Искушение

Чернов

Чернов с самого начала перестройки обратил внимание на такие три её особенности. Первая из них – узурпация высшей властью функций критиков недостатков советского общества. Разгромив диссидентов, власть в лице Горбачева и его сообщников вернула себе право на критику своего общества, которую (критику) на короткое время захватили в свои руки оппозиционеры. Высшие руководители страны сами заговорили, как диссиденты. Запад преисполнился неслыханными восторгами по этому поводу. О людях, которые ценой жертв и даже ценой жизни сумели сказать Западу правду о советском обществе, теперь позабыли совсем или отпихнули куда-то на задворки. В качестве главных критиков советского режима стали выступать те люди, которые ранее были оплотом режима и душили его критиков. В этом Чернов усмотрел первую величайшую подлость перестройки.

Вторым из явлений перестройки, затронувшим Чернова, была дестабилизация и дезорганизация всего привычного строя жизни. Чернов приготовился к тому, что коммунизм с его привычными атрибутами пришел на многие века. Как бы он ни относился к этому, он был уверен в том, что страна жила, живет и будет жить стабильно и в будущем, и строил стратегию своей жизни применительно к этому фундаментальному условию. Теперь же все, казалось, рушилось. Он, Чернов, не был сторонником коммунизма. Но кажущееся и частично реальное крушение коммунизма его не обрадовало. То, что приходило на смену привычному состоянию общества, оказывалось неизмеримо хуже его, грязнее, подлее, оскорбительнее. В ситуации хаоса теряла смысл любая честная жизненная стратегия. Решающую роль приобретали самые гнусные качества людей. Раньше Чернов мог построить свой независимый мирок в рамках того стабильного образа жизни. Теперь этот мирок рухнул, а создать нечто подобное вновь было в принципе невозможно.

И третьим явлением, глубоко затронувшим Чернова, было поведение окружавших его людей. Как только стало ясно, что на вершине власти принята установка на разоблачение, дискредитацию, очернение и оплевывание всего советского и коммунистического, неисчислимое множество всякого рода подлецов, прохвостов, конъюнктурщиков и прочего сброда ринулось исполнять эту установку, наживая себе репутацию мужественных борцов против режима и глубоких мыслителей. На самом деле мужество требовалось на то, чтобы не попасть в эту моральную и интеллектуальную помойку, выпущенную из гнойников человеческих душ. А глубокомыслие этих мыслителей было взято из антисоветской и антикоммунистической литературы, из передач антисоветских радиостанций, из критических книг самиздата и тамиздата. Идейные воры и мародеры завладели умами и чувствами людей. Эти люди, большинство из которых сделало сравнительно успешную карьеру в доперестроечные годы и пользовалось какими-то благами того периода, стали изображать из себя жертвы брежневского террора. Перестройка в огромных масштабах удовлетворила затаенное желание палачей выглядеть жертвами, апологетов режима выглядеть его критиками, бездарностей выглядеть талантами, трусов выглядеть храбрецами, дураков выглядеть умными, короче говоря – желание ничтожеств выглядеть значительными и благородными личностями.

Чернов решил, что эта перестройка не для него. Ему в мире, захваченном этим сумасшествием, места нет и быть не может. Перестройка сделала бессмысленной его идейную ориентацию. Перестройщики, пришедшие к власти, с огромной выгодой для себя сделали то, что по законам нормальной истории должны были бы сделать исключительные одиночки в борьбе с властью и ценой жертв. Они превратили в источник и средство для своей корысти и тщеславия все то, что было источником потерь и страданий для этих исключительных одиночек. Они присвоили себе все то, что по праву распределения функций в обществе выполняла его страдающая часть. Но они это сделали не с целью самим пережить страдания, а с целью появиться на арене истории в обличий благодетелей рода человеческого. Подлость и лицемерие коммунистического общественного устройства в этом антикоммунистическом обличий превзошли все подобные случаи прошлой истории. Самодурство коммунистической власти здесь проявилось как саморазрушение, а хамелеонство коммунистических подвластных как холуйская готовность вывернуться наизнанку и наплевать самим себе в лицо.