Искушение

Интеллигенция

Выделить интеллигенцию как особый социальный слой по уровню образования, служебному положению и профессии теперь было бы ошибочно. Теперь многие советские граждане, имеющие высшее образование и занятые интеллектуальным трудом, работают в партийном и государственном аппарате, в милиции, в КГБ, в идеологии, в армии, в промышленности и в сельском хозяйстве. Вместе с тем, большое число образованных граждан, работающих в системе образования, в медицине, в средствах массовой информации и в культуре, никак не отнесешь к категории интеллигентов. Словом интеллигенция теперь фактически называютне просто образованных людей, занятых интеллектуальным трудом, но таких, которые размышляют над проблемами социального значения, участвуют в их обсуждении и в какой-то мере высказываются публично. Таким образом, с этим словом связывают также определенную социальную роль граждан как выразителей общественного самосознания.

К началу восьмидесятых годов советская интеллигенция оказалась основательно зараженной антимарксистскими и антикоммунистическими идеями, т.е. идеями западной идеологии. Никто не видел в этом угрозу основам общества, так как даже в КГБ были убеждены в том, что самые антисоветские разговоры советских интеллектуалов имели здоровую просоветскую основу (слова из отчета начальника Управления КГБ Партградской области товарища Горбаня). Большинство представителей интеллигенции иронизировало по поводу советской идеологии и всего советского вообще в личных разговорах, в семьях и в дружеских компаниях, но при этом добросовестно выполняло свои обязанности и внешне, официально выглядело вполне ортодоксально. Другая, фрондирующая часть позволяла себе кроме того кое-что в публичных заявлениях.

Не настолько, чтобы можно было сомневаться в их лояльности. Ровно настолько, чтобы их считали не мракобесами, а, наоборот, мужественными борцами против язв советской истории и советского образа жизни.

В брежневские годы в среде интеллигенции сложилась особая категория граждан, которые выглядели исключением на фоне прочей массы их коллег. Им разрешалось быть немножко похожими на западных деятелей культуры. При том условии, конечно, что западные образцы для подражания уже устарели. Им разрешалось критиковать отдельные недостатки советской жизни, особенно такие, которые считались преодоленными. Эти избранные деятели культуры пользовались всеми благами привилегированных слоев советского общества, получали квартиры, дачи, премии, чины и награды. Но они претендовали на ещё большее. Поскольку их аппетиты несколько сдерживались, они чувствовали себя обиженными. В уродливых советских условиях они приобретали репутацию талантов, которым жестокие власти не давали возможности развернуться во всю мощь. На Западе им создавали репутацию смелых борцов против режима. В том же направлении действовали западные журналисты в Москве. А между тем эти исключительные деятели советской культуры являлись такими же слугами советской социальной системы и её органов власти, как и их прочие коллеги. Все то, что западным мастерам сенсаций казалось результатом личного мужества этих людей, на самом деле делалось с ведома советских властей и под их контролем. Только роль у них была особая. Она состояла в том, чтобы создавать видимость свободы творчества и в более завуалированной форме заниматься той же идеологической работой, что и их коллеги. Они фактически были самым хитрым и лицемерным инструментом советских органов власти в манипулировании умонастроениями людей в стране и на Западе.

Но все же эти люди находились в какой-то оппозиции к режиму. Пусть в кажущейся, пусть в неглубокой, но в оппозиции. К концу брежневского периода они затаились. Но число их росло. Росли их претензии. С началом перестройки они вдруг в огромном числе вышли на арену истории и стали ударной силой перестройки. Но это было ещё впереди. О перестройке ещё никто не помышлял.