Исчезнувшая библиотека

V Всемирная библиотека

В том, что касалось библиотеки, Деметрий обладал всеми полномочиями. Иногда царь устраивал смотр свиткам, словно манипулам воинов. «Сколько у нас свитков?» — спрашивал он. И Деметрий приводил цифры. Они поставили перед собой цель и произвели расчеты. Установили, что, дабы собрать в Александрии «книги всех народов земли», понадобится пятьсот тысяч свитков. Птолемей составил письмо «всем монархам и правителям земли» с просьбой «отправлять ему безотлагательно» произведения авторов всякого рода: «поэтов и прозаиков, риторов и софистов, врачей и гадателей, историков и всех остальных». Он приказал снимать копии со всех книг, какие случайно оказывались на кораблях, встававших на якорь в Александрии; оригиналы удерживались, а копии вручались владельцам: этот фонд впоследствии был назван «корабельным».

Время от времени Деметрий составлял для монарха письменный рапорт, который начинался так:

В одном из таких отчетов Деметрий рассматривал также возможность приобрести «книги иудейского закона». «Необходимо, — излагал он, — чтобы эти книги заняли подобающее место в твоей библиотеке». И, убежденный, что такая ссылка найдет у монарха благосклонный прием, прибег к авторитету Гекатея Абдерского, который в своей «Истории Египта» столько места уделил евреям. Довод Гекатея, как его передает Деметрий, звучит весьма любопытно. Вот, приблизительно, его слова:

Когда свитков накопилось уже двести тысяч, во время одного из визитов царя в библиотеку Деметрий вернулся к этой теме. «Говорят, — обратился он к монарху, — будто законы евреев тоже достойны того, чтобы их переписали и поместили в твою библиотеку».

«Хорошо, — ответил Птолемей, — что же мешает тебе позаботиться о таком приобретении? Ты знаешь, что в твоем распоряжении есть все необходимое, и люди, и средства».

«Но их нужно перевести, — заметил Деметрий, — они написаны по-еврейски, не по-сирийски, как обычно предполагают: это — совсем другой язык».

Человек, передавший этот диалог, уверяет, будто лично при нем присутствовал. То был еврей из александрийской общины, многочисленной и деятельной: она соседствовала с царскими дворцами и занимала один из самых красивых кварталов, на что сетовал грамматик Апион, заядлый антисемит; квартал этот, по всеобщему мнению, был предоставлен евреям самим Александром. Совершенно эллинизированный, как в языке, так и в культуре, этот предприимчивый еврей прекрасно приспособился при дворе, завоевал доверие и приобрел друзей. Проблема его общины, которую он принимал довольно близко к сердцу, состояла в том, что греческий язык использовался, почти повсеместно, хотя и к негодованию ортодоксов, во время обрядов в синагоге. Можно предположить, что этот еврей добился, пользуясь покровительством единоверцев и сочувствующих, места служителя библиотеки. Из его трудов мы можем заключить, что он умело скрывал свою принадлежность к еврейской общине и продолжал говорить и писать о евреях как об интересном, но чужом для него народе.

О материалах для письма и о выделке свитков он повествует с таким знанием дела, такими точными словами, что мы склонны вообразить его полным рвения и весьма ценимым «diaskeuastés» (хранителем текстов), которому Деметрий доверял все больше и больше и который внушал ему, со всем уважением, но упорно, что было бы хорошо найти на полках царской библиотеки место для еврейского закона.

Но нам приходится именно воображать все это, поскольку наш автор очень мало говорит о себе. Его, по его словам, зовут Аристей, а его брата — Филократ: чисто греческие имена, однако весьма распространенные среди евреев диаспоры, все более пропитанных духом того, что ортодоксы презрительно именуют «эллинизмом»; он в дружбе с двумя начальниками телохранителей Птолемея — Сосибием из Таранта и Андреем; и он присутствовал при разговоре Деметрия с царем (выше мы привели только начало этого разговора); наконец, он принял участие в посольстве, которое Птолемей направил в Иерусалим, чтобы отыскать там хороших переводчиков. Он дает также понять, что он и есть тот самый Аристей, который написал общеизвестную книгу под названием «Кто такие евреи», основанную, по его уверениям, на сведениях, предоставленных египетскими жрецами, точно так же, как и экскурс Гекатея Абдерского в его «Истории Египта». В конечном итоге, он и таким способом пытается — хотя тут ему трудно поверить — сойти за «язычника». Известно, что в подобных случаях нелегко судить, являются ли преувеличенными и несправедливыми либо, наоборот, содержат долю истины обвинения в «коллаборационизме». Конечно, если рассуждать с точки зрения, которая иным покажется утилитарной, то есть имея в виду достигнутый результат, надо будет признать, что инициатива, проявленная тогда, принесла евреям немало пользы. Но нельзя умолчать и о выгоде, которую, лучше узнав своих подданных, получили те, кто евреями правил.

Говоря, что книги еврейского закона «тоже» достойны быть переведенными на греческий, Деметрий подразумевал, что то был не первый труд такого рода, предпринятый библиотекой.

Перевод иранских текстов, приписываемых Зороастру, более двух миллионов строк, на многие века запомнился как достославное свершение. Во времена Каллимаха, который шкаф за шкафом составлял каталог греческих авторов, Эрмипп, его ученик, решил последовать его примеру, а может быть, в глубине души надеясь и превзойти учителя, и принялся составлять указатели к паре миллионов строк, по сравнению с которыми жалкие десятки тысяч гекзаметров «Илиады» и «Одиссеи» казались кратким изложением. Эти ученые люди были единственными, кто наслаждался, в определенный период истории библиотеки, ослепительной панорамой книг, собранных со всего мира, о которой впоследствии мечтали фантасты. Эта жажда всеобщности и воля к присвоению не многим отличались от того порыва, который побуждал Александра, по словам одного античного ритора, пытаться «достичь пределов мира». Да ведь и о нем известно, что он задумал устроить в Ниневии колоссальных размеров библиотеку, для которой велел нанять переводчиков халдейских текстов.

Проект, задуманный Птолемеем и претворенный в жизнь его библиотекарями, предполагал, таким образом, не только собирание книг со всего мира, но и их перевод на греческий язык. Разумеется, речь могла идти о переработках и компендиях на греческом, таких, например, как «История Египта» Манефона, который родился в Себенните (местечке, расположенном в Дельте) и служил жрецом в Гелиополе. Манефон проработал десятки источников, свитки, хранившиеся в храмах, перечни монархов и их свершений; то же самое Мегасфен, посол сирийского царя Селевка при индийском дворе в Паталипутре проделал с многочисленными индийскими источниками.

С помощью македонского оружия греки за несколько лет стали властителями всего к тому времени известного мира, от Сицилии до Северной Африки, от Балканского полуострова до Малой Азии, Ирана, Индии, Афганистана, где Александр остановился. Греки не учили языки своих новых подданных, но уяснили себе, что, дабы властвовать над ними, следует их понимать, а чтобы понимать их, нужно переводить и собирать их книги. Так во всех эллинистических столицах появились царские библиотеки: не только как фактор престижа, но и как орудие власти. И особое место в этой систематической работе по переводу и собиранию занимали священные книги покоренных народов, поскольку религия, для тех, кто намеревался ими управлять, представляла собой некий ключ к их душе.