:

-- Пошла... нашла... тут Эмили... мы так обрадовались... мы ж с детских лет... да-да, я помню: коротко... тут она и говорит... и мы пошли... ну, надо же помочь подружке...! мы ж с ней столько...! на одной улице...! да-да, по делу... её госпоже нужно платье... как сейчас носят... вот прям сейчас... как у горожанки... а Эмили не знает - они же только вчера приехали... ленты какие... оборки жёлтые! вы представляете! и проймы не зашиты доверху! будто они на рукавах экономят! уж-жас! а мы-то здесь уже неделю, я-то уж нагляделась... на всех этих бюргеров... и их бюргюринь... а главное: нужен ещё и костюм горожанина... представляете?! мужской костюм! вот именно как сейчас! а Эмили - в мужских... а я-то... у вашей милости-то свита больше мужская...

-- Погоди. Этой графине нужен мужской костюм?

-- Да. Ой, нет! То есть - да, нужен. Но не ей, а её... э... милому другу.

-- Зачем?

Фрида наклонилась к лицу герцогини и таинственно прошептало одно слово:

-- Маскарад.

-- Ч-чего? Какой маскарад? Она собирается на заключительный маскарад в костюме бюргера?

-- Не-не-не!

Фрида так яростно затрясла головой, что её светлые короткие волосы заметались вокруг головы подобно снегу в зимний буран. Она снова наклонилась и выдохнула:

-- Инкогнито.

Ростислава не выдержала, ухватила служанку за ворот и резко дёрнула вниз, так, что та со всего маху грохнулась на колени возле лохани с остывающей водой.

-- Кор-роче!

Фрида ойкнула и выдала пулемётной очередью всё, что она относила к "кратко и по делу".

Смысл состоял в паре-тройке фраз. Графиня Матильда приехала в Ольденбург чтобы выгулять своего нового любовника, какого-то небогатого дворянина-модника из рейнских земель. Тот вспомнил о маскараде, который ждал всех приглашённых в конце турнира. Любовники решили развлечься и устроить себе персональный. Переодеться супругами-горожанами и инкогнито прогуляться по раскинувшемуся у стен города табору.

Рыцарский турнир собирает массу народа. Рыцарей в ней - малая доля. Основная толпа - слуги. И разного рода торговцы. Одни продают одежду, доспехи и прочее, что следует надеть на тело, другие - пищу для тела, третьи - просто своё тело. Кандидаты в слуги, проститутки, жонглёры... Среди этой весьма разношёрстой толпы "известны все факты, сплетни, слухи и то, что находится в промежутке между ними".

Побродить среди людей, послушать их - показалось графине и её фавориту забавной идеей. Понятно же, в своём платье не пойдёшь: простолюдины видят вельмож и придерживают языки. Нужен соответствующий, актуальный для данного места-времени-сословия, костюм. Вот для этого портниха графини и позвала Фриду. Помочь по старой памяти качественно исполнить волю её госпожи. Тайно, чтобы не уронить своё реноме главной портнихи графства.

Глава 654

Герцогиня глубоко задумалась и не сразу отозвалась на предложение служанки:

-- Ваша милость, вода уже остыла, не желаете ли вытереться?

Фрида продолжая что-то говорить, а Ростислава сосредоточенно смотрела в стену, позволяя умелым рукам вытереть её тело, намазать полезными мазями, завернуть в большой белый толстый банный халат, привезённый откуда-то с востока, из места с непроизносимым названием всжск... или что-то вроде.

"Он любил ужасно мух,

У которых жирный зад...".

Зад у этой Матильды... подходящий. Хотя и не муха. А не придумать ли мне? Какую-нибудь цель? Чтобы не скучно. Разум-то дан. Воевода говорил, что есть и неплохой. А то тут... и последнее паутиной подёрнется.

"Что может измениться, если мы сами не изменимся?".

Если я хочу изменить это... тоскливое существование, то не пора ли мне меняться? Тем более, что Саксония меня... уже сильно изменила.

Усевшись в глубокое кресло, затянув пояс халата, герцогиня вдруг встряхнула головой и скомандовала:

-- Вестового. К фон Зейцу. Придти не медля. Сама - к матушке. Тоже - без промедления. И скажи чтобы тут убрали.

Пара крепких лакеев вынесли лохань с водой. Вскоре донёсся звук выливаемой воды - ребята далеко не пошли, плесканули, как здесь принято, из окна. Ругательств не слышно - значит ни на кого не попали. Пустые ёмкости заняли своё обычное место в маленькой комнатке рядом со спальней: оставлять что-либо, используемое самой, в доступности посторонним - нельзя. Это Ростислава усвоила быстро. С одного раза. Когда обнаружила в такой же лохани набитые в дно стальные лезвия.

-- Ваше Высочество?

-- Заходи, Конрад.

Ещё одно приобретение последних месяцев. Безденежный и безземельный дворянин, бывший министериал графа Рейнгенау, ныне покойного, умён и решителен. Поиграв как-то с сосками ожидаемой дамы, которая оказалась совсем не ожидаемой, он, осознав, что ошибся в темноте, не сбежал, но оказал необходимую помощь совершенно беспомощной в тот момент невесте герцога Саксонии. На которую вот-вот должна была начаться "большая охота". Да и позже проявил способность наблюдать и помалкивать.

"Бог дал человеку два уха и один рот, чтобы он больше слушал и меньше говорил".

Конрад был, явно, из числа получателей этого божьего дара.

Ещё он, в силу своего разнообразного, хоть и недолгого пока, жизненного опыта и незаметности в кругу более громких, знатных, богатых, воинственных... дворян, обладал уникальными знаниями обо всех в окружении герцога. Да и об очень многих в Саксонии. Не блистая знатностью и богатством, не являясь членом какого-либо клана, он не мог надеяться на продвижение, получение даже не влиятельного, а просто обеспеченного положения. Перейдя же на службу к герцогини быстро выдвинулся в ряды ближайших советников.

"На протяжении своей жизни каждому человеку доводится споткнуться о свой "великий шанс". К несчастью, большинство из нас просто подымается, отряхивается и идет дальше, как будто ничего и не произошло".

Конрад - "споткнулся". И не стал "отряхиваться".

Кажется, ему можно верить. Вроде бы. У него нет причин переметнуться. Наверное...

***

"Базовое доверие - модус отношения человека к миру и другим людям, который формируется в детстве. Или не формируется".

Детство Ростиславы кончилось слишком рано - "модус" так и не сформировался. Единственное исключение - "Зверь Лютый" - осталось далеко. А остальные... Даже родная матушка её предавала.

Такая готовность к предательству окружающих вела к закрытости. К отчуждению, дистанцированию. Вовсе не восторженная юная глупая девица. Увы, такое не избавляло от ошибок, даже и весьма опасных - не хватало жизненного опыта, предвидения ситуаций. Впрочем, это быстро исправлялось научением, конкретными примерами.

Софья же - наоборот. У неё было счастливое детство. Закончившееся с казнью её отца на плахе посреди собственного двора. Но она пережила и это, и замужество с Андреем Боголюбским. Она любила и доверяла окружающему мир. А гадости, измены, предательства...? - А кто ж у нас без греха? Да, есть всякие... хитрецы. Которых можно и нужно перехитрить. И получить от этого удовольствие.

Софья видела вокруг игры. Возможно, опасные.

Ростислава видела опасности. Возможно, закамуфлированные под игры.

***

-- О! Ненаглядная Ро! Волшебная и прекрасная...

Юноша стремительно метнулся от двери, упал на колени, предусмотрительно подставив тут же выдернутую из-под ног герцогини подушечку, ухватив лодыжку госпожи, выглядывающую между полами халата, и принялся её пылко целовать, нацеливаясь на колено. Ну и вообще.

Внезапное прикосновение мужчин к своему телу вызывало у Ростиславы несколько болезненную для окружающих реакцию. Доведённую до уровня безусловного инстинкта.

-- А-ах! - резкий удар пяткой второй ноги в лоб отправил юношу на пол.

-- Конрад, - герцогине пришлось сглотнуть, успокоиться, запахнуть поплотнее полы и отвороты халата. - Конрад, я же просила не приставать ко мне со всякими... любовными поползновениями. А ты прямо как... как коромысло: без рук, без ног - на бабу скок.

Попытка перевести русскую загадку на немецкий с использованием таких выражений, как Kipphebel или Waagebalken, привела не только к потере рифмы, но и к утрате смысла: немецкое коромысло - прямая доска с сужающимися концами и вырезом под плечи посередине. Ассоциация, которую хоть и с трудом, можно притянуть к русскому дугообразному - пропадает.

Парень пощупал затылок, пострадавший от встречи с каменным полом спальни. Потом лоб, пострадавший от встречи с пяткой госпожи. Затылок пострадал больше.

Обиженно брюзжа, перевернулся на четвереньки и так потопал к столу, негромко, но разборчиво высказываясь:

-- Ну вот. Хорошо, что шишки не будет. Точнее: будет. Но под волосами не видно. А вот если бы синий рог на лбу вырос... Насмешников в Ольденбурге хватает. "А кто тебе, Зейц, рога наставил? Ежели ты не женат?".

-- Незачем было на меня бросаться.

-- Хорошенькое дельце! А что я мог подумать?! Ночь! Госпожа приглашает верного вассала. В спальню! Сидит полураздетая! Одна! Даже без служанок! Такая вся... привлекательная. И - соблазнительная. Да если бы я не...! То это было бы воспринято как пренебрежение. Как измена! И глупость.

-- Ещё одна такая умность с твоей стороны, и мне придётся добавить свечку на День Всех Святых. В ряду поминальных. Ладно. Давай кратко и по делу. Кто будет опекуном графа Голштинского Адольфа III в случае смерти его матери?

Юный советник юной герцогини прервал свой неторопливый марш на четвереньках. Постоял. И медленно уселся на задницу посреди комнаты, повернув изумлённое лицо к своей госпоже.

-- Ну ты и... У вас, мадам, и вопросики. А главное: очень своевременные. Я тут только с одной... она, типа, ещё ломается, но уже не уходит... и тут, посреди ночи... "К герцогине! Немедля!". Вы что, не могли до утра подождать?

-- Нет, не могла. Ответ? "Саксонская Правда", статья 44: "(Если) кто оставил по смерти не сыновей, а дочерей, то пусть вся наследственная (земельная) собственность принадлежит им; а опека над ними пусть будет передана брату или ближайшему (родственнику) из отцовского рода". Но это про опеку над женщинами-наследницами.

-- Не, это совсем не оттуда. Это же земское право, а надо ленное. В земском - опекуном является старший родственник из рода отца. А в ленном так нельзя. Иначе лен становится наследственным владением, аллодом. Голштиния - лен герцогов Саксонии. Когда Бранденбургский Альбрехт Медведь стал герцогом, он тогдашнего Адольфа прогнал. Своего человечка поставил графом. Потом Лев Медведя вышиб и Адольфа вернул. Этот Адольф, второй этого имени, стал графом в два года. Под опекой матери. Хильдева такая была. Когда второй Адольф храбро помер, то... ну... повторили. Третьему Адольфу назначили опекуном его мать Матильду. Мда...

-- Ага. Ты уже понял? Незаконное деяние. Вспомни: "Опекуном кого-либо не может быть тот, кто еще не вышел из юношеского возраста". Так? "Юность начинается с 13-летнего возраста и оканчивается в 24 года". Только в 24 года по ленному праву - совершеннолетие. Сколько лет было Матильде, когда её назначили опекуншей?

-- Э-э-э... ну... я точно не помню. Лет двадцать. Но... ведь с его отцом было так же!

-- Так да не так. Тот Адольф у своей матери - четвёртый ребёнок. Хильдева была уже совершеннолетней. А у этой - ребёнок единственный. Ещё. "Доход от лена малолетних должен получать господин, пока они не достигнут 12-летнего возраста" - так? Герцог получал? Не обычные платежи вассала сюзерену, а всё? Не тряси головой! Я помню, что ты не камерарий, но ты же служил ему! Факеншит! Что "не"? А такое: "Когда малолетний наделяется леном в период малолетства, счет лет для его людей начинается немедленно, с момента получения лена; в течение этого срока они должны получить свои лены от малолетнего; однако служить они будут вышестоящему сеньору, если вышестоящий сеньор не передает малолетнему свое право, которое называется anevelle". Anevelle было передано?

-- В-ваше Высочество... Я не знаю. Я думаю... что это плата за Любек. Граф, умирая, передал город герцогу. Но... я могу узнать.

-- Ты не ответил на мой вопрос.

-- Насчёт "после смерти"? Да не знаю я! Герцог назначит нового опекуна. Просто забрать лен... ну очень не просто. Только при явных нарушениях трех вассальных обязательств: верность, служба, участие в курии. А какие у ребёнка могут быть нарушения? Заикание, недержание, подёргивание... Из вассальных - ничего. В курию же его не зовут...

***

Представление моих современников о соотношении прав сюзерена и вассала очень... не очень. В основе - картинки русских дворян-помещиков, полностью зависимых от воли царя-батюшки. Эта же разница звучит в изумлении англичанина-путешественника в 17 в.: всё их имение может быть в любой момент отобрано по воле царя. Европейская феодальная пирамида строится иначе, не на решении вышестоящего, а на судебном решении споров.

"Саксонское зерцало":

"94. Никто не может быть лишен владения иначе, как если оно будет от него отнято по суду".

Цепочка понятна? - Преступление ленника - иск сеньора - открытый суд с прениями сторон, с доказательствами, с присягой сам-семь - решение суда, с заседателями, независимым судьёй и судебным исполнителем.

Насчёт независимости судей... "А кто у нас без греха?".

Но, безусловно, десятки разных людей должны рассмотреть, заслушать, решить. А вовсе не "в одно горло рявкнуть".

Такое ближе к "удивительно умному" раскладыванию повинностей в крестьянской общине, чем к "военно-мобилизационному" функционированию Государства Российского. При том, что "малая война" идёт на Западе практически непрерывно. Просто война другая - хоть и разорительная, но не геноцидная.

Фон Репков подробно расписывает законы, касающиеся споров ленника с господином:

"95. Ленник может утратить владение, если он будет лишен его в судебном порядке или если он откажется от лена в пользу господина. Однако в течение года и шести недель он сможет присягой отрицать, что он отказался от имения, если только господин не передал лен другому в его присутствии.

96. Ленник может в более частых случаях свидетельствовать против господина, чем это допускается для господина против ленника.

101. Если и господин и ленник приписывают себе владение леном, то лен сохраняет во владении при помощи свидетелей ленник.

107. Свидетельство семи своих людей требуется господину, чтобы лишить ленника лена.

В случае смерти ленника лен наследует его сын. И даже при отсутствии прямого наследника включается "право ожидания лена" (gedinge)".

Проще: легко дать лен. И почти невозможно его вернуть. Более того, ленник, имеет право перейти вместе со своим леном к другому господину.

Вельможи в эту эпоху нашли противоядие - министериалы. Их право не ленное, и весьма разнородное.

***

-- Хорошо. Поняла. Иди. Стой. Не болтать и забыть. Понял? И запомни: ещё раз полезешь ко мне под платье - охолощу.

-- Чёрт! Мадам! Вы ж не так поняли! Я ж из лучших побуждений...!

-- Иди.

Ростислава задумчиво глядела в закрывшуюся за фон Зейцом дверь. Умён, сообразителен, не труслив. Есть надежда. Что будет верен. Пока не припрёт. Или - пока не предложат... больше.

Шелест платья и звук вновь открывшейся двери прервал её размышления. В комнату вошла невысокая крепкая женщина в скромном одеянии послушницы. Скромном по покрою, но любой понимающий в тканях и украшениях, сразу бы оценил стоимость такого наряда. Да одни жемчужины на застёжках её "амиго" (разрез у горловины платья) стоили хорошего городского дома!

-- Что за глупая спешка? "Незамедлительно"! Пожар, что ли? Уже темно, добрые люди отправляются в постель. И там добрым делом занимаются. Одна дочка моя... всякие несуразности несураздит.

Продемонстрировав своё недовольство, не не сильно, Софья Степановна Кучковна, бывшая княгиня Суждальская, матушка Ростиславы, тёща и официальная любовница дочкиного мужа Генриха Льва, подставила щёку для поцелуя, мимоходом цапнула оставленный на виду ларец с корчажками ароматных мыл - "ароматы Клеопатры", воссозданные во Всеволжске, приводили её в восторг - и по-хозяйски уселась за стол.

-- Это ещё хорошо, что мой-то, в смысле: наш, за день набегался по жаре. То гостей принимал, то приготовления к завтрашнему проверял. Замучился бедненький. Еле ноги таскает. Вот у меня и свободный вечер образовался. А если бы... а тут твоя вскакивает... немедленно! К герцогине! И что он бы подумал? И вообще: где это видано, чтобы дочь матери приказывала? Бего-ом... Мало я тебя в детстве порола.

-- Не успела. Замуж выдала.

Софья проглотила продолжение своей фразы. Неудачное замужество дочери было не её виной: сработали гос.интересы. Вполне осознаваемые и в приказном порядке формулируемые Бешеным Китаем - её тогдашним мужем Андреем Боголюбским. Но Софья не... не воспрепятствовала. Даже не пыталась. Другие вещи казались более важными.

-- Однако ж не дело, чтобы матери родной указывать, будто служанке...

-- Дочь князя вправе указывать дочери боярина. А законная жена полюбовницу мужа своего может и по щекам отхлестать.

Софочка вскинула голову, озлобилась, открыла уже рот... и промолчала.

За последний год с дочерью произошли удивительные перемены. Она перестала быть "овцой" - доброй, послушной, мягкой. Стала... "бараной" - упёртой, несдвигаемой. И не то чтобы всякое слово матери вызывала в ней отрицание. Но приняв решение, собственное, не с матушкиного доброго совета, а своё, Ростислава, не устраивая перебранок и скандалов, следовала ему.

Это раздражало чрезвычайно. Надавить родительским авторитетом - не получалось. Пыталась голосом. В ответ:

-- Иди остынь.

Пробовала слезами:

-- Велеть служанкам сухих портянок подать? Для воды вытирания?

-- Ты кому такое...?!

-- Тебе. Коль от безделья слёзы льёшь.

Сильно-то не поскандалишь - люди вокруг. А привлекать к себе внимание в Белозерских да Новогородских землях... Как-то ущемить дитя вздорное, к матушке родной уважение не выказывающее... приказать, там, в чулан, без сладкого или ещё как... Караван ведёт старый гридень Воеводы Всеволжского Ивашко. Гусак надутый! Вежества вот ни на столько! А ума-то и вовсе никогда не было.

Софья дала слабину в Варяжском море. Когда посреди серой морской пустыни начал крепчать ветер, когда на волнах - вот они рядом, за низким бортом кораблика, руку протяни! - появились белые пенные барашки, когда ушкуи начало качать и всё заскрипело... Софья испугалась. Начала дёргать кормщиков - поворачивай к берегу! А куда поворачивать-то?! Поставить ушкуй бортом к волне - точно перевернуться.

Паника требовала действий. А что делать - она не знала. Успокоилась только когда кормщик, взбешённый понуканиями пассажирки под руку и чувством подступающей опасности, рявкнул в сердцах:

-- Не ной! Дура! Глянь на госпожу нашу. Она-то делом занята, - и показал на соседний ушкуй.

Там, утвердившись на носовом помосте, без суеты и воплей, сосредоточенно молилась Ростислава.

Конечно, бабе-то и не испугаться на море в непогоду, когда и матёрые мужи бледнеют да крестятся, домашних своих вспоминают да обеты обещают... Ничего зазорного в таком испуге нет. Софочка вела себя естественно, природно. А вот дочка - неестественно. По-государеву. Страха не выказала, а вознесла молитву за спасение людей своих.

Софья поглядывала на дочь с удивлением и некоторым смущением: крепка духом оказалась. Дитё малое неразумное, а вот же...

Последовавшие эпизоды как-то затуманили тогдашнее впечатление. Но осадочек остался.

Ростислава вовсе не "тянула одеяло на себя", не стремилась всё решать или, не дай бог, матушке своей указывать. Но уважение корабельщиков было видно. Масса мелочей, вроде - как уступают дорогу, как стремятся услужить во всякой мелочи, не по окрику, а сами собой. А уж когда она при резком повороте кораблика упала за борт да четверо гребцов без команды разом попрыгали её спасать... "За мной так не кинутся".

Глядя, как Ивашко на первой же стоянке объявляет о представлении "спасателей" к награждению орденами "Святой Ольги" четвёртой степени, Софья в сердцах буркнула себе под нос:

-- Экая цаца! И цены не сложить! За что ж такие почести?

И услышала негромкий голос оказавшегося рядом Бени:

-- Она - имение Зверя Лютого.

-- Что?! А я кто?!

-- И ты, и я. Мы тут все - люди Воеводы Всеволжского. Но она - наипервейшая.

То, что "наипервейшая" не она - очень возмущало. Но "поставить на место" дочку никак не получалось. Караван вели кормщики. Во главе каравана - Ивашко. На встречах на берегу Ростислава помалкивала, дозволяя вести разговоры Бене, а после и Софье. При первых встречах с Генрихом Львом в Хальденслебене её и вовсе не видать, не слыхать было.

"Ты действуй. Я посплю", - сказала совесть Софочке. И та принялась трудится.

Это она - Софья Кучковна - порешала все вопросы! Это она убедила Альбрехта Медведя в Браниборе в полезности их прохода в Саксонию. Личным трудом!

Это она так улестила Магдебургского епископа Вихмана, что тот поверил в их "стремление в лоно".

Это она соблазнила Льва, сумела найти струны в его душе и сыграть на них так, что вся Саксония встала на уши! Да и не только Саксония.

-- Ап! - И герцог у ног моих лёг!

Да Генрих даже и не видел толком эту пигалицу до объявления о своём решении взять её в жёны!

Весь этот, столь возмутивший многих, брак - это ж только для того, чтобы она, Софья, оставалась с ним! Это она крутит Льву голову и головку! Отчего и наглой молчунье-сопливке есть место для жизни! И очень даже неплохое.

Ещё бы: одно дело в герцогинях саксонских сидеть, другое - на Суздальщине в промёрзлой келье лёгкие выхаркивать! И никакой благодарности! Ни-ка-кой!

Ростислава помалкивала. Глаз не поднимала, слово молвила только по спросу. Не капризничала, не требовала себе "луну с неба".

"Мы туда идём, куда нас ведут".

Но когда на пиру за месяц до свадьбы прежняя постоянная любовница герцога - графиня Клотильда Блискатель - подстроила, вместе со своим братом, будущей новобрачной ловушку, после которой на пришлых должна была начаться "большая охота", эта малявка - убила обоих.

Убила! Двоих!

Каким-то странным, невиданным способом. Удивительным оружием полученным от "Зверя Лютого". А через день этой же, весьма примитивной на вид штукой упокоила лидера противников предстоящего бракосочетания - камерария, графа Рейнгенау.

Моя дочь - убийца?! - Да. Хладнокровная и неоднократная.

Софье много чего пришлось пережить. Уж она-то... в особом стремлении к непричинению вреда... не замечена. Но чтобы вот так взять и убить... Она неплохо выучилась интриговать. Создать впечатление, воспользоваться недомолвками, раздуть неприязнь... Были люди, которым она желал смерти. Свёкру, например. Были и умершие от её игр. Казнённые, убитые, попавшие в опалу... Она никогда не жалела своих противников. Но вот чтобы сама, своими руками... Б-р-р. Ужас-с-с!

Мда. Интересно: а что она чувствовала? Отмолила ли грех? Первая заповедь - не убий. А спит как? Призраки во сне не приходят? Раскаяние не грызёт?

Испуг, даже и страх перед дочерью, совершающей ежедневно по убийству, продержался недолго: для такой оптимистки, как Софья, быть испуганной длительное время, пребывать в происходящей от страха подавленности - не свойственно. Впрочем, и Ростислава после тех эпизодов, вовсе не хвасталась, не демонстрировала свою смертоносную игрушку. Хотя... куда уж без этого - покойники на её пути образовывались. Но как-то более... элегантно, по-благородному, чужими руками.

Софья подняла голову и столкнулась со взглядом дочери. Спокойным, внимательным. Чуть веселья побольше да цвет чёрный - очень бы похоже как Ванечька поглядывал. Впрочем, Софье, в числе немногих, довелось видеть Воеводу Всеволжского в бешенстве. Не понравилось. Проверять насколько дочь восприняла и это свойство "Зверя Лютого" Софье не хотелось.

-- Ну и зачем ты меня звала? Сказочку тебе на ночь рассказать? "Жили-были дед да баба...". Так ты, вроде, выросла.

-- Выросла. Пожалуй, матушка, сказку я тебе и сама расскажу.

Ростислава помолчала, вновь спрашивая себя: это то, что я искала? Придумала? Цель?

-- Помнишь, посылая нас сюда, Воевода Всеволжский говорил: надобно поставить преграду движению германцев к морю Варяжскому. Не дать им поставит города богатые на море, пустить корабли торговые, заселить земли прибрежные.

-- Помню. Как не помнить. Как мы тогда втроём в бане... Ты-то в те поры так притомилася бедняжка, что и мяу вымолвить не могла. Как слезла с уда воеводиного, так и повалилась, будто тряпка брошенная. Слабоватенька оказалася. Бедняжка.

Сочувственные, вроде бы, слова Софьи были наполнены ядом и чувством собственного превосходства. Ты, деточка, видывала мало, а я-то и не таких жеребцов знавала. Что для тебя - мира потрясение, то для меня - ветерка дуновение.

-- Он тогда орал: "Дай ему! Дай!". Хе-хе-хе... не худо у нас получилося. Вот встречу Барбароссу, про которого Ванятка говорил - посмотрю. Может, и правда, мужикашка тот - хорош да забавен. Тогда и погляжу. То ли - дать, то ли - не дать, то ли - так погонять.

Софья прекрасно знала как Ростислава относится к "Зверю Лютому". Её это раздражало. Не из-за Воеводы, а потому, что было немалой частью новой, непонятной, иногда - пугающей, сущности дочки. Основой её самостоятельности. Почитаемой Софьей глупым гонором, вздорным капризом да невежеством. Ну не может дитё противу родительницы идти! Это ж все знают!

Ростислава напряглась на неуважительное "Ванятка", но продолжила, не меняя спокойного, повествовательного тона:

-- Чтобы сделать по слову Воеводы, построить "крышку над котелком германской нации", надобно иметь довольно сил. Ре... ресурсов. Воинов и земель, людей и денег.

-- Да брось ты! Ванька глупость сказал. Ты что не видишь? Задним умом крепок. Поздно уже, немцы уже и Любек поставили, и иные города. Земли, народы тамошние, под себя забрали. Тамошние мужички на них пашут. Тамошние бабы от них родят. Ушло времечко, улетело-проехало. Нам не по его уму думать надо - об себе заботиться. Себе домик крепкий строить. Он-то нас с тобой, ежели что, спасать-выручать не прибежит.

-- Не прибежит - так прилетит.

Софья открыла было рот, чтобы поставить на место дерзкую девчонку. И замолчала. Ростислава - единственная женщина в мире, которая летала по поднебесью. И там - любилась. На воздусях. Со "Зверем Лютым". Прям на пороге царства Божьего, под славословия хора ангельского. Чуть не убилась там. Говорит - сладко. Лучше не бывает. А вот Софья такого...

Может, дочка и права. В чём-то.

Ростислава провела пальцем по столу в одну сторону, в другую...

-- Хоть так, хоть эдак. То ли "крышку на котелок" собирать, то ли себе "домик строить", а надобны нам эти... ресурсы.

-- К чему? Генрих и так даст чего попрошу.

-- Пока - да. А завтра он себе кое-какую молоденькую да смазливенькую сыщет. А тебя... в запечку. А то - в монастырь. Ты же видишь, как местные дочек своих подложить мылятся. Всё норовят... поиметься и поиметь. Благосклонность правителя. А наш-то к малолеткам... Ты ж и сама знаешь.

Герцог Саксонский Генрих Лев - любвеобилен. Как и требует статус самого главного самца Северной Германии. "Попробовать" каждую дочь или жену вассала в эту эпоху уже не обязательно. Но - весьма желательно. Поскольку подтверждает лидерство.

Как способности бычка-производителя связаны со способностью управлять страной? - Неважно. Важно: люди этого ждут. Не следует обманывать ожидания подданных. Как бы вы к этому не относились.

Генрих был совершенно очарован Софьей. Он находил в ней сходство со своей суровой бабушкой, которая и воспитывала его, которую привычно было слушаться. И которой так хотелось воспротивиться. Теперь он то покорно исполнял капризы Софьи, то принимался наказывать её за обиды, причинённые давно усопшей бабулей. Эти "ролевые игры", дополняемые бешеным сексом в исполнении страстной и искушённой Софьи, и множество редких, невиданных вещиц, привезённых караваном, столь волнующих его артистическую натуру, были основой их связи.

Однако совершенно сумасбродные предложения он отвергал. Статус герцога, Саксония достались ему дорогой ценой, он помнил об этом, следовал своему пониманию "хорошо" и вовсе не стал послушной игрушкой в руках Софьи. Что было, пожалуй, хорошо: Софья ещё не вполне понимала паутину здешнего мира. Её идеи, временами довольно авантюрные, были чреваты серьёзными конфликтами. Впрочем, она быстро училась.

При этом Генрих успевал поглядывать по сторонам. Вполне примечая разных... милашек. Которые, со своей стороны, постоянно являли ему томные взгляды, вздохи и ко всему готовность.

Вчера, например, Софья выгнала из прихожей перед спальней, малолетнюю баронесску в одной шемизе (рубахе). Деточка, видишь ли, заблудилась. А верхнюю котту сняла, поскольку, де, жарко. Взгляд, которым герцог проводил "заблудшую овечку" в тонком просвечивающем полотне, привёл Софью в бешенство. Она не могла, из-за возраста, играть с этими наглыми соплячками на их поле. А удерживать Генриха на своём... требовало постоянных усилий.

По сути, само существование княгинь и их людей держалось на "одном гвозде".

Нет, это не тот "гвоздь", о котором вы подумали.

"Благосклонность" Генриха была вызвано не только плотским, но и "душевным" интересом. Едва эта смесь "интересов" ослабнет, как не защищаемые более законом, обычаем, родовыми связями... чужаки и чужачки станут "охотничьей дичью" для местных. Тогда и келья в монастыре с суровым уставом будет "манящей гаванью", "желанным приютом".

Ситуация весьма не нова: десятки и сотни тысяч женщин, оказавшихся в любовницах, фаворитках, наложницах прилагают всем мыслимые и немыслимые духовные и физические усилия дабы удержаться на "гвоздике" местного "лягуха на кочке" - здесь-сейчастного альфа-самца. Не важно какой он самец, важно, что альфа.

-- Мой муж едва ли не публично сношает мою матушку. О том, с какими криками и в каких позах ты отдаёшься ему - судачат на всех перекрёстках Германии...

-- Да наплевать! Пусть клевещут. Пока его уд крепчает у меня в кулаке - я держу в кулаке всю Саксонию!

Ростислава внимательно разглядывала свою раскрасневшуюся матушку.

Курва. Здесь говорят - фуре. А она сама - "курвина дочка"? Фуритка? Фурсетка? Фурия? Соседние народы вместо "ф" произносят так, как и пишется - "х". Хуре, хора. Тогда мы с ней - хористки.

Думать так о себе было неприятно. Тоскливо. Потому Софья, с её неистребимым оптимизмом, так и не думала. Не желала знать, что о ней говорят, как её называют множество людей в Саксонии. Её устраивало нынешнее положение дел, она полагала, что так будет всегда, что Генрих будет смотреть на неё влюблённым взглядом, исполнять её милые прихоти. Она просто не хотела понимать шаткость нынешнего положения. Неизбежность его прекращения.

Ростислава тяжело вздохнула. Объяснять очевидное... глупо. Но надо.

Как пересказывал Воевода дальнего восточного мудреца по имени "У!", у которого, видимо, неплохо получалось то, за что его прозвали Сунь-и-Цзынь:

"Беды приходят тогда, когда люди в своей лени забывают заботиться о себе".

Новых бед Ростислава не хотела, а лениться стало так ску-у-учно...

-- Что дальше, матушка? Любовь моего мужа к тебе... не вечна. "Если тебе сто раз скажут - свинья, то ты захрюкаешь". Генриху непрерывно рассказывают гадости. О тебе. Когда он захрюкает?

Софья странно хмыкнула и странно ухмыльнулась. Встряхнула головой:

-- Уже. Третьего дня. Мы с ним... играли. В разных зверей. У него неплохо получался кабан. Настоящий вепрь. Даже покусал немножко. И хрюкал... страстно.

Её победный, хотя и несколько смущённый вид со вздёрнутым носом раздражал Ростиславу. Не ей бы, шестнадцатилетней девчонке, учить и оберегать собственную матушку. Ей бы "вкушать мёд мудрости", полагаться на родительницу да изредка капризничать по-детски. Возложив ответственность и прочие заботы на старшую и опытную. Увы, уже были примеры, когда пришлось спасать матушку от... возможных последствий чересчур вольного поведения.

Глава 655

-- Ты ведёшь себя неосторожно, вызывающе. На каждом пиру, стоит дворянам чуток подпить, как они начинают делиться по углам своими... м-м-м... фантазиями. Как бы они тебя... и так, и этак...

-- Ничего. Пусть чаще штанишки свои стирают.

-- Они уверены, что все мы такие. И лезут на всех моих дам и служанок.

-- Списочек лезунов? Я Генриху скажу - он их вмиг...!

-- Ага. Потом. После того. Как тех двоих.

-- Это когда ты, доченька, кинулась телом своим честь родительницы защищать? Чтобы, не дай бог, посторонние лишнего не увидели? Так тебя ж никто не просил. Это ж ты сама... Блуданула. И кто из нас более неосторожно себя ведёт? Да и, помниться, тебе понравилась. Когда тебя... хе-хе-хе... прям на лестнице напеременку...

Ростислава, глядя в наглые, весёлые глаза раскрасневшейся матушки, и сама начала краснеть.

Да уж, был такой... героически-сексуально-спасательный эпизод. С её личным участием.

В середине февраля, отгуляв свадебные празднества с приключениями, новобрачные отправились в дом мужа, в Брауншвейг. Огромный обоз с людьми герцога и герцогини, сопровождающими их владетельными и не очень особами, свадебными подарками и приданым, двинулся на восток по здешним, раскисшим от начавшейся распутицы, дорогам.

Так-то напрямую - сотня вёрст. Но дорога идёт вдоль Везера на юго-восток, карабкаясь на невысокие, но крутые горы к югу от Миндена, потом огибает густой непроходимый лес. От Хамельна поворачивает на северо-восток к Ганноверу, а уж оттуда более-менее прямо к столице герцогства.

Но главная беда - не извилистость дороги, ни, даже, её качество. Германские дороги в эту эпоху хуже русских: здесь ездят больше, а чинят - как у нас. В смысле: никогда. Главная беда - повозки.

Четыре огромные коробки на колёсах, влекомые каждая дюжиной лошадей, принципиально не могли двигаться даже быстрым человеческим шагом. Сотня менее объёмных, но не менее медлительных телег и возов, тоже не способствовали скоростному трафику. Сотни людей, пешком и верхом, шли и ехали рядом и между повозок, болтали, ругались, ссорились и мирились, перебираясь от одной стоянки до другой.

В самой большой и богато разукрашенной колымаге, которая, однако, как и все остальные, уже через день была забрызгана грязью аж до крыши, должны были разместиться новобрачные. Но герцогиня нашла повод улизнуть от своего законного. Генрих выразил, было, как и положено мужу, некоторое неудовольствие. Тут, по мелкому поводу, заявилась тёща. Которая и составила новоявленному зятю компанию в дальнейшем путешествии.

Вскоре обычные спутники герцога покинули зятя и тещу, дабы не мешать им в обсуждении удивительных фигурок животных, привезённых с востока и выполненных, как было сказано, из "камня китайской жизни".

Ростислава ехала в следующем рыдване, занавесив окна. Благородные саксонские рыцари, не видя посторонних, совершенно свободно делились комментариями по поводу своеобразия качки, поразившей вдруг герцогский экипаж. Ростислава и её спутницы не были сильны в местном наречии, но Фрида краснела до боли, слушая оценки и пожелания наездников.

Наконец, присутствовавшая в повозке боярина Рада не выдержала, дала по уху своей юной дочке, с полуоткрытом ртом внимательно прислушивавшейся к полупонятному весёлому диалогу дворян и старательно запоминавшей новые немецкие слова, и высунувшись в окошко обложила болтунов матом.

Германские "добры молодцы" оказались настолько тупы, что русского языка не поняли. Наоборот, принялись раскланиваться и вежливо улыбаться.

***

Черномырдин: "На любом языке я умею говорить со всеми, но этим инструментом я стараюсь не пользоваться".

Туземцы неверно восприняли даже эмоциональную, общечеловеческую составляющую "используемого инструмента".

***

Рада плюнула и, уяснив свою собственную лингвистическую несостоятельность в части приведения придурков к пристойности путём изречения нецензурных выражений, при первой же остановке перебралась в хвост колонны, где тащились две другие колымаги.

Ростислава осталась одна с Фридой. Которая, всё менее смущаясь, пыталась наглядно объяснять своей госпоже смысл используемых дворянами слов. Так они и ехали в большом тёмном скрипучем ящике на колёсах, завернувшись в тёплые накидки, прижавшись друг к другу, прислушиваясь к чавканью дорожной грязи под копытами лошадей и окрикам возниц.

Потом вдруг выглянуло солнце. Как-то сразу стало теплее, веселее. Караван ускорил ход. И пришёл в Хамельн.

До дудочника-крысолова - сто лет. Но Везер и удобная переправа через него - уже на месте. Есть и укрепление для её защиты. Четыре века стоит и собор Св.Бонифация.

Естественно, герцог отправился в собор отстоять мессу. Дабы явить добрым подданным - лик государя и благодетеля.

-- А чё он такого благого сделал?

-- Ну, ты ж живой. А будешь глупые вопросы задавать...

Герцогиня, само собой, сопровождала мужа и преклоняла рядом с ним колени на молитве. Грубых ошибок не совершила, вела себя достаточно близко к стандарту "добродетельная супруга католического князя в церкви божьей". За что и была удостоена похвалы своего венценосного:

-- Гля, а ты почти выучилась. Может, и чего путное получится. Мда... а давненько я супружеский долг не исполнял.

И обернувшись к одному из слуг приказал:

-- Вечером проводи герцогиню ко мне в спальню.

Взволнованная положительным отзывом столь важного для них человека, к которому она ничего, кроме слегка неприязненного равнодушия не испытывала, и грядущей перспективой "исполнения супружеского долга", Ростислава занервничала. Первый и пока единственный опыт "секса по-герцогиньски" не вызывал у неё радостного предвкушения.

Бракосочетание в Миндене было проведено по расширенному набору: семидневный пост, моления, бдения и поливание. В смысле: крещение - в католицизме не купаются. Почти без еды и сна. Часто на коленях в здешних холодных каменных церквях. Бесконечные беседы с монахами. То лживо-умильные:

-- Как же ты, бедненькая, столько лет прожила в грехе, в ереси греческой?

То нагло командные:

-- Покайся! И других покай!

Тема обсуждалась ещё во Всеволжске. Воевода велел самим решать. Что Ростиславе придётся креститься - было понятно сразу. Иначе брак в любой момент объявят недействительным. Софья была согласна перейти в католичество: это открывало, как она думала, большие возможности. Да и остальных следовало, по её мнению, привести в веру госпожи.

***

Обычное дело при бракосочетаниях разноверцев.

Иное специально оговаривается в брачных контрактах, как было при браке Елены, дочери Ивана III с Александром Ягеллончиком в 1495 г. Литовцам пришлось дважды посылать посольства в Москву по вопросу сохранения веры Елены Ивановны.

Заключая брак, Александр обязывался не принуждать Елену к переходу в католицизм и сохранить за ней "греческий закон" её отца.

Католический епископ Войтех Табор и бернардинцы пытались убедить Елену отступить от православия, однако она уклонялась со ссылкой на то, что не может сделать этого без согласия родителя. Давил папа Александр VI, требовавший от Великого Князя Литовского, чтобы тот, в случае отказа жены, отверг её и, конфисковав имущество, предал церковному суду. Князь Александр папу Александра не послушал. Он был привязан к жене, которая часто сопровождала его в разъездах по стране. Елена была умной, тактичной и самостоятельной женщиной, пользовавшейся уважением.

Но Александр поддерживал увещания Елены со стороны католического духовенства, поскольку беспокоился о легитимности будущего престолонаследника.

В письмах отцу Елена сообщала о пренебрежительном к себе отношения со стороны католического духовенства (отказавшегося короновать её на польский престол в 1501 г.) и выражала опасения, что после смерти оберегавшего её супруга над ней будет учинено насилие.

В 1511 г. 35-летняя Елена решила вернуться в Москву. В Вильне овдовевшая королева чувствовала себя одиноко. Она жаловалась брату, что её владения опустошаются и отнимаются литовскими "панами".

Новый польский король Сигизмунд распорядился арестовать её. Постыдно и демонстративно: Елену "взяли за рукава" и силой вывели из церкви в нарушение древнего закона о неприкосновенности в храме. Казна в её городах и волостях была конфискована. Непочтительное обращение с Еленой разозлило Василия III, однако Сигизмунд заявил, что Елена была не арестована, а лишь предупреждена о том, что нахождение близ неспокойной границы небезопасно.

В 1513 г. Елена добралась до Браслава, где и скончалась в возрасте 36 лет. Есть запись о том, что Елена была отравлена ключником по приказу посягавшего на её богатства Николая Радзивилла. Сигизмунд отметил, что кончина Елены избавила государство от многих забот.

Понятно, что провоцировать что-то подобное, ни у меня ни у княгинь нет ни малейшего желания. Да и нужды нет: судьба Елены Ивановны связана с попытками сохранить православие в польско-литовских землях.

***

Ростислава собрала верхушку каравана и спросила что те думают о перемене веры. Все дружно сказали "нет". Софочка сразу кинулась в атаку:

-- Господи! Да чего вы кочевряжетесь! Ну ладно - Ивашко. Он ничего иного, кроме храма православного, по жизни не видал. Но тебе-то, Беня, не всё ли равно?

-- Досточтимая госпожа Софья Степановна. Вы таки правы: и что мне за разница которому гою кланяться? Что оно в бороде, что без... Но вы же знаете как нас с Изей крестили? Во-от. Пока пары горшков с серебром не откопаю... Или вы хочите, чтобы бедный еврей, за просто так, прямо скажем - даром, исполнял эти новые мансы-шмансы? Таки вы плохо обо мне подумали.

-- А ты, Фриц? Ты же урождённый католик!

-- Фрау Софи! При всём моём уважении! Но я есть чуть-чуть женат. И если я буду немножко туда-сюда-обратно... нихт гуд.

Софья взбеленилась. Привести две сотни душ "в лоно истинно христианской, римско-католической" - это сразу бы подняло её авторитет, местные церковники стали бы куда более доброжелательны и отзывчивы.

-- Не вам об этом деле судить! Вы люди господские, слуги. Как велю - так и будет!

После чего всё собрание выжидательно уставилось на Ростиславу.

Софью аж затрясло.

Да, она уже запомнила, что не "наипервейшая". Но так нагло игнорировать её волю! Её! В недавнем прошлом - княгини Суждальской! Да она умнее их всех! Она ж куда более понимает в нынешних делах! Она же их делает, а остальные только так, на подхвате!

Ростислава сидела молча, смотрела в стол. Пауза затянулась. И Софья уже собралась объяснить всем этим... олухам, что "яблоко от яблони...", что дитё против слова родительского... как та подняла глаза и коротко сказала:

-- Нет.

И так это было произнесено, что всем стало понятно: другого слова - не будет.

Но Ростислава уточнила:

-- Мне - деваться некуда. Остальным - не советую.

Остаток совещания Софочка просидела с поджатыми губами. Когда все разошлись, накинулась на дочь с упрёками.

-- Ты чего, не понимаешь?! Сколь много выгод мы получим от такого крещения в веру местную?!

-- Сегодня - выгода, завтра - прогода. Воевода говорил, что ты далее длины руки своей не видишь. Таких выгод нам не надо.

-- А ты?! Ты за окоём глядишь?!

-- За окоём заглядывать - дело "Зверя Лютого". А мне бы так, на полверсты в чистом поле. И - довольно. Иди, матушка, мне ещё псалом на латинянском языке учить надобно.

Естественно, давление не прекратилось. Но Ростислава твёрдо отказывала, обосновывая недопустимостью навязывать душам христианским вероучение насильно. А свита её чётко оправляла к начальству: команды не было, "без команды не стрелять". И уж тем более не креститься.

Другое дело, что в караване было десятка два людей из Гданьска. Некоторые из них ещё дорогой приняли православное миропомазание от походного попа. Другие же попали под пристальное внимание местных церковников. Стремление их исповедать, превратить в источник информации о делах новой герцогини, а лучше - перевербовать, сделать своими агентами, проявлялось непрерывно и довольно грубо. Некоторые из поляков пошли на контакт. Некоторые из этих некоторых - с согласия Ростиславы. Остальных выявили и использовали "втёмную".

Собственно говоря, именно это - исповедь, новые обязательные и неконтролируемые контакты своих людей с местными - и были причиной воздержания. В смысле: от перехода в католичество. Свита герцогини сохраняла отдельность, чужесть, неместность. Разворачивалась спиной к своими. Чтобы встретить лицом к лицу пощёлкивающих челюстями и сочащихся ядом туземных.

В окружении герцога были люди, которые хотели бы потянуть со свадьбой, было множество - которые вообще против. Но Софья надавила, Генрих рявкнул по-львиному, церемониал начал проворачиваться.

***

"Все религиозные организации существуют тем, что продают себя богачам" - Б.Шоу? - Бернард! Да и фиг бы с ней, с продажностью! Но что ж так коряво да несуразно?!

***

Крещение, месса, венчание, пир, толпа подвыпивших гостей за столом, напутствующая молодых в меру собственного чувства юмора, провожающих в спальне, перед которыми пришлось раздеваться. Впрочем, роль служанки исполняла матушка. Которая тщательнейшим образом проверила помещение и одежду новобрачных на предмет присутствия колдовства или сглаза. Свадебная ночная рубашка была выдержана в лучших традициях аристократизма. В смысле: закрывала не только от подбородка и ладоней до пяток, но и прикрывала кусок пола вокруг ног.

***

Для здешней эпохи-местности такое типично: чем длиннее одежда - тем выше статус особы. Но только у благородных дам подол лежит на полу. Что и позволяет специалистам отличать на изображениях дам от безбородых юношей, часто носящих длинную одежду и сходные причёски.

***

Последующее тоже происходило вполне по канону.

Приподняв подолы ночных рубах себе и ей, раздвинув коленями ляжки новобрачной, муж, остропахнувший кабянятиной с "пикантным" грибным соусом и сладковатым итальянским вином, навалился своим несколько переетым пузом на тощую "молодую". Пыхтя куда-то в подушку выше её левого уха, исполнил необходимое ему количество фрикций, хрюкнул напоследок и тяжело отвалился в сторону. Похлопал поощряюще ладонью по чуть выпирающим из-под рубахи соскам консуммированной супруги. Типа: молодец, нормально отработала, отдыхай. Отвернулся к стене и захрапел.

Как и установлено нашей церковью христовой, никаких звуков, игр, ласк, поцелуев... произведено не было. Долг - исполнен. Остальное - грех.

***

Чисто для знатоков: последнее столетие римско-католическая церковь дозволяет женщинам издавать звуки. Перед соитием. Допустимы фразы: С нами Бог! Да поможет Господь! Смилуйся Пресвятая Дева!

Вероятно - заимствование из ислама в ходе крестовых походов. Я уже упоминал молитву, которая читается супругами в постели перед "этим делом". Хотя есть и местные причины.

Некий крестьянин ходил в лес по делам на несколько дней. Вернулся поздно, в темноте. Не поднимая шума, влез тихонько на супругу, где и исполнил. В смысле: супружеский долг. Утром обнаружил, что жена мертва. Причём, не первый день.

Крестьянин немедленно побежал в церковь, где и покаялся. Местный поп оказался в затруднительном положении. С одной стороны - грех, некрофилия. С другой - не по злобЕ, а в силу сложившихся обстоятельств неодолимой силы - темно было.

Был направлен запрос в Рим, и вскоре, лет через несколько, последовало разъяснение Святейшего Престола и Викария Господа на земле нашей грешной. Приступая к "этому делу", следует спросить:

-- Ты живая?

И обязательно дождаться ответа. В качестве допустимой акустической индикации "пребывания в числе живых" дан перечень разрешённых фраз. Впрочем, можно и просто "да".

***

Ростислава лежала в темноте, смотрела в балдахин над кроватью, молча плакала. Слёзы наполняли глаза, стекали по вискам. Но ни всхлипов, ни, не дай бог, рёва или упрёков, не раздавалось.

"Раз - лежи, и два - молча".

Лежу. Молчу.

Болело оттоптанное тушей "богом данного супруга" тело. На ляжке будет синяк - коленкой наступил, смятые рёбра постепенно восстанавливали возможность дыхания, между ног пекло и текло.

Ростислава криво хмыкнула в темноте:

-- В графе "Семейное положение" Бэлла Ефимовна написала: "Таки довыпендривалась".

Когда Воевода как-то произнёс эту фразу в её присутствии, ему пришлось объяснять каждое слово, кроме "написала". А её волновало только кто эта "Бэлла" и почему Воевода о ней вспоминает. Теперь дошло. "Довыпендривалась". Выразительное слово.

Ничего нового. Подобное уже бывало. Десятки раз за восемь лет супружества. Бывало и хуже. Когда-то она обижалась, пыталась объяснить, плакала... Потом привыкла. Просто терпела. Это - нормально, все так живут. Так бы и прожила жизнь в этом убеждении. "Что воля, что неволя - всё равно". В равнодушии и покорности. Но... Всеволжск. "Зверь Лютый". "Огненный змей".

Точно: не то согреет, не то сожжёт. С ним бывало больно. Изнурительно. Страшно. Очень. С ним не бывало скучно. И этим он приучил не бояться. "Ничего-ничего".

А теперь? Вот это - навсегда? На всю оставшуюся жизнь? Хоть бы обругал как-нибудь. Побил, что ли.

Даже воспоминания о временами довольно жестоком Магоге выглядели после такой брачной ночи привлекательно. С ним бывало противно, но... Тот хоть живой человек. А уж Ванечка... Когда они меня сразу втроём: Зверь Лютый, Змей Огненный и Ангел Хранящий... столь разными, невиданными способами... на алтаре, в седле, под небесами!

Хотя... а чего ты ждала, дурочка? - "Любовь - любовнице, семя - жене".

Ты своё получила. Консуммация - произошла, осеменение - исполнилось. Устранена одна из уважительных причин для признания брака недействительным. Близких общих предков у нас нет. Различие вер тоже отпало.

Матушка то хотела, резоны приводила. То расхотела: говорит, что Генриху нравится "восторжествовать над еретичкой". Ей и достаётся "любовь". А тебе - твоё, "мокро".

Что родная матушка - любовница мужа, это... хорошо. Она умеет очаровывать мужчин и управлять ими. Но как-то... завидно? - Нет-нет! Завидовать жаркой страсти этого... как он там? - поплямкал и снова захрапел, надо бы одеяло ему... а то проснётся и снова... сил нет, какая-то вялость во всём теле, опустошённость, усталость. Как побитая. Будто прачка вальком рубаху прокатила. А меня из неё не вынула.

А вот после Ванечки... тоже усталость, ни рукой, ни ногой не шевельнуть. Глаза не открыть. Но - другая. Радостная, довольная. Счастливая. Была. Не вернуть.

Слёзы потекли сильнее. Ростислава фыркнула, наконец, носом, вытерла лицо длинным рукавом свадебной ночнушки, поднялась и прикрыла ноги подолом рубашки, так и оставленной мужем задранной на бёдра. Заодно накинула одеяло на голые ноги супруга и снова уставилась в тёмный балдахин.

Что матушка муженька оседлала - хорошо. Пусть их связь крепнет и процветает. От неё же теперь требуется не давать поводов для развода. После сегодняшней ночи остаются две возможные причины: супружеская измена и бесплодие.

Ну, первое мне не грозит. Как-то после Ванечки какого-то в "милые друзья" выбирать... "после сладкого горького не захочешь".

А вот родить... родить мне не удастся. Рада честно сказала - не получится.

Ростислава прижала рукой грудь слева. Сердце болит. Давит. От "никогда". Вроде бы, уже и знаю давно, и наплакалась вволю, а вот... Не будет у меня "милого ангела", "кровиночки". Не доведётся любоваться маленьким, раскинувшимся в сонной неге и сытости тельцем, прислушиваться к сонному дыханию, уткнувшегося головкой в бок, развернувшегося поперёк постели своего дитя. Чувствуя - вот оно, счастье. Материнское...

Мне - не родить. Магог постарался. А потом бабки-приживалки помогли. Марана говорила, что если бы сразу... А так даже и мечтать не нужно. Но наследник у Герцога Саксонского должен быть обязательно. От сей ночи - через девять месяцев. Одна-две недели плюс-минус. Не позже. Уже начали.

В караване - две сотни душ. Половина здесь, в Миндене. Из них одиннадцать женщин. Мне... понятно. Матушке нельзя - она с Генрихом. Его пришлось бы ограничивать. А там эти... мокрохвостки в момент влезут. Да он и сам... не преминет. Нет, потом-то, конечно, матушка его снова... "приведёт в стойло", взнуздает и оседлает. Но у него появится иллюзия выбора. А это вредно.

Рада и сама не схотела, и дочку свою трогать запретила. Остальные - пять полячек из Гданьска да две служанки-мордовки из Всеволжска. Как пришли в этот Минден, так и началось. Ни одна - одна не спит. Половина караванщиков - сотня мужиков. Вот они их и... и обслуживают.

Рыкса сперва возмущалась. "Я - боярыня! Гребцы, корабельщики - быдло! Никогда!". Потом... снизошла. Да и остальные "благородные дамы"... не простаивают. У нас "кто не работает - тот не ест". А работать прачками-кухарками... как-то им не хочется.

Такие... выдумщицы оказались... Как-то сходила посмотрела. Тайно, конечно. Потом всю ночь не спала.

"Звон" идёт. Публичный дом. "Русские шлюхи". Под управлением герцогини. "Они там все такие". Но негромко: туземцев в эти игры не включают. Коллектив за время похода сплотился, "сор из избы" не выносит. А чтобы местным священникам на исповеди лишнего... бывшие католики и язычники дружно перешли в православие. Походный поп Никита отпущение грехов выдаёт и... тоже по ночам с боку на бог ворочается.

Вторая половина личного состава с ушкуями в Гамбурге отстаивается. Там тоже... Взяли в аренду пятерых литовок. Или правильнее - литок?

Намедни читала одного местного сочинителя. О происхождении здешних народов:

"Наши предки, которые пришли в эту страну и изгнали тюрингов, были в войске Александра; с их помощью он победил всю Азию. Когда Александр умер, они не рискнули оставаться в стране из-за ненависти [к ним] и отплыли оттуда на трехстах кораблях; они погибли все, кроме пятидесяти человек. Восемнадцать из них пришли в Пруссию и овладели ею, двенадцать завладели Рюгеном; двадцать четыре пришли сюда в страну.

Так как их не было так много, чтобы они могли обрабатывать землю, то, перебив и прогнав тюрингских господ, они оставили крестьян в живых и передали им землю на таких же самых правах, на которых ее еще сегодня имеют литы. Отсюда происходят литы. От литов, которые утратили свои права, происходят поденщики".

Забавно. Саксов (германцев), руян (славян) и пруссов (балтов) здесь считают набродью - потоками греков Александра Македонского. А местных называют литами.

Разница... очевидна.

"Свободным шеффенского сословия уплачивают возмещение в 30 шиллингов полноценными пфеннигами; двадцать шиллингов весом должны быть равны одной марке".

Для литов:

"Две шерстяные перчатки и одни навозные вилы составляют возмещение поденщика".

Вот из таких и наняли пятерых помоложе. Для подённо-поночной работы.

Пустить своих в "свободную охоту" - бед не оберёшься. Их и в город по одному выпускать нельзя! Зарежут. А то побьют сильно. Были уже... случаи. Хорошо хоть в Гамбурге не в самом городе встали, а усадьбу в стороне нашли. Кормщикам приказ дан крепкий: безделья не допускать. И с туземцами - только по закону.

Законы здесь пишут с юмором:

"Детям священников и незаконнорожденным дается в качестве возмещения два воза сена, которые могут тащить двухлетние бычки. Актерам и всем тем, которые передают себя в собственность другого, служит в качестве возмещения тень человека. Наемным бойцам [в поединках] и их детям дают в качестве возмещения светлый блик на щите от солнца. Два веника и ножницы составляют возмещение для тех, которые утратили свои права вследствие кражи или грабежа или другими деяниями".

Цены тут... странные:

"Курицу возмещают половиной пфеннига; утку - так же; гуся - одним пфеннигом: гусыня-наседка и курица-наседка возмещаются тремя пфеннигами во время того, как они сидят, и приманная утка так же. Так же поступают в отношении поросят и ягнят, пока они сосунки, и в отношении кошек. Овечка стоит четыре, теленок - шесть пфеннигов, жеребенок - один шиллинг, пока он сосунок, и сторожевой пес - столько же. Собака, которую называют овчаркой, стоит три шиллинга, так же кабан и годовалая свинья; бычок - четыре шиллинга, свиноматка-супоросая или подсосная - пять шиллингов, так же взрослый кабан и осел; мул - восемь шиллингов и так же рабочий вол и молодой конь; другие рабочие лошади, годные для полной работы, - двенадцать шиллингов. Животных, не достигших полного возраста, возмещают в соответствии с их возрастом. Верховую лошадь, на которой всадник должен служить своему господину, возмещают одним фунтом.

Однако за рыцарских лошадей, коней, и иноходцев, и пони не установлен вергельд, так же как и для откормленных свиней. Поэтому надлежит их и все движимое имущество возвращать или возмещать по оценке тех, кто их утратил, разве только что тот, который должен возмещать, сможет снизить оценку при помощи своей присяги".

Здесь семь баб. Которых постоянно... осеменяют. И там пятеро, которым - навозные вилы. Может и удастся выбрать здорового малыша. Дети часто мрут. Хорошо бы, чтоб крепкий был. А то повторять сегодняшний опыт... И время торопит: как бы не была довольна матушка своим любовником... как он там? - Сопит. Как бы не хвастала, что он из её рук ест, без неё никакое дело не решает, но...

Воевода говорил, что любовь - на полтора года. Что-то там в крови добавляется, чтобы мужчина и женщина друг от друга оторваться не могли. Чтобы не только ребёнка зачали, но и выносила-выкормила. А он защищал да помогал. А потом... у разных по-разному. Снова влюбляются. Некоторые - в прежних, некоторые - в новых.

Матушка, конечно, в мужиках разбирается, но через полтора года Генрих может... к ней охладеть. И тогда надо иметь наследника. Это и защита от развода, после которого только в монастырь, как Евпраксия сто лет назад. И от вражды местных.

Мать пока защитит от злобы придворной своры, от желания отодвинуть подальше, отнять всё, восторжествовать по всякому над чужачкой. Иначе так грызть начнут стаей, что сама в монашки запросишься.

Что ж, она своё отработала - случку вытерпела. Про то теперь все знают. Осталось только показать приплод. И убедить, что он - результат именно этого... действа.

Ростислава криво ухмыльнулась в темноте. Да уж, начинать брак с обмана мужа... да и всех в Саксонии... А иначе как? Сама бы она, может, и приняла бы постриг. И ждала покорно скорой смерти. А вот матушке такое - нож острый. Тоска смертная. Надо родительницу защитить - она ж мне жизнь дала. Да и во Всеволжске, когда в дорогу собралися, Ванечке обещала. Ванечке...

Ростислава нежно улыбнулась в темноту, вспоминая разные... приятные картинки и ощущения. Так, наплакавшись и улыбаясь, она и заснула. И снились ей... хорошие сны. Поэтому проснулась она также с улыбкой. В объятиях мужа.

Генрих был удивлён и польщён такой реакцией молодой жены. Когда же Ростислава, осознав, что это такое мягкое, тяжёлое и горячее к ней прижимается, попыталась освободиться, придержал и поинтересовался. Типа: ну и как оно? А не повторить ли?

Ответ был вполне благопристойным:

-- Государь, муж мой, вы были великолепны, я даже и мечтать не могла о таком превосходном супруге, однако моё слабое тело, истомленное вашей страстью и мощью, нуждается в отдыхе и горячей ванне. Да и весь двор уже ждёт в нетерпении новостей о состоявшемся... э-э-э... зачатии наследника.

Накинув домашнюю одежду, супруги рука об руку вышли к полным ожидания придворным, где герцог объявил, что "долг" был исполнен, в полном объёме и с немалым удовольствие всех участников. "Молодая", хоть и понимала не всё из произносимого на местном наречии, но разалелась как маков цвет. После чего Генрих отправился на завтрак, а герцогиня, испросив и получив разрешения супруга, удалилась в свои покои, дабы придти в себя и отдохнуть от ночи любви.

Глава 656

Завтрак перешёл в обед, обед - в ужин. Хотя правильнее назвать этот непрерывный жор и пив - пиром.

***

Через столетия Лютер скажет: "Кто не любит песен, вина и женщин - тот дураком и умрёт".

Лютера ещё нет, но правило уже в ходу.

Ростислава не любила пьяных песен, пьяных женщин и местного вина. Но и умереть дураком ей не грозило. Просто по русской грамматике.

***

Четыре сотни гостей довольно скоро перестали обращать внимание на повод для собрания. Так что "молодая", подобно отработавшему своё костюму на маскараде и повешенному в дальнем углу гардероба до следующего повода, могла остаться в одиночестве.

Так бы и было, как у Натали Гончаровой после первой брачной ночи с "нашим всё", когда слуги мужа просто забыли о "новобрачной", занятые приходящими к гению гостями. Однако Генрих - не гений. И, главное, у новоявленной герцогини были и свои слуги.

Сразу же заявилась боярыня Рада. Провела осмотр и диагностику. Переходящую временами, едва ли не в прямой допрос третьей степени. Явились служанки, не замедлили обозначиться и "ближники".

Ивашко, принявший за время похода роль старого, вечно бурчащего, но доброго в душе, наставника-защитника-кормильца, поинтересовался здоровьем и проверил охрану. Фриц лепетал от восторга и предрекал долгую и счастливую жизнь. Естественно, в том замке который сложился в его мечтах вот только что. Беня сдержанно поздравил и, извинившись, исчез:

-- Есть много интересных людей. Они там нынче выпили и разболтались. Схожу послушаю.

Пустили и Конрада.

-- Ваше Высочество! Я чрезвычайно польщён! Счастье лицезреть... в этот волнительный момент... огромная честь... припадая к вашим стопам... я навсегда сохраню в памяти...

-- Конрад, я что, так плохо выгляжу? Ты говоришь так, будто прощаешься с телом.

-- С-с телом? В-вашим?! Но мы... с вашим телом... ещё не настолько знакомы... чтобы уже прощаться...

-- Я знаю, что ты любитель пошлостей и непристойностей. Но ты заговорил так, будто меня уже принесли на кладбище.

Конрад оглянулся на возившуюся с тряпками в углу служанку и шёпотом спросил:

-- Что, настолько... плохо?

-- Когда ты сослепу крутил мне сиськи - было лучше.

Парень мгновенно побледнел, вспомнив упомянутый госпожой эпизод их знакомства, воровато оглянулся на служанку и, приблизившись ещё на шаг, глядя в обведённые тёмные кругами глаза герцогини, зашептал:

-- Ва-ваше вышство... пожалуйста... не надо о... о том... если об этом узнают...

-- Успокойся. Я никому не скажу.

-- А... она?

Конрад кивнул на служанку.

-- А она не знает немецкого.

-- Э... Вы уверены? Люди быстро учат языки. Когда в этом есть надобность. Особенно те слова, которые они часто слышат. Ну... крутить сиськи...раздвинь ляжки...

Оба посмотрели на служанку, вскинувшую голову от штопки на последние слова.

-- Мда, - подумала Ростислава, - не следует сильно надеяться на взаимное языконезнание. Мои люди всё лучше понимают туземное наречие. Это - хорошо. Но нужно предусматривать...

-- Ладно. Я не об этом. Вчера - свадьба, сегодня - пир, что завтра?

-- Завтра - охота. Епископ обещал матёрого кабана. Потом пир с этим кабаном. Потом - соревнование миннезингеров и народные танцы. Потом - всё. Довольно скромно. Сезон, знаете ли, погода, сами понимаете. И вообще - мало времени на подготовку.

Ростислава взглянула в окно, поморщилась:

-- Тошно. Скучно. Они целыми днями едят, пьют и орут свои боевые саксонские песни. А я тут сижу. Смотреть на эти красные распаренные морды... в жаре, духоте и копоти... Хочу прокатиться по окрестностям. Лёгкая прогулка. Минимум свиты. Верхом.

-- Э... но благородные дамы не ездят верхом.

-- Конрад, самая благородная здесь я. Если я прокачусь завтра верхом, то твоё утверждение станет неверным. Скажи Ивашке о моём желании и подберите лошадей.

Ростислава подумала мгновение и добавила:

-- А вот остальным... герцогу, матушке моей... об этом знать не надо. Иди.

Утром, ещё затемно, сотни всадников и десятки повозок устремились через ворота замка. Герцог уже в седле осушил кубок подогретого вина "на дорожку", помахал им кучке женщин, наблюдавших отъезд охотников с внутренней галереи замка, дал шпоры и поскакал. В предвкушении большой хрюкающей добычи. Ну о-о-очень большой!

Через час, без помпы и провожающих, через те же ворота выехала скромная немногочисленная кавалькада.

На первом же перекрёстке Конрад придержал коня и обратился к ехавшему на смирной белой кобыле юноше, по виду - оруженосцу или сынку небогатого дворянина.

-- Так куда едем, Ваше Высочество?

-- Давай подъедем к горам. А там посмотрим.

Ростислава надвинула пониже капюшон пенулы (круглый плащ) и направила коня к видневшимся в серости зимнего дня склонам хребта Виенгебирге. Конрад замешкался.

Первое потрясение от вида герцогини в мужской одежде, от её верховой посадки - совершенно дикарской! с согнутыми коленями!, правильной хватки поводьев... уже прошло. Но видеть, как госпожа, герцогиня! восседает в седле, широко раздвинув ноги, обтянутые этими... варварской одеждой! штанами! как полы её... странной сюркотты, которые схизматы называют "kaftan", поднимаются на каждом скачке лошади, открывая взору маленькие, как у мальчишки, бёдра и ягодицы. Пусть бы и прикрытые сукном. Видя контур... нетрудно вообразить всё остальное.

Хорошо, что никто из саксонцев, кроме него, Конрада, такое не видит. А вот ему... мда. И, как на грех, в замке нет ни одной покладистой служаночки! А которые есть - уже все покладены. Там столько высокородных и богатых гостей, что простому фону... В город, что ли, сходить?

Всегда, все европейцы со времён ещё древних римлян, знают, что одежда для ног должна быть обтягивающая. Настоящие аристократы даже обувь не носят. Башмаки - для простолюдинов! Аристократ носит шоссы с вшитой кожаной подошвой. А эта! Высокородная дама! В высоких сапогах! На стройных ножках...

Все знают, что одежду для тела должно надевать через голову. Только! Шемиза, котта, сюркотта... туника, сутана... Конечно, бывают накидки, манто, мантии, некоторые плащи... А у неё... Хорошо хоть пенулу надела.

Он оглянулся. Четверо молодых русов, воины. Сходно одеты, ещё и странные высокие шапки. Без копий и щитов, но с мечами. У двоих ещё и странные ящики при седлах. Вроде бы, они в них держат луки и стрелы. Луки какие-то... маленькие. Детские? Да и вообще: рыцарь из лука не стреляет. Даже нынче, собираюсь на охоту, благородные господа брали лёгкие и тяжёлые копья, но не эти простонародные игрушки.

Главный среди пришлых Ивашко. Вот он - явный рыцарь. И по возрасту, и по манерам. Хотя... почему-то он единственный, кто носит не меч, а саблю. Оружие неверных. Говорят - заколдованная. Какая-то... с волшебством. Так толком и не понял: Ивашко по-немецки - нихт ферштейн. Единственный, с кем можно поговорить - паж герцогини. Хотя по возрасту ему уже бы в оруженосцы - лет пятнадцать. Русские говорят - вестовой. И имя у него странное - Йэ-гор-уш-ка. Вот он языку учится рьяно. Постоянно просит то объяснить непонятное слово, то поправить произношение. Куда это они?

Проехав версты три неторопливой рысью, герцогиня заскучала и, что-то крикнув на своём языке, погнала в галоп. Конрад несколько замешкался, остальные всадники проскочили мимо него. Пришлось догонять, получая в лицо брызги грязи из-под копыт лошадей конвоя.

Дорога шла по берегу Везера, потом поднялась в гору, спустилась в долину. На развилке герцогиня повернула влево: прямо впереди тащились навстречу две телеги, с торчащим во все стороны валежником.

Наверное, надо было покричать, чтобы не поворачивали, но Конрад никогда не бывал в этих местах, а с чужих слов советовать... Ещё четверть часа скачки, дорога превратилась в две заполненные водой колеи в грязи. С обоих сторон подступил лес. Без листьев в начале февраля он выглядел мокро, тоще, уныло... И просматривался насквозь.

Ростислава скинула с головы капюшон пенулы и весело оглядывала спутников. Проездка на галопе привела её в хорошее настроение, да и остальные, молодые ребята, рады размять мышцы. От лошадей валил пар, наездники весело перешучивались.

Догнав, наконец, весёлую компанию, Конрад, стирая грязь с лица, собрался уже тонко намекнуть герцогини, что так делать неприлично. Что герцогини на галопе не скачут. И вообще: есть повозки, носилки. А верхом... даме! - верх непристойности. Как какому-то язычнику из орд "Бича Божьего".

-- Забавно.

Произнесённая под нос фраза Егорушки остановила подготовленную тираду Конрада. И вызвала интерес герцогини.

-- И что ж тут забавного?

-- Воевода говорил, что дороги - не бурьян, сами по себе не растут. Они всегда откуда-то куда-то. Нужно чтобы прошло множество людей, часто, чтобы место стало дорогой. Хоть бы и такой.

И самый младший в команде ткнул пальцем в землю под копытами коней.

Конрад, не понимая сказанного, попросил перевести. Егорушка исполнил его просьбу и тут же, отвечая на замечание одного из гридней, продолжил на двух языках:

-- Да какая ж это дорога? Лужа грязи.

-- Дорога - наезженная. Не тропка. Колеи видишь? На том конце - Везер. Там большая дорога. А на том... что-то интересное. Конрад, ты не знаешь - здешние крестьяне подковывают своих коней?

-- Крестьяне? Нет. Рыцари. Купцы. А крестьянину зачем?

-- Вот и я так думаю. А следы - вон. И проезжали здесь... Это ж скрещенные ключи апостола Петра? - Герб епископа.

Тут Конрад сильно смутился. Поскольку все вопросительно посмотрели на него. А он что? Он не местный, он вообще не саксонский. Это жизнь так привела, а что тут, в этой глуши делают люди епископа... у него что - других забот нету? Откуда мне знать? Раньше я служил у доброго господина, графа Рейнгенау. Который не задавал глупых вопросов, а давал простые поручения. Типа: отвези письмо, прими коня, подай тапочки... А эти постоянно спрашивают.

Ничего не знают! Дикие люди!

Мда... И он - тоже не знает.

-- Кажется, дождик начинается. Долина не может быть длинной. Поедем вперёд. Дорога приведёт к какому-нибудь жилью. Там и переждём. Лучше, чем в лесу мокнуть.

Герцогиня накинула капюшон на голову и толкнула коня коленями. Не так быстро как прежде отряд двинулся вперёд. Снова Конрад остался в хвосте: двое воинов проскочили вперёд шагов за тридцать. За ними ехал Ивашко, следом герцогиня с вестовым по левому боку. Ещё одна пара. А его, Конрада, как-то незаметно... оставили за строем.

С тех пор, как полтора месяца назад, когда он, не разобрав в темноте, пощупал герцогине сиськи... постоянно происходит что-то... выдающееся. То ему пришлось тащить её на плече, прикрытую дедовским пелисоном, совершенно бесчувственную, придерживая за задницу, то ожидать смерти за... а хрен знает что эти схизматы думают! Придумают за что - убьют. Зарежут. Утопят... Или этими своими колдовскими железными шариками... из железа, которого в мире не бывает... Магия? Тайные знания древних языческих колдунов? Прошибут дырку в голове и выплеснут мозги.

Как это возможно?! Чем?! Но два раза она такое уже сделала. Причём, её воины такого не умеют, шарики первый раз видят, не понимают. Какая-то волшба злобных ведьм с востока? Страшно...

Но он, Конрад, кое-чего повидал, блуждая в нищете по дорогам Германии, перебиваясь случайными заработками, хотя и дворянин из древнего славного рода. Он... не боится. Почти. На исповеди про такое не рассказывал, а всё остальное сделал: молился, свечку в церковь поставил, материнскую ладанку с шеи не снимает. Терять место очень не хочется. Платят хорошо. Вчетверо против прежнего. Кормят сытно. Не так, как у Рейнгенау в службе. А главное: он здесь чувствует себя важным человеком. Прежде его не замечали - так, подай-принеси, один из множества неразличимых юнцов. А теперь скажи:

-- Конрад фон Зейц, советник герцогини Саксонской - сразу пиетет и внимание.

Впрочем, хвастаться он избегал. Предыдущие годы скитаний отучили. Да и госпожа как-то напела стихи какого-то... Военводы:

"Показывай

Меньше того, что имеешь.

Рассказывай

Меньше, чем сам разумеешь.

Где можно проехать,

Не странствуй пешком.

Чем деньги одалживать,

Будь должником.

Играй, но только помни меру,

Учись, а не бери на веру.

Забудь и кружку, и подружку,

Храни под спудом каждый грош.

Тогда полушку на полушку,

А на сто - сотню наживешь!".

Умный, видать, человек. Хотя и военный.

Уроки бедности и унижений, полученные Конрадом в детстве, не прошли даром, слова песни отзывались в его душе, были понятны, правильны. Хотя, конечно, настоящие рыцари... Настоящие рыцари не нанимаются к бауэру чистить выгребную яму за еду.

Плотный обед и одежда без прорех - хорошо. А постоянные... приключения - здорово. Но хотелось бы ещё и уважения. Этих странных диких людей.

"Занять достойное место".

-- Ничего, - думал юноша, глотая грязь и дождевую пыль, - вот приедем куда-нибудь, нужно будет с людьми говорить, сразу вперёд позовёте.

Его желание вскоре исполнилось. И не обрадовало.

Дорога ещё раз повернула и выскочила из леса. Впереди, в сотне шагов стояла небольшая усадьба. Забор из дикого камня, за которым виднелась крыша какого-то, тоже каменного, здания. Дорога уходила в запертые ворота.

Конраду сразу стало как-то тревожно. Сельские усадьбы всегда имеют строения вне ограды. Какие-то сарайчики, вешалы, сушилы, загоны для овец... А тут ничего.

Он ещё пытался понять причину своей тревоги, когда передовая пара воинов подъехала к стене возле ворот. Один из них довольно ловко встал ногами на седло и заглянул за забор. Потом резко опустился и принялся жестикулировать.

Конрад подскакал к собравшемуся отряду последним и только открыл рот, чтобы спросить, как его опередила герцогиня.

-- Первое: тихо. Второе: что это?

Она ткнула пальцем в стену.

-- Э... ну откуда я знаю! Я здесь никогда не бывал. На воротах - щит епископа. Какое-то из его владений. Наверное. А в чём вопрос?

Глаза герцогини было не видно из-под опущенного, отяжелевшего уже от дождя, края капюшона. А голос, пересказывая отчёт об увиденном первым воином, звучал спокойно, безэмоционально.

-- Двухэтажный каменный дом через двор от ворот. По обе стороны - хозяйственные постройки. Перед домом двор мощён камнем. На нём лежит голая женщина. С размозжённой головой, в луже крови, со шваброй между ног.

Ростислава вздохнула и, старательно выдерживая лёгкий тон, поинтересовалась:

-- Это какой-то весёлый народный германский обычай?

Конраду сразу стало жарко. Что тут за хрень происходит - непонятно. Но оттого, что он скажет, зависят действия герцогини. Которые он предусмотреть не может. А последствия... и для него тоже...

-- Э... нет... Надо послать гонца! К епископу! Это же его имущество - вот пусть он и разбирается.

Кто-то из воинов, услышав перевод Егорушки, презрительно хмыкнул. И осёкся под тяжёлым взглядом их старшего. Ивашко повернулся к герцогине и стал что-то говорить по-русски. Конрад не понимал ни слова, но, судя по успокаивающей интонации, начальник гридней поддержал его предложения.

Соваться неизвестно куда, не известно во что... женщина, голая... на швабре? на метле...? ведьма? Вроде - не сезон. Вальпургиева ночь - в мае. Может, поэтому и разбилась? Не долетела? Не совладала с управлением при выходе из пикировании? Или потому, что вместо метлы швабра? Чертовщина. Ну её нафиг!

Конрад незаметно перекрестился.

Вдруг за стеной что-то громко хлопнуло. Как хлопают о стену резко распахиваемые оконные ставни. И женский голос истошно завопил:

-- Найн! Нихт нутей! (Нет! Не надо!)

Вопль ударил как плеть. Конрад дёрнулся, ещё даже ничего не понимая. А герцогиня коротко бросила своим людям:

-- Vzat. Vseh.

Дальнейшее происходило слишком быстро. Конрад просто фиксировал картинки без осознания. Вот Егорушка соскочил с коня, кинув повод герцогини. А она приняла! Как так и надо! Госпожа! Приняла повод у слуги, будто она - его служанка! Так не бывает! Ни одна служанка не примет поводья даже у своего господина! Да они просто не умеют! Только мальчик, юноша, слуга... а уж наоборот... Кинуть повод в лицо даме... да за такое шкуру так спустят...!

Егорушка ухватил поводья лошадей двух мечников, которые встали на сёдлах. Одновременно скидывая с плеч плащи. Кинули плащи на верх забора и перевались на ту сторону. Там снова кто-то заорал. Двое других, тоже поднялись, уже с луками в руках. А этот... паж на букву Йе... перекинул пару поводьев в руки герцогини, а сам проскочил вдоль стены и взял поводья коней стрелков. Быстро, одна за другой тренькнули тетивы. Там снова заорали. Как-то совсем страшно. И снова негромко прозвучали тетивы "игрушечных" русских луков.

***

"Ничто в жизни так не воодушевляет, как то, что в тебя стреляли и промахнулись".

Похоже, на той стороне "воодушевлённых" не будет.

***

Какая-то фраза, обращённая к нему. Смысл доходит не сразу:

-- Конрад! Очнись! Прими поводья.

Слева - ворота с открывающейся створкой. В проёме - один из русских гридней. Одной рукой тянет створку, мечом в другой отбивает прилетевший откуда-то дротик. Мимо него в ворота проскакивает верхом Ивашко, уже с обнажённой саблей на плече. Почти сразу раздаётся крик, ругань, звон железа. Снова крики. Собачий лай, перешедший в панический визг.

Герцогиня внимательно прислушивается, что-то спрашивает у стрелков. Потом один из них спускается в седло.

-- Нуте-с, герр советник Конрад, а пойдём-ка мы, полюбуемся. Какие-эдакие дела тут делаются.

Ошалевший от происходящего, Конрад ведёт вслед за герцогиней в поводу двух лошадей мечников. И, въехав во двор, ошалевает ещё больше.

Вблизи стены главного двухэтажного каменного дома лежит женщина. Голая. Лицом в булыжники мощёного двора. Вокруг головы - лужа крови. Выше, из окна второго этажа, свесившись наполовину наружу, висит вторая голая женщина. У этой голова, вроде бы, пока целая. Перед низеньким крыльцом лежит здоровенный труп. Мужской, одетый, безголовый. С секирой в руке. Судя по одежде... из рыцарей. Чей - непонятно: сюрко, где должен быть герб, залито кровью. Где ж его голова...? За угол закатилась? Справа, у ворот конюшни, корчится, пытаясь вставить назад вываленные кишки, какой-то слуга. Ближе к воротам, с той же стороны, воет, постепенно затихая, ещё один. Рядом его отрубленная рука с дубинкой.

Изнутри дома вдруг доносится истошный визг. Один из гридней вытаскивает за скованные за спиной руки человека в сутане. Пинком сшибает его на колени рядом с мёртвой женщиной. Когда гридень поворачивается видно: сукно на его одежде распорото от воротника до пояса. В прорехе поблескивает странная кольчуга с плоскими кольцами.

-- Коновязь - сзади.

Голос герцогини выводит из ступора. Вдвоём они привязывают лошадей и идут к дому, обходя мертвецов и лужи крови. Лестница на второй этаж. Распахнутая пинком дверь открывает просторное помещение с открытым окном. В котором торчит голая женская задница. Во всё окно. Хотя... окно-то неширокое. Под ним, обхватив женские щиколотки рукой, лежит служитель. Со стрелой во лбу.

-- Её надо втащить назад. Помоги. Покойника не двигай - он её держит, уберём - она маковкой об булыжники улетит.

"Мёртвый схватил живого". Живую. Жива - пока покойник держит.

Окно узкое и глубокое, со стороны не подойти. Приходится стать ногой на мертвеца, отчего у того сразу начинает выплёскивать кровь из носа и изо рта. Но Конрад уже не реагирует: влезает под низкий верхний обрез окна, фактически улёгшись на эту голую белую задницу. Дотягивается до её связанных локтей. И понимает, что назад... никак. Ещё подёргается и сам... вместе с этой... Чья-то рука пролезает к нему под котту, и он слышит несколько задыхающийся от усилия, язвительный голос:

-- Твоя манера... носить пояс... едва завязанным... отвратительна. Но хоть бельё своё ты привязываешь?

Нащупав поясок, на которым держится брэ, упершись ногой в стенку, герцогиня постепенно вытягивает его назад. Наконец, Конрад сваливается на покойника, из которого снова выплёскивает кровь, следом валится женщина, которую он так самозабвенно тянул. От толчка её обморок прекращается, глаза распахиваются. Совершенно безумный взгляд, брошенный вокруг, гримаса боли, страх. Бессмысленный истошный крик. В никуда. Куда-то вверх, как волчий вой. Поток бессмысленных, беспорядочных движений в стремлении отползти...

-- Может, её развязать?

-- Рано. Посмотри - здесь должна быть вода. Пытошные дела без воды не делаются.

-- П-пытошные?

Только теперь Конрад окидывает взглядом помещение. А ведь и правда: "кобыла" для наказания плетями, жаровня, цепи с кандалами, набор клещей, железные маски... Дальше длинное ложе с воротом в изголовье и стойками с ременными петлями в ногах. Дыба. Редкая вещь. А вот и ведро с водой.

-- А-ах!

Герцогиня с размаху выплёскивает ведро в лицо женщины. Та замирает на мгновение.

А она... ничего. Ножки стройные, есть не только сзади, но и спереди. За что подержаться. Только битая и сильно испуганная.

Герцогиня опускается на корточки рядом с умытым трофеем, перехватывает оценивающий взгляд Конрада.

-- Kozlina, - новое русское слово, негромко произнесённое герцогиней. Надо запомнить и спросить значение у вестового. Звучит... поэтически, по итальянски.

-- Кинь-ка мне вон ту тряпку. Её вытереть надо. Сходи к Ивашке. Принеси его фляжку и помоги ему разобраться - что это за кубло, куда мы вляпались. Да помоги выкинуть этого.

Конрад и герцогиня подхватывают мертвеца со стрелой во лбу подмышки, высовывают в окно, подхватив ноги, переваливают на двор. Конрад сбегает по лестнице, откуда-то из подвала гридень тащит местного служителя с вывернутыми за спину руками. Тот истошно вопит. И прекращает: пред дверью гридень разгоняет его за шиворот и втыкает лицом в косяк. Потом поднимает за ворот, встряхивает. Что-то спрашивает на своём языке.

Конрад автоматом вступается:

-- Er versteht niht! (Он же не понимает!)

-- Нихт? Нихт ферштейн? Ну, тупые!

И пинком отправляет пленника во двор под дождь.

Во дворе Ивашко хозяйственно заводит лошадей в конюшню под крышу. Дождь же! Люди - как хотят, а об лошадях - заботиться надо.

Смерив Конрада взглядом, отворачивается. А о чём им говорить? Ивашко по-немецки знает десяток слов, Конрад по-русски - не намного больше. Но просьбу герцогини насчёт фляги... показывает. Относит госпоже и бегом возвращается: в ворота въезжают Егорушка и второй стрелок. Везут ещё одного пленника. Со стрелой в спине. Уже покойного.

Егорушка переводит команду Ивашки:

-- Допроси придурков.

Конрад растерянно оглядывается. На дворе - семь трупов. Один - женский. И два живых пленника, на коленях, с сведёнными за спинами руками.

-- Которого возьмёшь? Я второго заберу.

Один из пленников начинает быстро-быстро говорить. Кричать. Что он - личный остиарий (привратник, секретарь) самого епископа Миндена Вернера! Его Преосвященство страшно отомстит! И жестоко накажет! За всякий волос упавший с его (остиария) головы...

Егорушка, не утрачивая выражения веселия, появившегося на его лице при начале боя, вздёргивает одну ногу коленом к груди, насколько позволяет верховая одежда, и, провернувшись на другой ноге, бьёт остиария сапогом в лицо. Интересно так бьёт - ребром ступни. Тот валится и неподвижно лежит на булыжниках двора.

Конраду довелось немало видеть ударов. Да и самому получать. Случалось, что и его пинали сапогом. Но всегда - подошвой. Или, если хотели подцепить, носком. Но вот так...

-- Расспроси его. Поиграем в доброго-злого. Я его ударил - я злой. А ты - добрый, он тебе больше скажет. И - умой. Вон, в корыте воды набралось, шапку у покойников возьми.

Шапку. Нет, не эту - вся в крови. И не эту - прорублена. Ой... Ф-фу. Показалось. Что ожил. А это у него просто челюсть отпала. Воды. Нет, сначала сам головой в корыто. Ф-фу... полегчало.

Круто я себе службу нашёл. Крутую. И интересную - интересно что дальше будет. У графа... никогда такого не было.

Теперь набрать. Воды. И вылить. На остиарнутую голову. Сдох? - Не, шевелится. Как же эти русские в подобных ситуациях говорят? - Так подобных ещё не было!

А, вспомнил! Типа:

-- Ну, остиарий, рассказывай. Как ты дошёл до жизни такой.

Наверху, в пытошном застенке молодая женщина, трясущаяся от холода и пережитого, закутанная в дырявую грязную мешковину, постепенно розовеет от выпитого. Фляжка Ивашки полна "аква вита" - воды жизни. Только запивать надо сразу.

-- Я - герцогиня саксонская. Если на тебе нет серьёзной вины, то тебе не следует меня бояться. Как тебя зовут и почему ты сюда попала?

-- Я? Ой. В-ваше... Ой... меня - Фрида. Мы... о-ох... мы - добрые люди. Говорят - катары. Но это неправильно. Потому что мы разные. Есть оригенисты, фифлы, публикане, ткачи, болгары, патарены...

Ростислава морщит лоб. Первое слово знакомое. Что-то такое Ванечка вспоминал. Мельком, тогда это казалось совсем неважным. А говорил он...