Интриганки

Глава 668

Разбудила её вернувшаяся на закате матушка.

-- Нет, ты представляешь?! Эти придурки до сих пор не поняли! Что..., - Софочка огляделась - нет ли лишних ушей, - что место... вакантно.

-- Ты же никому ничего конкретно не обещала?

-- Ты хочешь меня учить жизни?! Конечно, нет. Собирайся. Разные херры поломали себе руки, ноги и головы в достаточном количестве. Теперь будут пьянствовать. Генрих зовёт на пир. И не вздумай такую морду корчить! Мы - в восторге! Мы в совершеннейшем восторге! От этого всего. От турнира, храбрости, доблести и... и прочего идиотизма. Три заезда! Представляешь! Три раза на одни и те же грабли! Столько человеческой и конской мощи, выучки, железа... в песок ристалища. Их бы в Степь, против половцев!

-- Брось, мама. Куда им против кыпчаков. Сдохнут от жары и безводья. Ума-то нет.

***

Именно так - "от безводья", жары, дыма горящего кустарника, стрел и сабель воинов Саладина, но более всего - от отсутствия "ума" у предводителей, и погибнет в РИ армия Иерусалимского королевства на "рогах Хотина".

***

Пир герцога, на который были приглашены многочисленные участники турнира, начался с подведения итогов состязаний прошедшего дня - "гербовой король" объявлял победителей:

-- Славный рыцарь фон Кое-какой-бург в первой схватке выбил из седла славного рыцаря фон Какой-то-дорф. Конь и доспехи побеждённого переходят к победителю. Сумма и срок внесения выкупа - на усмотрение сторон.

Фон бург воздвигался из-за стола и объявлял "своё усмотрение". А фон дорф произносил типа: "Всё отдам. Мамой клянусь". После чего все дружно троекратно поднимали кубки. Сперва за доблесть фон бурга, потом за честь фон дорфа. И главное: во славу герцога. Который устроил такой прекрасный праздник. А писцы записывали соглашение в свои писцовые книги.

Только сейчас до герцогини дошла причина столь неспортивного поведения графа Фландрского по отношению к графу Голландскому.

Выбить голландца из седла "по правилам" не удалось. А так хотелось снова сунуть его под замок да вломить выкуп... Не за пленение на войне, где были посторонние и союзники. Где действовали правила "благородной войны" и "политические интересы" соседей. А чисто по-игровому, лично-персонально. Эдак можно и всю Голландию под себя подмять. Временно, конечно. Для обеспечения бесперебойности выплат и поддержания порядка. Такие блистательные перспективы... обломились. Вместе с не вовремя треснувшим копьём.

Досада была столь сильна, что хотелось хотя бы просто затоптать! И это не удалось. Из-за не вовремя объявленного перерыва. "Объявленного" - по настоянию этой... герцогиньки. Ну чего она полезла в дела серьёзных благородных мужчин?!

Впрочем, голландца, как и многих других проигравших, на банкете не было. Они теперь употребляют вино не за столом герцога, а по указаниям лекарей. С диверсифицированной закуской: кому - лубки, кому - примочки и припарки.

Попытки оспорить решения главного герольда гасли на корню - мало того, что дисквалифицируют на этот турнир, так и вообще... "лишат чести". А там и господин лен отберёт. Нет, не за это. Но бесчестного дворянина... всегда найдутся желающие подставить. А то - и положить. В землю.

Уже в полной темноте герцогиня вернулась в свои покои. В прихожей перед спальней Беня беседовал при свечах с каким-то купчишкой. Судя по запаху - торговцем рыбой.

-- Ну и запах, он что, не мог другое место найти для переговоров? - раздражённо подумала герцогиня, проходя мимо низко кланяющихся мужчин.

И - остановилась.

-- Густав? Какими судьбами?

-- Э... мне передали, что ваша милость хочет меня видеть.

Беня, перейдя на русский, объяснил:

-- Егорушке ты велела на улицу носа не показывать. А дело-то... давно давит. Сходил, нашёл, привёл. Что-то не так?

Ростиславе стало теплее на душе. Вот же, никаких приказов не было, но ближники нужду поняли. Сами подсуетились. Хорошие у меня мужики. Сообразительные, заботливые.

-- Всё так. Молодец, - и, переходя на местное наречие, обратилась к Густаву.

-- Есть двое. Они виновны в смерти моего человека. Они должны умереть.

Густав похлопал глазами. Потом почесал голову. Потом начал объяснять:

-- Тут же Ольденбург. А совсем не Минден. Мой фрайграф - там. И он совсем ещё не решил. А здешний фрайграф... он совсем вообще. Не мой.

Кого он вздумал остановить? "Львицу", вышедшую на охоту? Выученицу "Зверя Лютого", у которого князь-волки бегут у стремени? Росомаха гонит добычу четыреста вёрст. Люди... Люди - разные. Иные и десяток росомах загонят.

-- Тебя здесь знают? Отлично. Значит, ты будешь обвинителем. Твои здешние знакомцы подтвердят твою правдивость. Ты сомневаешься в моей честности? Я могу поклясться на мече или на Библии.

-- Но я ничего не знаю об убийстве!

-- Не надо. Вот он расскажет (она кивнула в сторону Бени). Я - ему доверяю. И повторю тебе его слова как свои. Ты доверяешь мне. И повторишь мои слова фрайграфу. Шестеро твоих здешних приятеля доверяют тебе и подтвердят под присягой твою "вообще правдивость". Судья вынесет приговор и отдаст вердикт с печатью тебе. Ты исполнишь.

-- Но... мадам! У меня уже есть одно дело! Отчего я в этом... рыбном костюме. По нашим правилам нельзя брать новый приговор, пока не закончил со старым.

-- Правила - это хорошо. Из правил бывают исключения. Здесь - именно такой случай. Оба убийцы нынче на турнире. Потом их будет трудно сыскать. А мы поможем тебе. С твоим старым делом.

Густав растерянно соображал, судорожно вспоминая нормативы "Священной Фемы". Дортмундский кодекс ещё не написан, а разрозненные правила тяжело восстановить в памяти. Они же шёффены, а не легисты! Которым римское правило вбивают палкой годами.

Ростислава хмыкнула и процитировала:

-- "╖ 4. Шестьдесят шиллингов платят в качестве штрафа графу..., если он судебную власть имеют от самого короля". Здешний фрайграф получит три марки. Потому что я считаю, что "Священные Фемы" исполняют волю императора. Ты меня в этом убедил в нашей прошлой беседе.

Герцогиня последней фразой польстила молодому шёффену, высоко оценив его успехи в деле... пропаганды тайных судилищ. И доброжелательно улыбнулась. Отчего парень смутился ещё больше.

-- Кроме того, твои гаранты получат по полмарки каждый, ты, как обвинитель - полторы. И марку за исполнение приговора - исполнителю.

-- Э-э-э... За каждого.

Ростислава глянула на Беню. Тот пожал плечами, потом кивнул.

-- Согласна.

-- Плату вперёд.

Снова последовал обмен взглядами госпожи и её казначея. И его непонятная реплика на русском:

-- Утром стулья - вечером деньги, вечером стулья - утром деньги. Но стулья - вперёд.

-- Э-э?

-- Сперва работа - потом заработанное. Или ты не веришь слову герцогини?

-- Но...

-- Торг здесь неуместен. Мы можем решить эту проблему своими силами. С вытекающими для фем и для тебя лично... последствиями.

Густав тяжело вздохнул. При цене курицы в пол-пенни... 240 пфеннигов в марке... если самому обоих - три с половиной марки... это ж такая кудахтающая толпа получится... сестра перестанет ныть на своего законного... который её поколачивает... не по злобе, а просто от бедности... они там на наделе бьются, а толку... И вообще: тайное саксонское правосудие должно торжествовать! Десять заповедей - священны! Убийцы должны быть убиты!

"Если убить убийцу, количество убийц не изменится" - сэр Черчилль? Если убийцу убивает убийца, то Вы не правы.

-- Да. Принимаю.

Через два дня один из тех, кого исчезнувшая и, возможно, уже догнивающая проститутка из походного борделя, назвала убийцей Федорушки, был обнаружен "висящим за шею" на столбе помоста для знати. Второй пытался убежать, но был повешен на поднятых оглоблях одного из фургонов торговцев, которых много собралась на Ольденбургский турнир.

"Священные фемы" вновь явили свою могущество, страшные истории пересказывали "из уст в уста". Местный фрайграф посетил герцогиню и засвидетельствовал своё почтение. Обсудил вопросы сотрудничества, правоприменительной практики. И получил положенные ему по закону шестьдесят шиллингов. В ходе состоявшейся беседы было подтверждено: православные - вне юрисдикции "Священной фемы".

Ольденбургский турнир продолжался. Как бы не было противно Ростиславе присутствовать на этом идиотском занятии, но "ноблес оближ" - положение обязывает. Каждый день с утра и до вечера она должна была любоваться схватками на ристалище, стряхивая поднятый славными рыцарями и их конями песок и нюхать выделяемые ими же запахи.

Вместе с ней на празднество должны были являться и её слуги. Если в Брауншвейге придворные как-то сдерживались, помня о судьбе "приколиста", приколотого в ляжку и быстро умершего "от желудочных колик" в пытошном застенке, то здесь присутствовала масса провинциального дворянства, которое просто не могло пропустить возможность почесать "чувство собственного величия" в форме местечковой ксенофобии.

***

По Шопенгауэру:

"Самая дешевая гордость - это гордость национальная. Она обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться.

Убогий человек хватается за единственно возможное и гордится нацией, к которой он принадлежит. Он готов с чувством умиления защищать все ее недостатки и глупости".

Таких было немало. Гордых за саксонскую нацию. Или - за бергскую, или - за утрехтскую.

***

Второй день, хорошо за полдень. Полтора суток прошло, как Егорушка прирезал графиню Голштинскую Матильду и её любовника. Вот тут рядом в трёх десятках шагов, под трибунами для гостей. И - ничего. Ничего!

Никто не бегает, не ищет, не выспрашивает. Нет графини - как так и надо. А как же слуги, свита, рыцари? Её не было вчера на пиру. Но спрашивать о причине отсутствия, проявлять особенный интерес - нельзя. Ждать. Пока эти олухи завопят:

-- Где?! Где наша госпожа и правительница?!

Вот тогда можно будет явить искреннее недоумение:

-- Да вы что?! Мамку потеряли?! Ай-яй-яй... А на кухне смотрели? А в сортире?

Выслушать и сделать ряд бредовых предположений. А уж потом, когда все утвердятся в общем мнении, что юный граф нуждается в опеке и призрении... тогда можно предложить кандидатуры. Снисходя к страждущим и являя милосердие с состраданием.

Пока - ждать. Терпеть. Старательно не акцентируя внимания. Вообще - а кто это? А где это? Ой, даже вспомнить трудно.

Но как же это тяжело!

А пока... сегодня на ристалище - сшибки поединщиков.

Жарко и душно. Пованивает от выгребной канавы слева, несёт от торговцев жаренной рыбой за оградой ристалища справа. Прямо впереди медленно опускается солнце, заливая жаркими лучами трибуны для аристократов. "Гербовой король" сорвал голос. Шипит на ухо здоровому парню-"всаднику". Тот работает "репетитором" - повторяет во весь голос:

-- Барон де Бре вызывает на поединок барона фон Гульфик. Причина: узнать у кого больше. В смысле: честь. До трёх схваток на копьях. Слева от меня - Бре, справа - Гульфик. Приготовиться.

Генрих Лев вяло машет ручкой. Соперники разгоняются, треск... Гульфик упал, Бре удержался в седле, но получил серьёзный удар по шлему. Упавшего поднимают, прибежавшие слуги - отряхивают, выливают на него ведро воды, всаживают на лошадь, подают копьё. Его соперник трясёт головой, промахивается рукой мимо поданного копья. Нет, взял. "Всадник" снова "репетирует":

-- Барон де Бре против барона фон Гульфика! Вторая сшибка! Приготовились.

Генрих снова машет рукой. Бух-бух-бух... бьют копыта лошадей, ба-бах - бьют рыцари копьями в щиты друг друга. Теперь Бре свалился, а Гульфик удержался. Бре лежит, вокруг суетятся слуги.

-- Похоже, отъездился.

-- Не, Ваша милость, моргает. Ещё хочет.

-- Так посадите его на коня! Герольд, командуй третью сшибку.

-- Супруг мой! Но де Бре явно не в себе. Какая честь в победе над утратившим соображение?

-- На рыцарском турнире, моя дорогая, сравниваются не соображением, а честью. Таковы правила этого благородного соревнования.

Герцогиня, раздражённая жарой, духотой, глупостью, текущей по спине под поддоспешником струйками пота, вежливо испрашивает дозволения супруга покинуть сиё аристократическое занятие. Герцог, тоже распаренный, раскрасневшийся милостиво соблаговоляет:

-- Ладно, иди.

Её место немедленно занимает довольная Софья, а Ростислава подходит к лестнице с помоста, видит задний двор трибуны аристократов, свой паланкин, носильщиков, конвой.

Верная Фрида, заметив спускающуюся госпожу, радостно улыбается и кидается ей навстречу. Пробегает мимо сидящих на земле чьих-то лакеев, спотыкается об подставленную ногу и влетает прямо на грудь здоровяка, тот, хохоча, валится на спину, удерживая внезапную гостью за руки, трое его соседей немедленно присоединяются к веселью.

Ничего особенного, несколько грубоватая шутка простых людей между собой. Это ж так весело! Простолюдины постоянно так забавляются. Да она должна радоваться! Что на неё внимание обратили, посчитали привлекательной. Приняли в игру, принялись развлекать. Не ударили, не оплевали, не обругали... Даже не уронили в грязь, поймали на руки, поддержали.

Фриду кантуют, крутят, пощупывают, пощипывают, задирают юбку... она отпихивает ручки игрунов, вырывается... Ишь, недотрога какая, дурачится-ломается. Мы ж тут чисто шутим! Сопротивление слабеет вслед за сдёрнутым с головы чепчиком... Ну и что, что неприлично? Все ж свои. Да мы на таких нагляделись! Тебе ж самой это нравится! Когда сиськи мнут и за задницу лапают. Да ладно тебе! Чего кочевряжешься? Служанки в богатых домах бывают благочестивыми, но девственниц среди них нет. Уж нам ли не знать!

-- Не шутите с иностранцами.

-- Так она же наша, местная.

-- Уже нет, уже из команды иностранцев.

-- Да ну, фигня!

Повседневная простонародная шутка становится поводом для конфликта. Пошла эскалация.

Двое носильщиков, лежавших в тени паланкина, поднимаются, подходят к веселящейся куче тел, из которой торчат дёргающиеся, широко раздвинутые голые коленки Фриды в чьих-то двух правых руках. Что-то говорят, им отвечают. И они выдёргивают за шиворот пару шутников, затем стаскивают саму Фриду. Красную, простоволосую, с расстёгнутым уже "амиго", без пояса, в закрутившимся на талии платье.

Здоровяк вскакивает на ноги и, пользуясь тем, что носильщики пытаются привести растрёпанную служанку в порядок и успокоить, бьёт одного из них кулаком в голову.

Веселуху поломали, гады чужемордые!

Тот вместе с женщиной падает, второй пытается ответить ударом, попадает вскользь и получает ответ. Тоже падает, но к драке уже бегут трое из команды герцогини - ещё двое носильщиков и молодой парень-глашатай.

Он в выезде идёт впереди с жезлом и кричит: "Дорогу! Дорогу герцогине Саксонской!". Он-то с разбега и прыгает. Ногами в грудь здоровяка.

Его спутники, не обращая внимание на своих пострадавших, начинают мутузить остальную троицу. Те орут в духе: "Наших бьют! Помогите, братцы!". От других групп прислуги на заднем дворе турнирного помоста подбегают разные "братцы".

Тоска-а. Развлечёмся? Потолкаемся?

Кидаются вслед за носильщиками, которые уже успели отойти к своему паланкину. И натыкаются на шеренгу мечников конвоя.

Маленькие щиты - на руке, копий - нет, шлемы - по-походному, но палаши обнажены и опущены к ноге.

Перед ними шагах в пяти толпа уже десятка в три разгорячённых слуг разных сеньоров. Все с ножами, но ни у кого нет длинноклинкового. Орут, ругаются, плюются, делают непристойные жесты. Но лезть с ножами на щиты и мечи - дурости не хватает.

Ростислава подбегает к толпе сзади:

-- Что случилось?! Расходитесь! Дайте пройти!

Задние поворачиваются на голос:

-- О! А эт хто?

-- А ещё одна шлюшка из этих. Слышишь же выговор.

-- Ещё одна? А давай попробуем... как она в их ремесле...

Несколько мужчин, поигрывая ножами, которые они, как и многие в толпе достали прежде, делают шаг-другой к Ростиславе.

Та, отступая в испуге, кричит:

-- Я герцогиня Саксонская!

Кто-то не расслышал в общем шуме, кто-то рассмеялся такой шутке, кто-то не понял её немецкого. Да и вообще, до таких людей в такой ситуации... доходит не мгновенно. И тогда, отступая перед полудюжиной мужчин с ножами в руках, Ростислава воспроизводит. То, что вспомнилось в критическую минуту, то, что неоднократно вбивалось:

-- На помощь!

Этот вопль услышали все. А вот поняли по-русски...

Четверо гридней броском проскакивают три шага и прокалывают четверых в первом ряду. Толпа отшатывается, кто-то падает.

Задний ряд, неторопливо надвигающийся на Ростиславу, делает пару быстрых шагов, подталкиваемый в спину. Она уже просто вопит от страха, один из самых резвых, получивший более сильный пинок, валится перед ней, ухватив её платье, разрывая и стягивая.

Реакция мечников на испуганной вопль госпожи очевидна. Они - рубят. Тех, кто остался между ними и "объектом охраны". "Удар с проносом и проворотом". Как учили. Головы не летят - летят руки, которые поднимают, поставляют, инстинктивно пытаясь защититься.

Толпа, визжа, вереща и матерясь, разбегается. Ещё двоих докалывают уже на земле - плохо себя вели, стаскивают с герцогини оступившегося и свалившегося перед ней придурка. Отрубают руку, которая никак не может отпустить её платье. Кровища, сопли, слюни и прочие, внутренние или не всегда, жидкости - брызгами на полдвора.

Тут бежит "Вестфальская стража" - силы правопорядка. Во главе с тем давешним пожилым стражником, которого Ростислава спасла от гнева Генриха Льва вчера.

-- Э-э-э... Ваше эта... Высочество. Вы в порядке?

Идиотский вопрос. В каком порядке может быть женщина, которую только что поваляли по затоптанной замусоренной площадке? Заодно перепугали до смерти и порвали платье до пупа.

-- На меня только что напали! С ножами! Вот эти... Слава богу, что мои воины хорошо выучены. Они прогнали злодеев.

-- Охрен... Опять в мою смену. Э... ну... а остальные?

-- Остальные разбежались. Но такие верные слуги нашего герцога, как вы, их немедленно найдёте и накажите. А я... я так испугалась... мне нехорошо... я отправляюсь в замок.

Это не игра. У неё в самом деле подкашиваются ноги, пульс на пределе, в глазах темнеет. Она судорожно удерживает у горла порванное платье. В прорехах которого что-то белеет и поблёскивает.

"Всегда носи кольчугу. Это тяжело, жарко, неудобно. Но стать вдруг покойником - ещё неудобнее" - советы Воеводы вспоминаются быстро и воспринимаются как непреложная истина. Потом они забываются. До следующего напоминающего случая.

Герцогиня срочно грузится в паланкин, вместе со своей Фридой, которая тоже... несколько не в порядке. Телесно и морально. И все быстренько убираются. А на заднем дворе аристократических трибун начинает исполняться стандартная последовательность любого проекта: шумиха, неразбериха, наказание невиновных и награждение непричастных. Проект: "Хай живэ и процветаэ наша Херцогиня и ридна Саксонщина".

Позже мы поняли, что Ростислава допустила ряд ошибок.

Прежде всего: она не должна быть одна. Никогда. Рядом должен быть человек, который защитит её. Или отвлечёт внимание. Или, хотя бы, назовёт её, представит. Это общее правило, но для Ростиславы, с её чужестью в этих землях, изначальной прямой враждебностью населения - особенно.

Правило - известно, многократно повторено. И... мимо. Несколько раз Ростислава весьма рискованно попадалась на эти "грабли".

Второе: одежда. Жара, привычки, скромность, нежелание привлекать к себе внимание подталкивали её к ношению довольно простых платьев с минимум украшений. Не служанка, конечно, но небогатая дворянка.

Третье: госпожа, безусловно, не должна ввязываться в свары слуг. Если бы она вернулась к Генриху и пожаловалась, то тот бы послал стражу. Да, были бы, вероятно, потери среди её людей. Но такой сплошной рубки саксонцев не было.

Всё это противоречило её жизненному опыту. Во Вщиже этих проблем не было. Она естественно, ещё будучи ребёнком с мамками-няньками, постоянно находилась под присмотром. Её все знали, да и она всех жителей знала хотя бы в лицо.

Хорошо ещё, что кольчужку она носила не снимая. Как ближневосточные правители во времена "Старца Горы". Здесь это необходимо без ассасинов.

Лев - взбешён. Посметь покуситься на его супругу! И ожидаемого наследника! На его турнире! В его присутствии!

Софочка поддерживает:

-- Мою дочь! Моего внука! Казнить! Всех! И тех, кто нападал, и тех кто организовывал!

-- ???!

-- Генрих! Неужели ты думаешь, что подговорить такую толпу добрых саксонцев на столь вопиющее злодеяние - просто? Нет, это заговор! Во главе которого злобные, искусные и... богатые силы. Которых надо... иллюминировать.

К утру было выявлено не менее полусотни заговорщиков. Конечно, сословность, знатность и юридичность несколько ограничивали энтузиазм вопрошателей. Да и вообще - налаженной машины извлечения истины в Ольденбурге нет. Поэтому специалисты с восторгом восприняли помощь герцогини: Сверчок, парнишка с отвратительной манерой скрипеть зубами, попавшийся как-то мне на глаза на покосе в Пердуновке в момент пребывания в состоянии прополаскивания у Цыбы между ляжек... нет, это немножко не то, что вы подумали, и доросший, после ученичества у Ноготка, до штатного палача в караване Ростиславы, а также Конрад, Беня и Егорушка, как знатоки местного наречия, были приняты с радостью.

Эта команда и представила показания допрашиваемых о том, что имел место быть разветвлённый заговор против герцогини. Инспирированный сторонниками Плантагенетов, никак не смирившихся, что их принцессу отставили. Являющийся, однако, частью заговора против герцога. Причём нити ведут в Монпелье. Где, как известно, пребывает враг империи и веры Христовой антипапа Александр III. Увы, источник этой ценной информации внезапно скончался. От передозировки калёного железа по гениталиям. Но если их Высочество позволит порасспросить некоторых высокородных...

Надо понимать, что показания, данные под пыткой или угрозой жизни, в судах Саксонии не признаются. Генриху приходилось использовать подобные методы во время борьбы с Асканиями и тогдашним императором за Саксонию. Не для передачи дел в суд, конечно, а в... оперативно-розыскных целях: Медведь прилагал немало сил, чтобы устранить юного ещё Львёнка. Именно здесь, в Ольденбурге, есть семьи, которые тогда поддерживали Медведя, а год назад местного графа Кристиана, против Льва.

С другой стороны: на турнире множество иностранцев. И давать им повод усомниться в прочности власти герцога... Поэтому дело спустили на тормозах. Десятку злодеев, изобличённым в "умысле на правящий дом", отрубили головы. Несколько "перспективных персонажей" отправили в Брауншвейг для дальнейшей разработки.

-- Да на кой они? Только расходы на содержание и охрану.

-- Мой милый зять. Подумай о той благодарности, которая ждёт тебя от Барбароссы, если удастся выявить агентов лже-папы.

-- Ерунда! Заговор был против меня.

-- А ты - "столп Севера". Верная опора императора. Если здесь... развалится, то Барборосса не пойдёт в Италию.

Снова вечерний пир. Вот только теперь, на фоне обычного объявления победителей, воспевания их доблести и мощности, проскакивает чей-то вопрос:

-- А где ж Матильда? Которая Голштинская?

Ростислава мгновенно напрягается. Ну! Вот сейчас...!

Два рыцаря из свиты графини переглядываются и старший отвечает:

-- Госпожа просит извинить, но она... несколько нездорова.

Окружающие дружно кивают:

-- Что возьмёшь... бабы... они такие...

Хочется вскочить, заорать:

-- Да что ж вы все врёте?! Я же сама вчера утром видела её с перерезанным горлом!

Страшная своей неуверенностью мысль:

-- А может... я ошиблась? Вот же взрослые благородные мужчины. Рыцари. "Лемминги не могут быть неправы. Ибо их много".

И чёткая фраза, несколько раз звучавшая там, на Востоке, за тысячу вёрст отсюда: "Верить нельзя никому. Мне - можно".

Пока Ростислава судорожно соображает: то, что она видела своими глазами - правда или бред? - добрый, сочувствующий голос матушки:

-- Бедняжка. Доченька, надо помочь. Сестре по несчастию. У нас, господа, есть прекрасная лекарка. К тому же, весьма высокого происхождения - боярыня Рада. Надо послать её к страждущей.

-- Да. Немедленно.

Рыцари мнутся:

-- Э-э... но... сейчас уже поздно.

И снова чуть укоряющая тирада тёщи:

-- Вот. Таковы все вы, мужчины. Даже лучшие из лучших - саксонские рыцари - остаются эгоистами и себялюбцами. Скажите уж прямо, что не хочется вылезать из-за столь богатого стола ради помощи бедной страдающей женщине. Рада, съезди. И прихвати с собой охрану. На всякий случай.

Конечно, Раду пытались не пустить.

Кого? Боярыню Раду?! Которая штатно выносила мозги и мне, и суздальскому окольничему, и многим иным? Она довольно быстро довела уловки-увёртки местных до лобового конфликта. И Ивашка, командовавший её "выездом", вытащил гурду. Про его саблю и так уже слухи... нехорошие. А уж после сегодняшней мясорубки вокруг Фриды...

Конрад нашёл, по описанию от Фриды, её подругу Эмили. Объяснил, что с ней будет, если она соврёт. И та, позаливавшись слезами, сказала правду: вчера утром графиня со своим... другом ушла. И больше не возвращалась.

Понятно, что разбудить герцога до утра после такого пира никто не рискнул. Но на завтрак новость вывалили.

-- Как - "никто не знает"? Сыскать!

-- А кому? А где? А надо ли?

Были озвучены гипотезы:

a) графиня узнала нечто важное и уехала домой;

b) графиня уехала с любовников на Рейн;

c) любовники раскаялись и отправились по святым местам;

d) любовники решили тайно обвенчаться и сейчас празднуют "медовый месяц", а мы тут головы ломаем;

e) их всех украли злые басурманы для выкупа, скоро сообщат - где и сколько;

f) они просветлились под влиянием одного из проповедников, слетевшихся на турнир, как мухи на мёд, сейчас постятся в тишине и уединении, дабы вскоре явить миру открывшуюся им высшую истину. Аминь.

Латинский алфавит короче кириллического, однако даёт достаточный простор. Для разнообразных домыслов.

Что характерно: мысль о том, что их могли просто зарезать - не озвучивалась. Это ж баба! Бабы мрут от дурости, болезней и родами. Могут зарезать нищенку, проститутку, воровку. Но это ж графиня!

То, что она и её спутник были в одеяниях простонародных - в головах аристократов не задержалось, на мыслительный процесс не повлияло.

Ростислава, сидевшая на завтраке как на иголках, то краснела, то бледнела. И была потрясена ограниченностью мышления саксонцев.

Позже она примерила умозрительно эту ситуацию на себя. И поняла: ждать от местных помощи, розысков - бессмысленно. Будут, конечно. Но поздно и не там. Просто мозги не так устроены. Поэтому надо готовить, учить своих. И не попадаться. Просчитывать наперёд всякую ситуацию. Носить кольчугу, не ходить одной, сообщать - куда и надолго ли. Во Вщиже таких забот не было, там это получалось само собой. Здесь - думать и предвидеть. На каждом шагу. Или - забиться в свои покои и носа не высовывать.

***

Ничего нового. Для меня. Для всякого попаданца. Отсутствие постоянного, с рождения окружающего, кокона. Отсутствие всеобъемлющего набора накатанных до автоматизма стереотипов -- как смотреть и что видеть, как оценивать и что делать. Привычки приходится заменять осознанными размышлениями и действиями. Пока они не становятся новыми привычками.

***

Уточню: Ольденбург не такой большой город. Одни-двое похорон в день в нормальных условиях. На десяток приходов - ни о чём. Все всех знают, родственники-соседи-друзья. Средневековые сообщества невелики и плотно связаны. Исчезнуть в своей общине... очень непросто. Тайком умереть и быть "без звона" похороненным? - Невозможно.

Именно так даже не думают - чувствуют местные. Аксиома. "Это ж все знают".

Но - турнир. Масса - тысячи - приезжих. Понятно, что они тоже не одиночки. Если кому-то на арене пробили голову, то его спутники и вынесут, и отпевание закажут и молебнов отстоят. А вот вне таких групп... нищие, попрошайки, "тысячи всякой сволочи"... Если в воровской шайке пропал один из "шаечников", то могут и не озаботиться.

Поэтому когда божедомы притащили в первый день турнира десяток покойников на городское кладбище - никто не удивился. Нормальных людей свои к церквам привозят, а эти... мусор безымянный. Чохом отпели и закопали. Этому поспособствовал и внешний вид покойников: голые. Нищие среди нищих. Коллеги-побирашки спёрли последние тряпки. А "маскарадная" их одежда, была, видимо, и впрямь снята нищебродами. И успешно продана: это же не уникальные дорогие вещи аристократов, которые мгновенно "засвечиваются" на торгу.

Другая сторона - свита графини - задергалась только к ночи. И очень ограничено: госпожа велела не болтать. Тайная прогулка инкогнито в рамках как бы тайной связи.

Вместо ярких действий Ростиславе и Софье пришлось ждать. Старательно не вспоминая ту Матильду, не выказывая к её исчезновению никакого интереса. К концу турнира установилось мнение, что графиня и её спутник получили внезапное известие, которое заставила их немедленно отправится домой. Даже, вроде бы, и очевидцы сыскались.

-- Ну что, доченька? Лопухнулись мы с тобой. Столько переживаний, риск какой! А всё попусту! Вот же идиоты! Хозяйку потеряли, а сами и не заметили! Завтра голштинцы домой отправляются, графёныша увозят. И все наши планы-надежды... прахом по ветру.

-- Ничего не изменилась. Скажи Генриху, чтобы послал кого-нибудь из дворян своих. Проведать графинюшку. А то неловко как-то получилось: уехала, не попрощалась, благодарности за приглашение не высказала. Может, случилось чего, может помощь какая надобна.

И, посматривая на Софью, которая была уже в каких-то новых замыслах, напомнила:

-- Закон, матушка. Закон Саксонский. У малолетнего сироты должен быть опекун. Кто?

Конец сто тридцать первой части

Часть 132 "Лишь мы одни имеем право, а...".