Испытание временем

Глава 15

Глава 15

Один вопрос и я впадаю в ступор. Всего один короткий, такой простой по своей сути вопрос ввергает меня в еще бОльшие вопросы. В данной конкретной ситуации он звучал как издевательство. Как я? Да просто кайфую. И от торчащих из меня трубок, от писка аппарата и блевотины, под названием куриный бульон.

Лучший новый год в моей жизни, просто.

Максим же прошелся по палате, заглянул в окно, отодвинув занавеску и легко взяв стул, подошел к моей кровати. Устроился поближе ко мне. Зачем?

Я рассматривала плавные движения, замечала движение широких плеч, видела как полы пальто распахивались при ходьбе и глотала горячий воздух. В итоге я сильно кашлянула, после чего мне галантно предложили белоснежный платок. Задушить бы его этим самым платком, но вместо этого я благодарна приняла из его рук, не касаясь кожи.

После вопроса, который так и остался висеть в воздухе, никто не спешил продолжить разговор. Да Господи, какой разговор? Мне хотелось вовсе не этого.

Все внутренние эмоции, которые буквально пару дней назад раздирали сердце, а потом заморозились, живо дали о себе знать. Вернулся весь негатив, который я с трудом пережила. Вернулись ужасные, пугающие воспоминания. А еще все сомнения, вопросы и переживания.

— Это правда? — слова выскользнули против моей воли. Теперь я мало что контролировала. — Это все правда? Ты убийца?

На что Максим лишь удобнее откинулся на спинку стула и прищурившись, всмотрелся в мое лицо внимательнее прежнего.

— Да, — он коротко кивнул. — Ты сама видела. И знаешь, — нервное движение плечом не осталось без моего внимания, — на войне как-то нельзя обойтись без убийств. Там есть только кровь, смерть и приказы. На войне ты держишь оружие. И либо стреляешь ты, либо в тебя. Другого расклада нет.

Я тяжело выдохнула, не заметив, что до его ответа задержала дыхание. Облегчение от ответа не пришло, как не прошла и злость. И что я собственно ждала? Да, сама видела, и да, он прав. А напоминать чья в этом заслуга мне тоже без надобности.

— Тебе это так важно? Кто я? Или ты забыла?

— Я не знаю, — выдохнула я, закрыв глаза. — Я правда не знаю. Мы так долго не виделись, да и в прошлом мы особо не дружили, чтобы знать кем ты был.

Максим тут же качнул головой, словно не веря в мои слова. Он из опровергал.

Хотелось договорить, что я давно запуталась в его масках.

— Ты меня боишься? — в спокойном до этого голосе прозвучали нотки обеспокоенности. Кажется этот вопрос здорово его волновал. Но так ли это важно? Ведь определиться в этом значит смотреть на человека с неким планом, мыслями и надеждами. Их у меня не было. Максим виноват и его ждет суд.

— Каждый раз, закрывая глаза, я вспоминаю тот вечер.

Голос дрогнул. Слова застряли в горле. С закрытыми глазами все казалось ярче, будто случилось со мной только только. Щекой почувствовала легкие прикосновения, точно летний ветер колышет волосы. Приятно, тепло, успокаивающе. Но глаза я так и не открыла.

— Давай, — прошептал Макс. Без слов, я поняла, что он просит меня высказаться. И я почему то хотела. Сильно. Хотела выплеснуть всю горечь и обиду. И если я точно знала, что родители не поймут и не поддержат, то от легкого ветерка я почувствовала силы на разговор.

— Я вышла просто подышать.

— Ты так беззаботно играла с детьми, — было мне грустно.

Я усмехнулась. Кажется, я унаследовала мамины актерские способности.

— В лесу я заблудилась. Я шла и шла, не разбирая дороги, а очнулась когда примерзла и поняла, что потеряла след. Пробовала вернуться по своим же следам, но сделала только хуже, шла кругами. А потом услышала голоса. Мужские. Я подумала, что это за мной и сама побежала в ту сторону. Но…

— Это была не твоя семья. Они не искали тебя.

— Да, — сглотнула я. Слышать уверенно от другого человека то, о чем пытаешься сомневаться было больно. — Они говорили о тебе, — мой голос снова дрогнул. — Я подслушала. Они говорили о приказе генерала и о предателе…

Продолжить я не смогла. Да и зачем?

— В общем, я знаю, что другого выхода у тебя не было. Или мы, или они.

А чтобы закончить фразу, я посмотрела на гостя, который в напряжении сидел у краешка стула, убрав напускную невозмутимость. В его глазах плескалась боль, отраженная от моей. Она была одна на двоих.

— Поэтому, спасибо, — прошептала я искренне.

— Но если бы не я, то ты бы не лежала сейчас здесь.

— Да, не лежала бы, но не в том смысле, что имеешь в виду.

Я была бы далеко. В другом городе, в новой для меня компании и в тоже время в гордом одиночестве.

— Зачем ты приехал? — вопрос прозвучал с искренним возмущением.

Рассказ облегчения не принес. Он разворошил старые чувства, из-за которых меня потянуло на воздух. Из-за которых я хочу сбежать в свою старую тихую жизнь вот уже который день. В жизнь без эмоциональных качель и ям.

— Макс, зачем ты вернулся? Специально выманил преследователей в глушь? Ты же знал про слежку? Ты знал. Точно. Ты знал местность и приготовился. Ты их ожидал. Я слышала, что ты увез родителей из страны. Чтобы расквитаться с врагами и приманить ты выставил дом на продажу?

Тяжелое дыхание не прекращалось. Глаза блестят, желваки играют, но ни слова в ответ.

— Макс, не молчи. От тебя одни беды. Ты притягиваешь их словно магнит. Зря ты остановился у нас, в ненавистном тебе доме и среди таких же людей. Нас всех могли вовлечь, не только меня. Почему ты выбрал нас, Максим? Месть? Я не ожидала от тебя такого.

Глупо было врать, но чувства не сдерживались здравым рассудком. Тем более когда последний спал под натиском медицинских препаратов.

— Я так не могу. Эти сомнения меня загрызут, — я махнула руками. Меня выворачивало от обиды, от того, как было на самом деле. Причиной возвращения была далеко не я и даже не воспоминания о доме.

— Как удачно вы продаете дом, — нервно хмыкнула я. — И правда, да кто купит его в такой сезон, после стольких лет пустующих комнат. Да там наверное сыро, грязно и холодно. Если и правда продажа, дом для начала надо было привести в порядок.

— Какая же я дура…

Под конец умозаключений я откинулась обратно на гору подушек и всмотрелась в потолок. В глазах пекло, точно от песка. Но пока они открыты, слезы не выльются. Ни за что. Не сейчас. Может чуть позже.

Вместо ответа Максим встал, чтобы одним движением остаться в рубашке. Пальто с шумом упало на пол, будто оно было мокрым и притянуло мой взгляд.

— Ты меня ненавидишь, — раздалось в углу комнаты.

Я тихо ахнула, увидев то, о чем позабыла, пропустив мимо ушей его вывод.

Некогда белая рубашка выглядела точно ее оттоптали в грязи. Местами рваная, она висела кусками. На груди виднелись еще свежие раны, края которые не были обработаны. Свернувшаяся на ходу кровь выглядела почти черной. А еще виднелись синие гематомы. Большие и маленькие они выглядывали через ткань, будто издеваясь. На руках также были царапины. Точно он бежал в хвойном лесу и царапался о невидимые ветки.

— Я только что услышал твою мать. Те же слова. Все таки родная кровь, — кривая ухмылка исказила его лицо.

Тяжелый ком в горле, который мешал дышать вовсе остановил процесс. Я даже привстала, чтобы рассмотреть все вплоть до разбитых костяшек на руках. При свете ночной луны это было затруднительно. Но я жаждала каждую деталь. Они перекрывали мою боль.

— Неужели ты и вправду так думаешь?

— Тебя задержали. Мне сказали, что ты в тюрьме и ждешь долгих разбирательств.

— Обойдутся, — выплюнул Максим, резко разворачиваясь. На спине его были точно такие же царапины. — Группу подкрепления я просто вырубил, отключив связь. Первый сдох не от моей пули, точно так же как и второй. Пули принадлежат тому самому генералу, который отдал приказ. Это доказала экспертиза. На них нет моих отпечатков пальцев. Пусть теперь расхлебывает он. А почему задержали? На шее второго нашли частицы моей кожи, когда я его душил, и на щеке, потому что пару раз получил. Но пусть это докажут, может я просто проверял пульс.

Откровенная бравада осталась без ответа. Я просто вспоминала, что надо дышать.

— Да, ты права, я все знал, — Максим едко продолжил. — И о слежке и об их плане. Генерал не мог простить такую дерзость. Никогда. Он человек старой закалки, безжалостный и жестокий. Да, я подготовился заранее. Но не таким образом, как ты себе напридумала. Специально ехать сотни километров? Глуши что-ли мало вокруг.

— Но…

— За дом реально просили. Женщина по голосу не молода и имела понимание, какой именно дом хочет купить. Она была в курсе, что он был на торгах несколько лет назад, но тогда мы передумали. И вот продажа вновь появилась на страницах. Не знаю зачем он ей сдался, но факт есть факт.

— И она приехала на встречу?

— Сама знаешь, что нет. Мне пару раз казалось, что это чья-то шутка. Потому что нотки знакомого голоса я пару раз ловил в вашем доме.

— Кто? — тут же спросила.

После долгого молчания и после того, как Максим несколько раз вдыхал воздух, словно готовился признаться он просто развернулся к окну и признался в другом.

— У меня есть просьба к тебе. Я уйду, но хочу, чтобы ты исполнила мое желание.

— Куда уйдешь? — не смогла я не спросить.

— Я же притягиваю беды, — невесело хмыкнул он, передернув плечом. — Просто исчезну.

Хотелось встать и посмотреть, что же такого интересного есть за окном, что это занимает все внимание моего гостя. А еще хотелось встать рядом, положить ладонь на крепкое плечо и отговорить. Не исчезай, хотелось попросить, но разговор не шёл в эту сторону. А начинать первой щепетильную тему не было в моем стиле. И вообще, женская гордость мне не позволит признаться первой. Что до сих пор люблю, просто с ума схожу.

Вместо этого я тихо спросила.

— О чем ты просишь?

Медленно разворачиваясь обратно ко мне, пальцы Максима ощупали оставшиеся пуговицы на рубашке, стремясь раскрыть голую грудь.

— Нарисуй меня.

— Смысле? — нахмурилась я. Просьба оказалась неожиданной и неподготовленная я просто раскрыла рот. — Нарисовать? Карандашом?

— Да, как раньше.

— Как раньше… — выдохнула я. А после смутилась. Не думала, что состояние планктона позволит эмоциям взять вверх.

Когда-то давно я не могла провести день без одного наброска, который копировал бы черты лица одного хулигана.

— Я не рисую больше, — было ему ответом, хотя что либо произнести было трудно. Рубашка упала на пол, открывая обзор на широкую крепкую с темными волосками грудь. Она блестела в свете ночной луны маленькими бисеринками пота.

Идеальная красота смешалась с чудовищной реальностью. Потому что темные кровоподтеки и открытые царапины больно задевали сердце. Было невозможно смотреть, но и перенести взгляд тоже не удавалось.

— Врешь, — чёрные угольки вместо глаз буквально впились в меня.

— Я правда не рисую вот уже больше пяти лет.

— Почему?

Я пожала плечами, опустив взгляд. Да как то я выгорела. Каждый раз беря в руку карандаш по коже бегали холодные мурашки. Даже в институте я писала только ручкой. Хотя ощущения неправильности ситуации на пальцах не отпускали еще долго.

— Смирилась, — ответила в конце концов.

— Но ты не забыла каково это.

Я отказывала и отказывала. И чего ему приспичило сейчас побыть натурщиком? Лучше бы поискал чистый полотенчик с водой и стерильную повязку. Больно же смотреть на эти гематомы, оставленные добрыми следователями в ходе расследования. Небось, ещё пожалели что Максим так быстро отделался.

Уговоры велись несколько долгих минут, после чего я все таки уступила и взяла услужливо протянутый кусок карандаша.

Я это сделаю.

Максим ошибался. Я забыла то ощущение лёгкости и счастья, когда белый пергамент наполняется линиями, штрихами и мелкими деталями, которые в итоге собираются в единый образ. Забыла какое радость творческого процесса.

Я хочу.

Рука застыла в воздухе. Секунда, две… пять, десять. Настенные часы гулко отсчитывали секунды в абсолютной тишине. Казалось, даже на улице ветер стих, чтобы ненароком не испугать то маленькое желание, что теплится в груди. Пальцы онемели и опустились обратно, не притронувшись к белой бумаге ни на миг.

Не могу.

— Не могу, — повторила я вслух.

— Аня, — голос оказался совсем вблизи, а после кровать прогнулся под весом севшего мужчины. — Аня, дай мне немного той жизни, немного того спокойствия, который я имел тогда. И потерял сейчас. Знаешь как часто я поднимался в твою комнату в надежде увидеть новый рисунок? Я задыхался без них.

— Я больше не та Аня. У меня нет той фантазии. Я забыла каково оно — создавать что либо из ничего.

— Я же здесь. Посмотри заново, прочерти пальцами мое лицо и ты запомнишь.

Мужская ладонь сжала мою, но не пошевелила.

— Я и не забывала, — прошептала едва, но мои слова были услышаны.

Рука Максима едва дрогнула и на секунду замерла.

Его близкое дыхание сбивало с мысли и выуживало правду из темных недр души. Оттуда, куда я не заглядывала почти вечность.

— Максим, я тебя не забыла, поэтому не могу рисовать. Не могу. Каждый штрих повторяет тебя. Каждая точка стремиться быть тобой. Не может получится рисунок, чем то не похожий на тебя. Не заставляй меня, прошу. Просто уходи.

— Ты не понимаешь, — последнее, что проговорил Максим, прежде чем приблизился вплотную и взял мои губы в свои.

— Макс…

Шептала я горячо между моментами, когда Максим брал паузу, чтобы вдохнуть. Он напирал все сильнее, беря в обхват мою шею, голову, зарываясь холодными пальцами в волосы. И одновременно боялась касаться, чтобы ненароком не сделать мне больно. Его внутренняя борьба ощущалась кожей.

Мои губы были в полном подчинении. Их мяли, кусали и всасывали в рот с неприкрытым желанием. Всасывали то верхнюю, то нижнюю, периодически отвлекаясь на язык. А после нежно лизали, прося прощения за намеренную грубость.

И я прощала. Ведь он так мне нужен. Нужен, как свежий глоток воздуха. Нужен больше глицерина или той же самой капельницы. От его поцелуя я лечилась точно чудом. За спиной вырастали крылья, которые с легкостью поднимали меня с кровати. Ближе к нему. Ближе к теплу. Чтобы крепче обвить широкую шею. Ближе к телу, чтобы чувствовать каждый бугорок.

А между стонами шептать:

— Я не забыла тебя… не забыла.

— Бабочка, не ври, прошу.

— Не вру, не вру

В ответ мою губу зацепили зубами, чтобы через миг пустить каплю крови.

— Ты врешь, — выдохнул он в губы. А после отстранился и заглянул в глаза. Руки обхватили разгоряченное лицо, а большой палец загулял своей жизнь: он медленно ласкал кожу и от этой ласки коленки подгибались. — Потому что ты исчезла, окончательно и бесповоротно. Все мои попытки наладить с тобой связь кончались провалом. Ни одно письмо не смогло достучаться до тебя. Я так ждал ответа. Одного слова хватило бы. Один лишь намек.

— Я не понимаю тебя. Не понимаю. О чем ты говоришь, Макс?

Несмотря на паузу и что теперь воздух поступал в легкие без препятствий, дышали оба тяжело. Я не могла унять бешено стучащее сердце. Оно давно так не трепетало, поэтому контролировать его стало вдвое сложнее. А глаза не могли выхватить что-то одно. Взгляд стремился объять все и сразу. Все изменившиеся черты лица, все маленькие морщинки, особенно изменившуюся мимику. Да, люди взрослеют, сталкиваются с жизнью открыто, испытывают боли и страдания, радость и счастье, и каждое чувство оставляет след.

Это страшно осознавать, что твой человек прожил все моменты жизни без тебя.

— Макс, не молчи, — потребовала, когда видела сомнения в глазах напротив. А ещё боль и обиду. Будто это самое большое его разочарование в жизни и вспоминать это очень сложно.

— Я тебе писал, когда не нашёл в социальных сетях. Писал несколько раз.

Признался он. Что меня ничуть не успокоило.

— Нет, — я нахмурилась, вспоминая были ли необычные случаи. Может я пропустила почту среди другого мусора, в виде рекламы, которую кидают в ящик с регулярной частотой.

— Конечно нет. Я уже понял, что ты не посещала дом пять лет. Почему кстати? Почему ты перестала рисовать? Бабочка!

Тёплые руки сжали лицо, а лоб почувствовал тёплое отрывистое дыхание.

— Не зови меня так, — выдохнула в ответ.

— Не я так тебя назвал, помнишь?

Тут я нервно хмыкнула. О, да. Это прозвище досталось мне далеко в детстве из-за праздничного костюма. Пышные переливающиеся крылья бабочки в подарок так мне понравились, что не снимала из даже ночью.

Тогда родительниц в один голос предрекли мне красивого мужа. А неподалёку неподвижно стоящему маленькому Максиму обещали красивую невесту, копию меня.

Он тогда с минуту сверлил меня взглядом, уже тогда чёрными зрачками и убежал. А на следующий день наша война стала чуть серьёзней. Дерганье волос и порванные колготки оказались лишь цветочками.

— Я захотел бабочку уже тогда. А недавно узнал, что она невеста. Тогда искать и писать перестал.

— Это чушь, — взглянув в глаза, я не ожидала увидеть тоску. — Я не знаю откуда ты это взял…

— Тише, — ткнул палец мне в губы. — Это уже не важно.

— Максим, что сейчас будет? — вздохнув от нахлынувших воспоминаний спросила я. Потому что хотелось всего. Но я понимала, что наши желания скорее всего не совпадут. И заранее задержала дыхание, чтобы не выдать разочарование.

— Поздно что либо исправлять.

Тихий стон все же предательски выскользнул. Поздно?

— Пожалуйста…

— Я не тот человек, с кем можно строить жизнь. Со мной не получится ничего долговечного. Я то там, то здесь. Я так привык. Тем более сейчас. Я солдат, я отказался исполнять приказ. Это не прощают.

Каждое слово резало тупым ножом.

— Со мной не получится тихая жизнь. Я буду в бегах. И сейчас меня ждёт разбирательство. Долгое, нудное и опасное. Я не могу тебя в это вмешивать.

— А потом? — вскинула взгляд. И сильно смутилась. Слова выскользнули против меня. И так жалобно прозвучали, что я тут же возненавидела себя за это.

Во мне боролись два желания. Гордость шептала, что нужно сохранить достоинство. Хотя бы то, что осталось. А сердце кровью обрывалось. Снова терять то, о чем боялась мечтать даже не попробовав, сердце не понимало.

А едва случившееся счастье, немного распробованное, но законченное жалило хуже одиночества.

— Ты уйдёшь? — спросила тихо.

— Да, — было ответом таким же голосом. Слабым, едва слышимым, на выдохе. Будто слово отняло последние силы. — Только нарисуй меня.

— Зачем тебе это?

— Это для тебя.

— Для меня?

— Я хочу дать тебе кусок той жизни. Поверь, это того стоит.

— Тогда тебе придётся снять не только рубашку. Снимай все.

В тишине палаты, касаясь дыханием друга друга, поедая глазами любимое лицо напротив мой шепот прозвучал оглушительно.

Да, я хотела этого. Пусть мои раны кровоточат сильнее, пусть я сильнее разожгу желание, но я получу кусок той желанной жизни. Там, где я абсолютно счастлива.

Без слов Максим встал, выпуская меня из рук в холод и мелкую дрожь.

— Только если сделаешь сама.

Я тяжело сглотнула. Он стоял тут же, возле кровати и чтобы коснуться, надо всего лишь протянуть руку. Но поднять ее и коснуться ремня показалось невозможным. Руки будто сковались в кандалы. Поднять их оказалось затруднительно. Пальцы дрожали. Холод на кончиках ощущался особенно. Ведь ремень так близко. И одновременно далеко.

Тишина в палате больше не давила. В ней чувствовалось напряжение и предвкушение.

Подняв глаза и встретившись с ответным разглядыванием я поняла чье это предвкушение. Максим дышал им. Ожиданием и надеждой. Тяжело, отрывисто и пока неверяще.

Как и я. Хоть и предложила сама.

И все же пальцы ощутили холод металла. Ногти тихо стукнулись о пряжку, нащупав замок.

Сознание медленно выключалось. Оно больше не участвовало в движениях губ, которые раскрылись и ловили горячий воздух, и даже всего тела, которое привстало.

Теперь я стояла на коленях с торчащей трубкой в руке и в белом больничном халате, и не переводила завороженного взгляда. Стащив ремень, его перехватил Максим и бросил в сторону. Тот беззвучно упал на край подушки.

Пуговица и замок не заняли времени. Пальцы уже сами двигались, быстрее стремясь к заветному.

По венам текла горячая кровь. Она ударила в голову. И теперь я не думала ни о чем. Не стеснялась и не смущалась. Я хочу и это желание побеждало абсолютно любые сомнения. Брюки с грязными пятнами упали на пол. Их шуршание ударило по нервам.

А после на пол полетели и боксеры.

Где-то вверху шумно выдохнули.

Внутреннее ликование на реакцию Максима разожгло мой собственный костёр, который ярко пылал в груди.

В руках оказался горячий вибрирующий орган. Обхватив двумя сразу, я его слегка сжала и провела вверх вниз. На кончике тут же выступил белый сок, по которому прошлась большим пальчиком, размазав по стволу.

— Аня…

Выдали сверху. Подняв глаза, я чуть ли не воскликнула от увиденного. Максим выглядел таким открытым. Его взгляд просил и умолял не останавливаться. Что противоречил словам. В голосе прозвучали неуверенные нотки. Он сомневался.

Во мне?

— Я хочу попробовать.

И не дожидаясь ответа, приблизилась и попробовала впервые на вкус. Бросив мимолетный взгляд вверх, я снова убедилась в правильности действий. Пусть я не была опытна в сексе, не то чтобы в минете, я хотела доставить максимум удовольствия моему мужчине, который едва держался на ногах. Глаза его были прикрыты, а сам дышал сквозь зубы, с шумом на выдохе и вдохе.

Руки двигались сами по себе, словно по наитию. Внутренне я дрожала, зато язык и губы не требовали дополнительной смелости. Они выводили по стволу то нежные ласки, то сумасшедшую скорость.

Максим задерживал дыхание несколько раз. И с шумом выдыхал.

Его руки блуждали по спине, не зная или не осмеливаясь подсказывать.

Не удержавшись, я сама направила его руку к моей голове, мысленно отправляя ему зов. Через миг я почувствовала сильный обхват волос, что впрочем и ничуть не помешал движениям.

Немного отстранившись, я смотрела как маленькие ладошки теряются в ширине мужского органа. Пальцы не смыкались. И это будоражило мурашки сильнее. Я обмороженной следила за своими движениями и реакцией.

Через время горячий орган стал тверже. Он будто окаменел. А еде стал вибрировать сильнее.

Я знала к чему это ведёт, но не могла остановиться. Даже когда почувствовала нервное движение руки, которая собрала в кулак мои волосы. Не остановлюсь. Нет. И не пытайся удержать.

И только когда почувствовала внутренней стороны ладони горячую жидкость, я ощутила собственное удовольствие. Оказывается, я ёрзала на кровати, не думая отчего. А мне было так же хорошо, как ему. Мне было вдвойне хорошо, потому что я видела огонь в его глазах. Тот, который всегда принадлежал мне.

По телу разлилась сладкая нега. Она манила прилечь. Упав обратно на подушки, я не почувствовала упавший туда совсем недавно ремень.

Сквозь шорох одежды, я услышала тихое:

— Я до сих пор с ума схожу.

— Это люблю? — я боялась взглянуть. Ведь через секунду он исчезнет из моей жизни снова. Боялась не выдержу. Ведь это снова не оставит живого места от оставшегося куска плоти, называемый сердцем. К этому просто нельзя подготовиться.

Его голос прозвучал летним ветром на пруду — едва слышно.

— Да.

А через минуту хлопнула входная дверь, оставляя меня в холодном одиночестве.

Я так и не дала ему того спокойствия.