-- Эта... в-ваше в-вы... господин герцог...
Пожилой запыхавшийся стражник, прибежавший откуда-то сзади, пытался обратить на себя внимание Льва. Тот, не отрывая взгляда от разворачивавшейся на арене уборки славных рыцарей и их имущества, раздражённо дёрнул плечом.
-- Чего тебе?
-- Тама... эта... нашли двух... мёртвые.
-- Экая ерунда! Да тут (герцог кивнул в сторону арены) покойников, пожалуй, куда больше.
-- Дык... эта... мужик с бабой... голые...
Генрих удивлённо повернулся, наконец, к вестнику:
-- Голые? Без доспехов?
-- Без. Совсем без. И эта вот... горлы... ну... перерезаны. У обоих.
-- Какие-то... бродяжка со шлюшкой? И ради этого ты отрываешь меня от прекраснейшего зрелища? От славной схватки лучших бойцов Саксонии и окрестностей?!
Стражник отшатнулся от львиного рыка господина, но герцогиня "перехватила управление":
-- Мой дражайший супруг. Отпустите воина - он лишь исполнил свой долг. Здесь жарко и душно. Я... нехорошо себя чувствую. Позвольте мне удалиться в свои покои.
-- А турнир?
-- Турнир... Это восхитительное зрелище, это торжество благородства, храбрости и рыцарской чести... Я буду скорбеть. О невозможности увидеть это. Мне жаль, но слабое женское тело нуждается в отдыхе.
-- Да, дитя моё. Ваше здоровье важнее всех подвигов на турнире.
Герцог запечатлел отеческий поцелуй на челе своей юной супруги. И та, сопровождаемая матушкой, отправилась на выход.
Давешний стражник стоял у лестницы с помоста и вытирал лысину, сняв шлем. Он сразу же поклонился:
-- Ваше Высочество. Весьма благодарен. А то наш-то... ежели ему под горячую руку...
-- Не стоит. Проводи-ка, милейший, к тем... найденным. О которых ты докладывал.
-- Э-э-э... Но это, знаете ли, не то зрелище, которое... молодой даме... да ещё в положении...
-- Проводи.
Настойчивость, звучавшая в голосе герцогини, вынудила стражника отправиться к левому края помоста. Под которым, ещё ничем не прикрытые, лежали, на затоптанной и замусоренной земле, в луже крови и столбе мух, два обнажённых тела. Рядом суетилась пара служителей, пытаясь подогнать поближе телегу божедома.
Ввиду турнира, и естественного, в таком радостном благородном деле, потока трупов, в труповозы мобилизовали несколько местных возчиков. Увы, навыков у них недоставало, а их лошади были непривычны к запаху крови.
При погрузке бездушных тел - души, очевидно, уже предстали перед Высшим судией - служители кантовали мертвых без особого пиетета. За руки, за ноги и мужчину вкинули на телегу. Потом на него закинули и покойницу. Присутствие герцогини не остановила обычных шуток простых трудяг о том, кому быть сверху на том и на этом свете, что скажет по этому поводу ап. Пётр и куда будут смотреть бесплотные и бесполые ангелы. Накинули тряпку, перетянули верёвкой, чтобы не потерять по дороге, и экипаж поспешил "к последнему приюту". Сегодня будет много работы, на арене уже есть парочка жмуриков, а к вечеру... как бы не с десяток наберётся.
-- Обычное дело, мадам. Зря вы посмотреть пришли. На каждый турнир, кроме благородных рыцарей - и их дам, само собой, собирается куча всякого сброда. Ворьё, мошенники. Бездельники, шлюхи... Извиняюсь. Они устраивают разные... гадости. Ссорятся между собой. Режутся. Подонки, извините за выражение.
-- Спасибо. Я... я пожалуй... поеду домой. Что-то мне... нехорошо.
Софья проводила дочь до паланкина. Тихонько спросила:
-- Узнала?
-- Да.
-- Ладно, отдыхай. Носилки прислать не забудь. Я тут останусь - хочу досмотреть.
Я не боюсь. Ничего-ничего. Ни живых, ни мёртвых. Ничего особенного не случилось - жизнь всегда кончается смертью. Им повезло - они умерли вместе, в один день. Молодыми и здоровыми, без мук.
Спокойно. Вдох-выдох. Я - бесстрашна и бесстыдна.
Занавески паланкина были закрыты, но герцогиня не позволяла своим чувствам проявляться на лице. Обычная, сосредоточенная, слегка скучающая маска.
Замок был пуст. Кроме пары стражников у ворот да суетни на кухне, где шла подготовка к вечернему пиршеству, людей видно не было. Все, кто нашёл повод, сбежали на турнир. Какой яркий контраст с многолюдством и праздничной суетой утра!
Жара, тишина, безлюдье. Затишье. Перед вечерним банкетом.
На пути к своим покоям герцогиня не встретила ни души. Как странно идти одной. Без служанок и конвоя. В пустых переходах. Без слуг и придворных. Непривычно и тревожно. А вот и мои апартаменты.
В прихожей, улегшись поперёк прохода, храпел здоровенный прусс.
Ивашко в последние недели начал увеличивать число бойцов. Стало уже понятно, кто из гребцов на что годен, кто хочет вернуться, а кто остаться. Для драки новобранцы уже годились. А вот насчёт караульной службы...
Герцогиня осторожно переступила через храпящего здоровяка и проскользнула в спальню. Фрида осталась среди зрителей турнира. Стаскивать с себя жаркое тяжёлое многослойное платье пришлось самой. Она уже скинула кольчужку и тонкий поддоспешник, оставшись в одной короткой нижней рубашке, как странный звук из соседней комнаты привлёк её внимание.
Рывком схватила выложенный на постель стилет, оглянулась на дверь в прихожую. Позвать охранника? А если это просто ветер? Или там вообще никого нет, просто мышка пробежала, хвостиком махнула, портьера качнулась?
Осторожно, на цыпочках подошла к двери. Послушала, стараясь отделить посторонние звуки от грохота собственного сердца. Встала, как учили, в сторону и толкнула дверь. Дверь скрипнула и... и ничего.
-- Уф. Показалось.
Герцогиня вошла внутрь и огляделась.
Комнатушка используется в качестве гибрида ванной и кладовки. Корыто, ширма, шкафчик, два ведра замотанных... Из-под ширмы видна женская туфля.
С ногой в ней.
Ростислава чуть не заорала. Постояла, держась рукой за сердце. Выдохнула. Ещё раз. Ещё. Выставив вперёд руку со стилетом, осторожно двинулась к ширме. Заглянула. На полу, на коврике, в полутьме помещения, свернувшись калачиком, мирно посапывала девушка-служанка.
-- Ф-фу. Но... но у меня нет такой служанки!
Ростислава сунулась ближе к закрытой платком голове незнакомки, попыталась сдвинуть ткань. И была мгновенно схвачена за руку, рывком опрокинута на пол и осёдлана: незнакомка уселась на неё верхом, практически легла на неё, прижимая откинутую в сторону руку с ножом к полу.
Платок у "наездницы" сбился на лицо, она мотала головой, потом сдвинула его на затылок.
-- Ой. Егорушка! Наконец-то! Живой! Как я о тебе волновалась! Целый? Не ранен? Как дело сделалось?
-- Целый. Тока притомился, ночь не спавши. Потом тоже... нервенно было. А дело - сделано как велено.
-- А чего прямо под помостом? Возле самого места... где главные.
-- А ты с откуда знаешь? Нашли уже?
-- Нашли. Да не поняли. Ты зачем их раздел?
-- Я?! Кого?! Ты чё? Мне тама с одёжонкой возиться...
-- А чего ж тогда?
-- А я знаю? Может, нищебродь какая... тама с утра по округе такие морды ползали...
-- Страшно было?
-- А то! Я их прям с начала почти увидал. Как они с города вышли. Давай за ними. А близко-то не подойти! А ну как заметят, сторожиться будут. Два раза терял. А они всё среди людей толкутся. В одном месте поторгуются, в другом приценятся. Языками ля-ля-ля, хихикают чегой-то. А времечко-то идёт, солнышко-то подымается. Аж вспотел. Тут они к этому... ну... помосту. Где места вельмож всяких. Поверху всякие слуги суетятся, то ленты, то цветы... в последний минутку... а эти под настил. Там-то столбы стоят, решётки, занавешено. Темно. Они в тую темень и... нырк. Ну, думаю... Выждал малёхо и следом. Под мешковину тую занавесью. Тихохонько. Сбоку. А не видать ничего. Пригляделся, к темноте попривык. Глянь, а он-то её промеж столбов тамошних поставил... так это... как козу... и пыхтит... старается во весь дух. Будто чеканщик по меди узор молотком... тык-тык... аж заваливается на неё... левой-то в перекладину упёрся и... и наяривает... а тут поверху, по настилу-то... тащут чего-то, топают. Грохот - будто по ушам. Тут я к нему со спины не дыша на цыпочках... и ножиком по горлу... он-то хр-хр... а ещё толкается. И на неё повалился. А у ней-то платье-то на голове. Она-то, видать, тоже... не сразу поняла. Головой в землю воткнулась и спрашивает: Вас? Вас ист лос? Я его влево пихнул, она вправо выбираться начала. Как платье с головы... ну... слезло, так я её за волосы и по горлу. Как перхать перестала - ножик вытер, отдышался малость и ходу.
-- Тебя никто не видал, следов на одежде нет?
-- Не. Оглядел уж себя.
-- А тут как оказался?
-- Так эти ж... каупанские. Которые с Каупа. Они ж мышей не ловят! Сами здоровые, а мозгов нет! Я два ведра воды на кухне взял и тащу. Один в коридоре со стороны глянул. И снова во двор смотрит. Второй мне на входе: нихт лауфен. А я ему эти вёдра в руки, траген, говорю. Сам тащи. Он только фыркнул и головой так... Типа: сама-сама. Я и затащил. А этот в коридор выскочил. И они там по-своему. Я и за ширму. Они заглянули - вёдра стоят, меня нет. Ну, значит, ушла служанка. Я, то есть. А я - здесь.
И в восторге от удачности своей хитрости, Егорушка чуток попрыгал телом.
Всё это время вестовой лежал на герцогине почти нос к носу, удерживая её руку со стилетом. Его движение напомнило о том, что госпожа пребывает в короткой рубашке, а у Егорушки его платье несколько задралось в ходе проведения приёма на захват и удержание. Ощущение обнажённости контактирующих фрагментов поверхности тел дошло, наконец, до участников. Оба покраснели.
-- Я... это... ну... пойду уже...
Егорушка неловко слез с госпожи и, путаясь в подоле, попытался направиться к выходу. Суетливо и бестолково оправлял платье, заматывал платки, старательно не поднимая глаза на лежащую на полу герцогиню. Та потянулась, было, одёрнуть задравшийся край рубашки. Но передумала и, заложив руку за голову, принялась разглядывать своего слугу.
Уже давно не нечто безымянное из серии "принесли письмо, подали обед". После давней истории в подземельях дворца Воеводы был и совместный труд в роли вестовых, и падение за борт во время плавания, когда Егорушка кинулся спасать её прямо в одежде, и стычка на Одерском волоке, где Ивашко и гридни рубили разбойников, а Егорушка, в числе других слуг, охранял гражданских, стоя перед княгиней, защищал её собой. Выставив в сторону придурков в страшных масках свой скрамосакс. Толку от того ножика... но готовность защитить или умереть - была. Был и эпизод у Миндена. С весельем, боевым азартом, сообразительностью, исполнительностью.
-- Егорушка... слуга... куда больше сделал для меня, был со мной, приятен мне, чем... так почему же я должна... отдаваться мужу, а не тому, кто мне по нраву? - подумалось герцогине. - А как же "супружеская измена" - основание для развода? - Так ведь была уже. Или - были? Тогда, на лестнице... за одну считать или за две? Из благородных побуждений, для спасения и сохранения матушки и мужа. Так и здесь: неблагодарность - страшный грех. Грешить - не буду.
Она решительно приподнялась на локте и негромко, но твёрдо скомандовала:
-- Стоять!
Парень дёрнулся, замер. А она чуть насмешливо продолжила:
-- Ты что ж, слуга верный, так и бросишь госпожу свою? Не поднятую, не одетую, не помытую. Да и сам... куда ты такой пойдёшь? В женском платье. Вон лохань, воду ты притащил. Поставь и налей.
Рывком, как учил Артемий, перекатилась, поднялась на ноги. Указала куда поставить корыто, развернуть ширму, пока Егорушка красный, как после бани, старательно наливал воду, заперла двери и, взяв мыла, принялась наливать их в лохань и взбалтывать. Ей пришлось наклониться, и тяжёлый вздох за её спиной, подобный вздохам разносившимся некогда над Волгой во время прогулок с Воеводой на "Ласточке", подтвердил, что она если и постарела за последний год, то не сильно.
-- А ты чего столбом стоишь? Снимай с себя всё. Сложи аккуратнее. Эти тряпки могут, не дай бог, опознать. Их придётся... иллюминировать. Жаль, конечно, но не велика потеря.
-- Но я... это...
-- Ты в бане никогда не бывал? Исполняй.
Когда парень неуверенно начал разматывать платок, она сперва отвернулась. Потом напомнила себе, что "бесстрашна и бесстыдна", повернулась, уперла руку в бедро и принялась оценивающе рассматривать этот... мужской стриптиз. Старательно не меняя выражения лица, но ощущая как непроизвольно начинают всё сильнее пылать щёки.
Похоже на то, о чём говорил ей Воевода. "Лапидарная система табуирования". Тут - могу, тут - не могу, тут... "рыбу заворачивали".
Вот парень. Смелый, решительный. Убил уже трёх человек. Двоих сегодня. С немалым риском. Если бы его... не дай бог. В баню хаживал. С девками... Опыт точно есть: у Воеводы "дом свиданий" - в обязательном наборе для всех ближних слуг. "Чтобы с ума не сходили".
С удивлением поймала мысль:
-- Жаль, что я у него не первая. И, пожалуй, не вторая.
Хмыкнула про себя:
-- Так и он у меня... шестой? Х-ха... ещё могу посчитать.
Окинула с ног до головы взглядом.
-- Как-то ты, Егорушка, скукожился. То был орёл степной. А то курица мокрая. Коли так, то и лезь в корыто.
Посмотрела насмешливо, как парнишка ссутулившись, прикрывая срам руками, влез в воду, вспенившуюся, покрытую разбухшими уже листочками. И сдёрнула с себя рубашку. Посмотрела в тянущиеся к ней, и тут же старательно отводимые, глаза. И убедительно объяснила:
-- Тебя же, от страхов пропотевшего, помыть надо. Наплёскаем. Промокнет всё.
Зашла к нему за спину, намылила мочалку.
-- Сиди ровно. Сейчас всю грязюку с ушей смоем. Глаза закрой, а то мыло есть будет.
Парень послушно закрыл глаза, но продолжал изо всех сил цепляться за края лохани. Ростиславе пришлось похлопать его по плечу, чтобы поднял руку. Намывая, вдруг подумала:
-- Вот этим, десницей, зажал в кулаке нож. Подошёл, резанул. Поперёк. По горлу. Вот сюда кровь потекла. Нет, не успела. Вот эти пальчики... крепкие, быстрые... Сжали рукоять. Ударили. Насмерть. И сразу назад. А из тех... дух вон...
Мысль волновала, восхищала, томила...
Продолжая намывать плечи и грудь своего вестового княгиня наклонилась и закинула его вымытую руку себе на шею. Глядя сбоку на зажмуренные глаза парня, повела его ладонью по своей шее, по плечу, по груди...
-- Г-госпожа...
Её пальчики прижались к губам Егорушки.
-- Т-с-с. Сожми. Сильнее.
Не позволяя ему отпустить, приподнялась и шагнула в лохань. Опустилась в воду. Села верхом. Прижимая его правую, скомандовала:
-- Левую. Дай.
И тщательно промыв левую ладонь, поместила её симметрично правой. Своими ладонями, положенными поверх его, сжала. Держит.
Запустив руку в тёмную от трав и мыл воду, нащупала. От чего парень вздрогнул, напрягся.
-- Да уж. Выискивать не надо - не глядя не промахнёшься. Как его, бедненького... зажало.
Погладила, вроде как промывая мыльной водой. Ухватила крепко. По-хозяйски. В кулак. Улыбнулась во всё сильнее зажмуриваемые глаза.
-- "Чего не видно, того, вроде бы и нет". Он меня не видит - меня тут нет. Для него. А с кем же тогда он...? - мысль рассмешила и добавила смелости.
Направила. Медленно опускаясь. Медленно. Совсем не так, как с итальянцами давеча. Те её таскали, ею управляли. А она подстраивалась. Покорялась. Движению, рукам, мужчинам.
Вспомнилось ощущение четырёх крепких ладоней на своём теле. Уверенное управление. Ею. Умелое применение. Её. Инструмента. Для разгрузки чресел молодецких. Достаточно только... не мешать. Просто позволить. Довериться. Отдаться. А тут... сама.
Парень сжимал зубы всё сильнее. Казалось, ещё чуть и они крошиться начнут. Резко выдохнул расширившимся ноздрями.
Глядя в его окаменевшее лицо с по-прежнему крепко зажмуренными глазами, герцогиня оторвала руку своего вестового от груди, опустила, управляя его пальцами, которые часа четыре тому назад сжимали смертоносный клинок, в воду между их телами. Сжала ими свой "бутон сладострастия". Не так, как рукоять ножа. Не для смерти, а для наслаждения. Мягче. Ещё. Чуть вверх. Чуть вниз. Будто перебирая по рукояти. Тогда - причины смерти, теперь - источника удовольствия. Вот здесь... о-ох...
-- Какой он ещё... неопытной. Вот тот давешний кремонец... ныне покойный... не второй, а первый... даже жалко... Но и этого можно научить...
Мелькнувшее в мозгу слово озадачило:
-- "Научить"? Я собираюсь взять его в постоянные любовники? Одно дело - разовая награда. За прекрасно проведённую спец.операцию. Но постоянно? Это опасно. Да и хватит ли у него ума не "предъявлять права"? На женщину, которая то внизу - в постели, то много выше - в обществе? Мужчины после таких... действий начинают думать, что они важнее, главнее, умнее... Хотя - какой тут ум?
Она осторожно отпустила пальцы сегодняшнего героя, оставив в облюбованном ими месте, положила ему руки на плечи, сжала мышцы внутри себя. И медленно приподнялась. Парень снова всосал воздух сквозь сжатые зубы и потянулся за своей госпожой. Всем телом.
Будто рыба, попавшаяся на крючок. Точнее: наоборот. Словно рыбак, поймавший очень большую рыбу. Такую большую, что сама таскает рыбака. За его удочку.
Тренировки, начатые ещё под присмотром Цыбы во Всеволжске, не прекращались и во время путешествия. Заняться в море было нечем, а укрепление, например, дельтовидной или бицепсов привлекало излишнее внимание спутников.
Расслабила мышцы, отпуская "крючок", "рыбак" перестал следовать за нею, выгибаться дугой, опустился на дно лохани. Тут снова... "рыбка заглотила". "Крючок". За краешек. И медленно съехала по нему. "По самый корешок".
Медленно, потому что хотя пара вёдер воды немного для этой лохани, но вдвоём... тоже ничего. Если не "подымать волну". Если наслаждаться каждым движением, каждым миллиметром... и ещё раз, и... хорошо... долго... вечно...
"Ах повторяйте-повторяйте!".
Увы, Егорушка вдруг негромко зарычал, схватил герцогиню за ягодицы и несколькими сильными махами её небольшого, но достаточного для происходящего действия таза, довёл себя до... до облегчения. Поднявшиеся в корыте волны выплеснулись на пол.
Вот только теперь, пытаясь отдышаться, он открыл глаза и растерянно посмотрел на госпожу:
-- Я... это... ну...
-- Кончил?
-- А... ну... да...
Ростислава старательно удерживала на лице заботливое доброе выражение.
-- Ну и хорошо, ну и молодец. Понравилось?
-- А... чего? О! Да!
Парень ухватил её за руки, потянул целоваться, но герцогиня мягко его остановила:
-- Нельзя, губы опухнут, люди увидят... Не сейчас. Давай-ка ополоснёмся да оденемся. А то, не ровён час, явится кто...
Она легонько прополоскалась в корыте, вылила на себя кувшин холодной воды, шаловливо брызнув на медленно приходящего в себя парня. Сунула ему в руки мочалку и выскочила из объединившей их емкости "грехопадения". Вытерлась, накинула свой знаменитый белый толстый банный халат:
-- Давай, Егорушка, домывайся. Тут твоя обычная одежда. Давай, миленький, время не ждёт. Надо Ивашку сыскать - что это у меня на пороге за кабан храпит? Не дело, так и на злыдней-ворогов нарваться можно.
Парень торопился, а она, хоть и не подгоняла его впрямую, но вполне выказывала нетерпение. Разглядывая, как он пытается попасть в штанину, снова подумала:
-- Так брать его в... в обучение? Как-то... очень уж он быстр. Хотя... ночь не спал, двойное убийство, потрясение. И в моём лице - тоже. И размерчик... маловат. Это дело техники, да и вообще мужчины долго растут. И в этой части. Мда... а вот первый из кремонцев очень хорош. В части опыта и выносливости. Был. А второй - в размере. Но увы - их черви могильные доедают.
Воспоминания о двух попавшихся как-то ей на лестнице итальянцах, вызвало мысль и втором вестовом:
-- А что матушка про Федорушку говорит?
Парень, затягивая опояску, шмыгнул носом:
-- Софья Степановна сказала: "Даже и не думайте. И деньги потерям, и толку не будет. Один позор да насмешки". Может ты сама... со своим как-то...
Ростислава внимательно посмотрела на своего вестового:
-- Ты понимаешь, что означает твоё "как-то"? Ты хочешь, чтобы я пошла к этому... "своему" и с ним... Ты этого хочешь?
Егорушка вдруг бурно покраснел. Представив, видимо, о каком "как-то" идёт речь. В деталях и подробностях. Не попадая пуговицами в петли кафтана, залепетал:
-- Нет-нет! Но... ведь надо же... но ведь нельзя же так... ведь был живой человек... а мы его...
Во время переезда из Миндена в Брауншвейг погиб второй вестовой, Федорушка.
Тогда, в подземельях во Всеволжске, когда Воевода устроил Ростиславе проверку, он был напарником Егорушки. Два друга попали в караван, в свиту княгинь. За день до прибытия в Ганновер парень ночью вышел по нужде. И не вернулся.
Утром его нашли зарезанным. Часть вещей пропало. Расследование тут же нашло украденное у одного из нищих, тащившихся за караваном. Бедняга упорно клялся и божился, что снял сапоги уже с трупа. И, очевидно, говорил правду: не та фактура, старый больной попрошайка не будет и не сможет зарезать молодого здорового парня.
Попытка продолжения расследования столкнулась с сплошным саботажем местных. Даже вмешательство герцога не помогло. Да и вообще:
-- Преступник найден, краденное при нём. Злодей казнён, зло повержено.
Публичное отрубание головы на рыночной площади, на котором герцогини пришлось присутствовать, не способствовало появлению у неё добрых чувств к саксонцам. Тем более, что на "Святой Руси" вообще нет в законе смертной казни.
Ростислава не поверила вердикту и потребовала от ближников "докопаться".
-- Тот, кто сегодня безнаказанно зарезал моего вестового, завтра может зарезать и любого из вас. Помните? "Цель правосудия не наказание, а предотвращение повторения".
Слова Воеводы помнили.
Через пару дней Беня притащил в колымагу герцогини проститутку из двигавшегося за караваном "весёлого фургончика". В ту ночь секс-работница отработала трудовую вахту в кустах рядом с местом преступления и всё видела. Как "схизмат" вышел из шатра, отлил, как два проходивших мимо дворянина пошутили по поводу... размеров его деятельности. И, мимоходом, охарактеризовали всех русских и герцогиню в частности. Парень возразил, но ему подробно объяснили кто у него хозяйка. Описали. Ёмко и разносторонне. Он ответил. Как и принято на Руси, словом на слово. Объясняя, откуда такие персонажи, как его собеседники, появляются в божий свет. И почему такие ошибки случаются. К этому моменту одни из беседующих зашёл парню за спину. И воткнул кинжал. А второй ударил ножом в живот. После чего они опустили жертву на землю и, тихонько пересмеиваясь, ушли.
Девка за небольшое вознаграждение назвала убийц - видела их прежде со своими... сотрудницами - и своего тогдашнего клиента. Софочка пошла к Генриху, требуя справедливости. И получила неожиданный отказ.
Формально: показания проститутки не могут быть приняты в суде в силу рода её профессиональной деятельности. И вообще: тяжкие преступления по саксонскому праву требуют свидетельства под присягой сам-семь.
Фактически: оба рыцаря - сыновья верных вассалов, их отцы проливали кровь за Генриха Льва. Поэтому наказание представителей славных благородных родов на основании совершенно недостоверных, клеветнических, бредовых... показаний какой-то шлюшки подорвёт преданность дворян.
Через день девка исчезла из каравана: "отпросилась навестить матушку". А тогдашний её клиент ничего не знал, ничего не видел и вообще - был очень испуган.
Конечно, были предприняты меры по укреплению безопасности. Не отходить, даже по малой нужде, не вздев брони, с оружием и только не менее чем по трое. Но ситуация "повисла": показаний для суда получить не от кого.
Кроме свидетельства под присягой суды Саксонии принимают и "божий суд" - судебный поединок. Процедура расписана куда детальнее, чем в русских документах даже спустя три-четыре века.
***
"╖ 3. Каждый может отказаться от поединка с тем, кто низшего по сравнению с ним рождения. Тому, кто выше стоит по рождению, нижестоящий не может отказать в поединке по мотивам высшего рождения, если только тот его вызвал. Отказаться от поединка можно, если вызов последовал после полудня, если только вызов не был начат раньше. Судья должен озаботиться о щите и мече для того, кого обвиняют, если он в том нуждается. Кто-либо может воспрепятствовать поединку между его родственниками, если они оба являются его родственниками и если он может присягнуть на реликвии сам-сем в том, что они близкие родственники, что они по закону не могут друг с другом сражаться.
╖ 4. Судья должен дать двух посланцев каждому из тех, которые должны сражаться, и они должны следить за тем, чтобы те были вооружены по правильному обычаю. Кожаной и полотняной одежды они могут надеть столько, сколько они хотят. Голова и ноги спереди должны быть обнажены, а на руках они могут иметь лишь тонкие перчатки; обнаженный меч в руках и один подпоясанный или два - это предоставляется их свободному выбору; круглый щит в другой руке, на котором допускается только дерево и кожа, кроме оковки, которая может быть из железа; кафтан без рукавов поверх нижней одежды.
Мир должен быть обеспечен на поле под страхом смертной казни, чтобы никто не мешал их поединку. Каждому из них судья должен дать человека, который имеет палку [жезл]. Они ни в коем случае не должны мешать, кроме как если один из них упадет, тогда он должен простереть между ними [сражающимися] палку; то же [должны сделать], если один из них будет ранен или будет просить о палке, - этого он не может сделать, если он не имеет разрешения от судьи.
После того как на поле установлен мир, они должны по праву испросить поле, которое судья им должен предоставить. Они должны снять с ножен наконечники, ибо они имеют разрешение от судьи. Оба они должны вооруженными предстать перед судьею и присягнуть; один - что обвинение, которое он предъявил ответчику, правильное, и другой - что он не виновен, что бог им поможет в их поединке. Когда они впервые сходятся, к солнцу они должны быть поставлены в равном положении. Если будет побежден тот, против кого жалуются, то его будут судить, если же он победит, то его освобождают от штрафа и возмещения.
╖ 5. Обвинитель должен первым выйти на поле. Если другой слишком долго медлит, то судья должен потребовать его через судебного исполнителя в том доме, где он вооружается, и должен послать с ним двух шеффенов. Точно так же его нужно вызывать во второй и в третий раз. Если он не явится после третьего вызова, то обвинитель должен встать и просить о поединке и сделать два взмаха [мечом] и один толчок по воздуху. Этим он победил его в споре по обвинению, против него выдвинутому, и судья должен его [обвиняемого] судить так, как если бы он был побежден в поединке".
"...установлено 7 военных щитов, из которых королю принадлежит первый; епископам, аббатам и аббатисам - второй; светским князьям - третий, если они становятся вассалами епископов; сеньорам - четвертый; лицам, могущим быть шеффенами, и вассалам, - пятый, а их вассалам - шестой. Как христианство в седьмом веке в точности не знает, как долго этот век будет существовать, точно так же и о седьмом щите неизвестно, имеет ли он ленное право и военный щит. Шестой щит превратился в седьмой благодаря тому, что светские князья стали вассалами духовных князей, чего раньше никогда не было. Как феодальная лестница кончается на седьмом щите, точно так же и родство заканчивается седьмой степенью".
Иноземцы и иноверцы не подпадают под систему "семи щитов", если только не получили признание статуса от местного правителя. Т.е. считаются более низкого происхождения, чем даже "вассалы вассалов шёффенов". И вызвать на поединок дворянина не могут.
Второе же касается используемого оружия. Местные к такому набору предметов привычны, русские из Всеволжска - нет. Дав своим людям оружие, более эффективное, чем у туземцев, я, тем самым, нарушил равенство. И лишил возможности выступать в судебных поединках со своим оружием.
Наконец, Ростислава с самого начала запретила своим людям принимать вызовы. Опасаясь потерь среди своей, немногочисленной по сравнению с дворянством Саксонии, свиты. Это вовсе не отменяло "необходимой защиты", но исключало ритуализованные поединки.
Даже зная имена убийц и обстоятельства совершения преступления, Ростислава не могла наказать преступников в обычном саксонском суде.
***
-- Ты прав, Егорушка. Плохо. Друг твой остаётся не отомщённым. Но сделать мы ничего не можем. Пока. Я понадеялась, было, на Длинного Густава, помнишь такого? Но он не приходил...
-- А я его видел! Ну, утром, пока за этими... Какой-то он... странный. Типа приказчик у рыбника. Ну, рыбой солёной торгует. Возле ристалища.
-- Вона как... Нет, тебе нынче соваться туда... отоспись сперва.
Парень потянулся с поцелуем, но Ростислава, улыбаясь, отклонилась:
-- Но-но. Я снова герцогиня. Беги. И разбуди этого... спящего кабана.
Очумело трясший головой не проснувшийся ещё окончательно охранник на пороге, как и прибежавший из коридора напарник, узнали много нового о ожидающем их ближайшем будущем после возвращения старшего сотника.
А герцогиня забралась в постель и, вспоминая разные приятные моменты своей жизни, преимущественно Всеволжского периода, довела себя до того... чего она не получила от столь "скорострельного" Егорушки.