Горбачевское руководство вознамерилось перестроить советский казарменно-бюрократический социализм в демократический, гуманный социализм. Слово коммунизм перестали употреблять – оно стало почти что синонимом слова фашизм и уж во всяком случае слова тоталитаризм. Этот процесс в горбачевской прессе назвали демократизацией. В Партграде по этому поводу появилась шутка: соотношение демократии и демократизации является таким же, как соотношение канала и канализации. На приоритет в изобретении этой шутки претендуют во многих других местах страны, в Москве – в первую очередь. Но скорее всего это изобретение было сделано одновременно во всех районах страны. Это свидетельствует о том, что и в других местах происходило нечто подобное демократизации в Партграде. А аналогия с канализацией тут была полная.
В Партграде, как и повсюду в стране, демократизация заключалась в том, что высшая власть даровала гражданам гражданские свободы и права человека, допустила многопартийность и начала переводить систему власти на путь парламентаризма. Высшая власть осуществила это как революцию сверху, так как у самих партградцев ничего подобного до этого даже в мыслях не было.
Первым шагом демократизации по-партградски явилось официальное признание того, что гражданские свободы и права человека являются врожденными и неотъемлемыми. Партградцы сначала пришли в замешательство. Никаких таких прав и свобод у них до сих пор не было. Если верно, что нельзя у людей отнять то, чего у них нет, то права и свободы в Партграде можно было считать неотъемлемыми. А вот насчет врожденности – это сомнительно. Как можно говорить, например, о прирожденной свободе вероисповедания и публикаций, если религия была открыта сравнительно недавно, а книгопечатание было изобретено всего несколько столетий тому назад. А для свободы эмиграции нужно по крайней мере иметь различные государства, закрепленные законом границы и гражданство. Если верить газетам, свободы и права партградцам дали сверху, из Москвы, а отнюдь не в родильном доме. А раз дали, так ведь и отнять могут. Как быть тогда с их неотъемлемостью? Не вашего ума дело, – сказали партградцам реформаторы. На передовом Западе, который теперь стал для нас образцом и который мы будем догонять ускоренными темпами, свободы и права считают врожденными и неотъемлемыми. Так что извольте слушаться, а не то!.. Партградцы намек поняли и кинулись наслаждаться врожденными и неотъемлемыми правами и свободами. Умудренные опытом старики, глядя на начавшийся содом демократизации, качали головами и говорили: если так живут на Западе, то слава Богу, что мы прожили жизнь не там.
В Партграде появились десятки новых газет и журналов. Разобраться в их направлениях было невозможно. Объединяло их то, что все они наперегонки поливали грязью все то, что чтилось раньше, и превозносили все то, что порицалось раньше. Поносили не только Брежнева и Сталина, но также и Ленина, и Маркса. Превозносили Бухарина, Троцкого, генерала Власова, Колчака, Столыпина, царя Николая Второго. Статьи, в которых не было оплевывания всего советского и коммунистического и тем более статьи в защиту того, что оплевывалось, пропускались в порядке исключения, да и то с целью показать плюрализм, терпимость к другому мнению, свободу слова.
Начались бесчисленные конференции, дискуссии, круглые столы, митинги и прочие сборища трепачей на любые темы. Город превратился в своего рода огромное собрание, на котором каждый, стараясь перекричать других, болтал все, что ему взбредет в голову. Каждый вдруг почувствовал себя способным стать мыслителем века. Люди, понятия не имевшие о марксизме-ленинизме, громили его воображаемые глупости, сами впадая в чудовищные реальные глупости. Люди, понятия не имевшие о законах общественного устройства и эволюции, выдвигали планы преобразований общества один нелепее другого. Интеллектуальная и моральная помойка захлестнула город.